ПАРТИЗАНЩИНА: МИФЫ И РЕАЛИИ

22-03-2007

[Продолжение. Начало – N 518, 11 марта 2007 г.]

Партбилет НСДАП № 90

 

В апологетических книгах о чекистском террористе Кузнецове, неоднократно писалось, что он собирался застрелить (или взорвать гранатой) рейхскомиссара Украины Коха.

А почему он охотился за Кохом?

Нужно ли это было?

Откуда эта странная и непонятная история о подготовке покушения на гаулейтера Украины?

Осмелюсь назвать это очередным мифом советской пропаганды.

В Польше, в тюрьме города Барчево, в конце 1986 года, в возрасте почти 90 лет умер один из самых жестоких преступников эпохи национал-социализма: Эрих Кох, бывший рейхскомиссар Украины.

После войны ему удалось скрыться, но в 1949 году англичане его поймали и выдали советскому правительству. Все ожидали громкого показательного процесса.

Но произошло невероятное: Сталин отдал Коха остолбеневшим от неожиданности польским коммунистам. Те, естественно, приговорили рейхскомиссара к смертной казни. Но затем вдруг помиловали и заменили казнь пожизненным заключением. По своей воле сделать это они никак не могли: такого преступника в те годы мог спасти от смерти только один человек - Сталин.

Пусть нынешнее поколение о Кохе забыло.

Но для истории чрезвычайно важно получить правдивый и точный ответ на вопрос: почему преступник, по воле которого расстреляны, повешены, замучены, умерли от голода сотни тысяч людей на Украине, чье прозвище было “палач Украины”, вдруг попал в руки поляков, которые его выдачи не требовали?

И почему он был вдруг помилован?

Какое у него было „смягчающее вину обстоятельство"?

Сегодня на этот вопрос западные специалисты предлагают несколько ответов. Мы никак не можем судить о степени их достоверности. Но об одном из них, на первый взгляд наиболее невероятном, хотелось бы рассказать: существует подозрение, что Кох был советским агентом!

Вспомнили, что когда Кох вступил в национал-социалистическую рабочую партию (это было в 1922 году, Кох обладатель партбилета № 90), то был сторонником большевистских методов работы. Эти симпатии он сохранял все 20-е годы. Известно, что он восхищался советской коллективизацией.

Будучи рейхскомиссаром Украины, Кох оказался одним из наиболее жестоких палачей.

Вследствие его политики население занятой Украины - немалая часть которого встречала немцев как освободителей - стало относиться к оккупационным властям все хуже и хуже

Распространенное мнение, что при Гитлере все рейхскомис-сары и все высшие начальники “шагали по струнке” и вели себя совершенно одинаково, буквально выполняя приказы, - неверно.

Жестокость проявляли все, но степень ее была разная, и будь на месте Коха другой, он в определенных рамках мог бы проводить несколько иную политику.

Не все помощники Гитлера считали жестокость полезной. Даже такой человек, как Розенберг, предлагал добиваться симпатий населения оккупированных областей, и для этого распустить колхозы, поддержать верующих и создать систему самоуправления.

Действия Коха он считал вредными, вбивающими клин между населением и оккупационными властями.

Не только Розенберг, но и Геббельс, понимали, насколько вредны для нацистов действия обладателя партбилета № 90.

Кох заявил в Киеве, что “мы пришли сюда не для того, чтобы сеять манну небесную”, что “мы народ господ и должны понимать, что самый последний немецкий рабочий в расовом и биологическом отношении в тысячу раз ценнее, чем местное население”.

Летом 1943 года Геббельс жаловался в дневнике: “Мы занимаемся слишком много войной и слишком мало политикой. В нынешнем положении, когда наши успехи не так уж велики, было бы неплохо обратить внимание на инструмент политики!”

Он, очевидно, не понимал, что Кох “инструментом политики пользовался в полную силу - но не так, как хотел бы Геббельс. А Гитлер, в своей одержимости, политику Коха, как мы знаем, одобрял и поддерживал.

Но что заставляло самого Коха проводить эту политику? Был ли он одержим, как фюрер, нацистским безумием? Или расправлялся с пленными и с местным населением для того, чтобы озлобить их против немцев и помочь этим Сталину?

Ведь вот, что странно.

В Белоруссии действовал жесточайший генеральный комиссар В.Кубе, но его зверства бледнели перед зверствами действовавшегон а Украине Коха.

Казалось бы, это должно соответственно отразиться на настроениях населения. Между тем, антинемецкие настроения в сельской местности на Украине оцениваются в 9%, в то время. Как в Белоруссии – в 20%>1. Прятался же после войны оттого, что понимал: такого свидетеля, как он, Иосиф Виссарионович вполне может ликвидировать.

Большинство самых тайных секретов становятся когда-то явными. Подождем - увидим. Но вполне законно - и вовсе не из любви к сенсациям - уже сегодня задать вопросы: по какой причине Коха не судили в Советском Союзе?

Почему бургомистров, полицейских и других, бывших на службе немцев, расстреливали, а их верховного начальника помиловали, поместили в пoльскую, а не советскую тюрьму, и дали помереть своей смертью2?

Человек “Никто” - Ковпак

Коммунисты понимали, какую роль может сыграть партизанское движение в ходе войны, и бросили на его организацию немало сил. В немецкие тылы направлялись опытные разведчики, организаторы диверсий, специалисты-минеры. Уже созданные партизанские соединения инспектировались работниками центральных штабов партизанского движения.

П.Вершигора рассказывает о пребывании в отряде Ковпака руководителя партизанского движения на Украине генерала НКВД Т.А.Строкача, до войны занимавшего пост заместителя наркома внутренних дел Украины. При участии военных специалистов разрабатывается стратегия и тактика партизанского движения.

Соединения транспортной авиации, под командованием летчицы В.Гризодубовой, поддерживали непрерывную связь с крупными партизанскими отрядами. В тылу у немцев действовали десятки секретных партизанских аэродромов.

Авиация снабжала партизан оружием, боеприпасами, пропагандной литературой, опытными разведчиками, прошедшими специальные школы, радистами, минерами и т. д. На Большую землю увозили раненых и захваченных в плен крупных немецких офицеров, а также русских антибольшевиков.

В подвалах Лубянки из них вытягивали нужные сведения.

Уже в ходе развития партизанского движения Сталин пришел к решению о создании рейдирующих отрядов, которые совершали бы боевые рейды, иногда на сотни километров перерезали коммуникации, сеяли панику в глубоком немецком тылу.

К таким рейдирующим боевым единицам принадлежал отряд Ковпака, совершивший рейд с севера Украины на Карпаты.

Далее цитирую советские источники:

“…заставивший немцев собрать в предгорьях Карпат крупные воинские части. Лишь после многодневных, тяжелых боев немцам удалось рассеять отряд и, таким образом, предотвратить прорыв его к румынской нефти. Разведчики отряда уже были у границ нефтяных промыслов и зажгли несколько складов и нефтяных вышек”.

