НЕБОЛЬШОЙ ЭКСКУРС В ИРАНСКУЮ ИСТОРИОГРАФИЮ

20-06-2010

КАРТИНКИ НА ПАМЯТЬ И В НАЗИДАНИЕ [3]

Прежде чем вернуться к забавно-поучительным миниатюрам, из которых только и должно было, по идее, состоять мое повествование, я хочу все-таки покончить с очень серьезной темой, о которой вскользь упомянул в предыдущей части рассказа. Я имею в виду роль армянской диаспоры в жизни Ирана нового времени. По необходимости углубляясь в историю армяно-иранских отношений в процессе описания судеб репатриантов, я обнаружил большие пробелы в самой иранской историографии относительно периода Конституционной революции 1906-11 годов, и в частности, важной роли армянских деятелей в ее подготовке и осуществлении. Когда я сказал об этом моему сыну, он засмеялся: «Вот, ты и заполнишь эти пробелы!» Он шутил, а я призадумался.

Окидывая ретроспективным взглядом даже часть того, что написал за свою жизнь, я отдаю себе отчет, что могу произвести на читателя впечатление этакого всезнайки, который берется с умным видом комментировать все, чего коснется его пронырливо-любопытный глаз – уж слишком широк разброс моих интересов! С другой стороны, я всегда очень скрупулезно изучаю заинтересовавшую меня тему и не позволяю себе написать ни строчки, прежде чем не проработаю вопрос от начала до конца – не случайно за все эти годы я не получил ни одного нарекания по существу изложенного мною материала. Помнится, еще в короткий период работы в ереванской газете «Голос Армении», курирующий мою работу заместитель главного редактора с особым уважением подчеркивала, что не было случая, чтобы на мои публикации (а случалось, в одном номере размещались сразу три мои статьи на разные темы) поступили бы обвинения в некомпетентности, или предвзятости (а ведь тогда у нас еще не было интернета и, чтобы не попасть вросак, приходилось долго перелопачивать в библиотеке массу разнообразнейшей литературы). Пишу об этом вовсе не из бахвальства, а скорее, чтобы подтвердить самому себе право на вторжение в области, где я не являюсь специалистом (если совсем уж честно, я не знаю, в какой области могу считать себя действительно специалистом).

Я, конечно, не историк. Так же, как не философ, не писатель, не журналист… Но я не придерживаюсь того мнения, что о музыке может рассуждать только музыкант, о живописи – только искусствовед, а о качестве яств только шеф-повар парижского ресторана. В конце концов, все в этом мире делается для простых людей, и именно они дают конечную оценку всему своими копейками, заплаченными за книгу, или диск, своими ногами, направляющимися в театр, или на стадион, и своей любовью и искренней благодарностью, которые хранят в сердцах к истинным творцам. Собственно, я и выступаю всегда, или стараюсь выступать именно с позиций этого простого человека, обывателя, если хотите. Быть может (надеюсь!), несколько более продвинутого, более любознательного и всегда стремящегося докопаться до сути, до самых корней.

Таких, как я, в Армении называют (как правило, неодобрительно) «кти маз», что означает – «волосок в носу», подчеркивая тем самым паталогическую чувствительность ко всякого рода неточностям, небрежности, несовершенству.

Я вполне осознаю, что, когда берусь комментировать серьезные темы, мои рассуждения очень часто наивны, непрофессиональны, даже неверны. Но они всегда искренни, глубоко пережиты мною и, по возможности, проработаны в профессиональном плане (благодарение современной технике – сегодня существует всезнающий общедоступный интернет).

Теперь, покончив с довольно откровенной саморекламой, перейдем к сути вопроса.

Как и любое иное мощное общественно-политическое движение, Конституционная революция в Иране должна была иметь своих духовных «отцов».

Но если идейными прдшественниками Французской революции по праву считаются Руссо и Монтескье, а Русской революции – Маркс и Энгельс, то относительно Иранской революции 1905-11 годов в этом вопросе царит полная неразбериха.

Полагаю, неслучайная.

Каким-то образом в «отцы» революции записали комедиографа Мирза Фатали Ахундова (1812-1878), которого ныне принято считать зачинателем материалистической философии и эстетики в Азербайджане, основоположником азербайджанской реалистической литературы и национальной драматургии.

Доказательством его причастности к духовному обновлению Ирана приводится написанный им в 1865 году философско-политический трактат под названием "Письма индийского принца Кемалуддовле к иранскому принцу Джелалуддовле и ответ последнего". Отмечается, что в этом трактате дана беспощадная критика деспотического феодального государства, основ религии ислама и вообще религиозного учения.

Слов нет, для мусульманского писателя и общественного деятеля середины 19-го века выступить с позиций атеизма и демократии было неслыханной дерзостью, независимо оттого на каком уровне было составлено его произведение. Не случайно сам Ахундов в течение всей своей жизни отрекался от авторства, заявляя себя лишь владельцем каким-то образом попавшего к нему текста. Многочисленные его попытки опубликовать «Письма» в европейских столицах (в Лондоне, Париже, Петербурге) не имели успеха (надо полагать, из-за низкого уровня произведения – других причин просто не могло быть), засим текст мог распространяться только в рукописном варианте в очень ограниченном количестве. Могли ли «Письма» в таких условиях оказать сколь-нибудь заметное влияние на умонастроения общественности Ирана? К этому следует также добавить, что за исключением десяти детских лет (с 1814 по 1825 год) Ахундову лишь дважды довелось побывать в Иране (и оба раза весьма кратковременно в качестве командированного переводчика российской армии), что вносит абсолютную ясность, какова могла быть его роль в деле зарождения демократической мысли в Иране. Конечно, можно сказать, что Маркс и Энгельс тоже никогда не посещали Россию, однако решающая роль их учения в социалистической революции не подлежит сомнению, но всякий, кто хотя бы мельком ознакомился с упомянутыми «Письмами», может ответственно подтвердить, насколько несерьезно такое сравнение. Да будь эти «Письма» и трижды гениальными, какое они могли иметь воздействие на народные массы Ирана, если пролежали в архиве 60 лет и были опубликованы лишь при советской власти (то есть – в СССР) в 1927 году, когда в самом Иране уже правила новая династия Пехлеви!

