03-02-2014

Пиноккио Подзадо

1.
Гулико Махнадзе
- Saturday, December 19, 2009 at 03:39:00 (MSK)

«Большая элегия Джону Донну» — это страшнющая, ужасающая разум человечий хеðíя!

2.
Виктор Левашов
- Saturday, December 19, 2009 at 04:04:44 (MSK)

È все запятые в ней не на том меñòе. А которые на том, всё равно неправильные. Не так стоят, кривовато.

3.

Авксентий Антонович Цагарели
- Авлабар, Тифлис (1857–1902)

Ханума: Хороший гончар — поэт. Хороший кузнец — поэт. Хороший сапожник — тоже поэт!
Акоп-джан: А плохой?
Ханума: Плохой?.. Сапожник!! Что о нём говорить!..

* * *

Поэзия — тайна.
Великая поэзия — великая тайна.
Плохая поэзия — никакая не тайна. «Секрет полишинеля».

Гениальному поэту плевать на грамматические, лексические, стилистические и прочие нормы. Он создаёт их сам — а потом оказывается, что только так и дóлæно изъясняться.
Талантливому поэту на нормы не плевать — и он их не нарушает. Благодаря таланту.
Плохой поэт — просто обязан соблюдать все языковые нормы. С трепетом! Иначе он не только плохой поэт, но ещё и социальный нахлебник. Тунеядец.

Когда плохой поэт начинает игнорировать грамматические, лексические, стилистические и прочие нормы — он превращается в маргинальный феномен. Становится объектом внимания пародистов.
Именно таким маргинальным феноменом советской («или антисоветской — какая разница?») поэзии позднего периода представляется на самом деле Иосиф Бродский.

Великая поэзия может не нравиться. Это не проблема.
Плохая поэзия может нравиться. Это тоже не проблема.
Когда плохую поэзию, из-за недостатка эстетического вкуса и опыта, считают талантливой — это просто некрасиво и неумно. Но и это не проблема.
Проблема — когда плохую поэзию сознательно, из корыстного расчёта, объявляют великой!
Замалчивать эту проблему — стыдно!

* * *

Стихотворение Бродского «Большая элегия Джону Донну» содержит — вострепещи, читатель! — двести восемь строк. (Запомним эту цифру: она пригодится нам в самый неожиданный момент.)

Строго говоря, всякое обсуждение длинных стихотворений Бродского — пустая трата времени. Ни одно из них ему ни разу не удалось — разница лишь в масштабе неудачи. Здесь же, в Большой элегии, есть моменты просто возмутительные. (Счастье Бродского, что он не печатался в СССР, — иначе не миновать бы ему разноса от самого Александра Иванова. По телевизору!)

Ниже буду краток. Но резок.

1.
«…ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду».

Спасибо поэту за уточнение! Вот интересно: у чего ещё, кроме лестниц, бывают ступеньки?

«Ночь повсюду»… Вообще-то, тоже «неслабо» сказано — и даже повторено:

2.
«Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье,
………………………………………………
В камзоле, в башмаках, в чулках, в тенях,
за зеркалом, в кровати, в спинке стула,
опять в тазу, в распятьи, в простынях».

Предложный падеж поэт в школе явно недоучил. Если «в белье» — то почему «в распятьи»? Ведь это то же второе склонение с тем же окончанием: откуда двойной стандарт на грамматическую норму? Но если это какая-то поэтическая «фишка» — тогда в чём она?..

Любопытство отнюдь не праздное: пропагандисты и почитатели Бродского «позиционируют» его как крупного национального поэта, а не как отличника, провалившего контрольный диктант!..

3.
«Соседней крыши белый скат. Как скатерть
её конёк. И весь квартал во сне…»

Нет! На «конька крыши» я «пойтить не могу»! Сумеет ли кто-нибудь из почитателей поэта внятно объяснить: что это за «конёк»?.. И почему конёк крыши поэт сравнивает со скатертью?.. (От таких строк читатель вправе чувствовать себя подобно Корейко, только что получившему очередную телеграмму от Бендера!)

