КРОМЕШНЫЙ СВЕТ, или ПРОДЕЛКИ ЛЮЦИФЕРА

Недавно вторым изданием выпущен в свет замечательный роман: О'Санчес. Кромешник. Побег от ствола Судьбы на горе Жизни и Смерти (Сага-небыль о Кромешнике). В 2-х томах (книги первая и вторая). 320 С. и 364 С. СПб., "Геликон Плюс". Первый тираж (издательство "Симпозиум"; в одном томе) разошелся очень быстро.

Частенько я пишу о карнавально-игровых книгах (Борис Акунин, Пелевин, Сорокин). Вещи эти милы, остроумны, элегантны, забавны и исключительно приятны для легкого чтения. Однако есть и серьезная литература, оттесненная в силу ряда причин под плетень словесный. Роман "Кромешник" – большое событие в большой литературе. Кстати, книга уже номинирована на премию "Национальный бестселлер". Читатель спросит, а о чем роман. Отвечаю: все о том же, о чем хотел Пастернак поговорить со Сталиным, – о жизни и смерти. С полной ответственностью заявляю: книга написана поразительно талантливо, жестко, жестоко. Специально не употребляю терминов из более высокого регистра: автор жив-здоров, слава Богу. Никакого сюсюканья, умилительного заигрывания с читателем, прямо молотком по башке.

Писатель выступает под бархатной маской псевдонима. Никогда не забуду, как лектор по марксистско-ленинской эстетике из Высшей партийной школы доверительно сообщил нам, студиозусам: "Папаша русского символизма Борис Бугаев скрывался под псевдонимом Андрей Белый". Известно, что писателю около сорока лет, что он – питерец. У меня было с ним несколько коротких встреч с пустячными разговорами. Впечатление – большой человек, серьезный господин.

Книга сложна и многогранна, она может быть истолкована двадцатью способами. На поверхностный взгляд, это обстоятельная, захватывающе интригующая добротная гангстерская сага. Бандитские похождения героев читаются взахлеб, не оторвешься. Кстати, книга пользуется огромным успехом у насельников "крыток" (тюрем) и лагерных зон. Пошлейшая аналогия – "Крестный отец" и другие романы Марио Пьюзо. Американский итальянец – отличный писатель, однако, ощутимо поверхностный. Вот так. Автор проявляет такое некнижное знание зековского житья-бытья, что возникает прямой амикошонский вопрос: а не был ли он сам за "Хозяином", где "чалился", когда "откинулся"? Впрочем, это не наше собачье дело. В романе уделено много места пресловутой "сучьей" войне, описанной Шаламовым и Солженицыным. Думаю, что эти сведения писатель получил не только из литературы.

В книге несколько сотен персонажей, роман причудлив, прихотлив, мастерски выстроен и выделан. Читатель, вспомни бессмертное школьное литературоведение: сюжет – последовательность событий в произведении; фабула – та же последовательность событий, но в режиме "реального времени". У О'Санчеса сюжет и фабула не совпадают, что придает роману особый колорит в узнавании главного героя с разных точек зрения, в разные периоды загадочной жизни. Сомневаюсь, что О'Санчес лепил текст прямо на монитор (как я эту заметку). Если и так, то потом текст подвергался скрупулезной и мастерской правке.

У центрального персонажа много имен, основные – Гекатор Сулла и Кромешник. Читатель, друг мой высокий, наморщи лоб, вспомни историю античности (в шестом или пятом классе проходили). Геката – богиня колдовства в самом простейшем понимании, а Сулла – кровавый римский диктатор. Ну вот, получается, что имя героя означает "колдовской диктатор". Кстати, Гекатор-Гек управляет своими бандами железной рукой, отличается редкой жестокостью, не боится пролития крови. А Кромешник, увы, означает не что иное, как обитатель ада, "обреченный на мглу" (Т. 2. С. 23). Все. Чуешь, серным чадом запахло. Роман овеян ощутимым христоборческим дымком, читатель, усвоение книги требует определенного духовного мужества. Всего один раз проговаривается о своем герое, жителе выдуманного государства Бабилон в южном полушарии, посвященном гибнущими стариками – преступными "авторитетами" в высшую ступень иерархии: "Зловещей кометой взошел над лягавскими резервациями и клетками Последний Ван – реликт ушедшей эпохи, чернейший князь из уголовного племени, начисто выжженного роком и политической инквизицией.., мифический Кромешник – сгусток мути, ужаса и войны" (Т. 2. С. 237).