К «отцам» иранской конституционной революции причисляют и Мухаммеда Сеида Джемаль-ад-Дина аль-Афгани (1838-1897гг.) – выдающегося деятеля просветительского движения и возрождения мусульманского мира, который был родом из Афганистана, воспитывался в Иране и развернул общественно-политическую деятельность во всех странах Среднего и Ближнего Востока. Несомненно, его влияние на все общественные процессы, происходящие в мусульманском мире было велико, но при всех своих передовых (для своего времени и своего мира) взглядах аль-Афгани оставался клерикалом – яростным, непримиримым клерикалом, который видел все революционные демократические преобразования строго в рамках мусульманского вероучения. Что из себя может представлять мусульманская «демократия» уже сегодня нам зримо продемонстрировали талибы в Афганистане, так же как и аятолла Хомейни со своими стражами исламской революции в Иране. Лично я нисколько не сомневаюсь, что, например, христианская, или любая иная религиозная «демократия» всегда и везде будет подобна «народовластию» талибов, по той простой причине, что религия и демократия – две вещи несовместные, а гуманистические идеи свободы и равенства клерикалы со времен Древнего Египта пытались использовать лишь для установления своей жестокой деспотии, и в несчастливые годы это им иногда удавалось. Характерно, что аль-Афгани выступил резко против либеральных реформ в Турции, проводимых в рамках так называемого Танзимата – некоторого подобия конституции, призванной гарантировать хотя бы минимальные права всем подданным империи (включая немусульман). Мог ли он быть сторонником, или тем более идеологическим предвестником Конституции – в истинном значении этого слова? Конечно, труды и деятельность аль-Афгани во многом способствовали «пробуждению» народов Востока, некоторую роль здесь сыграли и «Письма» Ахундова, но возведение этих деятелей в ранг «отцов демократии» Ирана никак не может быть признано корректным.

Предвестником конституционных реформ в Иране считается также Абдуррахим Талибов (1834 - 1911 гг.), – выходец из семьи плотников в Тавризе, который, нарушив семейную традицию, занялся строительным бизнесом в Тифлисе, а затем в Темимр-Хан-Шурам (современный Буйнакск в Дагестане), и настолько успешно, что к концу жизни получил возможность публиковать за свой счет книжки, подобные которым сегодня выходят под рубрикой «Научно-популярная литература для школьников». Самостоятельно познав азы науки, он взялся за благородное дело пропаганды современных ему научно-естественных знаний, преимущественно компилируя свои произведения из собственных переводов с русского языка. Несколько отточив перо на таких произведениях, как "Книга по физике" ("Кетабе физик", Стамбул, 1893) "Сочинение для учащихся, или книга Ахмеда" ("Сафине-йе Талеби йа кетабе Ахмед", Стамбул, 1893-1894), Талибов приобрел достаточную уверенность, чтобы выступить с публицистическими сочинениями – "Путешествия праведников" ("Масалек оль-мохсенин", Каир, 1905), "Жизненные проблемы" ("Мдс'аэл аль-хдйат", Тифлис, 1906) и др.

Только два последних его произведения были изданы не за счет собственных средств, а приняты к печати издательствами- первое – "Заметки о свободе" ("Изахат дэр хосусе азади") было издано в Тегеране уже после победы иранской Конституционной революции в 1907 году, а второе, «Политика для учащихся» («Сиясати толиби») вышло в свет также в Тегеране спустя несколько месяцев после смерти автора в 1911году.

Опять же, нельзя отрицать, что труды Талибова сыиграли определенную роль в «пробуждении» иранцев и распространении демократического мировоззрения в этой стране. К его чести, Талибов отстаивал идеи истинного конституционализма и считал выбор религии делом совести каждого отдельного человека, который никак не должен отражаться на его правах и обязанностях в обществе, но согласитесь, что простое усвоение азбучных истин базового учения о демократии и законности и их переложение на доступном для другого народа языке слишком слабое основание для включения данной личности в ареопаг истинных вдохновителей революции.

Разные авторы, в зависимости от степени своей осведомленности или пристрастности, включают в число идейных вдохновителей иранской Конституционной революции множество имен- подробный анализ деятельности всех этих лиц ничего не добавит нашему повествованию, ввиду незначительности и спорности их вклада в дело революции. Но есть и важные фигуры, роль и значение которых в революционном движении необходимо подробно проанализировать. К числу таких лиц относятся Сайид Мухаммад Табатабаи, Сайид Абдуллах Бехбахани и Фазлолла Нури – истинные руководители самого революционного процесса.

Практика всех фундаментальных революционных движений показывает, что верховодители восставших народных масс, как правило, являются одновременно и серьезными теоретиками нового учения, под знаменами которого они рвутся к власти: Робеспьер, Дантон, Сен-Жюст и прочие во Франции- Ленин, Троцкий, Каменев и иже с ними в России прежде чем приступить к непосредственным действиям по свержению существующих властей проводили, так сказать, длительную артподготовку выступали на всевозможных собраниях с пламенными речами, создавали общества по изучению и распространению трудов основоположников учения, во множестве печатали собственные теоретические статьи – правда, все больше публицистического плана, с разработкой конкретных действий по достижению конкретных революционных целей. И тем не менее, совершенно закономерно идейным вдохновителем Французской революции считается Руссо, а не Робеспьер, а Русской – Маркс, а не Ленин.

Котлеты – отдельно, мухи – отдельно. Великие мыслители творили прекрасные теории о справедливом обустойстве сего грешного мира, а великие авантюристы сделали все, чтобы дискредитировать их.

Что касается Конституционной революции в Иране, то и здесь практические деятели задолго до того, как инструментально возглавить народное движение по свержению ненавистного режима, занимались широкой пропагандистской деятельностью, подготовкой соответствующей почвы для последующих активных действий. Иранская революция, однако, имела свою специфику, и специфика эта была связана, как нетрудно догадаться, с религиозным фактором. Дело в том, что все трое отмеченных идейных лидеров революции являлись крупными религиозными деятелями, и это, конечно, наложило свой решающий отпечаток как на идейной направленности их теоретических рассуждений, так и на революционных преобразованиях, которые в конечном итоге были осуществлены. Банальный тезис о несовместимости религии и демократии получил очередное подтверждение по результатам победившей в Иране революции: женщины, конечно, прав никаких не приобрели, в Меджлис (парламент) были избраны исключительно мужчины (преимущественно, духовенство), а из религиозных меньшинств только у зороастрийцев в парламенте был свой представитель, в то время как христиан в законодательном органе представлял аятолла Табатабаи, а иудеев аятолла Бехбахани.

