НОСТАЛЬГИЯ ПО НЕСБЫВШЕМУСЯ

Сборник “Танки в Праге, Джоконда в Москве. Азарт и стыд семидесятых” вышедший в издательстве “Время”, составлен из интервью, сделанных как монологи. Реальные люди моего поколения, некоторые постарше, все москвичи, интеллигентский слой, свидетельствуют о той эпохе, атмосфере, вкусах, потребностях. Как доставались книги, билеты в театр, на концерт, на выставку - невероятно трудно, порой унизительно, но результат, как они считают, всё окупал.

Тут присутствовал азарт: выстоять ночь напролёт, но попасть на премьеру, скажем, в Таганке. Быть в курсе последних книжных новинок, и при крошечных зарплатах младших научных сотрудников, школьных учителей, врачей районных поликлиник, обнаружив раритет на черном книжном рынке, не размышляя, почти всю получку отдать. Не хрусталь, не шмотки, не быт чистый дух, ориентация на культурные ценности поглощала целиком лучших представителей этого поколения, разумеется, как всё качественное, немногочисленных, но составляющих между тем ядро общества, нынче исчезнувшего, увы.

Азарт сопровождался и чувством стыда, совестливых терзающего: Венгрия, Польша, Чехословакия, Афганистан, психушки для инакомыслящих в собственной стране. Нет, большинство персонажей книги к диссидентам себя не причисляют, хотя читали, передавали из рук в руки и самиздат, и тамиздат, а стукачество процветало, но отработались методы распознания своих и чужих.

Свидетельства тех, что вошли в книгу, карьеру не делали и не сделали. Но при всех трудностях, ими пережитых, просветленное и щемящее, если так можно выразить, счастливое, от текстов исходило, порождающее ностальгию по тем, рухнувшим в небытие временам.

Но постепенно назревало, разрасталось другое: горечь, боль. Почему же, Господи, на нашей родине всегда, всё против человека, и тогда и теперь? В каждой буквально семье своя трагедия: репрессированные, стёртые в лагерную пыль, не пускаемые, отвергаемые “недобитки”, и с пятым пунктом”, и без оного.

Меня, вот сейчас, ожгло стыдом. Фото-вкладки в книге воскресили тогдашних кумиров, некоторых лично знала, общалась. Ну повезло. Повезло, что и книги, и билеты без надсадности получала. Хотя и при “избранности блат требовался, “ знакомства”. На любом уровне: не подмажешь - не поедешь. Мама умела: духи, коробки конфет, обольстительные улыбки, наигранное простодушие. А то бы и при отцовских регалиях – фиг. И сама, хочешь-не хочешь, обучилась. Приятельствовала с директором Большого театра, потому и дочку водила, когда родителей уже не стало, через особый подъезд, в особую ложу. В консерваторию так же. На выставки, в Пушкинский, к примеру, не через вход, где томилась длиннющая очередь, а сбоку. Проводили знакомые, с книжечкой, удостоверяющей, что они члены союза художников. Им можно - прочим нельзя.

“Прочим” - нельзя, ничего. А прочие-то и есть страна. Народ, которого всегда и в СССР, и в России сейчас спихивали и спихивают на обочину, в помойку. Ничего нового, как при “социализме”, так и при ихнем “капитализме”. Тоже самое, как под кальку.

И еще один виток, еще стадию я прошла по мере прочтения этой нетолстой, но синтезирующей время, людские надежды, чаяния книжки: ах, черт возьми, как же вы позволили себя еще раз растоптать! Какие же дурни и слабаки. Чтобы опять нагреться, опять надругательству подвергаться. Родная, слюнявая и отважная российская интеллигенция, всё всегда уплывает из ваших дырявых рук. Ладно там бабушкины- дедушкины реликвии в виде блюдечек с росписью фиалками-незабудками, ладно - сопротивление в коммуналках, в общих грязных уборных, что вы очереди по уборке не дожидаясь, отмывали, на коленях ползая, пенсне возвращая сползшее на переносицу, ладно - стёртые серебреные ложечки и камеи, обменянные у барышников за буханку. Вы еще раз, еще раз потеряли страну. Окончательно, видимо.

“Танки в Праге, Джоконда в Москве” - не призыв, не гимн лучшему, что в стране имелось, а тризна, похороны искалеченному и ушедшему без итогов, на упокой. Не воспитав, не оставив преемников – вот в чём катастрофа. Последняя крепость, удерживаемая самыми смелыми в семидесятых- восьмидесятых и в девяностых даже, сдалась, пала. Общество победила власть, всегда безжалостная, но при общественной беспомощности в разнузданности все пределы, границы безнаказанно наруш
ая.

Дочитала и ощутила озноб. Не солидарность, а злость. Сами, во всём виноваты сами.