ИНСУЛЬТ БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ

Глава из последней книги

Сочи, дача возле Мацесты.

Понедельник 8 октября — воскресенье 16 декабря 1945

Ближе к вечеру Сталин, которому надоело листать и подписывать привезенные ему на самолете бумаги, пошел играть в бильярд сам с собой. Резкими движениями ударяя по шарам, он проверял свое самочувствие после дневной грязевой ванны. В Мацесте много долгожителей. Некоторые клянутся — он сам расспрашивал — будто им далеко за сто. И это благодаря целебным сероводородным источникам. У него ноют суставы, доктора объясняют ревматизм, радикулит. Что эти врачи понимают, если сделать ничего не могут? Только грязи ему и помогают. До войны приходилось кататься с дачи к источникам на машине. Теперь проложили трубу и поставили в подвале ванну.

Сегодня он сам велел нагреть грязь так, чтобы бурлила. Врач говорил, вредно, а он лежал, едва не обжигаясь — и вот результат. Он чувствует себя гораздо лучше.

Шары ставил в разных комбинациях, с нескольких попыток загонял их в лузы и опять вынимал, с нетерпением ожидая Молотова. Тот после совещания министров иностранных дел в Лондоне приплыл на военном эсминце в Ленинград и теперь, как доложили, поездом добрался до Сочи.

Машину за ним уже послали. Что выторговал в Лондоне? Сумел укоротить руки американцам?

— Как съездил? — аккуратно положив кий на стол и не отвечая на приветствие, спросил Сталин.

Он подождал, пока Молотов направился к дивану и присел.

Стоя напротив, хозяин рассматривал гостя в упор. Вид у Молотова был довольно потрепанный.

— Укачало меня на Балтике, — виновато пожаловался он. — В поезде две ночи не мог уснуть. И ты, как горный орел, так высоко забрался, что дыханья не хватает.

Тонко завернул комплимент нарком иностранных дел.

— Можно подумать, ты пешком сюда шел, — сказал хозяин.

Гляди-ка, новый костюм у тебя на животе не сходится. Твой Наркомат костюм пошить не в состоянии! Ну, чего хорошего привез? Чего плохого? Говори!

— Как говорить-то? Прямо не знаю, — Молотов поморщился и облизал пересохшие губы, полузакрытые давно нестрижеными усами. — Издалека или... сразу...

— Давай сразу!

— Но ты, товарищ Сталин, не прими это близко к сердцу.

— Да говори же!

— Ахмет, — тихо сказал Молотов.

— Что?!

— Предал нас.

На мгновение в комнате установилась тишина.

— Бозо! — выругался хозяин. — Как предал? Почему?

Нарком иностранных дел молчал, вжав голову в плечи.

Сталин набычился, опершись обеими руками о борт бильярда, потребовал:

— Давай факты.

— Англичане обещали большую помощь для развития Кувейта.

Американцы тоже не спят. В эль-кувейтский порт идет от дяди Сэма промышленное оборудование.

— Так я ведь ему тоже кое-что обещал! И немало...

— Но Ахмет почуял, что весь Запад против нас. О его визите к нам разведкам стало известно. Он специально примчался в Лондон и всем клялся, что никаких сепаратных договоров с нами не будет, а главное, нашего присутствия он не потерпит. Не с трибуны заявил, шептал на ушко, но у меня верные сведения.

— Унюхал политическую конъюнктуру, мать его... Мы с ним и так, и эдак. Он руки был готов мне целовать за Звезду Генералиссимуса, которую я ему на шею повесил. А теперь на все наплевал!

— Нас пытаются изолировать, — продолжал Молотов.

В кулуарах совещания про Звезду Генералиссимуса шейх умолчал, про гарем, посланный тебе — ни слова. Зато про нашу делегацию ему в гарем, всем рассказывал и смеялся.

— Набичваро! Значит, продался за доллары. Получается, наша стратегия прерывается? И ты, каменная задница, не смог ни на что повлиять?!

Молотов обмяк. Сейчас гнев хозяина обрушится на него, словно он виноват в предательстве. Опустив глаза в пол, замер. За всех достанется ему.

Ярость хозяина зрела медленно, но быстрей, чем яблоко набухает на дереве. Зрелым яблоком по злобе можно и убить. Лицо покраснело от гнева, веки набрякли. Кулак пошел вперед, чтобы врезать Молотову. Захотелось увидеть, как кровь течет из носа, но вождь сдержался. Затопал, будто вытирал ноги о ковер, толкнул бильярд. Шары, стукаясь друг о друга, тихо покатились в разные стороны, один упал в лузу.

Голова загудела, в ушах возник звон. Надо расширить сосуды — есть для этог
о надежный способ.

— Налей мне коньяку — вон там, в буфете, справа.

Молотов вскочил, отворил дверцу, искал глазами, что взять.

