ЛЬВОВ, ИЮНЬ 1967: МАДАМ ГОЛОД

«Наши солдаты у стены Плача! - вещал «Голос Израиля» ликующим голосом с легким польским акцентом, - Бригада Армии обороны Израиля сломила оборону противника и через Виа-Долороза пробилась к Стене плача».

Мадам Голод не знала, что Виа Долороза – это Страстный путь Иисуса. Если бы ей сказали об этом, она бы тоже не заинтересовалась.

Он сидела на скамейке в парке Костюшко. Парк давно уже назывался именем украинского писателя Ивана Франко, но она по-старому называла "свой" парк именем мятежного польского генерала. Много лет подряд, каждый день она час гуляла в парке, по полчаса сидела на "своей" скамейке и возвращалась домой. В парке ее хорошо знали, но не подходили и не здоровались.

Знали, что все равно не ответит. Знали, что она богатая вдова, живет с младшим сыном в огромной «генеральской» квартире неподалеку.

Сегодня мадам Голод не могла утерпеть и ушла домой чуть раньше, чтобы послушать радио. «Вместе с первыми солдатами к стене прибыл главный раввин армии Шломо Горен со свитком Торы в руках», - говорило утром радио. По радио сообщили о том, что раввин принес с собой ритуальный рог – шофар и трубил в него. Мадам Голод помнила, что в шофар надо трубить в Судный день. Она не понимала, зачем трубить сейчас. Радио называло еще имена каких-то генералов, говорили о доблестных парашютистах. Но ей было неинтересны имена, не интересовали десантники. Мадам Голод жадно вслушивалась в сообщения про летчиков, и слышать хотела лишь одно имя – Давид. Ее Додик, ее первенец.

В марте 1949 г. ее Додик, майор ВВС, летчик-орденоносец, герой войны Давид Голод неожиданно приехал из части. Голоды сидели втроем за огромным дубовым столом, принадлежавшем когда-то доктору Лему, отцу польского писателя Станислава Лема. Они недавно купили «обстановку» у уезжавшей в Польшу домработницы. Разговор зашел об Израиле, о Войне за Независимость, о поддержке, оказанную СССР молодому еврейскому государству.

Муж мадам Голод Мирон, сотрудник органов, рассказывал о том, что на приеме к послу Голде Меир подошла жена Молотова и на идише сказала ей «Их бин а идише тохтер» - «Я - дочь еврейского народа». За столом говорили о том, что сам Сталин приказал поддержать Израиль, что там будет народная демократия, социалистический строй. Потом мужчины ушли в кабинет и там о чем-то долго советовались. Мадам Голод (тогда ее еще никто не звал мадам) не вмешивалась. Она знала, что Мирон в доме голова, а она – шея, куда повернет, туда голова и смотрит. Однако в тот раз не повернула... Додик пробыл дома еще два дня, а потом уехал. Навсегда.

Летом, после отдыха в Сочи, Голоды гостили в Москве у родственников. Под большим секретом мадам Голод поведали, что посол Израиля Голда Меир собирала списки добровольцев, евреев-офицеров Советской Армии, желающих ехать в Израиль воевать. Шептались, что Голда передала эти списки то ли Молотову, то ли Берии. Якобы, потом по тем спискам замели всех.

Тогда мадам Голод не подумала ничего плохого. Она знала, что Давид где-то выполняет правительственное задание, да и сам Лаврентий Павлович как-то во время инспекции во Львове отметил мужа.

Через три года снова пошли статьи о сионистских происках, о врачах-вредителях. В начале 1953 муж по секрету рассказал, что Давид тогда приезжал советоваться. Его вызвали и предложили срочно демобилизоваться и поехать добровольцем воевать в Палестину. Мадам Голод сразу почуяла неладное, как-то сжалась, тихо вскрикнула и ушла к себе. Мирон стучал в запертую дверь, но она не открыла. В ту ночь она изменилась, окаменела.

Она испугалась, что ее Дуду больше нет. Мадам Голод больше не разговаривала с мужем, не подпускала его к себе, молча подавала обед и уходила. Если сильно досаждал, то ела его поедом. Она никогда не простила ему.

