ИЗ ПЕПЛА

Сергей Чупринин. Докторская диссертация о русской критике 1950-1980-х годов. Писатель. Критик. Главный редактор журнала «Знамя»

На то, чтобы отечественное книгоиздание рухнуло в трясину и вновь из нее восстало, потребовалось десять лет.

Мир они, может, и не потрясли, зато изрядно потрепали нервы всем, кто жизни не мыслит без печатного слова.

Оглянемся-ка на совсем недавнее. Вспомним, как встали на вечный прикол флагманы издательской отрасли. Как без следа исчезли "Советский писатель", "Книга" и "Художественная литература", как заметался в поисках нового лица могущественный Политиздат, до неприличия скукожились "Молодая гвардия", "Детская литература", "Книжная палата" и "Современник", как схарчили "Московского рабочего" и за долги, буквально с молотка со всею своею недвижимостью ушел баснословно богатый, казалось бы, "Прогресс".

Так было в Москве. Но так же, или еще страшней, еще постыдней, было в Питере, в русской провинции, в республиканских столицах, где под барабанную трескотню о дружбе народов выпускались все ж таки при советской власти и замечательные книги, в том числе на русском языке.

Воля ваша, а я и сейчас со щемящей печалью снимаю с полки томики, на которых проставлено: "Советакан грох", "Жазушы", "Карта Молдавянескэ", "Молодь" или "Проминь", "Каменяр", "Мерани", "Ээсти раамат" или издательство имени Гафура Гуляма. Кому помешали Белла Ахмадулина и Семен Липкин, в тяжкую для себя пору издававшиеся, случалось, только гостеприимными грузинами и калмыками? Как живется ныне русскоязычному люду бывшего СССР без тиражируемых на месте Пушкина и Гоголя, без русских народных сказок и учебников русского языка?

Но тут хотя бы что-то можно понять, списав протори и убытки на счет высоких государственных интересов, а вернее сказать, на счет национального высокомерия и чванства тех, кто стал ведать культурной геополитикой в Душанбе и Риге. Но на что нам было списать разор, постигший одновременно и Средне-Уральское, и Волго-Вятское, и Верхне-Волжское, и Северо-Западное, и Восточно-Сибирское, и все иные издательства?

На неквалифицированный или, еще вариант, недобросовестный менеджмент? Здесь есть, конечно, часть правды, и старопечатники при желании охотно вам расскажут, как лихо торговал казенными бумажными лимитами Иван Иваныч, какую виллу, сдав все производственные площади в аренду, отстроил себе лично Сан Саныч или как не со зла, не корысти ради, а исключительно по дури и бестолковости профукала вверенное ее попечению издательство Дора Сергевна. И тем не менее…

Неужто среди десятков, сотен директоров и главных редакторов не нашлось ни одного порядочного, грамотного или хотя бы амбициозного человека? А ведь рухнули действительно едва ли не все издательства и рухнули в самом деле практически одномоментно, сократив репертуар выпускаемой продукции в разы и отослав - об этом тоже нелишне напомнить - на биржу труда, за черту нищеты огромную армию высококвалифицированных редакторов, переводчиков, художников-иллюстраторов, корректоров, полиграфистов.

Так в чем же тогда дело? В том, что народонаселение, будто по наущению Кашпировского, враз перестало читать или, по крайней мере, покупать книги? Здесь тоже есть часть правды, и немалая. Скудость доходов у большинства людей не могла не привести к перераспределению расходов - отнюдь не в пользу для библиофильства. Несообразно высокие тиражи ведь и раньше-то, при советской власти обеспечивались не только теми, кто действительно читал, но и теми, кто приобретал книги на будущее - для детей, для внуков, либо руководствовался соображениями моды, престижа, либо попросту вкладывал в собрания сочинений, в Дюма и Мандельштама скромные, но все-таки свободные средства. Пристойную домашнюю библиотеку можно было ведь, если помните, и на автомашину поменять, и прорва наследников, если опять-таки помните, жила лишь на то, что таскала к букинистам дедушкины книжки.