Ой-ой-ой, запахло фантастикой.

Давайте разберемся с Сидором Артемьевичем, про которого даже многосерийный художественный апологетический фильм сняли в 1970-е годы.

За основу я взял не официальную биографию, а свидетельства его земляков, бойцов отряда, знакомых. Итак.

Всякая война рождает своих героев, вокруг которых и развёртываются исторические события. В эту войну маленький украинский Путивль не подвел и родил трижды заслуженного "героя".

Это Сидор Артемьевич Ковпак.

Его биография необычная. По национальности он - никто, неизвестная тёмная личность. Газеты называли его "украинским батькой", но он не говорил, не читал и не писал по-украински. Говорили, что он – цыган. Был безграмотен, груб, мстителен - классический тип советского активиста. Разговорная речь - газетный партийный пропагандный язык, полный штампов, канцелярита, демагогии. Своего личного мнения, слога, стиля — не имел. Кроме партбилета и особого учета в НКВД, ничего не заслужил.

(Захваченный немцами адъютант генерал-полковника госбезопасности Строкача капитан А.К.Русанов на допросе прямо заявил, что Ковпак, вообще, неграмотен.3)

За несколько лет до войны возглавлял в Путивле дорожный отдел райсовета, в работе которого ничего не смыслил. Путивляне видели его больше пьяным, чем трезвым, и называли "непутевым". Похожий на цыгана, всегда заросший, небритый, с гнилыми остатками зубов и в грязном заношенном костюме... Детей у него не было. Единственное преданное ему существо - жена. Работала она в городской бане билетершей.

В конце 1939 года, на совещании работников дорожных отделов, он выступил с "критикой" и оскорбил начальство. Его уволили с работы. С горя он запил так, что путивляне видели его пьяным, спящим с раскрытым ртом под забором. Но партия не могла потерять столь ценный кадр. По требованию райкома его избрали председателем Путивльского горсовета.

Новый председатель горсовета стал частым посетителем кладовых горпо и райсоюза. Обычно он сидел на ящике, а на другом - бутылка водки, нарезанная колбаса и кусок хлеба.

Таков облик "героя нашего времени".

Задолго до занятия Путивля немцами, НКВД приступил к организации партизанского отряда. В рядах чекистов, работников милиции, военных, партийцев - не нашлось подходящей кандидатуры, и Ковпак был назначен командиром отряда. Комплектовался он из физически выносливых, грубых и испытанных работников и сексотов НКВД.

В ближайшем Спащанском лесу спешно рыли землянки для складов. Завозили продовольствие, оружие, взрывчатку. В городе организовали сеть наблюдателей, явочные квартиры, связных и пр. Первый месяц после вступления немцев прошёл спокойно. Страсти разгорелись после ареста и расстрела 20 партизан. От них же Гестапо и узнало точное расположение отряда в лесу. В ближайшее воскресенье, в базарный день, на глазах большого стечения людей было повешено несколько партизан.

Партизанский отряд лишь возглавлялся Ковпаком. Все оперативные задания разрабатывались командирами красной армии и комиссаром - чекистом Базымой. Непосредственно отряд подчинялся Москве. Существовала радиосвязь и “лично Сталин вдохновлял партизан” (очередной миф!). Комплектование отряда кадрами, снабжение новейшим оружием и руководство диверсионными актами шло из Москвы. Для осуществления крупных операций Ковпак летал в Москву (а почему бы и нет?).

Партизанам около Путивля делать было нечего, и они уходили в глубь брянских лесов. Временами снова появлялись. Взрывали небольшие мостики через Сейм, которые немцы быстро восстанавливали. По ночам посещали дома жителей, отбирали одежду, продовольствие, обувь, уводили здоровых мужчин. Одних оставляли партизанить, а других расстреливали.

Страдало от партизан гражданское население, но не немецкие солдаты. На протяжении двух лет, гарнизон в Путивле и окрестностях вместе с комендатурой не превышал 20 человек!

Население ближайших сёл к лесу жило двойной жизнью. Днём оно совместно с избранными старостами подчинялось немецкому командованию и районной управе. Ночью же подчинялось партизанам: производило выпечку хлеба, ремонт обуви и одежды, стирало бельё и т. д. По ночам в школах устраивались собрания, выступали политруки, велась пропаганда, запугивание.

Весной 1942 Ковпак без единого выстрела занял Путивль.

Ещё не успел осмотреться, как налетели немецкие самолеты, разрушали дома, убивали и калечили людей. Прибывшие танки выгнали отряд из города. Среди убитых партизан обнаружили больше женщин, чем мужчин.

Для борьбы с партизанами прибыл карательный отряд в 2000 вооруженных мадьяр. Партизаны узнали, что боевая способность у них невысока.

Ковпак засел в ущелье. Подпустив беспечных мадьяр вплотную, открыл сильный огонь и почти всех уничтожил. Возвращаясь в леса, через село Новую Слободу, он приказал жителям очистить оставшийся с продовольствием обоз мадьяр. Жители с жадностью бросились и растащили всё. На месте боя остались лишь голые трупы.

Командование мадьяр в Путивле восприняло это как сочувствие селян и участие в действиях партизан. Высланный карательный отряд окружил село Новую Слободу, и сжёг до основания 1000 дворов. На месте догоравших домов мадьярские штыки прикалывали и обожженных, кричащих о помощи людей.

Мадьяр заменил небольшой отряд "елдашей".

Так называли местные жители солдат из Средней Азии. Обмундирование на них было новое немецкое, хорошо пригнанное, со знаками отличия вермахта. На рукавах красовалась эмблема - изображение месяца со звездой.

(Я думаю, это были добровольцы из “восточных легионов”).

По ночам "елдаши", как кошки, рыскали по лесам и находили склады, землянки, оружие и группы партизан. В лесных схватках пленных, ни с той, ни с другой стороны, не было.

После походов и операций по нескольку дней отдыхали в Путивле. Они занимали прекрасный особняк, в котором до войны помещался райком партии. Проходя по Сейму, чётко отбивая шаг, пели советские песни, так как других не знали. При звуках "Конница Будённого", "Страна моя, Москва моя", "Катюша" горожане в испуге всматривались в поющих: - не партизаны ли заскочили в город. Командиры "елдашей", подтянутые, дисциплинированные, хорошо владели немецким языком. Среди них был единственный немец – связной офицер, которому они подчинялись. Однажды они обнаружили среди своих трёх шпионов-коммунистов. Сами судили их, и ночью в городском парке расстреляли.

С населением были вежливы, в знакомства и разговоры не вступали. За два месяца их пребывания никаких конфликтов не случилось.