Наиболее зримо протворечия между принципами демократии и ислама проявились в иделогическом кризисе, который пережил один из самых трагических персонажей революции – упомянутый аятолла Фазлолла Нури. Осознавая крайнюю необходимость коренных перемен в иранском обществе для преодоления критического отставания страны от Запада, он вначале поддержал народное движение, но когда убедился, что логика революционных событий неизбежно ведет к установлению прав и свобод, которые никак не могут быть одобрены шариатом, Фазлолла Нури резко отшатнулся от своих недавних сподвижников и наслал на них проклятие – фетву, в которой объявил всех членов парламента и нового правительства вероотступниками, атеистами, тайными бабидами и воинствующими язычниками, чья «кровь должна быть пролита во имя веры».

Соответственно, он вступил в союз с реакционным шахом Мохаммадом Али, который при поддержке русских и англичан попытался в 1907 году разгромить парламент, но во вспыхнувшей из-за этого гражданской войне потерпел поражение и в 1909 году был низложен, а Фазлолла Нури, как и другие сторонники шаха, был объявлен врагом народа и казнен. (Что характерно – уже после следующей победоносной исламской революции в Иране в 1969 году ее богоподобный лидер аятолла Хомейни объявил Фазлолла Нури мучеником истинной веры и предписал всем мусульманам поклоняться его памяти. Воистину, религия способна совершать революции, но она генетически не способна понять их назначение.)

Второй из вышеупомянутой троицы – аятолла Сайид Абдуллах Бехбахани также является весьма спорной фигурой- в среде историков революции 1905-1911 гг. по сей день не утихают дискуссии относительно его роли и мотивов участия в народном движении. В доказательство двуличности Бехбахани приводится факт его выступления против фетвы, изданной аятоллой Ширази за введение запрета на табак (эта проблема была едва ли не ключевой в столкновении интересов). Многие авторы в деятельности Бехбахани видели определенный личный умысел. Например, Ахмад Кесрави – наиболее авторитетный и компетентный историк данного периода, считал, что Бехбахани, примкнув к революционерам, преследовал свои личные интересы – содействовать свержению премьер-министра Айн-уд-Доувли.

Для нашего исследования наиболее существенным в оценке деятельности Бехбахани является тот непреложный факт, что до начала революции он был далек от политики, и лишь широко развернувшееся движение конституционалистов (которое, очевидно, сулило ему возможность реализовать личные планы) подтолкнуло аятоллу к активной политической деятельности. Таким образом, включать его в число идейных «отцов» революции нет никаких оснований.

Что касается аятоллы Сайида Мухаммада Табатабаи, то, несомненно, он являлся выдающимся иранским богословом своего времени.

Шиитское богословие вообще (а Иран всегда был оплотом шиизма) является наиболее прогрессивным и, можно сказать, демократическим (насколько это слово применимо к религии) в исламе. Вот как сам Табатабаи сформулировал основную максиму учения: «Моральное послание шиитов народам мира заключается лишь в одном выражении: познайте Аллаха». Если заменить в этом постулате слово «Аллах» на слово «Бог» (а они идентичны по смыслу), то мы не заметим никакой разницы между парадигмами шиитов и протестантов, также не приемлющих никаких посредников между личностью и Всевышним. Кстати, сам пророк Мухаммед высказывался в том же духе: «Лучше один знающий, чем тысяча молящихся». Демократизм подобного учения заключается уже в том, что верующим предлагается самим найти дорогу к богу, а не следовать бездумно за пастырем императивное требование, которое предъявляют своим последователям сунниты, так же как и католики, или православные. Но при всем своем относительном демократизме, религия остается религией – косной, догматической и антидемократической в своей глубокой сути. Если словосочетание «народная демократия» есть чистая тавтология, то понятие «христианский демократ», или, допустим, «исламский демократ» есть просто профанация, ибо истинный христианин (или мусульманин) может быть демократом лишь в той степени, в какой способен отказаться от догматов своей веры. Вообще, любое прилагательное рядом со словом «демократия» сразу же выхолащивает ее суть- «народная демократия», «суверенная демократия», «христианская демократия» – все это одежды голого короля, неспособные прикрыть отсутствие существительного, проглоченного второстепенным членом словосочетания. Не хочется сильно отвлекаться от темы, но думаю, здесь вполне уместно вспомнить о таком незначительном эпизоде, как ненароком обраненная фраза одного из профессоров Московского государственного института международных отношений, известного телеведущего популярной программы о том, что «человек, не верующий в бога, не может быть хорошим человеком». Вопрос к самому профессору состоит в том, может ли он сам быть демократом, если, ничтоже сумняшеся, без околичностей отказывает мне, атеисту в, может быть, самом драгоценном для каждого праве быть «хорошим человеком»?

Обобщая высказывания разных историков (в том числе западных), можно однозначно констатировать, что аятолла Сайид Мухаммад Табатабаи был наиболее прогрессивным, последовательным и авторитетным деятелем иранской Конституционной революции, в том числе и в деле ее идеологического обеспечения.

Тем не менее, все вышизложенное, и в частности постулат о несовместимости религии и истинной демократии, исключает возможность признания уважаемого аятоллу Табатабаи идеологическим предвестником конституционного движения.

Если всерьез говорить о предшественниках Конституционной революции – идейных (с определенными оговорками) и практических – то, прежде всего, следует отметить тех самых бабидов, которых упомянул в своей злосчастной фетве аятолла Фазлолла Нури.

Справка: Бабиды сторонники учения мусульманской шиитской секты в Иране в 40-50-е гг. XIX в. Они придали религиозную окраску широким народным восстаниям в Мазендеране, Зенджане, Нейризе и др. (1848-1852) с участием крестьян, ремесленников, низшего духовенства, торговцев. Основатель секты Али Мохаммед (1820-1850), принявший имя Баб по-арабски «врата», через которые откроется путь истины и справедливости. Основные положения Баб изложил в книге «Беян», написанной вместо Корана и шариата, которые он считал устаревшими. Бабиды проповедовали, что все люди равны, провозглашали освобождение от повинностей и налогов, равенство мужчин и женщин, необязательность ношения чадры, предприняли попытку установления общности имущества и его уравнительного распределения. Восстания были жестоко подавлены, Али Мохаммед расстрелян.

Нетрудно заметить, сколь далеко отошли бабиды от ортодоксального ислама и как близко подошли к истинному конституционализму. И казнь основателя, конечно, не могла покончить с самим учением, которое, вопреки всем гонениям, получило в последующем широчайший размах, распространяясь по миру вплоть до наших дней под названием бахаизма – мусульманского варианта модного ныне мондиализма. («Бахаизм» происходит от прозвища лидера необабидов «Баха-Аллах», т.е. «Блеск Божий».) Бабизм, а в последующем бахизм оказывали и, пожалуй, все еще оказывают большое воздействие на все общественно-политические процессы в мусульманском мире, в том числе, естественно, и на развитие конституционализма в Иране в начале прошлого века, свидетельством чего является также упомянутая фетва аятоллы Фазлолла Нури.