К рубежу 80-90-х годов, когда букинистические магазины закрылись во всем Отечестве, эти вложения враз оказались неликвидными. Мода ушла прочь от печатного слова. Читать стало некогда, а приобретать книги невыгодно. Грубая материя, коммерческий расчет отрапортовали о своей победе над духовными порываниями и… Значит, в самоустранении книгоиздательской отрасли с рынка повинен
именно рынок, так?

Так, да не вполне так. Ибо - странная вещь, непонятная вещь! - экономическая катастрофа, постигшая колоссов гутенберговой империи, вызвала к жизни феерический расцвет издательств самопальных. Кустарь-одиночка без мотора на исторически короткий, но впечатлящий миг сменил индустрию с ее валовыми показателями и высокими технологиями. Книжки шлепали буквально на коленке. Настольные типографии завозились из-за кордона едва ли не в тех же товарных количествах, что и компьютеры с видеомагнитофонами, а гордое доселе слово "самиздат" приобрело вдруг уничижительно-рваческий второй смысл.

Конечно, полиграфический уровень упал к нулю. Конечно, и об уровне допечатной подготовки говорить стало невозможно, поскольку из больших (некогда) издательств уволили прежде всего редакторов и корректоров, а в издательствах частных строку для них в штатном расписании не предусмотрели вовсе. Конечно, издавался почти исключительно мусор - как респектабельным (в прошлом) "Худлитом", так и нахальным от рождения "Змеем Горынычем", - поэтому списки сигнальных экземпляров в "Книжном обозрении" за 1991-1995 годы даже сегодня нельзя перечитывать без содрогания: "Анжелика", Чейз, Пикуль и вдругорядь "Анжелика", Чейз, Пикуль, наскоро проложенные гороскопами, сборниками анекдотов и пособиями для начинающих онанистов…

Но я пока не о репертуаре, а о том, что в словах про "хищнический, пиратский период первоначального накопления капитала" акцент следует делать на накоплении капитала. А он таки накапливался, и одно то, что на опустошенную и выморочную, казалось бы, издательскую ниву хлынули легионы юрких и юрчайших, всех тех, кто ложку мимо рта не проносит, уже тогда должен был свидетельствовать: нива-то на самом деле хлебная, выгодная - хотя бы потенциально.

Само собою разумеется, издательства-новоделы разорялись тысячами, но тысячами же и нарождались. И не сразу, не вдруг, но в базарной толчее самозванных ивановфедоровых стали постепенно угадываться люди серьезные.

Например, бывшие комсомольцы, вкладывавшие в издательские проекты опыт (и деньги!), накопленные во всяческих молодежных жилкооперативах (МЖК), центрах научно-технического творчества молодежи (НТТМ) и видеосалонах…

Или бывшие смышленые товароведы книжных магазинов, равно как не вконец обленившиеся работники Госкомпечати, чьим стартовым капиталом часто были не столько даже деньги, сколько знание всех потайных пружин книгоиздания-книгораспространения и нужные, подчас даже деньгами не заменимые связи, связи, связи…

Или, еще один пример, журналисты-международники, а в иных случах гэбешники и дипломаты - опять-таки со связями, помноженными на врожденную мобильность и пластичность, на стремление с самого начала ставить дело так, как это принято "во всем цивизованном мире"…

И они-то - не только они одни, конечно, но в первую очередь именно они - сорвали банк в издательском промысле, превратив его из самодеятельности в настоящий бизнес, по обороту денежных средств, по доходности и престижности хотя и уступающий нефтяному или алюминиевому, но соразмерный с ними.