Эге, скажет проницательный читатель, понятно: герой Люцифер, Асмодей, Вельзевул. Так-так, добавлю я, возможно, и Антихрист. Плодом невероятных прест
уплений-приключений Гекатора явилось двойное отрицание: "Я отрицаю мудрость! Я – ее – отрицаю!" (Т. 2. С. 318); "Я – ОТРИЦАЮ ВРЕМЯ!" (Т. 2. С. 364). Естественно, я не стану пересказывать жизненные и духовные кульбиты героя, выстрадавшего эти максимы. Прочитай, узнаешь.

В невероятном финале романа упоминается львиноголовая птица Анзуд из шумеро-аккадской мифологии, посредница между землей и небом, между людьми и языческими богами, нарушительница божественного права, носительница злого начала. Не исключено, что и Гекатор Сулла – таинственный посредник между людьми и демонами. Не обошелся писатель и без специфической хтонической мистики (темы подвалов, провалов в земле, закоулков ада вместилища времени и пр.). Отмечу, что в романе определенно-жутковатая роль отведена натуральным кровососущим "мелким бесам" по имени Вакитока и Пырь. Впрочем, все это – мое наивное истолкование, частное мнение по частной проблеме. Автор не раскрывает свои карты, на то он и писатель, теург и плут. О'Санчес – очень культурный, начитанный человек, а это, поверьте, так редко бывает. Закамуфлировать философский роман под увлекательный детектив-боевик с пальбой, поножовщиной, взрывами, тюремными эскападами бесподобная идея, блестяще осуществленная. Смею думать, что такого еще в литературе не было. И не только в русской...

О'Санчеса, как и любого истинного художника, мучает смерть, блазнится, манит, улещает и обманывает. Лучшие страницы романа посвящены этой жуткой, но никоим образом не устранимой данности. Столица государства Бабилон, разумеется, стоит на берегу реки Тикс (Стикс!). Писатель создает до дрожи ужасный, но пленительный двойной образ Неумолимых Дев: "...На берегу реки Океан, омывающей Землю, развлекаются с удочками сестры-двойняшки. Они хотя и сестры, но мало в них сходства: старшая вечно прекрасна во всесильной юности своей, она благоухает весенним лесом, звездами, радостью. Младшая курноса, одета в саван, измождена вечным гладом, от нее исходят волны тлена и сырого холода. Но нет в ней дряхлости, и силы ее безмерны. Обе они длиннокосы, обе они девы, ибо никому еще не удавалось овладеть ими сполна: только дерзнет герой-любовник, коснется десницы десницей а пыл и разум его уже распались на атомы или угасли...". Роман, полагаю, будет переводиться на иностранные языки. Тяжко будет переводчику на немецкий: смерть-Tod – мужского рода.

Ну, скажет читатель, "высокий штиль". А ты подумай, кого ловят удочками сестрички? О высоком подобает говорить высоко. Роман, кстати, отличает неимоверное смешение речевых стилей: "от стихотворений в прозе" до "блатного арго" и табуированной лексики. Да-с, эффект контраста.

Я уже сказал, что книга О'Санчеса очень жесткая, добавлю еще, что ей присущ мощный авторский тоталитаризм в оценках, суждениях, прогнозах о будущем частного человека и всего человечества. Вот так и никак иначе. Не соглашаешься, не читай. А станешь читать – убедишься, что талант писательский прет из О'Санчеса, как перепревшее тесто из кадки. Читатель, тебе не надоели воздушные литературные эклеры? Покушай черного словесного хлебушка. Рекомендую.