Совершенно иначе вела себя городская полиция. Она была сформирована немцами на добровольных началах из разношерстой молодёжи, желавшей подзаработать. Полиция подчинялась Гестапо. Личный состав полиции никем не проверялся и не изучался. Это дало возможность большевикам заслать в полицию своих людей. Жадные до лёгкой наживы, многие работали на обе стороны.

Однажды группа молодых полицаев, под видом разведки партизан, поехала по сёлам района.

Между делом решили навестить одно село соседнего Теткинского района. Чувствуя неограниченную власть, устроили грабёж, и с "трофеями", пьяные, собирались уезжать. Жители успели сообщить немцам. Появилось немецкое Гестапо. Отобрало награбленное, а всех юнцов расстреляло. Окровавленные замороженные трупы на дровнях были доставлены в Путивль для передачи родителям.

Надо заметить, что Путивль не являлся стратегическим пунктом - это глухой, без железной дороги район. Не было никакой надобности партизанам около двух лет кружить около него, взрывать маленькие мостики и провоцировать мирное население.

Отряд Ковпака неоднократно пополнялся и таял, как снег весной. Задуманный Сталиным исторический партизанский рейд по Европе окончательно его угробил. Отряд в несколько тысяч, с 400 подводами обоза, с оружием, по "стратегическому" плану завели в ущелья Карпат, около Делятина, и, бросив всё, с проводниками-гуцулами удрали... "навстречу красной армии!"

Надежды попасть в Закарпатскую Русь, Чехословакию, Венгрию, быть встреченными с цветами, поднять восстание, - не осуществились. Мечты рассеялись.

К Полесью, исходному месту рейда, прибежали лишь десятки сильных и выносливых партизан во главе с Ковпаком. Группа, под командованием начальника штаба Базымы, пришла вместе с ним в количестве трех человек4

- А разрушение мостов? А железная дорога? – прервет нетерпеливый читатель. – Кажется, здесь-то партизаны многое сделали – взрывали поезда, прерывали надолго движение…

Увы, мой дорогой читатель, и это миф.

Разрушение мостов не может остановить продвижение армии - понтоны выдуманы не вчера, а в Древнем Риме, и не партизаны могут прервать переправу регулярной армии.

Что же касается железной дороги, то даже школьник сегодня знает, что военный эшелон никогда не идет без прикрытия порожняков.

Взлетают в воздух они, кроме того, каждый эшелон толкает платформы, груженые песком.

Таким образом, из ста поездов, объявленных пущенными под откос, едва ли можно отыскать два-три настоящих.

А ждать у полотна, чтобы самому нажать взрывное устройство под нужным вагоном - самоубийство.

Взгляните на эту фотографию, где изображено крушение поезда в результате партизанской диверсии.

Ничего подобного, что показывали в кино, не правда ли?

И фотография взята не из каких-то “сомнительных” источников. А из книги “История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-45”, Москва. 1961, том. 2 фото на вкладке между СС.480 и 481.

Борьба партизан с населением

Однако мы отвлеклись от провокации – главного оружия Москвы на оккупированной территории.

В истории партизанщины борьба сталинских отрядов против собственного населения оказалась на первом месте.

Против немцев советские партизаны по собственному почину выступали редко – это могло для них печально кончиться.

Террор же над народом проводили систематически.

Свидетель событий Р.Менский рассказывает о действиях партизан в районе большого села Глубокое на Могилевщине:

“Зимой 1941-1942 коммунистические провокаторы приступили к делу. Провокаторы выслеживали одного или двух немцев, зверски убивали их, замораживали, придавая издевательскую форму трупу (напр., в виде отдающего честь по эсэсовски, вытянутой вперед рукой, ладонью наружу и т. п.), и ставили этот труп на перекрестке дорог. Обнаружив его, немцы вызывали карательный отряд и начинали расправу с ближайшими селами: расстреливали, сжигали людей в их хатах, уводили скот, опустошали окрестности. Весть о случившемся молниеносно разносилась по районам с помощью тех же советских организаторов и агентов.

Каждый подобный случай сеял в народе ужас и панику. Все, способные уйти, уходили в леса. Тут к ним и являлись организаторы провокации, ругали немцев и уверяли, что товарищ Сталин знает о беде советских людей и не оставит без помощи. В доказательство этого, ночью с самолетов партизанам сбрасывали небольшое количество медикаментов и множество листовок с победными сводками и сталинскими воззваниями, полными намеков на новую жизнь после победы.

В селах, не охваченных репрессиями немцев, сначала проводилась вербовка одиночек, а потом всеобщая мобилизация. Уклоняющихся от вербовки или мобилизации убивали. Дома оставаться женщинам и старикам было страшно, а мужчинам невозможно. Немцы таких считали или партизанами или пособниками партизан, а советские агенты называли их фашистами и пособниками немцев. И расправы с той и другой стороны, в таких случаях, не отличались мягкостью.

Так создавались многочисленные отряды - имени “25 годовщины Красного Октября”, “Дедушка” и др.

Летом 1942 года в Кругленском районе появились советские офицеры. В военной форме они приходили в деревни, заходили к крестьянам, числившимся ранее деревенскими коммунистами, о чем-то говорили, некоторых уводили с собой.

В первых числах июля 1942 года, в деревне Овсиша состоялось собрание партизанского актива. Собранье проводили упомянутые офицеры, они же были и докладчиками:

- Нас мало, но мы должны расширить партизанское движение, - говорили офицеры, - для этого нам нужно вовлечь в него не только оставшихся местных коммунистов и военнопленных, но и все население. Мы должны признать, что до сих пор местное население держится нейтрально: ни за советскую власть, ни за немцев. Это предательство родины и дела товарища Сталина. Этому нужно положить конец. Нашей первоочередной задачей является уничтожение верхушки установившегося благодушествующего, обывательского порядка. Всех старшин и членов обществ, всю их опору из деревенского актива мы должны беспощадно уничтожить. Этого от нас требует родина и товарищ Сталин.

Вскоре в Глубокое днем приехали эти офицеры. Они разыскали дом Павла Жаринова и вошли во двор.

Вызвавли хозяина, зачитали приговор: “Именем СССР...” и тут же убили его. Это было так неожиданно, что крестьяне не успели сообразить, в чем дело, а офицеры скрылись.

Павел Жаринов, с приходом немцев, занялся организацией прихода и открытием церкви. За труды на этом поприще его избрали церковным старостой. У Жаринова было три сына: старший – инженер, работал в Москве, средний служил в красной армии в чине капитана, а младший был дома. Старшие сыновья перед войной присылали отцу одежду и деньги. Видимо это и послужило причиной расправы, так как вскоре явившиеся партизаны забрали в доме Жариновых все, что понравилось, увели младшего сына и в лесу его убили.

Тогда же партизанский штаб издал приказ, запрещавший всякое движение между деревнями. За нарушение - расстрел.

