ТАКАЯ СУДЬБА РОССИИ

29-08-2010

Историк, академик РАН, профессор, директор Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН. В 1972 окончил Московский государственный институт международных отношений (МГИМО) МИД СССР. В 1975 окончил аспирантуру Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) АН СССР.

Доктор политических наук, профессор, член-корреспондент Российской Академии наук (РАН) с 1997. Академик РАН с 2006.

Юрий Пивоваров Начнем нашу лекцию. Она сегодня посвящена теме «Традиции русской, российской государственности и современность». Почему я выбрал именно эту тему для лекции? Ну, если посмотреть на русскую историю в целом, вот так вот, за все ее тысячелетнее развитие, мы увидим, что государство, власть, различные властные институты сыграли и грают огромную роль в нашей истории. И в этом смысле я мог бы назвать нашу культуру – властную, политическую, правовую культуру, - «властецентричной», то есть, власть стоит в центре. В отличие, например, от западной, от европейской, которую я мог бы назвать тоже таким мудреным словом «антропоцентричной». Антропос – это человек. То есть там в центре стоит человек. Человек как мера всех вещей. От человека все начинается. У нас – от власти. Как же это произошло? На каком этапе русского развития? Ведь сначала было, кажется, не так. На это интересно посмотреть, и мы будем сегодня об этом говорить.
Почему традиции? Потому что традиция – это не музей, в который мы приходим и смотрим: ага, вот картина четырнадцатого века. Так уже не рисуют. И пошли дальше. Традиция – то, что живет постоянно. Действует. Мимикрирует, скрывается. Мы порой даже не видим, что это традиция. И иногда нам представляется, что это новация. А вот историк вам объяснит, что уже пятьсот лет назад, может быть, это в какой-то иной форме, но по сути это уже было.

Великий русский писатель Александр Исаевич Солженицын, лауреат Нобелевской премии, как-то уже на старости, незадолго перед смертью, заметил: Россия проиграла двадцатый век. Россия проиграла двадцатый век. А этот человек не был пессимистом. Наоборот, это был человек такой сурово оптимистической воли. И, тем не менее, он констатирует. И я согласен с ним. Мы проиграли двадцатое столетие. При том, что начиналось оно потрясающе. Сейчас трудно в это поверить, что в шестнадцатом году, во время войны, пропускная способность русских железных дорог была выше, чем американских. Представьте себе, что пропускная способность нынешних шоссейных дорог в России была бы выше, чем в Америке. Вот как развивалась Россия. Был бурный экономический рост. И Россия шла к демократии. Россия шла к процветанию, это замечали все. Конечно, далеко не все было идеально, иначе бы не было страшной революции. И были многие нерешенные проблемы. И нарастали иные. Но, тем не менее, общий тон, общий такой подъем ощущался всеми. И вдруг – страшная революция. А потом последовало еще несколько революций. Сначала февральская, октябрьская. А до того революция пятого, седьмого года.
И конец века. Это, наверное, времена, когда многие из вас родились. Конец восьмидесятых – начало девяностых годов, еще одна революция. Четыре революции за одно столетие. Причем все отличались друг от друга. Их природу надо понять. И надо объяснить, почему они произошли. Почему так много революций?

Что еще по поводу двадцатого столетия? Дважды напрочь разваливался строй. В семнадцатом году Российская Империя. Несмотря на огромные ее успехи. Мы были единственной страной, кто во время Первой мировой войны, из больших стран, не ввели карточную систему. Где шло развитие экономики. И никакого голода не было. А в это время в Германии уже начинался голод. И здесь вдруг неожиданно развалилась страна. Знаете, как ветер дунул и карточный домик рассыпался. Хотя была мощная бюрократия, мощная армия. Огромная работающая страна. И вдруг все рассыпалось. Непонятно, почему. Но то же самое уже на моих глазах произошло. Конец восьмидесятых – начало девяностых годов. Не было такого бурного, конечно, расцвета, как в начале двадцатого столетия. Но сказать, чтобы так уж все дышало на ладан, тоже невозможно. И вдруг в мгновение, в несколько дней, мгновенно рассыпалась страна за три-четыре дня в августе девяносто первого года. Россия – страна властецентричная. Здесь власть все определяет и всему довлеет. И вдруг институты власти рассыпались. И страна оказалась бесхозной. Анархия началась.