Касаясь истоков конституционных преобразований в Иране, нельзя не отметить также реформаторскую деятельность Амир Кебира (1808-1852), который стал первым везирем и главнокомандующим армии вступившего на престол в 1848 году шаха Наср-эд-дина. Амир Кебир заложил основы современного устройства государства, постоянной армии, проводил политику поощрения местного предпринимательства, основал первое в Иране высшее учебное заведение европейского типа – Тегеранский Политехникум (Дар-оль-фонум) и направил студентов для обучения за границу. Конечно, реформы носили весьма ограниченный характер, а их проведение встречало ожесточенное сопротивление реакционного духовенства и крупных феодалов. В конце концов, Амир Кебир был облыжно обвинен в измене шаху и по приказу последнего сослан, а затем и убит.

Отдавая должное всем вышеперечисленным деятелям как правительственного, так и оппозиционного лагеря, тем не менее следует особо подчеркнуть, что истинным идейным вдохновителем и предвестником Конституционной революции, без преувеличения ее духовным «отцом» был Мирза Мельком-хан – иранский государственный деятель, просветитель, публицист и писатель (считается, по крайней мере, одним из основоположников современной персидской драматургии). Первостепенную роль Мельком-хана признают все, без исключения, исследователи данного периода иранской истории, вопрос только в том, что разные авторы пытаются поставить рядом с ним, приравнять по значению сонм деятелей среднего, а то и вовсе мелкого калибра, создавая ложное впечатление, что он был всего лишь «один из многих». Вполне закономерен вопрос: зачем это делается? Ответ очень прост: Мельком-хан не был по рождению мусульманином, он принял ислам уже во вполне зрелом возрасте, очевидно, сознавая необходимость этого шага для обеспечения возможности достойной карьеры. Подобное объяснение покажется неправдоподобным цивилизоапнному западному человеку, но надо иметь в виду сколь ревнивы мусульмане относительно всего, что касается их веры. Прозелиты никогда и нигде не пользовались особым доверием, хотя очень часто, чтобы доказать свою преданность, выступали с самых крайних позиций во вновь принятой ими вере.

Мирза Мельком-хан родился в 1833 году в Новой Джульфе (по-армянски – Джуга) – городе поблизости Исфагана, который основали армяне, насильственно переселенные шахом Аббасом в начале 17-го века из «настоящей» Джуги. По-армянски его имя, полученное при крещении, звучит как Мелкон Григорян-Мелкумян. Имя Мирза в прежние времена было фактически почетным титулом, который присваивался известным политикам, ученым и высокопоставленным государственным служащим, а приставки «хан» обычно удостаивались богатые и известные купцы, а также представители дворянского сословия и граждане, заслужившие особый почет и уважение в обществе. В 1843 году Мельком был определен в школу «Самвел Мурадян» в Париже, где проучился до 1851-го года. По возвращении в Иран армянский юноша должен был принять ислам, чтобы иметь возможность поступить на государственную службу. (Даже здесь пристрастные исследователи пытаются доказать, что ислам принял уже отец Мелькома, и, соответственно, сам он был мусульманином от рождения.) В 1851 упомянутым выше премьер-министром Амир Кебиром Мельком-хан назначается правительственным переводчиком, а уже в 1852 году в возрасте 19 лет избирается инстуктором упомянутого Тегеранского Политехникума. Здесь Мельком-хан преподавал математику и географию, но, очевидно, гораздо более важной его функцией оставалась переводческая деятельность. В это же время он впервые в Иране выступил перед шахом с предложением о внедрении в обиход электрического телеграфа, но невежество и косность правящих кругов воспрепятствовали в тот период введению важного средства связи в отсталой стране. Затем, некоторое время Мельком-хан находился на службе в иранском посольстве в Стамбуле, где общался с прогрессивными деятелями Оттоманской империи, воодушевленными в тот период формальными, как потом выяснилось, попытками лицемерного султанского режима якобы осуществить конституционные реформы.

В 1856-57г.г. в составе иранской делегации в Париже он участвовал в заключении мирного договора с Великобританией после серьезного конфликта между двумя странами в Герате. По возвращении в Иран в 1858 году, вдохновленный идеями модернизации страны, он занялся активной политической деятельностью, пытаясь убедить высшее руководство Ирана, включая самого шаха, в необходимости коренных реформ для преодоления катастрофического отставания в развитии страны, предотвращения народных бунтов и социальных потрясений. Он лично составил проект широких реформ для Ирана по европейскому образцу и посредством специально им созданной для этого общественно-политической организации под названием "Дом забвения" активно пропагандировал в пользу их скорейшего внедрения в жизнь. Однако не желающий поступиться даже толикой личной власти шах, напуганный к тому же недавними выступлениями бабидов, усмотрел в деятельности Мельком-хана лишь новую опасность для своей неограниченной власти (что в определенном смысле соответствовало истине). Не способствовало установлению доверия и закрытость Общества, очевидно, перенятая Мельком-ханом у масонской ложи во Франции, в которой к тому времени он уже состоял и идеи которой также пропагандировал в высших кругах Ирана. Соответственно, в 1862 году общество "Дом забвения" по указанию шаха было разгромлено, а сам Мельком-хан арестован и выслан из страны. Но авторитет его в качестве компетентного государственного деятеля был уже так велик, что даже будучи в опале и изгнании, Мельком-хан был привлечен в 1866 году в качестве делегата от Ирана к участию в междунардной санитарной конференции в Стамбуле, организованной в связи с опустошительной эпидемией холеры, грозящей перекинуться из Азии в Европу. А идеи его даже в условиях личного отсутствия начали брать верх над атмосферой косности и тупоумия в правящей элите: в октябре 1872 года эдиктом шаха в Иране была реорганизована и модернизирована по западному образцу форма правления и учрежден Совет Министров, получивший название Дарбер-э азам (буквально – «Великий двор»). И хотя в эдикте шаха автором реформ был назван председатель правительства, все прекрасно знали, что идеи, положенные в их основу, так же как и механизмы их реализации, подробно изложены в опубликованном еще в 1859 году Мельком-ханом труде «Дневник, вдохновленный невидимым, или книга реформ» («Кетабче айе гайби йа давтар-э танзимат»).

