ПРОГУЛКА С АНДРЕЕМ СИНЯВСКИМ

Мои критические заметки о самой известной книге Андрея Синявского (псевдоним – Абрам Терц) «Прогулки с Пушкиным», скорее всего, вызовут несогласие. Интерес к Синявскому угас, известность его – в прошлом, вначале - в год суда над ним и Даниэлем, затем – после освобождения из заключения и эмиграции. А Пушкин – всегда Пушкин.

В своих заметках я буду пользоваться помощью самого поэта - его стихами и высказываниями. Буду рад, если это подвигнет читающего настоящий очерк открыть забытый (возможно) томик.

Всякий пишущий о Пушкине может высказывать свое мнение о его творчестве, как он его воспринимает. Не исключение и Синявский. Но плохо, когда он начинает писать о Пушкине как о человеке такое – развязность, ветреность, легкомыслие, несерьезность. Автор, видимо, заметил те черты, которые ему нравятся (или – которых ему самому нехватает). Да, в молодые годы Пушкин был ветреник и «повеса», как всякий свободно развивающийся человек. («Блажен, кто смолоду был молод»). Но были ли эти черты у Пушкина в 30-е годы? У Пушкина 1836 года? Будто забыл литературовед и писатель Синявский, что Пушкин закончил земной путь, не дожив до тридцати восьми лет.

Нет сомнения, что Андрей Синявский по всем показателям превосходил Николая I (высшее гуманитарное образование, кандидат наук, преподавал в университете), но молодой император после первого же разговора с поэтом понял, что Пушкин – самый умный человек в империи. А Синявский, лично его не знавший, о читавший о нем несравненно больше Николая, высказался о нем просто и снисходительно: « по совести говоря, ну какой же он мыслитель?»

Три примера.

«Что нужно Лондону, то рано (!) для Москвы» - написано 23-летним ветреником («Послание к цензору»). Актуально и поныне.

Это поэзия. А вот из письма Одоевскому 1836 года. Пушкин замечает, что первую железную дорогу следовало из Москвы вести не в Петербург, а Нижний Новгород – крупнейший торговый центр страны. Чьи это слова поэта-эпикурейца или министра финансов?

И, наконец, из публицистики («Путешествие из Москвы в Петербург»). Пушкин формулирует важнейшее для экономики положение о рациональном сочетании государственных функций и частной активности: «Правительство открывает дорогу (читай: дает возможность), частные лица находят удобнейшие способ ею пользоваться».

Вот какие мысли занимали ветреного, несерьезного Пушкина. Это о певце женских ножек написаны книги (не статьи!): «Пушкин и наука его времени», «Социально-политические мотивы у Пушкина». Есть, естественно и такая: «Балетные строки Пушкина».

Читаю высказывание Синявского: «Пустота – содержание Пушкина». Можно глазам своим не поверить! И сам же познакомил меня с неизвестной мне ранее его максимой: «Односторонность есть пагуба мысли».

Синявский упорно ищет у Пушкина такие места:

Пускай Нинета лишь улыбкой
Любовь беспечную мою
Воспламенит и успокоит.

* * *

Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок…

* * *

Когда за курицей ленивой
Султан курятника спесивый
Петух мой по двору бежал …

Понятно, что после приведенных цитат может следовать только такое заключение: «Пушкинская муза давно и прочно ассоциируется с хорошенькой барышней, вызывающей игривые мысли».

Разделив недоумение читателя, напомню ему пушкинскую «игривость»:

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой…

О, как милее ты, смиренница моя!

Некоторые истины не становятся банальностями, сколько бы их не повторяли. Одна из них – Пушкин неисчерпаем. От него не убудет, если про него скажут, что он поколачивал своих детей (пишет Вересаев, «Пушкин в жизни»), не раз проигрывал в карты, или начинают «доказывать», что он был антисемитом.

А вот, что верно. Был он «ходок» (бытовал такой прекрасный эвфемизм в старое время), и труднее всего давалась ему десятая заповедь Моисея («Не возжелай жены ближнего» - сам признавался). Много в его стихах фривольностей (не эротики – это слово Синявского), тонких иносказаний, прямого сквернословия. Но ни одна такая строчка не вышла в печати при жизни Пушкина. Все это так, но никто раньше не рассматривал его творчество с этой точки зрения. Сейчас такой человек нашелся. Это Андрей Синявский. Цитата:

«Легкость – вот первое, что мы выносим из его произведений в виде общего и мгновенного чувства». Проиллюстрируем: «Однажды, странствуя среди долины дикой, внезапно был объят я скорбию великой», «Недорого ценю народные права», «В начале жизни школу помню я». Строчки нетрудные для чтения, но первое, что мы в них воспринимаем, это мысль, образ, чувство.