— Нет, не грузинского, армянского налей! Себе тоже...

Коньяк булькал, заполняя резные хрустальные фужеры для воды. Сталин выпил залпом треть бокала, крякнул. Молотов пригубил, сел, в страхе прищурившись, ждал указаний.

Иногда хозяину помогала отвлечься музыка. Он подошел к патефону, поставил пластинку, крутанул заводную ручку. Игла зашипела, хор запел в сто глоток.

&Atilde-ремя огнем, сверкая блеском стали,

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин

И первый маршал в бой нас поведет.

— При чем этот кретин, первый маршал? — с остервенением оторвав иглу от пластинки, вождь смотрел на Молотова. — Надо поменять, сделать «Товарищ Сталин нас не подведет!»

Все-таки поэтические способности в нем жили с юности.

Музыка, однако, не успокоила, ему захотелось лечь.

— Чего расселся? — вытирая рот тыльной стороной ладони, прохрипел он Молотову. — Гааджви акедан! Катись к себе...

Проводив глазами своего послушного наркома, хозяин откинулся на диван. Подушки не оказалось, голова упиралась в твердый валик.

Закрыл ладонями лицо, стараясь дышать ровно. Как мудро он поступил, не поехав в гости к шейху! Он изначально это подозревал. Шейх вел двойную игру и ему не следовало доверять. Но даром ему это не пройдет. Он еще пожалеет, фраер пархатый!

Сосуды не хотели расширяться. Черепная коробка раскалывалась, тошнило, и надо было что-нибудь принять, но под рукой ничего не было.

Позвать на помощь не удавалось. Рот открывался, а звуки не вылетали. Мысли хозяина кипели от возмущения. Необходимо немедленно решить принципиальный вопрос: какую свинью подложить Ахмету за измену? Отомстить за нанесенную обиду...

Онемев, Сталин и без врачей почувствовал, что надвигается инсульт, хотя такого опыта у него еще не было. Больше всего возмущало, что инсульт не спросил разрешения произойти, навалился, как классовый враг. Диван и стены вокруг закачались. Вцепившись в кожаную обивку, хозяин вместе с дачей провалился в черноту ночи и вдруг очутился в ярком свете, в толпе. Люди целовали ему руки, ботинки, силились обнять. Их так много, он их отталкивал, но у каждого из них новая ему награда, и от тяжести этой сбруи он падал куда-то.

Навстречу дул сильный ветер, тело его распласталось.

С неба посыпались еще Звезды, бесчисленное количество Звезд Генералиссимуса.

Хватило бы для всех трех миллионов солдат его армии, еще б осталось. Острые лучи Звезд кололи ему тело, и это была пытка. Он разгребал их руками, и руки стали кровоточить. Застонал, потом начал кричать, но спазм сдавил горло и вышел один хрип. Он рухнул с неба на землю, опять очутившись у себя на диване в бильярдной.

А там в это время играли простую «американку» двое, здесь не так давно появившихся.

— Не поставить ли нам на кон жизнь хозяина дачи?

спросил Дьявол. — Что с ним делать? Пусть еще поживет? Или достаточно?

Он надоел тем, что все чаще берет на себя мои функции на земле, и я немного притушил его амбиции инсультом. Но, может, мало?

— А как же всеобщая справедливость? — возмутился Бог. — Мы же договорились не вмешиваться...

— Твоя справедливость только мешает делать полезные для человечества дела. У меня руки чешутся загнать его в кому! Говорю тебе, Боже, давай сыграем! Чья возьмет — так и сделаем.

Дьявол первым решительно разбил пул, а Бог, не торопясь, натирал мелом кий. Два шара у Дьявола упали в лузы. Он гордо взглянул на Бога, положил еще один шар и еще сразу два, а потом вышла осечка.

Перед тем, как прицелиться, Бог молча посмотрел на диван, где корчился полуживой хозяин.

— Погоди-ка, — Бог уже нашел пару подходящих шаров.

Дай мне отыграться... Ты обратил внимание, какие шары? Превосходные, из настоящей слоновой кости.

Бог с первого раза промазал, потому что давно в бильярд не играл. Дьявол потанцевал вокруг бильярда, выбирая хорошие удары, а затем пустил в лузы один за другим все оставшиеся шары и захлопал сам себе в ладоши.

— Теперь не мешай мне со своей всеобщей справедливостью.

Отойди в сторонку. В профессии Бога самое главное — вовремя смыться!

Дьявол ухватил
ся обеими руками за борт. Тяжелый бильярдный стол накренился, стал падать ногами вверх и грохнулся, придавив лежащего на диване хозяина. Сталин (или то полуживое нечто, от него оставшееся) попытался выбраться, но ему на голову посыпались бильярдные шары. Больно били, очень больно.

Перед исчезновением, Бог все-таки сжалился, ничего не сказав Дьяволу, хотя наказания не прекратил.