Важнейшим преимуществом Мельком-хана было не только глубокое знание западной формы организации общественно-политической жизни, но также и подробное знакомство с реалиями самой иранской действительности, что позволяло ему всегда предлагать взвешенные решения, которые должны были способствовать по возможности быстрой модернизации страны, не вызывая при этом социальных потрясений в достаточно консервативном, религиозно нетерпимом обществе. Именно с таких взвешенных, осторожных позиций он выступал даже на таком «аполитичном» форуме, как упомянутая санитарная конференция в Стамбуле, где Мельком-хан совместно со вторым делегатом от Ирана сопроводил свою подпись под заключительным документом серьезными оговорками, опасаясь неадекватной реакции религиозно настроенных масс на некоторые положения декларации.

По всей вероятности усилиями тогдашнего посла Ирана в Стамбуле Мирза Хусейн-хана, который высоко ценил выдающиеся способности молодого дипломата, Мельком-хан был назначен его советником и пробыл на этой должности до 1871 года. В этот период своей жизни Мельком-хан в столице Оттоманской империи общался с выдающимися деятелями своего времени различного направления, в том числе революционными бабидами, бахаями, так же как с религиозными лидерами, уровня Джамал Ад-Дина Ал-Афгани и другими.

Когда указом шаха Мирза Хусейн-хан в 1871 году был назначен главой правительства, он сразу же «перетащил» Мельком-хана в Тегеран в качестве своего советника с присуждением титула Назем од-Молк (раскрытие смысла этого термина, так же как и других, ему подобных, потребовало бы слишком детального изложения преференций, принятых при шахском дворе, потому ограничимся только фиксацией того факта, что это были весьма почетные и редко присуждаемые титулы) и вскоре направил его в качестве Полномочного посланника в Лондон для организации предстоящего в 1873 году турне шаха по Европе. Впоследствии Мельком-хан был окончательно прощен и назначен на высокую должность посла Ирана в Лондоне- он также представлял Иран на Берлинском конгрессе 1878 года, где решалась судьба Оттоманской империи после ее пригрыша в русско-турецкой войне, и был настолько успешен в защите иранских интересов, что в благодарность за проделанную работу удостоился не только еще одного весьма почетного звания Назем од-Доуле, но и уникального для простолюдина титула «принца». (Это был первый такой случай в истории, а всего титула «принца» со стороны Каджарской династии удостоились лишь четверо персон некоролевских кровей.) Должность посла в Лондоне Мельком-хан занимал вплоть до 1889 года, когда вместо его покровителя, прогрессивного государственного деятеля Мирза Хусейн-хана уже давно в шахском дворце делами заправляли новые фавориты, которые терпеть не могли Мальком-хана и его «чуждые» взгляды на модернизацию страны. Этим силам удалось, в конце концов, дискредитировать Мальком-хана в глазах шаха (и, частично, даже последующих поколений историков), используя для поставленной цели инспирировнный ими же религиозный запрет (фетву) на проведение в стране лотерей, как одного из видов осуждаемых кораном азартных игр. Поскольку монополия на проведение лотерей до того была дарована шахом именно Мальком-хану, и он успел к моменту обнародования фетвы с выгодой перепродать активы британскому синдикату, его обвинили в мошенничестве и лишили ранга посла.

Должно быть, Мальком-хан воспринял отставку с большим облегчением: отныне он мог целиком посвятить себя активной пропагандистской деятельности в пользу реформирования и модернизации все более отстающей от стремительно развивающегося мира страны. Оставшись в Лондоне, Мальком-хан основал здесь газету «Закон» (Канун), через которую доводил до иранской общественности свои идеи о настоятельной необходимости иметь в стране законное конституционное правительство. Девизом газеты было: «Единство, Справедливость и Прогресс». «Закон», конечно, запретили в Иране, но мысль, как известно, преодолевает любые препоны: дискуссии о политике и современной ситуации в Иране привлекали все большее число умов как в самом Иране, так и далеко за его пределами в мусульманском мире. Газету регулярно читал сам шах и его министры. Всего за три года (с 1890 по 1893 год) вышло 42 номера газеты, и они сыграли исключительную роль в политическом просвещении страны.

Мальком-хан придавал также большое значение резкому повышению уровня грамотности в стране, как залога ее общего прогресса. Он верил, что уровень неграмотности можно понизить путем реформы персидской письменности, и даже предложил собственный вариант алфавита, но не сумел привлечь к нему достаточно внимания общественности. Идеи Мальком-хана, так же как и простой и ясный язык его произведений (в том числе, художественных), оказали большое влияние на развитие новой персидской публицистики и литературы в целом.

В конце концов, Мальком-хан по справедливости был признан наиболее выдающимся иранским реформатором, полностью реабилитирован и возвращен на государственную службу в качестве полномочного посла в Италии со своим прежним титулом Назем од-Доуле. Правда, произошло это лишь через два года после убийства в 1896 году шаха Насер-эд-дина, указом его преемника Мозаффар-эд-дина.

Мальком-хан оставался в должности посла в Италии до конца своих дней- он имел счастье дожить до победы отстаиваемых им идей в Иране (правда, относительной и временной). Умер он 13 июля 1908 года во время визита в Швейцарию и похоронен в Лозанне. В этом городе никогда не было и нет мусульманского кладбища- рожденный в христианстве Мальком и покой свой последний обрел в христианской земле. Есть заслуживающие доверия данные, что к концу жизни он возвратился к вере своих предков, точнее даже, никогда от нее и не отступался в сердце своем. Во всяком случае его брак с дочерью Аракела – и этот факт четко зафиксирован в истории – совершался по христианскому обряду в одной из армянских церквей Стамбула в 1864 году. Все это чрезвычайно ревниво и скрупулезно отслеживается отнюдь небеспристрастными историками, аккуратно расставляющими в своих работах нужные вопросительные и восклицательные знаки в нужных местах. Но даже те исследователи биографии Мальком-хана, которые по своим причинам пытаются представить его в качестве карьериста и шарлатана, не в состоянии найти ни одного аргумента, чтобы подвергнуть сомнению его выдающуюся, первостепенную роль в деле становления и развития конституционного движения в Иране. И это – главное.