Как? Вытеснив на обочину всякую мелкоту и вшивоту. До предела насытив рынок сначала переводными, а затем и российскими детективами, дамскими романами, ужастиками, фантастикой, т. е. литературой одноразовового потребления. Вспомнив, что классике, учебникам, детским книжкам всегда будут гарантированы высокие темпы продаж, ибо в каждой семье подрастают малыши…

Конечно, в этой стратегии было меньше всего альтруизма и заботы о духовных запросах общества. Расчет, только голый расчет. И конечно, поскольку деньги стали крутиться немалые, не обошлось без криминала. Кого-то из чересчур прытких издателей застрелили, к кому-то наслали налоговую полицию в масках, кого-то обанкротили… Переделы рынка производились не раз, да и сейчас явно не завершены. Но… мы ведь не следователи и не моралисты, нам важно, что на выходе, в итоге.

А итог вот он: буквально на наших глазах книгоиздание превратилось в едва ли не единственную эффективно действующую отрасль народного хозяйства. По количеству выпускаемых названий рекордные советские показатели превзойдены уже сегодня. На прилавках книжных магазинов, - во всяком случае, в Москве, в Петербурге - есть решительно все: и роскошные фолианты для библиофилов с чековыми книжками, и демократичные покет-буки, и пестрая россыпь книжек для "пипла" (пипл все схавае
т, как утверждают телевизионщики), и литература элитарная, для высоколобых…

К литературе элитарной наши суперколоссы касательства, впрочем, не имеют. Ее выпуск сегодня, как и вчера, - дело чести, доблести и геройства энтузиастов-одиночек. Таких, как томич Евгений Анатольевич Кольчужкин, чье крохотное издательство "Водолей" едва ли не лучше всех в стране выпускает литературу Серебряного века. Или как петербуржец Геннадий Федорович Комаров, который под эгидой "Пушкинского фонда" издал уже несколько десятков поэтических сборников, один другого отборнее. Или как москвич Александр Терентьевич Иванов, пометивший клеймом "Ad Marginem" вереницу отличных книг по философии, литературоведению, истории.

Перед ними каждый книголюб просто-таки обязан снять шляпу. Как обязан он - будем справедливы и благодарны - снять ее и при упоминании благотворителей, прежде всего зарубежных. Например, Министерства иностранных дел Франции, которое на протяжении ряда лет вело программу "Пушкин", обеспечивавшую выпуск некоммерческих переводов с галльского на язык родных осин. Или, разумеется, соросовского фонда , который не только профинансировал издание сотен (а возможно, и тысяч) книг гуманитарного профиля, не только восемь лет держал на плаву толстые литературные журналы, но и насыщает сейчас - в рамках мегапроекта "Пушкинская библиотека" - тысячи российских книгохранилищ социально и интеллектуально значимой литературой…

Что ж, на то, видимо, и рынок, чтобы корыстный расчет одних и самоотверженное благородство других переплавлялись в общем тигле, создавая тот спектр предложений, какого в России никогда еще не бывало.

Остановка за одним - за тиражами. Или, что в наших условиях, я думаю, синонимично, остановка за развертыванием книготорговли, поскольку лукулловы книжные пиры столиц сегодня лишь грезятся читателям (и покупателям!) Торжка, Уржума или Ставрополя. Там ведь тоже, наверное, не прочь познакомиться со свежим романом Татьяны Толстой, заглянуть в Бодрийяра, поставить на полку новинки "Нового литературного обозрения" или "Академического проекта".

Тут надежда, как и обычно, не на государство, безмятежно проморгавшее крах государственных суперколоссов, и не на полунищих энтузиастов-одиночек, что по пачечке, часто с проводниками, с оказией рассылают свою продукцию по провинциальным городам и весям. Надежда на людей с коммерческой хваткой и удалью, которые уже сейчас начинают, кажется, понимать, что книготорговый бизнес ничуть не менее прибылен, чем книгоиздательский.

Ведь не верил же никто еще лет семь назад, что книжное дело в стране восстанет из трясины и пепла.

А оно, к позору для маловеров и нытиков, на наших глазах восстало.

Так что будем и на этот раз оптимистами.