В том же июле, в Глубоком, снова появились два офицера с двумя партизанами. На этот раз они искали старосту.

Однако, староста был настороже. Его предупредили, и он успел убежать в лес, где спрятался в глубокой промоине на берегу реки. Домой он вернулся только ночью, и в ту же ночь, вся семья, в четыре человека, взяли узелки с хлебом и солью, помолились, присели на лавку по русскому обычаю и пошли из села, куда глаза глядят.

В начале октября, ночью, в Глубокое явились шесть человек партизан во главе с офицерами, направились к хате члена правления общества Ивана Россохова. Разбудили всю семью, уселись за стол и зачитали приговор: “Именем СССР... за активное участие в разделе колхоза, к высшей мере”. Вывели Рассохова за село и у школы убили. Из крайних дворов слышали только, как Рассохов просил не убивать, пожалеть детей...

Урожай в 1942 году глубочане собрали неплохой, но не молотили его миром, под общее веселье на колхозном гумне, как в 1941 году. Теперь сами боялись своего веселья, а больше всего боялись партизанского или немецкого грабежа, поджога урожая, сложенного в общую кучу. В этот год каждый молотил свое, и так, что постороннему глазу и заметно не было. Клали снопы колосьями вниз в мешок и оббивали палками. Еще труднее было с помолом. Мельницы были под контролем немцев и под налетами партизан. Привезенное крестьянами зерно часто пропадало: либо забирали немцы, либо партизаны.

С осени 1943 года редкий день в Глубоком не появлялись партизаны.

Они ходили по домам, забирали яйца, кур, сало, иногда увозили свиней, овец, угоняли лошадей с повозками, отбирали последнюю одежду, обувь, заставляли гнать самогон и, наконец, стали резать коров.

Иногда в Глубокое заходили сразу два отряда - полицейский отряд и партизаны. Не смешиваясь между собой, они располагались в разных концах села, резали крестьянский скот, варили мясо, ели, пили самогон, ревела гармоника, пели песни и плясали. Иногда только по песням крестьяне догадывались, что это отряды разных политических направлений. Например, в одном конце пели:

“Давай закурим, товарищ, по одной...”,

а в другом:

“Гитлер грает на гармони,
Сталин пляшет трепака,
Пейте, братцы, бурачину (самогон из бураков)
Пока хватит бурака”.

В действительности, отряд, в котором пелось не почтительно о Сталине, считал себя самостоятельным и не подчинялся штабу советских партизан. Это были бунтовщики. Но такие отряды скоро распадались. Советские партизаны с ними не вступали в стычки, видимо, этого не хотели рядовые партизаны. Дело делалось организаторами исподтишка: кто-то, как-то, при странных обстоятельствах убивал командира такого отряда и отряд распадался.

Молодые люди призывного возраста, лишенные возможности жить и мирно трудиться, метались во все стороны. Общенародный гнев на большевиков толкал их на борьбу со Сталиным, и они шли туда, где хоть что-то говорилось об этой борьбе - в полицейские отряды. Но скоро, убедившись, что это отряды антинародные и антипатриотические, что в их задачу входит укрепление немецкого господства над русским народом, дезертировали. Но куда деваться? Оставалось, даже при ненависти к партизанам, идти к ним. Но и партизаны не ставили своей целью борьбу за народное благо, и многие бежали от них. Но куда? Один путь - в полицейские отряды. Так, многие из молодежи и метались, то туда, то сюда.

Когда пришла весть о генерале А.А.Власове, многие, как среди партизан, так и среди полицейских стали называть себя власовцами. Полицейским этого немцы не запрещали, люди же называли себя так потому, что они хотели быть власовцами, хотели служить народному делу, считая свое партизанское или полицейское положение вынужденным. Движения, подобного власовскому ждали все: крестьяне, полицейские и советские партизаны. Если бы власовские части действительно появились на Могилевщине, к ним присоединились бы все, не исключая, вероятно, и многих советских партизан.

К приходу советской армии на Могилевщину в 1944 году в Кругленском районе у крестьян не осталось ни одной курицы, ни одной коровы, ни одной лошади, не говоря уже о свиньях и овцах.

Многие из крестьян сами резали скот, видя, что сохранить его все равно невозможно. Из 125 хат в Глубоком уцелело 15, остальные были сожжены партизанами и немцами. Тоже и в других селах. Население ушло “в землю”: одни на вечный покой в могилы, а другие в землянки на голодное и животное существование. Уцелевшие крестьяне по два года не брились: в бороды прятали свой возраст и от партизан и от немцев, прикидывались стариками.

Советская партизанщина на Могилевщине ущерба немцам не принесла, хоть и выросла к 1944. Зато крестьянам она стоила дорого. По приговорам партизанских штабов в этом районе было расстреляно больше 300 местных крестьян. В одном Глубоком убили 12 человек, в том числе и второго старосту Василия Будкевича.

Приход советских войск не принес в район радости, ибо началась уже официальная расправа НКВД над крестьянами, Первый старшина глубочанского общества не ушел с немцами, поверив в перемену советских порядков. На второй день, вечером, вернулся с семьей на пепелище родного села и зашел в первую землянку. Соседка его угостила кониной, но он не успел ее съесть, как в землянку вошел военный, арестовал старшину, и в ту же ночь его угнали в СМЕРШ проходившей части. Был слух, что его там и расстреляли за активное участие в разделе колхоза5".

Лубянская ложь

А вот какими провокациями занимался отряд другого чекиста Д.Н.Медведева.

Разведчик-террорист отряда Н.И.Кузнецов совершил несколько покушений на немецких чиновников.

В ответ немцы расстреливали ни в чем не повинных людей, тем самым “выполняя” приказ Сталина об “ожесточении населения против немцев”. Мерзко. Не правда ли?

Однажды террорист убил прибывшего в служебную командировку на Украину имперского советника финансов Геля.

На месте убийства Кузнецов “потерял” бумажник, принадлежавший одному из эмиссаров Бандеры.

“Мы начали с того, - рассказывает Медведев, - что положили в бумажник десятка полтора рейхсмарок, столько же американских долларов, купюру в пять фунтов стерлингов, советские деньги”. И дальше:

“Что же касается директивы (в бумажнике этом, попавшем в руки Медведева от пленного или убитого бандеровца, была директива о борьбе против партизан), то ее заменили другой, написанной тем же почерком и гласившей:

“Дорогой друже! Мы очень удивились, что ты до сих пор не выполнил нашего поручения. Немцы войну проиграли. Это ясно теперь всем. Нам надо срочно переориентироваться, а мы скомпрометированы связью с гитлеровцами. Батько не сомневается, что задание будет тобой выполнено в самое ближайшее время. Эта акция послужит сигналом для дальнейших акций против швабов”.