Неожиданно свист в ушах хозяина стих или, вернее, превратился в приятную музыку. Увидел он себя в мундире генералиссимуса на том же диване, но не в бильярдной, а в соседней большой зале при свечах.

Рядом с ним восседает улыбающийся шейх Ахмет, а Молотов и Берия отплясывают лезгинку. Музыка убыстряется.

Вот появились, танцуя вокруг них, четыре красотки в газовых платьях, а потом еще восемь во главе с Маврой. Сталин втянул носом тонкий аромат духов, смешанный с запахом женского тела. Берия и Молотов куда-то исчезли, а девушки облепили Сталина. Ахмет обиженно смотрел на них, потому что никто не хотел танцевать вокруг шейха — кумиром был Сталин. Девушки ласково обматывали легкие разноцветные шарфы один на другой вокруг сталинской шеи.

— Тяните! — командовала Мавра. — Тяните сильней!

Петель становилось все больше, и уже невозможно было повернуть голову. Сталин почувствовал, что шарфы стягиваются на шее все туже, дышать трудней. Шейх Ахмет ухмылялся и с наслаждением смотрел, как Сталина душат.

— Мавра! — прохрипел он. — За что меня пытают? Ведь я не щадил себя ради блага народа!

Она врезала ему по щеке.

— Ты изменил Богу. Мой народ втянул в войну и половину погубил ради своей корысти. Погляди на себя: ты вошь, гнида, сосущая кровь...

Глядит Сталин в большое зеркало на стене, а вокруг туман плывет. Воздуха в легкие больше не поступает совсем. Пускай не горного, который продлевает жизнь, а просто какого-никакого...

— Нет! — закричал он. — Не-е-ет!

И эхо разбежалось по ущельям Кавказского хребта.

Во тьме снова раздался свист, грохот, клубы горячего пара окутали голову. Все тело набухло, стало огромным, тяжелым, чугунным и, разгоняясь, двигалось вперед. Руками он мог еще шевелить. По самые плечи превратились они в поршни, двигаются туда-сюда, крутят красные колеса.

В новом мундире генералиссимуса летит он по-над рельсами. Дым из трубы, смешанный с копотью, обжигает лицо, во рту хрустят куски угля. Где-то далеко слышатся крики «Ура-а-а!». Шпалы мелькают внизу все быстрей, в лоб бьет ветер. Он сам теперь — паровоз «Иосиф Сталин», чугунная махина, красная звезда во лбу, летит вперед.

Что там чернеет впереди? Тоннель в горах, отверстие приближается, тормозов у паровоза нет, вагоны отцепились, остались где-то сзади. Гори все синим пламенем, лишь бы чугунную голову не разбить. Удар в бок торчащим острием в стене тоннеля. А-а-а-а!..

Паровоз остановился. Сталин открыл глаза. Голова гудела. Он сам себя чуть не задушил. Боль в боку. Рука нащупала в старом диване, который давно пора поменять, острие пружины.

— Кто обо мне позаботится? — прошептал он, еле ворочая языком. — Где же вы шляетесь, когда мне плохо?

Или ему почудилось, что он это произнес. До полудня с дивана в бильярдной Сталин не поднялся. Обеспокоенная прислуга подняла тревогу, вчетвером вождя перенесли в спальню и привезли врачей. Ему померили давление, оказалось 276 на 134. Черепная коробка готова лопнуть. Качая головами, бледные профессора медицины определили, что случился-таки инсульт.

Лекарства сразу нельзя дать, надо согласовывать с министром здравоохранения.

Обычно в октябре он уезжал с дачи в Москву, а нынче обстоятельства вынудили не двигаться. Первая его мысль — никто не должен об этом знать. Кругом шакалы. Растерзают живое тело на части, выпьют кровь.

Он лежал недвижим, то засыпал, то бредил, то опять падал вниз, в черноту бесконечности.

Погода изменилась к лучшему. Внизу, на побережье Черного моря, настали ясные осенние дни. Из окон дачи на горном склоне обозревался весь Кавказский хребет, но подойти к окнам хозяин не мог.

Больше чем через полвека я случайно обнаружил секретную архивную запись.

С 8 октября до 17 декабря 1945 года Сталин никуда не выезжал, никого не принимал.

Он полностью потерял контроль за происходившим в стране. Тайну знали несколько человек, ненавидевших его, но в страхе онемевших.

На дли
нные письма глав государств Молотов отвечал от имени хозяина, что он отдыхает на даче, что погода нелетная и письма де задерживаются в дороге.

Пытаясь проверить, жив ли Сталин, президент США Трумэн вознамерился послать в Москву художника Шандора с просьбой разрешить ему сделать с натуры портрет генералиссимуса. Вождь чрезвычайно занят, чтобы позировать, ответили ему, но — может прислать готовый портрет.