Второй персонаж, который сыграл чрезвычайно важную роль уже непосредственно в самих революционных событиях, и на последнем их этапе просто спас завоевания народа (а по большому счете – и суверенитет страны), также относится к представителям армянского народа. Полагаю, нет ничего противоестественного в том, что армянский автор концентрируется именно на деятелях армянской национальности- это тем более оправданно, что другие «серьезные» исследователи незаслуженно игнорируют их, или, по крайней мере, не уделяют должного внимания. Как и в случае с Мальком-ханом, никто из историков не отрицает выдающуюся роль Епрема Давтяна в победе народного движения в гражданской войне, но имя его, в отличие от других, куда менее значительных фигур, произносится как-то сквозь зубы, а во многих случаях просто игнорируется, вопреки тому неопровержимому факту, что именно Епрем-хан в конечном итоге проявил истинно государственное мышление и не позволил стране скатиться в пропасть перманентной революции и неизбежной вследствие этого иностранной оккупации. Чтобы читатель не полагался на пристрастную оцену автора (любой автор в той, или иной степени пристрастен), а мог сделать собственные выводы, необходимо хотя бы кратко изложить основные события, которые происходили в Иране в 1906-11 годах.

Итак, 30 декабря 1906 относительно прогрессивный шах Мозаффар под давлением революционной ситуации и уже находясь на смертном одре, подписал указ, утверждающий первую часть Конституции Персии, согласно которой власть самого шаха ограничивалась междлисом (парламентом). Буквально через несколько дней после этого, 4 января 1907 года Музаффар скончался, и на престол вступил его сын Мохаммед-Али, ярый противник Конституции.

Соответственно новый шах начал активно саботировать работу парламента, отказываяь подписывать принятые им законы. Пламенные революционеры в свою очередь накаляли ситуацию своими неправовыми, террористическими действиями: так, в августе 1907 года ими был убит вновь назначенный шахом премьер-министр Амин эл-Султан, покушались революционеры и на жизнь самого шаха. Закончилось все тем, что 23 июня 1908 года Мохаммед-Али при поддержке частей Персидской казачьей бригады, руководимой русским полковником Ляховым, разогнал Междлис, арестовал его депутатов и отменил конституцию 1906 года. В Иране началась гражданская война.

Прежде чем излагать дальнейший ход событий, необходимо особо отметить роль внешних сил, как в процессе развития внутреннего конфликта, так и в принятии окончательных решений при политическом обустройстве постреволюционного Ирана. Две ведущие империалистические державы – Россия и Англия – традиционно имели серьезные экономические и политические интересы в этой стране- они и вели между собой ожесточенную борьбу с целью расширения сфер своего влияния, а то и прямой аннексии отдельных территорий ослабленного государства.

В последующем как английские, так и русские историки пытались представить свою сторону в качестве спонсора и защитника демократического движения в Иране, одновременно дискредитируя и очерняя противоположную сторону.

Правда же заключается в том, что и Англию и Россию в Иране интересовала только собственная экономическая и политическая выгода, и, соответственно, обеих гораздо более устраивала слабая коррумпированная администрация шаха, а не законное, конролируемое избранным парламентом правительство. Чтобы объективно разобраться в истинных намерениях двух стран относительно Ирана, достаточно ознакомиться с документом, который подписали 31 августа 1907 года в Санкт-Петербурге посол Великобритании в России А.Николсон и министр иностранных дел России А.Извольский. Это было по существу соглашение о разделении сфер интересов Великобритании и России на Азиатском континенте, согласно которому северная часть Персии «закреплялась» за Россией (южной границей явилась линия Касре-Ширин - Исфахан - Иезд - Зульфегар), южная за Великобританией (северная граница: Бендер-Аббас - Керман - Бирдженд - Гезик), а центральная часть Персии должна была остаться районом концессий обеих договаривающихся сторон. Россия и Англия взаимно обязывались не домогаться концессий в чужой сфере влияния и не вмешиваться в экономические и политические мероприятия, которые предпримет другая сторона. В случае невыполнения Персией своих обязательств по задолженности перед Россией и Великобританией, каждая из держав получала право финансового контроля над доходами правительства Персии в пределах сферы своих интересов.

У кого под хвостом оказалось бы это соглашение, победи реально в Иране Конституционная революция? Вопрос риторическй. Лицемерно выражая поддержку народному движению, на деле империалисты (безотносительно происхождения) четко отслеживали лишь свои интересы в этой стране и без колебаний прибегали к любым действиям (преступным в том числе), когда их интересам угрожали какие-то там народные массы. Да, исторически сложилось так, что роль главного держиморды Иранской революции выпала на долю России, но не может быть сомнений, что все (абсолютно все) действия империалистов были взаимно согласованы и одобрены – не следует забывать также, что это был период формирования и закрепления такого серьезного военно-политического союза, как Антанта. Значительно более заметная несимпатичная роль России в подавлении революции была предопределена прежде всего тем обстоятельством, что основные революционные силы концентрировались, так сказать, в зоне ее ответственности, и основные революционные события происходили там же.

Произойди что-либо похожее в зоне отвественности Великобритании, действия англичан были бы аналогичными. Собственно, они и были аналогичными, вплоть до ввода войск и оккупации отдельных районов Ирана. Так было всегда и везде, и так будет всегда и везде, и не надо распускать слюни, а надо уметь солидарно защищать свои интересы, будь то в дворовых столкновениях, или же в мировых войнах.

Вернемся, однако, к хронологии событий. Первым и самым важным очагом спровоцированной шахом гражданской войны стал город Тебриз- здесь восставшие народные массы консолидировались вокруг известного в городе «лути» (что переводится примерно, как «босяк») Саттара, который в последующем, благодаря своему лидирующему положению в революционном движении приобрел приставку «хан» (Саттар-хан), а также почетное звание «Сардари Мелли», что означает «народный генерал». Вопреки своей малопочетной биографии (контрабандист, конокрад, чернорабочий, стражник в свите наследника престола), Саттар-хан проявил выдающиеся способности в деле организации народного сопротивления и руководства восставшим городом. После реакционного переворота Мухаммеда-Али шаха 23 июня 1908 года Саттар, в то время низший офицер персидской армии вместе с двумя другими патриотами, рабочим-каменщиком Багиром и садовником Карб-Али-Гуссейном создал в Тебризе революционную армию, захватил арсенал, а затем и город и объявил правительству шаха, что не сложит оружия до тех пор, пока не будет восстановлена конституция.

Восстание получило широкий размах по всей стране, а именем Саттара стали нарекать революционные комитеты в различных городах и регионах Ирана.

В феврале-марте 1909 прошли восстания в Реште, Исфахане, Бендер-Аббасе, Бушере. Будущий неперекаемый лидер революции и спаситель Отечества Епрем Давтян возглавил народное движение в Реште. Несмотря на то что революционным пламенем была охвачена практически вся страна, шах сосредоточил основные силы для подавления восстания в Тебризе, видя в нем главную для себя опасность.

Несколько попыток шахских войск взять город штурмом не увенчались успехом, и тогда Мухаммед-Али решил справиться с восставшими посредством блокады.

