ПАМЯТИ СОЛЖЕНИЦЫНА

[к годовщине со дня смерти]

Желание откликнуться на смерть Солженицына возникло моментально. Помешала нелепая гибель моего кота, которого загрызли дачные собаки (как потом оказалось, оба умерли в один день). Тот, у кого домашнее животное член семьи, поймёт: в такие моменты ничего эмоционально внятного написать невозможно.

Через неделю началась вакханалия в Южной Осетии — всё внимание Рунета (и не только его) переместилось туда. Обсуждать смерть Солженицына, исполненную глубокого смысла, в те дни, когда сотни людей лишались жизни безо всякого смысла, я счёл неуместным.

А когда в сентябре прошли сороковины, я подумал, что торопиться уже не стоит: пусть минует хотя бы год, наносное уляжется, «отфильтруется». Солженицын всё время порождал в нашем обществе «бурю» — и поднятая ею «пыль» должна теперь «осесть», «отстояться». Заодно «осесть» (и «распасться») должны «радиоактивные частицы» этой «пыли», взбаламученной его текстами последних лет — часто невнятными, написанными несуществующим русским языком, иногда просто безумными, а главное, колоссально избыточными. Отрицать эту избыточность — кривить разумом и душой…

Но из этого бурлящего океана слов, средь волн его гомерического пафоса (чаще ложного, нежели подлинного), впечаталось мне в память самое начало «Архипелага». Честно скажу, не само — я тогда был слишком молод: внимание помог обратить человек значительно старше меня. (Это был Юрий Черняк, участник правозащитной группы «Международная амнистия», живший в Бостоне и ныне покойный, поэтому было бы справедливо, чтобы его имя не «заболталось».) Вот это начало, совсем не характерное для Солженицына, — неизбыточное, беспафосное, стилистически абсолютно нейтральное, объявшее меня, тогда 21-летнего, только вернувшегося из армии, ни с чем не сравнимой жутью:

«Году в тысяча девятьсот сорок девятом напали мы с друзьями на примечательную заметку в журнале "Природа" Академии Наук. Писалось там мелкими буквами, что на реке Колыме во время раскопок была как-то обнаружена подземная линза льда — замёрзший древний поток, и в нём — замёрзшие же представители ископаемой (несколько десятков тысячелетий назад) фауны. Рыбы ли, тритоны ли эти сохранились настолько свежими, свидетельствовал учёный корреспондент, что присутствующие, расколов лёд, тут же охотно съели их.

Немногочисленных своих читателей журнал, должно быть, немало подивил, как долго может рыбье мясо сохраняться во льду. Но мало кто из них мог внять истинному богатырскому смыслу неосторожной заметки. Мы — сразу поняли. Мы увидели всю сцену ярко до мелочей: как присутствующие с ожесточённой поспешностью кололи лёд; как, попирая высокие интересы ихтиологии и отталкивая друг друга локтями, они отбивали куски тысячелетнего мяса, волокли его к костру, оттаивали и насыщались. Мы поняли потому, что сами были из тех присутствующих, из того единственного на земле могучего племени зэков, которое только и могло охотно съесть тритона».

…Можно как угодно относиться к «Архипелагу». Можно за что угодно критиковать Солженицына — и справедливость этой критики будет прямо пропорциональна её непредвзятости. Но вот этот текст — эти два солженицынских абзаца — останутся в русской культуре навсегда. Эта метафора «вмёрзла» в русскую словесность буквально так же, как те тритоны, охотно съеденные на Колыме всего каких-нибудь шестьдесят лет назад. Поэтому самую знаменитую фразу Владимира Вернадского — «Человечество, взятое в целом, становится крупнейшей геологической силой планеты», — я всегда прочитываю со щемящим солженицынским подтекстом, вспоминая её теневой, «гулаговский» смысл и образ: с каким аппетитом эта «крупнейшая геологическая сила» поедает свою собственную историю (и геологию заодно).