Что еще для двадцатого столетия очень важно? В России произошла антропная или антропологическая катастрофа. Что я имею в виду? В России погибло огромное количество людей. Войны, революции, голод, сталинские, невиданные в истории, террор. Сталинский террор по отношению к своему народу. Я думаю, самый страшный из тех, что знала история больших стран. Ну, может быть, где-нибудь в Кампучии или Камбодже, как она называлась, можно сравнить. Но ничего в больших странах схожего я не видел даже в Германии, даже в Китае.
И к чему это привело в конце столетия? К резкому падению численности населения в нашей стране. Демографическая катастрофа. Об этом все говорят, и президент Медведев, и остальные. Население России сокращается. Но антропологическая катастрофа была еще и потому, что убивали лучших. Выбивались элиты, как принято говорить в науке. Что царская, что потом советская. Через террор, через какие-то социальные изменения, когда лучшие люди просто выбрасывались из системы управления. ..... Россия столетиями, начиная, ну, с конца пятнадцатого века, жила за счет расширения территории. Уже к тысяче шестисотому году территория Московского царства равнялась территории Западной Европы. И даже превосходила ее. Каждый год шел прирост примерно на одну Голландию. И вот так вот мы расширялись, расширялись, разбухали. И вдруг началось сужение.
Причем трижды в течение столетия мы теряли лучшие наши территории. Сначала по Брест-Литовскому миру, восемнадцатый год, который большевики подписали. Россия потеряла около миллиона, ну, чуть меньше, квадратных километров и около сорока пяти миллионов населения. Причем это европейское культурное население. Это земли с хорошим климатом. Это нынешняя Украина, Белоруссия. Там Дон, Крым и так далее. Потом сорок первый год. Миллион квадратных километров оккупировано немцами. Семьдесят пять миллионов населения, сорок два процента, находились под фашистами несколько лет. Мы снова отыграли это дело. И, наконец, девяносто первый год, распад СССР. И примерно эти же саамы территории уходят. То есть к концу двадцатого столетия Россия оказывается в совершенно новой ситуации. Сокращается население. А раньше оно росло. Россия в конце девятнадцатого – начала двадцатого века пережила демографический бум. И то же самое с территорией. Мы расширяемся, расширяемся… и вдруг сузились. Сегодня территория России – это территория примерно середины семнадцатого столетия. Это времена царствования, начального царствования Алексея Михайловича Тишайшего, отца Петра Великого, до присоединения левобережной Украины. То есть, мы ушли в середину семнадцатого столетия. И это совершенно новая ситуация для России. А ведь все институты власти, вообще, вся система управления политическая, политическая культура строились на расширении территориальном и на расширении демографическом.

Начало двадцатого века. Россия – крестьянская страна. Россия – крестьянская страна. До восьмидесяти процентов населения живет в деревне. Конец двадцатого столетия – все наоборот. Россия – страна урбанистическая. И они переселились в города. И живут в больших городах. И, наоборот, деревня пустеет. Россия становится пустой страной, поскольку люди втягиваются в города.
В Москве, по некоторым подсчетам, живет до одной седьмой населения всей Российской Федерации.