«Скат, как скатерть»… Бродский обожает такую «парономазию» на грани фола — приём, который он механически слямзил у Цветаевой (забыв сообразить, что у неё этот приём всегда «вкуснее» и уместнее): «звенят звенья», «в углах — в угле», «зáмки — замки», «строки — строгий», «спит — сипит», «спят реки — спят речи», «пороки спят — пророки спят» (а что: есть буква Р — отчего ж её не вставить? От языка не убудет — а смысл в этой Большо-ой элегии уснул давно, ещё раньше самого Джона Донна)…

4.
«Спят мыши, люди. Лондон крепко спит.
Спит парусник в порту…»

Поражает «дикое совершенство» логического ряда: мыши — люди — Лондон — парусник… Привет Иосифу Бродскому от Михаила Задорнова:
— Три ценника друг за другом: «Котлеты мясные» — «Котлеты рыбные» — «Котлеты детские»!

5.
«Звезда сверкает. Мышь идёт с повинной».

Дрожит «стрелка у осциллографа» — растёт амплитуда логических бросков у поэта: люди — Лондон — звезда — мышь. Притом мышь, идущая с повинной! К кому? Виниться — в чём? Самое интересное: каким образом — а главное, почему — чистосердечное признание мыши неизвестно кому, но непременно в виду сверкающей звезды (голосом Елизаветы Никищихиной: «Высокая! Выс-сокая поэзия!»), связано именно с Джоном Донном? Чем плох, например, Джон Скелтон?.. (Или — о Джоне Скелтоне Бродский в то время просто не знал?..)

6.
«Лишь белый снег летит с ночных небес».

Ещё раз спасибо поэту за ненавязчивое уточнение! Интересно: а какого же цвета может быть снег, который ещё не упал?.. Товарищ Бродский! Надо быть как минимум Александром Блоком, чтобы иметь эстетическое право сказать в своих стихах: «белый снег»! (Про «острый нож» у Осипа Мандельштама умолчим: это уже фигура наивысшего поэтического пилотажа!)

7.
«Спят ангелы. Тревожный мир забыт
во сне святыми — к их стыду святому».

«Святой стыд святых»… Интересно: это комплимент или упрёк (святым)?
Или — это просто банальная тавтология, недогляд «халтурщика в трансе»?

8.
«Господь уснул. Земля сейчас чужда».

Земля чужда — кому? чужда чему?.. Бродскому наплевать на эту фразу (притом далеко не только на эту!) — и она остаётся брошенной. Беспризорной. Навечно втиснутая в ни к чему не обязывающий стих, она испытывает фантомную боль бездумно отсечённого грамматического управления.

9.
«Джон Донн уснул. Уснули, спят стихи.
Все образы, все рифмы. Сильных, слабых
Найти нельзя. Порок, тоска, грехи,
Равно тихи, лежат в своих силлабах».

Это, пожалуй, единственные строки Элегии, в которых нечаянно брезжит «сермяжная правда». Действительно: стихи спят, образы спят, рифмы спят. Про «сильные и слабые» — уж это ладно: Бродский, который безнадёжно путался вшкольных основах стихосложения, вряд ли вообще знал, чтó это за рифмы такие. Но в силлабах?.. Кто такие «силлабы»?..

Из таких «силлабов» (или «силлаб»? интересно, какого рода это таинственное словцо?) можно кроить стихи футами и ярдами, аршинами и вёрстами, маховыми саженями и морскими милями, параллелями и меридианами — по всему экватору и от полюса холода до «болюса хуато»!.. Такие стихи — картонный попкорн! Такая «поэзия» — прямая художественная энтропия.

Спи, спи, Джон Донн,
не смей меня будить!..

10.
«Все строки спят. Спит ямбов строгий свод.
Хореи спят, как стражи, слева, справа.
И спит виденье в них летейских вод.
И крепко спит за ним другое — слава».

Про «спящие ямбы», кстати, — это неожиданно точно (потом скажу, почему). И пространство убедительно: «слева, справа». Наверняка именно так они и расположились: хореи-ямбы — слева-справа, дактили-анапесты — сверху-снизу, а дольники робко попрятались между строк. (Строгий ранжир! Воистину, «размер имеет значение»!..)