Как пишет Медведев: “В Ровно, по подозрению в убийстве Геля, арестовано и расстреляно 38 виднейших украинско-немецких националистов. Был арестован редактор газеты “Волынь”. Аресты не ограничились только Ровно”.

О провокации против бандеровцев Медведев пишет потому, что уверен - к ним у его читателей не будет сочувствия.

Почему же не будет? Бандеровцы тоже проповедовали “третий путь” и любили “нэньку Украйну” не меньше других. И как могут быть националисты “украинско-немецкими”? Вот уж точно “в огороде бузина, а в Киеве – дядька”!

О провокациях, которыми он натравливал немцев на население, Медведев молчит. Достаточно и того, что он признается - провокацией, как методам борьбы, партизанское руководство широко пользовалось.

Медведев - старый чекист, он работал в ЧК с 1920 года. В 1938 году был арестован и осужден, как “перегибщик”.

Каким же палачом надо быть, чтобы в те годы попасть в “перегибщики”!

В 1941 году после начала войны по представлению начальника 4-го (партизанского) управления НКВД Судоплатова был освобожден из заключения вместе с другими перегибщиками и отправлен на фронт - в партизаны.

А теперь вглядитесь в лицо убийцы 6000 (шести тысяч) украинских, русских, белорусских, еврейских своих сограждан.

Именно убийцы - потому что после его террористических актов были расстреляны как заложники 6 тысяч человек.

Знал ли террорист Кузнецов о том, что последует после его выстрелов? Разумеется. Ведь он исполнял сталинский приказ № 0428 о том, что “народ надо ожесточить против немцев”.

Они и ожесточали.

Они - руководители и исполнители сталинской воли, верные слуги режима - чекисты.

Чекистский отряд Медведева был настолько важен для Москвы, что рядом с ним находился другой отряд. Его функциями было - выдавать себя за отряд Медведева, принимать на себя, наносимые ему удары.

Мне об этом рассказывала (1969) участница второго, фиктивного, по сути, партизанского отряда, которая была в отряде переводчицей. В 60-е годы она работала администратором в магазине на улице Горького в Москве.

Нельзя не привести несколько впечатляющих цифр, чтобы миф о народном сопротивления немцам развеялся.

Начальник 4-го (Партизанского) управления НКВД генерал Судоплатов пишет в своих воспоминаниях:

“Мы начали засылать партизанские формирования в тыл к немцам, включая в их состав опытных офицеров-разведчиков и радистов.

В годы войны 4-е управление НКВД и его войсковые соединения (выделено мною - ВлБ), как следует из официальных документов, выполняли ответственные задания Ставки Верховного Главнокомандования, Штаба обороны Москвы, командующего Западным фронтом, Штаба обороны Главного Кавказского хребта, командующего Северо-Кавказским фронтом, командующего Закавказским фронтом, командующего Центральным фронтом, командующего 1-м Белорусским фронтом.

В тыл врага было направлено более двух тысяч оперативных групп общей численностью пятнадцать тысяч человек.

Двадцать три наших офицера получили высшую правительственную награду - им присвоили звание Героя Советского Союза. Более восьми тысяч человек наградили орденами и медалями.

Мало того, 4 управление НКВД имело свои собственные военные формирования - ОМСБОН - особую мотострелковую бригаду особого назначения - в 25 тысяч человек.

Первоначальной задачей бригады была разведывательно-ди-версионная деятельность на важнейших коммуникациях противника, ликвидация вражеской агентуры.

Однако, вскоре, к этим задачам прибавилась гораздо более важная. ОМСБОН был призван стать ядром разворачивающегося партизанского движения, оказывать ему всестороннюю помощь, создавать подполье в городах. За годы войны в тыл врага Четвертым управлением было заброшено 212 отрядов и групп специального назначения общей численностью около 7500 человек”.

Так сколько же было заброшено в тыл чекистов - 2000 групп численностью 15 тысяч человек или 212 отрядов численностью 7500 человек6?

Или 2000 групп и 212 отрядов общей численностью

22 500 человек?

Или эти путанные данные занижены в 4-5 раз?

ОМСБОН (Отдельная мотострелковая бригада особого назначения) НКВД, численностью 25 тысяч человек тоже использовалась за линией фронта!

А в 1943 году, после разделения НКВД на два наркомата (был выделен НКГБ во главе с замом Берии Меркуловым), и у НКГБ появились свои вооруженные формирования!

Сколько же было “партизан из Москвы”?

Известно, что только в 1943-44 годах НКВД подготовил

3 тысячи командиров партизанских отрядов и специальных диверсионных групп, которые были заброшены в немецкий тыл7.

Их было большинство - кадровых профессиональных чекистов, людей без чести и совести, палачей и убийц, мерзавцев и негодяев среди нескольких десятков тысяч партизан на занятой немцами территории.

Да, а сколько немцев уничтожили “партизаны”?

Снова праздный вопрос? 300 тысяч немцев, как написал П.К.Пономаренко? Но вот что пишет Судоплатов.

“Подразделения 4-го управления (то есть, заброшенные в немецкий тыл “оперативные группы товарищей” - ВлБ) и ОМСБОН (тоже заброшенная в тыл немцам, тоже “партизаны”) уничтожили 157 тысяч немецких солдат и офицеров, ликвидировали 87 высокопоставленных немецких чиновников…8

Значит, 47 500 чекистов уничтожили 157 тысяч немцев, а 142 500 партизан уничтожили 143 тысячи немцев.

Ведь по Пономаренко 190 тысяч партизан уничтожили 300 тысяч немцев. 300-157=143.

Вот так арифметика разоблачает ложь пропаганды, советские мифы, бред мемуаристов c Лубянки.

Еще раз повторим цитату ”стать ядром разворачивающегося партизанского движения, оказывать ему всестороннюю помощь, создавать подполье в городах”.

Генерал признается, что никакого подполья в городах не было, а создавалось оно НКВД. А то, что разворачивалось партизанское движение, то разворачивали (на жаргоне НКВД) его именно агенты Судоплатова.

Разворачивали всем известным способом: стреляли в спины ни в чем не повинных немецких солдат (если бы эсэсовцев! если бы в гестаповцев!) И вызывали ответные репрессии против мирного населения.

Как тут не вспомнить сталинский приказ № 0428!

Вторая гражданская война полыхала на всей территории, занятой немцами.

Не было ни одного коммуниста, какие бы розовые очки он не носил, каким бы идейным и сверхидейным не был, чтобы не понимал: народ никогда не простит коллективизацию 1930 года и голод 1933 года. О революции я и не говорю…

И только задумывался такой чекист или секретарь райкома, сколько оружия осталось в лесах и на полях, и только вспоминал он, что любимая забава русского человека, - выпить самогона и пострелять в начальство, как дурно ему делалось, и он мечтал только об одном – не дать русскому человеку этой возможности!