Что является ключевым фактором для развития наших политических институтов, властных институтов, политической культуры? Вот термин «политическая культура», его ввел в науку американский политолог Габриэль Амонд. Это наше отношение к политике. Это то, что мы думаем об институтах власти, о государстве. Как мы ее себе представляем. Так вот, что являлось определяющим? ...Принятие христианства. Мы должны всегда помнить, Россия – это христианская страна. Несмотря на то, что большую часть двадцатого столетия, а мое поколение – абсолютно большую часть моей жизни, - мы прожили в атеистической стране, где религия преследовалась, уничтожалась и прочая. Хотя уже в последние годы все это было гораздо мягче. Мы страна христианская. Это, пожалуй, единственное, что объединяет Россию с Западом и с Европой. Во всем остальном мы расходимся. И с Европой, и с Западом. Запад христианский. И мы христианские. По-настоящему это нас объединяет. А что означает, когда ваш лектор говорит, что страна христианская, для нашей темы? А означает это следующее. Я всегда своим студентам в аудитории говорю: «Бывали ли вы в Третьяковской галерее?». Ну, большинство кивает: да, конечно, бывали, в школе водили и так далее. И там есть картина художника с такой типичной русской фамилией – Ге. А там стоит молодой человек, опустив глаза. А перед ним стоит вот такой мужчина моего возраста, с короткой такой, генеральской, стрижкой. И спрашивает его: «Что есть истина?». Картина так и называется. А этот молодой человек понуро опустил глаза. Это Понтий Пилат и Иисус Христос. Спрашивается, а почему это Христос, сын Бога, опустил глаза и не говорит, что есть истина? В христианстве невозможен этот вопрос. В христианстве возможен вопрос: кто есть истина? Христос и есть истина. Поэтому Иисус Христос и не отвечает этому генералу и захватчику Иудеи, Понтию Пилату.
Христианство – это религия персоналистическая. Личностная религия. Тема личности. Тема человека. Отсюда потом политики говорят - права человека и прочая, прочая. А всюду поэтому западная христианская цивилизация, как я вам сказал в самом начале нашей лекции, антропоцентричная, человекоцентричная. И Русь начинала с этого. Русь избрала себе христианство. Так исторически сложилось. И вся русская культура персоналистическая. Личностная. Здесь есть тема личности, тема человека. Чего мы не найдем, например, в китайской цивилизации, в индийской цивилизации, в арабской и прочая. Но с принятием христианства произошла и другая вещь. Мы приняли христианство из Византии. Не с Запада, не из Рима, из Византии. И это сразу отгородило нас от общеевропейского, общезападного пути. Сразу же отгородило нас. Потому что латынь – язык западного католицизма, язык межнационального общения, язык, подобный сегодняшнему английскому, который связывает всех, воедино оказался для древних русичей, наших предков, недоступен. Ну, только, может быть, для некоторых книгочеев. И взяли мы христианство из Византии не на греческом языке. Поскольку византийское христианство преимущественно было на греческом языке. А взяли мы на каком языке? На древнеболгарском, который и стал церковно-славянским. Поскольку за столетие до принятия христианства Кирилл и Мефодий, как мы знаем, изобрели азбуку и так далее. Это нас отгородило даже от основного движения православия Византии. И отгородило нас от византийской учености, культурности, от византийского права и так далее. То есть, с одной стороны, мы сделали шаг в круг европейских христианских народов. А с другой стороны, одновременно сделали шаг как бы в изоляцию. Как бы в гетто. Это, безусловно, вот такое двойное влияние христианства во многом определило наше дальнейшее развитие, пути развития нашей культуры, в том числе политической. И тотчас же мы у Византии взяли модель власти. О чем часто забывают люди. Те, которые сегодня занимаются анализом властных структур. То есть они забывают, что у Руси есть такая традиция, в рамках которой она столетиями развивалась. Это традиция византийского понимания взаимоотношений государства и Церкви. Государств и Церковь – два главных субъекта в средневековом мире. От их взаимоотношений зависело, какова жизнь человека. Вот, например, в католическом Риме и на Западе концепция называлась «двух мечей». То есть, мечей, которыми сражаются. Один меч олицетворял собой светскую власть. Это был император священной Германской империи. А второй меч, который олицетворял духовную власть, это был Папа Римский. Вот два этих меча боролись друг с другом. А к чему это привело? Это привело к развитию плюрализма. Каждый из европейцев того времени мог выбрать, на кого он опирается. На ту власть или на эту. У него была возможность выбора. И политологи говорят: это одна из причин, один из корней европейской демократии. Плюрализм, момент выбора, возможность разных идентичностей. Я за этих, я за других. И уже возникали политические партии, которые боролись между собой. То есть такой прообраз будущего западного мира.
Мы взяли византийскую модель. Эта модель симфонии. Симфонии, то есть согласия. Смысл этой модели заключается в том, что во всех духовных делах светская власть уступает пальму первенства духовной власти. А в духовных делах – светская власть. То есть, они друг другу, так сказать, уступали. Светская в духовных, духовная в светских делах. Такое вот согласие, симфония. Но на практике все было не так. И главным был тот, у кого был, говоря сегодняшним языком, больше ресурс. А больший ресурс был у светской власти. И поэтому, взяв эту модель, мы как бы изначально уже подчинились тому, что светская власть сильнее духовной. Поэтому влияние Церкви и, вообще, духовного начала в русской политической истории ощущается меньше, чем, например, в западной, европейской истории. Причем, интересно, что и на Западе центр духовной власти в Риме, а центр светской власти где-то там, на севере, за Апеннинами. А в Византии, как потом у нас в Москве, дворец императора и дворец патриарха находились рядом. И у нас, как мы знаем, всегда патриаршая власть или митрополичья власть всегда находилась примерно там же, где был главный суверен, глава светской власти. Это принципиально важно для формирования институтов. И так пошли развиваться наши институты изначально.