Поедает не фигурально, а буквально.

И ещё об одном тексте Солженицына необходимо вспомнить в этот день. Не только потому, что он близок мне лично, что он стал цементом, скрепившим фундамент моего нравственного мировоззрения, — а ещё и потому, что именно этот текст, наверное кратчатчий в публицистическом наследии Солженицына, до сих пор является самым недопонятым, а то и самым неверно понятым его произведением.

…Через полгода после того, как была написана знаменитая статья «Жить не по лжи», я пошёл в первый класс. И вот в каком контексте довелось встретить упоминание о ней почти тридцать пять лет спустя: «Когда в 1985 году М. С. Горбачев начал перестройку, и начал её с того, о чём мечтала российская интеллигенция, т. е. разрешил публиковать материалы, в которых говорилась правда о советской жизни, прошлой и настоящей, — появилась надежда. Надежда на то, что теперь, когда правда будет сказана и услышана, люди, обманутые советской пропагандой, поймут, почему они жили плохо, и станут жить лучше. "Жить не по лжи", — как призывал А. И. Солженицын».

Эти слова написал парижский публицист Александр Браиловский в своей статье «Страна подкованных блох». Статья крайне острая, спорная, буквально взывающая к полемике, — и я надеюсь, что в ближайшее время смогу эту полемику возобновить. А начать можно прямо сейчас — с подробного анализа данной цитаты.

Утверждаю и настаиваю: Солженицын в своей статье призывал к другому. Уже год его нет — лукавство нам ни к чему — и сегодня самое время нажать на самую болезненную точку, задетую Александром Исаевичем: «Уж как долбили нам на политкружках, так в нас и вросло, удобно жить, на весь век хорошо: среда, социальные условия, из них не выскочишь, бытие определяет сознание, мы-то при чём? мы ничего не можем. А мы можем — всё! — но сами себе лжём, чтобы себя успокоить. Никакие не "они" во всём виноваты — мы сами, только мы!»

Вот за что Солженицын так нелюбим столь многими. Вот что бесит их в его текстах больше всего. Как любим все мы, как удобно всем нам обвинить во всём кого-то — только не себя! Сколько раз в жизни приходилось мне слышать чудовищную по своей сути фразу: «Во всём виноват Сталин!» — потому что у этой фразы есть гораздо более страшное продолжение: «А мы не виноваты ни в чём!» Но ведь если мы ни в чём не виноваты, значит Сталин будет возвращаться к нам в разных обличьях постоянно! А это, месье Александр Браиловский, означает следующее: надежда на то, что люди, обманутые советской пропагандой, поймут, почему они жили плохо, — совершенно несбыточна, ибо правда сия была сказана не ими самими (себе), а им (кем-то), «сверху», притом с того самого «верху», откуда до того неслась только Ложь — сплошь! Во-первых, Вам и самому это должно быть предельно очевидно. Во-вторых, Солженицын прямо написал об этом ещё в 1974 году. И вовсе не призывал он к этому — а, наоборот, предостерегал от этого! Не к власти обращался Солженицын — а к людям. «Жить не по лжи» не тогда, когда разрешат «сверху», а когда это больше невозможно «снизу», — но мы-то все люди взрослые и хорошо знаем: «снизу» — всегда можно, и всегда будет этот соблазн. При любой власти! Зачем же Вы, всей своею статьёй излагая его идею, приписываете ему ту самую мысль, против которой возражаете сами? Давайте «жить не по лжи» начинать с себя: первым это предложил именно он тогда, в Самиздате, — а не Вы теперь, в Интернете!

«Когда насилие врывается в мирную людскую жизнь — его лицо пылает от самоуверенности, оно так и на флаге несёт, и кричит: "Я — Насилие! Разойдись, расступись — раздавлю!" Но насилие быстро стареет, немного лет — оно уже не уверено в себе, и, чтобы держаться, чтобы выглядеть прилично, — непременно вызывает себе в союзники Ложь. Ибо: насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а ложь может держаться только насилием. И не каждый день, не на каждое плечо кладёт насилие свою тяжёлую лапу: оно требует от нас только покорности лжи, ежедневного участия во лжи — и в этом вся верноподданность.