Но когда из-за наступившего вследствие блокады голода, Тебриз был уже на грани падения, в дело вновь вмешались всесильные империалисты. Трудно установить однозначно, какие соображения легли в основу их решения спасти на сей раз революционеров от шахской расправы, но факт состоит в том, что 30 апреля 1909 г. в город с согласия английской стороны под предлогом защиты европейцев вступил отряд русских войск генерала Снарского, и оборона города Саттар-ханом была прекращена. Шахским войскам при этом войти в город не разрешили, соответственно, почти все тебризские революционеры, включая руководителей восстания, остались на свободе, сохранив при себе оружие. Сам Саттар-хан и его ближайшие сподвижники нашли убежище в консульстве Турции и с тех пор, вплоть до выступления уже против новой власти, практически активного участия в самих революционных событиях не принимали. Иранская историография считает Саттар-хана главным героем Гражданской войны, хотя его роль непосредственно в свержении реакционного шаха Мохаммеда Али никак не просматривается, а выступление против вновь созданного конституционного правительства скорее можно отнести к антинародным, контрреволюционным деяниям.

Россия и Англия, по всей видимости, придерживались в Иране той линии, которая в наши дни фантазией современной американской дипломатии наречена «политикой управляемого хаоса». Заняв Тебриз, они отпустили в «свободное плавание» вооруженных революционеров, но когда последние, перегруппировавшись, уже в мае 1909 года организованно выступили против шахского правительства из Гиляна и Бахтиарии, империалисты категорически, под угрозой применения силы (Англия даже ввела войска в Бушер) запретили им идти на Тегеран. И тут выяснилось, насколько эфемерна надежда в действительности управлять хаосом: гилянский отряд под руководством Епрем-хана Давтяна и бахтиарские повстанцы, ведомые Али-Кули-ханом, объединившись близ города Карадж, решительно атаковали Тегеран и 16 июля 1909 года установили полный контроль над столицей, а 17-го июля на чрезвычайной сессии меджлиса шах Мохаммед Али был низложен, и шахом Ирана был провозглашен его 11-летний сын Солтан Ахмад Мирза (до его совершенолетия регентом был назначен Али Реза-хан, глава племени каджаров). Казалось, конституционный строй восстановлен.

Но тут, как всегда, наступил этап внутренних разборок, время разыгрывающихся непомерных амбиций и смертельных обид неграмотных полевых командиров, которым по понятным причинам не достались высокие правительственные посты.

В ноябре 1909 года Епрем-хан решением Меджлиса был назначен шефом полиции Тегерана и фактически стал главнокомандующим Вооруженными силами Персидского временного правительства- во всяком случае, все походы против контрреволюционных выступлений непримиримых феодалов из отдельных провинций возглавлял именно он, и вся надежда временного правительства на защиту революционных завоеваний была именно в нем. Надо сказать, что Епрем-хан эту надежду блестяще оправдал: он участвовал в 60 боевых операциях и во всех одержал убедительную победу. Важно отметить также, что Епрем-хан не был случайно приблудившимся рыцарем, ищущим острых приключений в чуждых ему краях: он был видным деятелем иранского отделения известной армянской партии «Дашнакцутюн», со дня своего основания принимающей самое активное участие в общественной жизни Ирана, а костяк его отрядов всегда составляли именно воины армянской национальности.

В этот же период Саттар-хан отказался подчиниться законному правительству и разоружить находящиеся в его распоряжении ополченческие отряды- между тем приказ правительства последовал после убийства одного их лидеров Меджлиса, упомянутого выше аятоллы Сайида Абдуллаха Бехбахани, что стало серьезным сигналом обществу об опасности быстрого скатывания страны в пучину анархии. Свой отказ разоружиться Саттар-хан обосновывал тем, что в случае ожидаемого контрреволюционного мятежа, или иностранной интервенции именно его отряды, и никто другой, будут в состоянии разгромить протвника. Это, конечно, была обычная отговорка профессиональных революционеров, не мыслящих себя вне череды непрерывных заварушек и не представляющих себе, чем они сами могут пригодиться, какое достойное место занять в наступающей мирной жизни. Перманентную революцию придумали люди, хорошо владеющие искусством разрушения, но мало приспособленные к созидательному труду.

Как только замаячил призрак мирной жизни, природные склонности Саттара вновь властно заявили о себе.

В драматическом столкновении Правительства Ирана с фактически ставшими врагами революции революционерами Епрем-хан повел себя, как истинный государственный муж: превыше личных отношений он ставил интересы государства, его стабильность и безопасность, и потому самым решительным образом взялся исполнять приказ Правительства о насильственном разоружении отрядов Саттар-хана, представляющих в тот момент, вероятно, самую большую угрозу для суверенитета Ирана. Столкновение произошло в самой столице, в парке Атабек в августе 1910 года и закончилось полным разгромом и разоружением мятежных отрядов, а сам Саттар-хан в этом бою получил ранение в ногу. С этого дня и до конца своих дней 9 ноября 1914 года он более не участвовал в активной общественно-политической жизни страны, довольствуясь статусом пенсионера, которым его одарило правительство.

Епрем-хан между тем продолжал выполнять свою важнейшую функцию по защите страны от внешних и внутренних врагов. Ободренный разногласиями в среде новых властителей Ирана низложенный шах Мохаммед Али при активной всесторонней военной и финансовой поддержке царского правительства в июне 1911 года высадился на Каспийском побережье Персии и вместе с оставшимися ему верными силами предпринял попытку вернуть власть в Тегеране. Синхронно с ним поднял восстание в Курдистане его брат Салар-эд-Доуле. Мятежникам удалось за короткое время занять значительную часть территории страны, и они уже реально угрожали непосредственно столице. Правительство было в панике, Тегеран объявили на военном положении, а отдельные активисты движения уже паковали чемоданы, чтобы вовремя удрать от репрессий мстительного экс-шаха. Лишь в сентябре того же года Епрем-хану удалось, мобилизовав титаническими усилиями правительственные войска и добровольческие отряды, подавить мятеж и к началу 1912 года окончательно изгнать ненавистного шаха из страны.

Но главной опасностью для Ирана был не сам шах, а его наследие, точнее, гнилое наследие Каджаров – династии, которая в течение ста с небольшим лет правления во имя своего бескультурного тщеславия и безмерного сладострастия буквально разбазарила страну, превратив ее, в конце концов, в полуколонию великих держав. Конституционное правительство получило в наследство огромные внешние долги, расстроенные финансы и тощую экономику, самые прибыльные отрасли которой были отданы в концессию иностранцам.