Николай Александрович Бердяев однажды сказал, что русскую историю съела русская география. Что он имел в виду? Дело в том, что наши с вами предки, восточные славяне, начали строить цивилизацию в тех местах, где, в общем, никто до них не строил. Если, например, германские, арийские народы, которые пришли из северной Индии и с иранского плоскогорья в Европу, они заселили территорию бывшей Римской империи, уже окультуренную и с хорошим климатом, где уже развивалась не одна цивилизация с очень высоким потенциалом, с большими достижениями, то наши предки в силу исторических особенностей, исторического процесса, извиняюсь за тавтологию, оказались вот в этой заснеженной северо-восточной Европе. Мы оказались в очень бедных территориях, очень трудных для проживания, для развития экономики. Об этом обо всем я говорить не буду, потому что на этот счет существует, на мой взгляд, гениальная книга относительно недавно умершего профессора Московского университета, Леонида Васильевича Милова. Академика, профессора, «Великорусский папа и особенности русского исторического процесса». Это великая книга, которая показывает нам, чтоб мы вообще нос особенно не задирали. Мы ведь любим, любим говорить, что в наших недрах таится вся таблица Менделеева, что у нас там треть минеральных ресурсов, по статистике ООН, всего человечества. Возможно, это и так. Но мы живем бедно тем не менее. И Леонид Васильевич показывает, как формировался русский человек и институты власти в этой бедной, холодной, северной среде. Это первая попытка человечества строить цивилизацию на севере. Мы не запад и не восток. Мы север. И никакие Гольфстримы до нас не доходят. Все это привело к тому, что одним из основополагающих качеств русской истории является ее материальная бедность. И громадные незащищенные наши территории. Громадные территории, потому что русский человек распространялся по тем направлениям, в общем, где он не встречал никакого сопротивления. Наши предки дошли до Тихого океана. Причем без государства, сами казаки дошли. Потому что никакого сопротивления, по существу, не было. Оно было только на Западе, на север некуда было идти. Границы наши открыты. Такой проходной двор. И кочевники туда-сюда. И мы не островное государство, и никаких гор нету. То есть все это вместе взятое дает нам очень такую сложную и не всегда приятную, не всегда удобную природно-климатическую стартовую площадку и по развитию русской истории.

И в этих условиях, в этих условиях, при общей бедности, и при том, что мы всегда были открыты, да и по сей день открыты для разных нападений, поскольку ничем не прикрыты природно, был очень маленький прибавочный продукт. То есть люди производили, но из того, что можно разделить и инвестировать в дальнейшее развитие, оставалось очень мало. И из-за этого выросла роль государства. Поскольку богатство мало и на них претендентов много, то исторически так сложилось, что государство сказало: лучше я буду контролировать и раздавать. Лучше я буду определять меру потребления, меру раздачи, меру сохранения и так далее. И куда инвестировать небольшие ресурсы. И это тоже одна из подоснов развития такого особого государства. Такого особого типа власти, который у нас.

Одно из самых больших, конечно, влияний на развитие наших институтов государственности произвела Золотая орда.

Монголы, кстати, действовали очень грамотно. Они уводили, как мы знаем, из русских городов людей знающих. Поскольку они понимали, что знание – сила. Они уводили каменщиков, потому что деревянный кремль или деревянные ворота и стены взломать легче, чем каменные.