И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи! Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня! И это — прорез во мнимом кольце нашего бездействия! — самый лёгкий для нас и самый разрушительный для лжи. Ибо когда люди отшатываются ото лжи — она просто перестаёт существовать. Как зараза, она может существовать только на людях».

Личное неучастие во лжи! Не через меня! А ведь это — самое трудное: начать с себя. Каждому родившемуся до 1917 года — заглянуть себе прямо в душу и сказать, отчётливо и внятно: «Сталинские репрессии — это моя вина. Личная. Персональная. Я не написал за всю жизнь ни одного доноса. На мне нет ни капли чужой крови. Но я не молчал, когда на собраниях славили палачей и голосовали за уродов. Я не мог не присутствовать, но я мог промолчать — и не сделал этого. Я не "отшатнулся ото лжи", как рекомендовал мне Солженицын, хотя это вовсе не было трудно, а было всего лишь неприятно. И теперь я виноват перед своими внуками».

Завидую тому, у кого есть такой дед. Мой дед, мир его праху, ни разу в жизни не сказал ничего подобного. Плохие слова он говорил только о Сталине…

«Не созрели мы идти на площади и громогласить правду, высказывать вслух, что думаем, — не надо, это страшно. Но хоть откажемся говорить то, чего не думаем! Вот это и есть наш путь, самый лёгкий и доступный при нашей проросшей органической трусости, гораздо легче (страшно выговорить) гражданского неповиновения по Ганди. Наш путь: ни в чём не поддерживать лжи сознательно!»

Я прочёл этот призыв Солженицына. Я внял ему — ибо я не борец, и мне нет смысла лукавить перед собой. Всю свою сознательную жизнь я неукоснительно следую рекомендации Александра Исаевича: не можешь выступить открыто — молчи, но только не лги. И я много раз молчал, когда это было почти невыносимо, — но ни разу в жизни не сказал того, чего на самом деле не думаю. Как мне это удалось? Легко.

Молчать — легче, чем лгать.

Противостоять лжи молчанием — легче, чем не противостоять злу насилием.

«Промолчи — попадёшь в палачи!» — отрезал Галич. И закрыл выход из этого нравственного лабиринта.

«Промолчи — не попадёшь в палачи!» — возразил Солженицын. И это — нить Ариадны.

Моя жизнь стала от этого гораздо легче, чем могла бы быть, если бы я тогда не сделал призыв Солженицына основой своего нравственного поведения. И за то, что он вовремя «прочистил мне мозги», я буду с благодарностью вспоминать этого человека всю жизнь. Именно поэтому Александр Солженицын в Россию вернулся, а Александр Браиловский, так и не сумевший противостоять лжи молчанием, — из России уехал. Любопытно, что этот отъезд и это возвращение произошли почти одновременно…

Соотечественники! Не важно, кто из вас где живёт теперь! Давайте наконец отбросим в Солженицыне всё то, в чём мы не сходимся и никогда не сойдёмся. Давайте сбережём — хотя бы внутри себя — то самое главное, что делает нас нормальными людьми: давайте перестанем лгать там и тогда, где и когда от этого прямо не зависит жизнь — ваша или ваших близких. Никто не знает, как долго проживёт наше тело, — а вот энтропия души пускай настигнет нас как можно позже! И давайте хотя бы через год после смерти поблагодарим Александра Исаевича за эту простую, но такую глубокую, мудрую, нетривиальную мысль, которой мы вправе гордиться.

И которая тоже останется в нашей культуре навсегда.

Прочитаем же наконец статью «Жить не по лжи» в день памяти Александра Исаевича: она потребует от каждого из нас неизмеримо меньше времени, чем «Красное колесо»!