Независимый район старовера Зуева

Участок Полоцк-Витебск-Смоленск немецкие войска заняли в самом начале войны, и фронт быстро перекатился через эти места на многие сотни километров восточнее. В деревнях были назначены бургомистры, обязанные собирать и сдавать немцам продналог и исполнять все их требования. Бургомистром деревни Саскорки, расположенной в глухих полоцких лесах, был назначен пользовавшийся большим уважением среди населения старовер Михаил Евсеевич Зуев.

В прошлом он два раза сидел в тюрьме, и только незадолго до войны вернулся в свою деревню.

Два его сына, тоже арестованные НКВД, не вернулись, и он окольными путями узнал, что они были сосланы в Сибирь. О том, что Зуев как крестьянин ненавидел советскую власть, говорить нечего. Староверы же имели с ней еще и особые счеты, в силу своих религиозных убеждений.

Зуев встречал сначала немцев с большой радостью и исполнял свои обязанности бургомистра с большим рвением, убеждая население всячески поддерживать своих “освободителей”.

Деревня, в которой он жил, была расположена в лесной, болотистой местности, в стороне от всяких дорог, и немцы в нее ни разу не заходили. После выбора Зуева бургомистром жителями деревни, он сам ездил в Полоцк оформить свое назначение.

Так мирно и довольно спокойно жили они до конца 1941 года, пока осенью к ним в деревню не явилась группа людей, состоящая из 7-ми вооруженных человек. Группа эта объявила Зуеву, что они партизаны и что деревня обязана их содержать. Среди этих людей Зуев узнал одного жителя Полоцка, который был известен, как энергичный работник НКВД, замучивший в свое время немало людей.

Зуев поместил вновь прибывших в одну избу, снабдил их продовольствием, а сам пошел посоветоваться с соседями, как быть. На совете они решили убить всех партизан, а оружие их спрятать.

Приобретя оружие, они почувствовали себя бодрей.

Скоро в деревню пришла новая группа вооруженных людей и опять потребовала продовольствия. Зуев дал им его, но просил пришедших немедленно уйти. Партизаны, действительно, ушли, но явились на другой день.

Зуев вывел свою команду с винтовками и прогнал их. На ночь он предусмотрительно выставил караулы и не пожалел об этом. Партизаны на этот раз явились в большем числе, но, встреченные огнем, ушли.

В это время и в соседних, наиболее глухих и далеких деревнях, начали образовываться небольшие партизанские отряды, состоявшие из остатков истребительных отрядов, “окруженцев” и местных деревенских коммунистов.

Зуев не дремал. Он организовал в своей и двух соседних деревнях отряды самозащиты, придал им военный характер, вооружил домашним оружием, раздав винтовки, отнятые у партизан, лучшим стрелкам. Ночами они выставляли караулы, и, в случае тревоги, быстро собирались у угрожаемого пункта, отбивая нападения. Так продолжалось с осени до конца 1941 года. За это время у них было более 15 стычек с партизанами.

Так бы и отсиживался Зуев в своей деревне, если бы боеприпасы не пришли к концу, что вынудило его в конце 1941 года обратиться за помощью к полоцкому коменданту. Тот выслушал Зуева и ответил, что сам он не может решить этот вопрос и снесется с начальством, почему и просит Зуева придти к нему еще раз через неделю.

Второе свидание Зуева с немцами состоялось через неделю, когда Зуев был представлен генералу, командовавшему тылом армии (“КОРЮК”).

Генерал был хорошо знаком с русскими делами и знал, что староверы являются ярыми противниками советской власти и крепко спаяны между собой, поэтому он согласился снабдить Зуева оружием (кроме автоматического), но объяснил, что делает это против принятых правил.

Через несколько дней Зуев получил 50 русских винтовок с достаточным количеством патронов. Одновременно Зуеву было сказано, чтобы ни в коем случае не рассказывал, от кого достал оружие.

Получив оружие, Зуев приступил к вооружению своих отрядов. Соседние деревни прислали к нему ходоков с просьбой взять и их под свою защиту, Зуев согласился, и стал, таким образом, расширять свои владения. В начале 1942 года он предпринял поход в отдаленные деревни, прогнал обосновавшихся там партизан и ввел эти деревни в состав своей “республики”. К этому же времени начали появляться и перебежчики, - люди, случайно попавшие к партизанам, - которые просили Зуева взять их под свое покровительство.

К весне 1942 года Зуеву удалось раздобыть четыре русских пулемета (вероятно, он попросту купил их у немцев, хотя и уверял, что добыл в бою) и, таким образом, группа его усилилась и стала представлять собою значительную силу.

Дисциплина в его отрядах была железная. За малые проступки провинившихся сурово наказывали и сажали в погреб на хлеб и на воду; за большие - расстреливали.

Несколько раз в течение зимы 1942-1943 гг. ему удалось отбить нападение партизанских отрядов и спасти от грабежа не только свою деревню, но и две соседних. Партизаны стали обходить район Зуева, немцы же зимой, как правило, в глухие деревни не заходили9.

Весной 1942 года впервые в его деревню явился отряд полиции под начальством эстонцев. Начальник этого отряда заявил Зуеву, что они ищут партизан и поэтому должны будут некоторое время прожить в его деревне. Зуев ответил эстонскому офицеру, что никаких партизан в районе нет.

А следовательно, и полиции здесь делать нечего. Пока дело ограничивалось словами, эстонец настаивал, но как только к дому подошел собственный отряд Зуева и Михаил Евсеевич решительно заявил, что применит силу, в случае, если полиция не уйдет - полиция подчинилась и ушла.

Немецкий комендант Полоцка, к которому Зуев на другой день явился с рапортом о происшедшем, просил Зуева взять рапорт обратно, обещая, что если СС, которому подчинялись полицейские отряды, предъявит претензию, то он, комендант, постарается дело уладить. Комендант все больше начинал ценить Зуева, тем более что последний регулярно снабжал Полоцк дровами, сеном, молоком, а иногда и дичью. В районе, которым управлял Зуев, царило полное спокойствие, и никаких хлопот он немцам не доставлял.

Партизаны, услышав о столкновении Зуева с немцами, предложили ему помощь, но он категорически отказался.

Комендант Полоцка прислал к Зуеву офицера, предлагая ему приехать в Полоцк для переговоров. Зуев и на это предложение не согласился. Он заявил, что готов платить немцам установленный продовольственный налог, если они оставят в покое его район, и не будут вмешиваться в его дела. Немцы быстро согласились и к Зуеву больше не заглядывали.

Свой район, которым он управлял при помощи небольшого совета назначенных им стариков, Зуев называл “республикой”. В “республике” была восстановлена частная собственность, торговля и церковь. Судил за проступки (их было очень мало) сам Зуев со своим советом.

Когда немцы оставили Полоцк, Зуев со своими людьми ушел на Запад.