Тысяча четыреста восьмидесятый год. Конец татаро-монгольского ига. Хотя оно, на самом деле, продолжалось дальше. Какой фразой он все подытожил Георгий Владимирович Федотов? «Ханская ставка была перенесена в Кремль». То есть Москва отатарилась, омонголилась, и русский царь, русский великий князь – это хан. В известном смысле, он, конечно, прав. Дело в том, что, находясь два с половиной столетия под монголами, русские князья, приезжая, ну, в основном, в Сарай, когда уже была Золотая орда, то есть западная часть Монгольской империи, они встречались с каким-то совершенно невероятным типом власти, который они раньше не видели ни в Европе, ни у себя на Руси. Это был невероятный объем власти у одного человека. Вот монгольский тип власти, это когда один человек все, а все остальные – ничто. Он может все абсолютно. Все остальные – его родственники, его дети, жены, князья, - это, вообще, никто. Ничто. Их не существует. Он один субъект. Остальные – ничто. Это не было характерно для древней Руси. Но вот столетиями находясь в таком, в творческом политическом общении с монголами, русские князья стали привыкать к такому типу власти. Причем дело не только в одном объеме. Власть – это очень сложная, вообще, такая субстанция. Власть – это всегда насилие. Но власть – это и договор. Вот современная власть в Европе и на Западе, она имеет элементы и насилия, но и договора. Когда мы заключаем договор: да, я тебе подчиняюсь, но на таких условиях. Я рабочий, работаю у тебя на заводе. Но вот, условия такие. Такая оплата, такая, так сказать, социальная помощь, и так далее. То есть, есть договор. Самоограничение. Я уступаю тебе, ты уступаешь мне. Монгольская власть полностью отрицает всякий договор. Всякую конвенцию. Всякое сотрудничество и согласие между двумя. Монгольская власть – это исключительно власть насилия. Русские цари, русские великие князья постепенно перенимают именно эту культуру власти. Именно этот тип власти. Именно это политическое отношение. И это становится все сильнее, сильнее, сильнее. И даже уже впоследствии, во времена, так сказать, более близкие к нам, в такие цивилизованные и красивые. Император Павел Первый, сын Екатерины и отец Александра Первого. «Наш романтический император», называл его Пушкин. Он однажды, беседуя с французским послом, сказал ему: «В России только тот что-то означает, с кем я разговариваю. И только до тех пор, пока я с ним разговариваю». Это очень точная формулировка русской власти.

Посмотрим на двадцатое столетие и увидим то же самое. Вот этот вот тип власти, который формировался и монгольским влиянием, вот этими природно-климатическими условиями и многим другим. Он просуществовал сотни лет и существует. Как бы ни менялась власть. Царская империя, республика, советская система, или Российская Федерация, тем не менее, мы видим в меняющихся формах одно и то же содержание, одну и ту же субстанцию.

Концепция «Москва – третий Рим». Историки точно не знают, точно не атрибутировали, как это было. Конец пятнадцатого – начало шестнадцатого столетия. Учитель или старец Филофей из Пскова, который формулирует концепцию «Москва – третий Рим», которая совершенно не является исключительно русской. Она коренится, как мы знаем, в книге пророка Даниила, в Ветхом завете, где вся история человечества трактуется как история сменяющих друг друга царств. И в Западной Европе эта концепция была очень развита. Кстати говоря, такой поздней репликой, поздним вариантом этой концепции была концепция Гитлера «Третий Рейх». Тоже такая секулярная и такая фашистская форма, но, по существу, так сказать, отсюда берущая начало. Так вот, Филофей, как мы знаем, с рядом посланий обращается к царю Ивану Третьему, его сыну, Василию Третьему, и говорит, что Москва – третий Рим. Что первый, это Рим, второй - Константинополь. Но потом флорентийская уния 1439 года, когда слабеющая Византия просит помощи у Рима и вступает в унию и подчиняется ей. Церковь, разумеется, не может остаться в этом «поганом» месте, где пошли на союз с католиками. А для православных католики были хуже всего. И куда им бежать? Ну, конечно, побежали в Москву. Здесь заканчивается всемирная история. И к чему это привело? Это привело к невероятной гордости русских людей. Еще вчера мы были какой-то отсталой провинцией и улусом Западной орды, а теперь мы, так сказать, впереди планеты всей, поскольку христианство нашло свой оплот здесь. И мы хранители истины в последней инстанции. Такая горделиво-честолюбивая концепция.