А вот дальше возникают некоторые проблемы. «В них» — это в ком? В ком спит виденье вод: в строках? в хореях-ямбах? или в стражах? «За ним» — это за кем? За кем крепко спит слава: за водами Леты, которые привиделись двусложным стихотворным размерам? Чья слава спит: виденья вод? или Джона Донна? Или — Иосифа Бродского?.. (Голосом Леонида Филатова: «Это как же, вашу мать, извиняюсь, понимать?..») Я, конечно, извиняюсь, но «по ком звенит этотколокольчик»?..

Гей, филологи-лингвисты:
ждём от вас мы «Реконкисты»!

Примечание «политкорректора»: коллеги-филологи, гей — это не то, о чём вы дружно подумали, а эмфатическое слово, употреблённое исключительно в положительном смысле. («Целую ручки вашим дамам!» — как говаривал в подобных контекстах новопреставленный Дедушка Кот.)

11.
«Тот первый дровосек, чей тощий конь
вбежит туда, плутая в страхе чащей,
на сосну взлезши, вдруг узрит огонь
в своей долине, там, вдали лежащей».

«Я сегодня попросту, без чинов» — однако всему есть предел! «Взлезши» — это горячий привет дядюшке Осе от дедушки Корнея: «пупс взбешён» реально!

«Взлезши»!.. Какое изысканное чудо русской фонетики! (И — стилистики заодно!)

12.
«Здесь так светло. Не слышен псиный лай.
И колокольный звон совсем не слышен».

В очередной раз благодарим поэта за ненавязчивое уточнение, теперь уже зоологическое: действительно, спокойнее спится, когда не слышен именно псиный, а не лисий или волчий лай!.. Заодно — большой телепатический привет Иосифу Бродскому от Даниила Хармса (прямиком из тридцать седьмого года):

Вечер тихий наступает,
лампа круглая горит.
За стеной никто не лает
и никто не говорит…

Господи! До чего же вот эти четыре незамысловатые строки глубже, человечней, пронзительнее тех двухсот восьми!.. И почему для того, чтобы говорить об этом открыто, надо в детстве быть infant normal, а в зрелости — infant terrible?..

Уважаемая свита, сеанс «разоблачения поэтической магии» окончен! Оденьте своего короля (après tout!) — он уже давно замёрз на опустевшем подиуме. А на закусочку вам — «яичный порошок, с душком, на любителя»:

13.
«Ещё рывок! И только небосвод
во мраке иногда берёт иглу портного».

Стоп-стоп-стоп!

Сколько стоп в ямбе первой строки? — Пять.
Сколько стоп в ямбе второй строки? — Шесть.
В какой ещё строке Элегии замечен шестистопный ямб? — Ни в какой!
Бывает ли такое в профессиональном силлабо-тоническом стихосложении? — Не бывает!

Это исключительное событие! В стихотворении двести восемь строк (вообще говоря, неслабое такое стихотвореньице: редкая лондонская мышь добежит до сто четвёртой раньше, чем сверкнёт звезда!) — и все они написаны пятистопным ямбом. Все! Мало того: каждая нечётная строка имеет мужское окончание, каждая чётная — женское.

Строгий ранжир! Размер имеет значение: перед нами двести восемь поводов в этом убедиться!

Но! Одна строка — только одна, двести четвёртая, — почему-то вдруг написана шестистопным ямбом. Внимательно прочтём её ещё раз — вдруг там зашифровано нечто многозначительное: «Во мраке иногда берёт иглу портного»… («Если кто-то кое-где у нас порой…»? — Oh, I’m sorry: это, наоборот, шестистопный хорей. Впрочем, не беда: сказано ведь — хореи спят, и ямбы спят!..)

Нет. Ничего здесь не зашифровано. И понять сей псевдопоэтический вывих нельзя — с ним можно только смириться. Принять его без попытки критики — как принимаем мы шалости слепо обожаемого ребёнка. (Но иногда — хотя бы иногда — расшалившемуся малышу полезно ведь бывает сделать замечание!)