У мужа, впрочем, были заботы не только дома. В феврале 1953 года его неожиданно уволили из органов, хоть и с присвоением звания и со всеми льготами. Тогда из органов увольняли почти всех нацменов. Шептались, что их тоже могут послать в Израиль, но никто не верил. Через год Мирон устроился в частный цех и через несколько лет стал одним из крупнейших цеховиков, из тех, о ком Хрущев якобы сказал: «Эти львовские жиды совсем обнаглели».

Мадам Голод знала, что у мужа много женщин, что он живет своей подпольной жизнью, но она молчала. В 1956 году Мирон неожиданно заговорил о родственниках в Израиле. Мадам Голод молча выслушала и ничего не сказала. Спустя несколько месяцев, Мирон принес письмо в конверте с иностранными марками. «Это от твоей тети Рахиль из Журавлевки, помнишь, они уехали в двадцать шестом году».

Мадам Голод знала, что и сейчас вместе с поляками со Львова уезжает много евреев. Она тоже знала нескольких, даже дала им денег.

Когда давала, то неожиданно попросила: «Найдите там моего Додика». Несколько раз Мирон заводил разговор об отъезде в Израиль. Как-то раз спросил прямо «Что скажешь, ведь я в доме голова, а ты шея. Куда повернешь?». Мадам Голод не ответила. Она верила, что муж приносит только горе.

В 1957 году она узнала, что на международный съезд профсоюзников в Ленинград прибудет министр труда Израиля Игал Алон. Мадам Голод срочно отправилась туда никому ничего не сказав. Она направилась в гостиницу «Астория» поговорить с министром. Прождав в холле полдня, она сразу узнала израильтянина. Заговорила с ним по-еврейски. Министр испуганно попятился к лифту, сказал, что спешит, сможет встретиться потом. Потом швейцар не впустил. Сказал «Не позволено». Червонец тоже отказался взять. Сказал «Извините, не могу».

Зимой 1961 г. Мирон пришел домой неожиданно рано, красный, задыхающийся. Наткнувшись на привычно-ненавидящий взгляд жены, он прошел в кабинет, где спал в последние годы, лег на диван и уснул. «Ему плохо, - поняла мадам Голод, - ну и ладно. Пускай его курвы его и утешают». Мирон умер во сне. Евреи называют такую смерть праведной.

После смерти мужа мадам Голод как-то сразу стала старой. Когда мужа-горевестника не стало, ей показалось, что больше никто не мешает найти своего Додика в Израиле. Мадам Голод уедет в начале 70-х и проживет в Израиле еще двадцать пять лет.

Пока же она встала со скамейки, оправила жакет песочного цвета и поспешила домой. Она боялась пропустить передачу «Голоса Израиля» на короткой тридцать третьей волне. Может быть, сегодня случится невероятное, скажут про летчиков и назовут имя. Она уже знала, что уедет туда и если не найдет сына, то поговорит с этой Голдой Меир.

Мадам Голод не сомневалась, что доберется и поговорит.

Она знала себя и знала, что у нее не побалуешь. Даже тогда в Полтаве, когда в городе уже были немцы, Мирон всесильный хозяин одного из островов ГУЛАГа побоялся прийти, а прислал денщиков, чтоб силой увести жену, отказывающуюся оставлять дом без присмотра. Уж она-то поговорит с этой Голдой Меир!

Мадам Голод зашла домой и включила старый большой приемник «Мир» Рижского завода ВЭФ. "Голос Америки" вещал: «Совет безопасности призвал Израиль обеспечить мир, порядок и безопасность гражданского населения на территориях, где произошли бои, и помочь в возвращении беженцев…».

Интересно, - подумала мадам Голод, - какое еще население там может быть?

Рассказ основан на реальных фактах и является фрагментом документальной повести о Шестидневной арабо-израильской войне 1967 года.

Если вы станете участником рыболовного тура, то все это откроется вашему взору без всякого труда и усилий, учитывая то, что ловля рыбы в августе просто отличная.