Но ведь не только это говорит Филофей. Филофей говорит о том, а кто непосредственно имеет ключик, чтоб открыть этот вот сундук с истиной или дверь, где хранится истина. Кто, так сказать, ее держит, кто ключарь этой истины? Царь. Русский царь становится по доктрине Филофея держателем истины в последней инстанции. Он становится царем-священником. Фактически, первым духовным лицом. То есть, с одной стороны, видите, какая мощная монгольская традиция во власти как насилии. А здесь христианско-православная традиция, что, во-первых, истина у нас. А во-вторых, царь. То есть, персонификатор власти. То есть, помните, «ханская ставка перенесена в Кремль». Так сказать, русский хан имеет истину духовную в последней инстанции. Это совершенно потрясающая идея. И, кстати , по времени совпадает с женитьбой Ивана Третьего его на Софье Палеолог, племяннице последнего византийского императора. Со строительством нынешнего Кремля.

Раньше москвичи, жители Москвы, видели своего великого князя или царя, как его стали впоследствии называть, довольно часто. Он был, так сказать, первый среди равных, по существу, староста христианский. Староста в деревне. Он отличался от них немногим. А тут византийская пышность и двор. И люди стали видеть своего царя дважды в году. Один раз на Пасху, весной. Один раз на Рождество, когда крестный ход был.

Поскольку Москва – это, значит, столица всемирного христианства и хранительница истины, сразу вокруг Кремля и в Кремле стало строиться много церквей. Туда сводились мощи святых. То есть как бы святостью хотели намагнитить это место. К чему я это рассказываю? В начале двадцатого столетия, когда вновь из Петрограда в Москву вернется столица, уже Российской Советской Федеративной Социалистической Республики и будет объявлена концепция построения коммунистического общества, будет созван Третий Интернационал. Там третий Рим, а здесь третий Интернационал. И когда советские люди заявят о том, что они хранители истины в последней инстанции, поскольку они хранители марксистско-ленинской истины, которая является, по существу, секулярным аналогом того, что было раньше, то же самое начнут делать в Кремле.

Когда я ходил в детский сад, нас учили такой песенке на стихи, кажется, Сергей Михалкова: «Всем известно, что Земля начинается с Кремля». Земля круглая, но начинается она с Кремля. И смотрите, что сделали большевики. Они тоже стали дважды появляться в году, показываться народу. Один раз весной. Это Первое Мая. Близко с Пасхой. А другой раз зимой. Ну, седьмого ноября, но это уже у нас зима, близко к Рождеству. Примерно так же. И так же они стали намагничивать своими мощи, мощами святых. И сегодня вы можете прийти в их секулярный храм, называемый мавзолей. Кстати, архитектурно блестящее произведение. Где лежит главный святой. Причем, он, действительно, для них живой. Помните Маяковского: «Ленин и сейчас живее всех живых»? А почему он так сказал? Потому что ведь Христос-то погиб, но потом воскрес. И вокруг целый погост, кладбище, где лежат мощи и других святых. Это все совершенно не случайно. Это является продолжением этих традиций, которые работают и работают.

Если посмотреть через столетия на русскую политическую культуру, на русскую властную культуру, я бы назвал ее самодержавной. Самодержавной или властецентричной. Власть одного. Власть одного самодержца, которые персонифицирует ее в себе всегда. Это конкретный человек. Это конкретное лицо. И оно обладает всей властью. И духовной, и политической, и экономической, и любой другой. И это сквозь столетия практически не меняется. Она может ослабляться, появляться менее интенсивно. Это всегда зависит от человека. Например, Иван Грозный или Петр – крутые характеры. И они круто напрягали свою власть. Ну, например, какой-нибудь Алексей Михайлович Тишайший. Ну, тишайший был человек. Когда к нему опаздывали с докладом по его приказу убивали. Были тираны, а были не тираны. Но суть от этого никак не менялась. И она прошла сквозь века.