Итак. Ещё раз. Имеем:
· 104 строки пятистопным ямбом с мужским окончанием (50,00%);
· 103 строки пятистопным ямбом с женским окончанием (49,52%);
· 1 (одна! ровно одна!) строка шестистопным ямбом с женским окончанием (0,48%).

Преудивительная пропорция стопности! Означать это может только одно: сидел-сидел 23-летний Иосиф Прекрасный, аккуратно высчитывая все ударения и окончания… Ямб — пятистопный — мужское, ямб — пятистопный — женское, ямб — пятистопный — мужское, ямб — пятистопный — женское… Считал-считал до двухсот восьми — и на цифре 204 взял да сбился!..

А вот не пиши такие длинные стихотворения!

* * *

Гей, филологи-лингвисты! Бродский — вовсе не великий поэт, и даже не крупный, а весьма так себе, нанизыватель многих сотен блёклых строк одна на другую. Любитель демонстрировать самоуглублённый face, вставать в позу prophet и делать look, будто в совершенстве знает английский…

Как-то Бродский сказанул в пылу: «Евтушенко для меня — человек другой профессии!» Сказануто от большого неуюта: вот именно с Евтушенко профессия у него общая — рифмоплётство сверхдлинных стихотворений по социальному заказу. Только заказчики разные — а бланк товарной накладной на эти заказы отпечатан в той же самой типографии. Гознак, некоторым образом…

И кстати, — давайте-ка не хитрить! — у Евтушенко выходит лучше. Складнее! Безо всяких «силлабов» и «взлезши»! Без «коньков крыши, белых, как скатерть»! Без «ступенек лестниц», «белого снега» и «псиного лая»! С правильными окончаниями — и с нормальным падежным управлением!

Не люблю Евтушенко. Но ещё больше не люблю двойные стандарты. Всерьёз обсуждать Бродского — зная и помня, что на том же языке писали ДержавинПушкинТютчевФетБлокЕсенинМаяковский и Мандельштам, — это не что иное, как акт предательства национальной поэзии.

- - - - - - - - - - - - -

 

 

Игорь Южанин

Иосиф Бродский
«Большая элегия Джону Донну»

Джон Донн уснул, уснуло всё вокруг.
Уснули стены, пол, постель, картины,
уснули стол, ковры, засовы, крюк,
весь гардероб, буфет, свеча, гардины.
……………………………………………………
Соседней крыши белый скат. Как скатерть
её конёк. И весь квартал во сне.
……………………………………………………
В подвалах кошки спят, торчат их уши.
……………………………………………………
Звезда сверкает. Мышь идёт с повинной.
……………………………………………………
Лисицы, волк. Залез медведь в постель.
……………………………………………………
Все крепко спят: святые, дьявол, Бог.

«Усни, себя не мучь»!
Иосиф Бродский

Тихо в лесу

Настала ночь, уснул беспечный Бог,
И все в округе стали спать безбожно:
Со стулом — табуретка, потолок
На пол упал, на противоположный.
Сапог — с подстилкой, с койкой спит матрас,
С тяжёлой гирей — маятник неспешный,
Кувшин впотьмах терзает чей-то таз,
Свеча стекает тихо на подсвечник.
Утратив нюх, совок с буржуйкой спит.
Повиснув на карнизах, спят гардины.
Замок — с отмычкой, в булке нож сопит,
И в мышеловку лезет мышь с повинной.
В подвалах кошки, надрываясь, спят,
С лисицей — волки, всадники — с конями,
Архангел спит, трубой своей объят,
Спит дьявол с разнополыми чертями.
С гнездом — кукушка, стерляди в реке,
Дубы — друг с другом, спят с платаном ели,
И крыша тихо едет на коньке.
Читатель: «Ах!» — уж с ним медведь в постели!
В обнимку спит с мундиром аксельбант,
С хореем — ямб, с портвейном — цинандали.

Стихи уснули. Но не спит талант!
И здравый смысл. Они не ночевали.

Комментарии
  • Ирина - 11.07.2017 в 23:34:
    Всего комментариев: 1
    Если вы не знаете, что такое силлаба, силлабо-тоническое стихосложение, то по какому праву пишете статьи о поэзии?! Позорище.
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0

Добавить изображение