Все плакали, покидая родные места. На подводе Зуева везли старинные церковные книги. Через несколько часов их догнал комендант Полоцка, уходивший со своей комендатурой. Уйдя из окруженного Полоцка, они решили пробиваться к Зуеву, рассчитывая вместе с ним, знающим каждую тропинку в лесах, выйти из окружения. После почти месячного похода, Зуев вывел всех сначала в Польшу, а затем в Восточную Пруссию.

Вместе с Зуевым ушло около тысячи человек гражданского населения.

В дороге у них было несколько стычек с партизанскими отрядами, но они пробились. Пробыв некоторое время в Германии, где его группа устроилась, каждый по своему, Зуев отправился к Власову и, в конце концов, попал во 2-ю дивизию. Ему присвоили звание поручика, и он вместе с РОА проделал ее последний поход.

О Зуеве написано много, но вот, что стало с ним дальше, не знает никто. Нет и его фотографии.

Самооборона против партизан

Бывший старший лейтенант красной армии Кудря действовал в Полтавской области. В лесах близ Диканьки и устья Воркслы, притока Днепра, он организовал свой отряд, а позднее захватил власть в целом “крае”.

Кудря организовал самооборону в нескольких соседних деревнях, заявив немцам, что, если они его не будут “трогать”, то и он их оставит в покое Разбив несколько раз партизан, пытавшихся проникнуть в эти деревни, он занялся наведением порядка в своем районе: уничтожением на “вечные времена” колхозов, восстановлением свободной торговли и организацией выборов новых сельских советов.

Он заключил тайное соглашение с немцами, чтоб они егон е трогали, а он взамен не будет пускать на свою территорию партизан. Немцы, разумеется, согласились и Кудря дожил до возвращения советской власти.

Не знаю, что с ним сделали большевики.

О независимом районе Волина рассказывает заместитель редактора русской газеты “Речь”, выходящей в Орле во время оккупации Владимир Дмитриевич Самарин:

С улицы послышался конский топот. Я выглянул в окно. К крыльцу дома подъехало трое верховых. Человек в коротком полушубке, в новых фетровых валенках, в каких до войны ходили у нас летчики, спрыгнул с коня, бросил поводья на луку седла и, сняв с груди автомат ППШ, поднялся на крыльцо.

В комнату вошел человек среднего роста, с не совсем правильным, но резко обозначенными, твердыми чертами лица. Нас познакомили.

- Вот вы какой! - невольно вырвалось у меня.

- А что?

- Да далеко слышно о вас. Московское радио второй раз вспоминает.

- Насолил?

- Наверно.

Волин улыбнулся. Видимо, он остался доволен тем, что - “насолил”.

За два года до нашей встречи Волин был рядовым сельским учителем в средней школе одного из сел на Орловщине.

Сын крестьянина-середняка, если уточнять его прошлое, он кончил педагогический институт, и приехал в то село, где его через пять лет застала война.

В армии Волин не служил. В 1941 его не успели мобилизовать, и он остался.

Два дня село оставалось без власти, советская власть бежала, а немцы обошли стороной, оставив его в тылу.

На третий день Волин собрал односельчан и предложил создать “временную власть”.

Когда через два дня, в село приехал районный немецкий комендант, у Волина уже был “отряд самообороны”. Немцы растерялись и едва не открыли стрельбу. Выяснив, кто эти люди с “русскими винтовками”, комендант приказал отряд распустить, оружие сдать. Волин отказался.

Его арестовали и увезли. Через неделю он вернулся, и на все расспросы отвечал одно: “Идиоты”.

Но он настоял на своем, и в 1942 году командовал крупным антибольшевистским отрядом.

От немцев добился полной самостоятельности. Знал одного связного офицера.

В его районе, одном из немногих, население жило относительно спокойно: немцы здесь не бесчинствовали, а партизаны боялись Волина, и редко появлялись на “оккупированной” им территории. Сотрудничество с немцами тяготило Волина не меньше, чем служба у большевиков. Ему было тяжело. Зато население двух десятков русских сел навсегда сохранит о нем хорошую память.

Незадолго до отступления немцев Волин со своим отрядом ушел в лес10.

В большом селе Сапиги (Глуховский район), насчитывавшем около 2 000 дворов, выбранный жителями бургомистр Семен Г., опять-таки по приказу немцев, организовал в селе отряд полиции в 180 человек.

Отряд отбил несколько нападений партизан и заслужил полное доверие немцев, подаривших ему две легких пушки.

Весной 1943 г. перестал Семен Г. пускать в свое село и немцев, прибывавших за продовольствием.

Он объявил коменданту города Глухова, что, если будут присылать к нему отряды, он будет с ними драться, на что силы у него хватит, а если не хватит, так он призовет на помощь партизан.

Партизанам он объявил приблизительно то же самое.

Как свободная деревня, Сапиги продержалась до самого ухода немцев.

В казачьих областях, где немцы вели себя несколько заискивающе перед населением, казаки прямо заявили, что не позволят вмешиваться во внутреннее управление, иначе их полки уйдут с фронта.

Угроза звучала весомо – в рядах вермахта тогда сражалось около 30 тысяч казаков.

И, действительно, казаки, несмотря на протесты немцев, в первые же дни уничтожили колхозы и совхозы, немцам в ряде станиц продовольствие не сдавали и держали себя во все время оккупации чрезвычайно независимо.

Осенью 1942 г. в районы станиц Чернышевская, Богаевская, Каргиновская и Краснокутская были брошены специальные группы диверсантов.

Они отравляли водоемы для скота (причем погибло немало лошадей из обоза 6-й немецкой армии), сожгли несколько зернохранилищ и убили около десятка немецких военных.

Когда немцы для борьбы с партизанами послали карательные отряды, казаки, узнав об этом, поставили категорическое требование: отрядов не посылать, потому что население не желает, чтобы в их станицах хозяйничали каратели.

Что же касается партизан, то, по заявлению казаков, они сами могут справиться с ними.

И справились.

Сотней страниц раньше, рассказывая о Русской Народной Национальной Армии, я не затронул вопроса о взаимоотношениях РННА с партизанами.

К.Г.Кромиади вспоминает:

Народ относился к партизанам по разному: одни их поддерживали, другие на них доносили, и не только нам, но и немцам. Само собою разумеется, и партизаны тоже были разные. Беда их заключалась в том, что они должны были свое питание забирать из деревень, и такие экспроприации не всегда кончались мирно. Жители деревень обращались к немцам, прося дать им вооруженную охрану, и немцы давали им, так называемых, “полицаев”. Однако, эти полицейские сами с наступлением темноты прятались где-нибудь за деревней, чтобы не попасть в руки партизан; что касается деревень в лесных районах, то там и “полицаев” не было. Ночью деревню занимают партизаны, а утром они уходят в лес. С утра же в деревню приходит какая-либо немецкая часть и начинаются допросы и терзания.