Хуже всего было то, что в самом Иране не было даже грамотных людей, способных взять экономическую ситуацию под контроль. При таких обстоятельствах правительство не нашло иного выхода, как пригласить американского финансиста Шустера с группой профессионалов для наведения порядка в финансах государства.

Такой шаг правительства Ирана, естественно, не мог не вызвать неудовольствия России и Англии, которые уже давно рассматривали Иран в качестве своей общей вотчины. Не случайно десант Мозаффара из России последовал сразу же, как только Шустер начал осуществлять свои жесткие финансовые реформы, а когда вторжение бывшего шаха захлебнулось, и Шустер еще более укрепил свои позиции, империалисты прибегли к прямому шантажу. 11 ноября 1911 года посол России вручил правительству Персии ультиматум с требованиями восстановления порядка в Персии и обеспечения защиты экономических интересов России. Ясно, какой порядок имелся в виду. Важным пунктом ультиматума было требование уволить Шустера и не приглашать иностранцев на службу без согласия России и Англии. По истечении срока ультиматума 16.11.1911 г., войска России перешли русско-персидскую границу и заняли город Казвин, оккупировав часть Северной Персии. В это же время в южной части страны хозяйничали английские войска, которые были введены в Бушер еще в марте 1909 года, в разгар революционных событий. Что оставалось в такой ситуации правительству Ирана, как не подчиниться требованиям России и не прогнать американца Шустера, который, в свою очередь, выполнял лишь роль агента империалистов США?

8 декабря комиссия в составе представителей всех трех ветвей власти (парламент, правительство, регент) приняла условия российского ультиматума, а через три дня вышел указ регента о роспуске меджлиса и назначении новых выборов. Хотя полномочия парламента истекали 24 декабря 1911 года, а в законе не были четко прописаны сроки проведения новых выборов, простая житейская логика подсказывала, что выборы должны состояться до этого срока, чтобы обеспечить непрерывность и преемственность власти.

Третий меджлис, однако, был созван почти через три года, в конце 1914-го, и он уже не имел ни преждней власти, ни особого авторитета в обществе.

Это дает основание историкам говорить о том, что Конституционная революция в Иране потерпела поражение. В мою задачу не входит давать оценки итогам этой революции, могу только напомнить общеизвестные факты из истории революций в разных странах: английская революция завершилась реставрацией власти Стюартов, французская революция завершилась реставрацией Бурбонов, а русская революция вообще вернула страну к крепостным порядкам. Только отчаявшаяся голытьба наивно полагает, что все зло сосредочено в каких-то дворцах, и что, объединившись всем миром, можно разом с ним покончить, а ушлые демагоги, нацелившиеся на эти самые дворцы, умело подогревают наивную веру несчастных в одномоментное воцарение справедливого мира на земле.

Максимально положительная роль, которую, на самом деле, может сыграть любая революция – это стать катализатором, ускорителем некоторых естественно и довольно медленно протекающих процессов. Любые попытки ускорить процесс сверх того, что позволяют реальные обстоятельства, не только не продуктивны, но крайне опасны и чреваты порой национальной катастрофой. В этом смысле иранскую революцию 1906-11 годов можно считать вполне успешной – в итоге был сделан маленький, но осязаемый шаг в направлении установления демократических порядков, и это – главное. Иранцы должны быть благодарны Богу, что страна в тот период не скатилась в пучину революционного хаоса с последующей неизбежной оккупацией всего Ирана иностранными войсками. А вероятность именно такого развития событий была очень высока, когда Саттар-хан со своими отрядами отказался подчиниться правительству, и только государственная мудрость и решительность Епрема Давтяна позволили спасти ситуацию от катастрофического развития событий. Это прекрасно понимали и тогдашние руководители страны, когда предложили похоронить погибшего в очередном бою за свободу Ирана Епрем-хана во дворе парламента, как спасителя Отечества, но «умные» лидеры армянской общины отказались от столь почетного предложения, требуя отпевания по христианскому ритуалу. Окажись эти «лидеры» более дальновидными, лежал бы сегодня Епрем Давтян не у стен армянской школы в Тегеране, а во дворе Иранского парламента, и тогда ни у кого не повернулся бы язык обвинить его в недостаточной прозорливости, а тем более – в предательстве революции, как это делают нынче некоторые «историки». Драма этого поистине великого человека состояла в том, что во имя сохранения хотя бы части кровью завоеванных народом свобод, ему пришлось отказаться от реализации неосуществимых в данной конкретной ситуации идеалов и вступить в жестокую конфронтацию со своими ближайшими соратниками, которые остались в плену «революционных» заблуждений и уже представляли серьезную угрозу самому существованию государства.

Епрем-хан с честью выдержал и это тяжелейшее испытание. И погиб он также, защищая обновленное государство от непрекращающихся ожесточенных атак реакции. Произошло это 8 мая (25-го апреля по старому стилю) 1912 года в битве при Сурджие близ Амадена, когда против правительства Тегерана вновь выступил все тот же Салар-эд-Доуле – брат свергнутого шаха. Битва вновь была блестяще выиграна, но это была последняя победа главнокомандующего.

Родившийся в Карабахе, получивший образование в Тифлисе, сражающийся за освобождение Западной Армении от османского ига в Карсе и сосланный за это царским правительством на Сахалин Епрем Давидович Давтян в конечном итоге вошел в историю, как герой Гражданской войны в Иране.

Не только в самом Иране, но и в Европе и в Америке его именовали не иначе, как «Гарибальди Востока», «Дантон Востока» и даже «Наполеон Востока».

Его смерти мировая пресса уделила первые полосы газет. Всеобщее неподдельное восхищение и удивление необыкновенной личностью, пожалуй, лучше всех выразила французская «Ле Сиекл»- ее глпаный редактор, Жан Гербет, который встречался с Епремом еще в Реште, писал: «Кто лично знал Епрема, кто видел, какое место он занял в современной Персии, осознает невосполнимую утрату, которую понесло с его смертью дело мира в этой стране. ...Наделенный легендарной храбростью и завоевавший такую славу, которая удваивала водействие этой храбрости, Епрем совершил чудо – стал национальным героем в мусульманской Персии, не будучи ни персом, ни мусульманином- он был армянином христианской веры».

Трудно к этому что-либо добавить.

В энциклопедии можно узнать множество достоверной информации из разных сфер человеческой жизни. Факты о животных размещены на сайте mypets.by. Узнайте полезную информацию о птицах, рептилиях, рыбах и моллюсках.

Комментарии

Добавить изображение