Пушкин был влюбчив, и любовь вдохновляла его. Как и дружба. Друзьям он всегда был предан. А Синявский утверждает: «Любя всех, он не любил никого». Во-первых, он любил не всех. Не любил он, к примеру, своего однокашника Модеста Корфа, лицейского директора Энгельгардта, зятя Павлищева, недолюбливал Вяземского. И опять – «спаситель Пушкин»: «Мой первый друг, мой друг бесценный», «Бог в помощь вам, друзья мои», «Подруга дряхлая моя», прочтите его письма Дельвигу, Нащокину, Осиповой. Но не ищите в них словесных излияний, внимание их тону.

Этот «небожитель» платил карточные долги брата, хлопотал за малознакомого малоросса об устройстве на службу, будучи под надзором полиции, «проталкивал» произведения «государственного преступника» Кюхельбекера в æурналы и «выкручивался» за это перед Бенкердорфом. Он принял под свой кров двух своячениц, что круто изменило его семейный быт. Легкомыслие Пушкина распространялось только на его собственные дела.

В другом месте автор «Прогулок» собрал упоминания у Пушкина о смерти, гробах, утопленниках, похоронах. И вот его несправедливое замечание: «Судя по Пушкину, искусство лепится к жизни смертью, грехом, беззаконием». После этого не удивляет следующее: «В столь восприимчивости таилось нечто вампирическое». Такого о жизнелюбе Пушкине еще никто не писал. Напомню, что «вампир» означает «кровосос».

Пользуясь методом подбора цитат, можно многое доказать. В том числе и в творчестве самого Абрама Терца. Не в его пользу.

Стремление упростить Пушкина до эстетического уровня нашего времени приводит Синявского к неумеренному употреблению современной лексики и литературным штампам: «педалировать», «пальма первенства», «незадачливая партнерша Онегина» (непонятно и грубо), «штафирка» - о Пушкине. На языке военных это значит «штатский офицер», т.е. офицер запаса. Пушкин таковым, как известно, не был.

В книге встречаются непростительные для гуманитария ошибки: «Поэтом можешь ты не быть…» приписано Ломоносову (!), «Послание в Сибирь» отнесено к декабрю 1825 года. А мы еще удивляемся, когда находим такие ляпсусы в русско-американской прессе.

И все же я рекомендую «Прогулки…» почитателям Пушкина. В ней, как я старался показать, много спорного, но есть и немало метких наблюдений, острых характеристик. Вот примеры, подкрепленные уместными цитатами из Пушкина.

«Его творения напоминают собрание антиков». Синявский имеет в виду незаконченность многих работ Пушкина. В собрании его сочинений немало фрагментов, отрывков, намёток. Это действительно так. Незаконченная пушкинская строка так же совершенна, как незавершенные работы Микеланджело, как наброски Леонардо да Винчи. Слушайте: «Чу! Пушки грянули…». Здесь «Чу!» и «Ба-бах!» и «Внимание!». В отрывке, посвященном Вяземскому: «Когда Варшавы бунт угас, Ты головой поник И возрыдал, как жид об Иерусалиме», «Дрожали грозно Пиренеи, волкан Неаполя пылал». Даже: «Кинжал, тень».

«С именем Пушкина связано чувство физического присутствия доброго знакомого нашего с вами круга». Магия пушкинского присутствия чувствуется и сейчас. Во много крат больше он влиял на тех, кто его окружал. Они попадали под действие его оптимизма, таланта, эрудиции. Камердинер Никита Козлов сказал посетителю, заходившему несколько раз и не застававшего его дома (семья была на даче): «Появится, как искра из огнива, и исчезнет». Каков хозяин, таков и слуга.

Его «научные собеседники Н. Б. Козловский, В.Ф. Одоевский, А.И. Тургенев получали сильный импульс к работе после беседы с камер-юнкером. Членом Российской Академии к тому же.

А эти отрывки из «Прогулок…» не требуют ни иллюстраций, ни комментариев:

«На пушкинские картины хочется смотреть подолгу. Они как река, что течет, не утекая». «Вечно простертая длань Медного Всадника не что иное, как продолженный взгляд Петра». Сказано сильно, по-писательски. Непонятно, как в одно книге соседствуют столь непохожие места.

Пушкин поссорить не может. Резко полемизируя с литературными противниками, он не рвал с ними отношений, при встрече держался корректно. Надеюсь, что если кто из читателей захочет мне возразить, он будет следовать линии поведения Пушкина.