Пока мы формировались, задача наша заключалась в ограждении окружающих нас деревень от партизанских налетов. Когда к нам приходили из деревень с жалобой на партизан, или мы получали приказ из Смоленска освободить от партизан такую-то деревню, и мы посылали по указанному маршруту одну или две роты. На местах партизан никогда не оказывалось, и наши части с ними не встречались.

Партизаны приходили в деревни за продуктами, и в жилых местах не задерживались. В нашем районе им было нечего делать. Разве только вывести электростанцию из строя, но тогда и русское население пострадало бы не меньше немцев.

Хуже было сведение счетов, как, например, в деревне Озеры, куда партизаны пришли ночью, вытащили одного парня из постели и тут же на глазах жены и подростка-дочери расстреляли его за то, что он, по решению его односельчан, согласился поделить между ними колхозную землю. Был случай и расстрела бургомистра партизанами.

Первый партизан, попавший к нам в плен был молодой долговязый парень, родом из Белоруссии. Его, как и некоторых его товарищей, выделили из армии на специальные курсы и забросили в немецкий тыл.

Парень был страшно перепуган, но наши солдаты его успокоили. Он прожил у нас две недели на полном довольствии; с ним часто беседовали, он присутствовал и на политсобеседованиях. А через две недели ему предложили уехать домой, хотя мы знали, что человек в его положении может идти только в лес.

Но нам и нужно было, чтобы он ушел в лес, чтобы там рассказать, что пришлось видеть и слышать. После этого первого случая последовало немало аналогичных, и всех партизан, после соответствующей обработки, отпускали на свободу.

За это и партизаны относились к нам бережно. У них была возможность охотиться за нами, но они этого не делали; они могли взорвать нас на дороге от нашего лагеря до главного шоссе, но и этого не случалось. Как-то я поехал верхом со своим адъютантом навестить роту, стоявшую в десяти километрах от штаба. Дорога шла перелесками и полями. Приехали в деревню благополучно, а через час туда же пришла женщина, разыскавшая меня с поручением от партизан. “Мы сидели во ржи, когда вы проехали мимо, и только потому, что узнали вас, не сняли вас с лошади, так и вы нас не трогайте!”

В другой раз партизанский отряд неожиданно напал на хозяйственную роту, косившую сено в 25 километрах от штаба Партизаны шли к нашей роте в колонне и с песней, как будто идут свои, а когда подошли вплотную, неожиданно напали на людей. Партизаны отобрали у наших автоматы и патроны, новые сапоги и табак, но никого не тронули.

Узнав о приключении, я с двадцатью солдатами пошел проведать другую нашу роту, стоявшую у моста между двумя озерами. Шли мы ночью, вдоль дороги по компасу.

Через некоторое время справа раздались звуки гармошки и девичьи голоса. Мы опять пошли на голоса, и незаметно окружили деревню на холме. Было часов 12 ночи. Гармошка заливалась на улице, и парни с девушками лихо отплясывали. И опять, увидев нас, затихли. Наши уговоры продолжать танцы не помогли; парни стали незаметно собираться в кучу в стороне от танцевальной площадки.

Вся деревня всполошилась, стали собираться матери, сестры, старики, старухи. При свете фонарика я заметил, как какая-то женщина, на ходу вытирая слезы, (оказалось, что среди парней был ее сын), подходит ко мне. Пришлось опросить парней самому.

Нужно было формально установить, что все они здешние жители и что у себя дома могут танцевать, когда хотят. При опросе каждый заявлял, что он здешний житель, и все присутствовавшие это подтверждали. Подходит последний. Осветив его карманным фонариком, я увидел перед собою типичного казаха и сказал: “Вижу, ты тоже здешний”. Поднялся общий хохот, и две девушки стали просить отпустить его, он мол, очень хороший парень. Ну, сказал я, раз хороший, берите его. Все повеселели и заговорили, а парни быстро смылись. Перед уходом я попросил выделить кого-нибудь довести нас до нужной нам дороги.

Пойдите, разберитесь в том, что происходит между партизанами и их врагами в деревне, когда одни партизаны зверски убивают невинных людей, а другие, попав к нам, больше не желают уходить и умоляют включить их в РННА!

В деревне Веретея, расположенной у опушки леса, во время прочесывания леса, два партизана из местных жителей, бежав от немцев, попали в руки нашей команды.

По свидетельству местных жителей, как-то ночью в деревню пришел партизанский отряд и обоих забрал с собою в лес, причем один из них сирота и содержит пять младших братьев и сестер, а у другого на шее десять человек родных его и жены. Что оставалось делать? Взял их. А если бы они и сами не захотели пойти в партизаны, то их заставят другие...

Как-то попали к нам пять партизан. Через неделю, чтобы от них отделаться, приказал интенданту послать их без охраны в лес за дровами для кухни. К моему удивлению они вечером, нагруженные сухими дровами, вернулись “домой”. Так продолжалось пять дней, и попытка “уволить” их в партизаны не удалась. Если бы вы знали, как они просили оставить их у нас!

А недели через четыре, одна из партизанских групп написала мне письмо, передав через одного из наших офицеров, следующего содержания: “Товарищ полковник, мы все пришли бы к вам, но мы не доверяем немцам; потом они расстреляют и нас и вас...11

Продолжение следует


  1. "Посев", 1987, № 6, с.
  2. Факты и цитаты здесь и ниже из книги английского историка, проф. Alan Bullock. „Hitler". Fischer Verlag, Frakfurt a. M., 1964.
  3. См. дальше - допрос Русанова.
  4. "Русское возрождение", Нью-Йорк, №16-1981, сс. 222-228
  5. "Народная правда", Париж, № 9-10, сентябрь 1950
  6. П.Судоплатов. Разведка и Кремль. М.,1996, с. 153
  7. Д.Каров. Партизанское движение в СССР в 1941-45 годах. Мюнхен, 1954, с.38
  8. П.Судоплатов. Разведка и кремль. М.,1996, с.154
  9. "Новый журнал", Нью-Йорк, 1952, № 29, сс.198-199
  10. "Посев", Лимбург-на-Лане, № 8, 19 февраля, 1950
  11. К.Кромиади. За землю, за волю… Сан-Франциско, 1980, сс.74-75
Комментарии
  • Дмитрий - 28.04.2015 в 06:20:
    Всего комментариев: 1
    Тупое, наглое вранье.
    Рейтинг комментария: Thumb up 13 Thumb down 7
  • Александр.Одесса. - 16.10.2017 в 01:42:
    Всего комментариев: 1
    Оказывается геббельсовские агитаторы не перевелись еще... Добре иудушка батшев немецкие марки отрабатывает статейкой, ох добре... Смачного плевка в морду вполне Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 2 Thumb down 4

Добавить изображение