Что еще мы можем сказать о наших институтах власти, о их традициях? Есть такое слово, есть такой термин в науке, когда слово «власть» и «собственность» объединяются в один, в одно слово, и пишется «властесобственность». Это также тип власти в России. Историки говорят «патримониальный» или «вотчинный». Помните древнее русское слово «вотчина» или «патримониальный»? Властесобсвтвенность. Это что значит? Это когда собственность и власть не два отдельных явления, не два отдельных, две отдельных субстанции, а это вместе. Их даже разделить нельзя. Это означает, что тот, кто обладает властью, тот и обладает собственностью. Что собственность не гуляет сама по себе. Собственность – это особый правовой институт. А тут, скорее, речь идет об имуществе. О субстанции материальной. Вот в ходе русской политической эволюции сложилось так, что практически контролирующим и распоряжающимся лицом над этой материальной субстанцией всегда являлась власть. Даже в конце девятнадцатого века, когда шли уже замечательные реформы. При Николае Втором, во время первой переписи населения, Николай, как вы знаете, на, в графе «профессия» написал «хозяин земли русской». Хозяин. Он и властитель, и хозяин в экономическом значении. Причем, это было тогда, когда, казалось бы, эта тенденция не особенно проявляется. Но и по сей день в нашей стране у кого власть, у того и распоряжение имуществом. И это, опять же, связано с ходом русской исторической эволюции. И собственность как отдельный институт здесь не выросла.

Что еще является важным таким элементом русских властных традиций? Всегда говорят: в России нету права, нету законов. А если и есть, то они не действуют. Суды у них подкупные и так далее. Это не только сегодня вы услышите, включив НТВ или РЕН-ТВ. Это и сто лет назад было, и двести лет назад говорили на эту тему. Почему это произошло? И вот здесь тоже совершенно удивительная, уникальная вещь.
Середина одиннадцатого века. Киевская Русь. Митрополит Илларион, глава Русской Церкви в рамках Константинопольской патриархии. Один из двух этнически русских людей, митрополитов киевской эпохи. Пишет произведение «Слово о законе и благодати». Это одно из первых классических произведений. Оно и художественное, и юридическое, и философское, внешнеполитическое. И для меня всегда это была загадка. Еще несколько десятилетий назад русский народ был безграмотным. То есть не было христианства, не было, значит, азбуки, не умели писать, читать. И вдруг через несколько десятилетий рождается мыслитель, рождается человек, который, ну, как будто через тысячелетия увидел, куда Россия пойдет. Он пишет о том, что есть разные варианты, так сказать, управления. Я буду говорить сегодняшним языком.

Есть закон, который руководит нами здесь, в жизни, но он не касается нашей внутренней структуры, поскольку он не лезет в душу. Исполняй закон и все нормально. На эту тему написано «Преступление и наказание» Достоевского. Он хотел убить старуху, уже преступник? Нет, преступник, когда уже убил. Закон – только если убил. Ну, есть благодать. Благодать – это то, что нисходит, от Бога, но не на всех, поскольку, опять же, по христианской мифологии спасутся немногие. А на тех, на кого, снизойдет благодать, а неизвестно, на кого. Тот и стяжает. Это вещь эксклюзивная, редкая, так сказать. Илларион задумался, как соединить закон и благодать. Потому что как-то и этого недостаточно, и то редковато для социальной жизни. И он вводит категорию «правда». Правда. Да, правда становится ключевым термином, который в себя включает отчасти и закон, вот эти юридические начала. Включает в себя также и какие-то элементы, возможно, благодати, а также справедливости. Включает социальную справедливость, равенство и так далее. Термин «правда» нагружен огромными смыслами. Или, как говорят в науке, коннотациями. И, например, на английский, французский, немецкий это слово очень трудно перевести, поскольку там нет этих содержаний, этих коннотаций. Свод русских законов в первое столетие существования России назывался «Русской Правдой». В начале девятнадцатого века один честолюбивый офицер, который хотел произвести в России революцию, написал произведение тоже под названием «Русская правда». Павел Пестель. А в начале двадцатого столетия другой честолюбивый политэмигрант назвал свою газету «Правдой». Владимир Ильич Ленин. И она стала главной газетой двадцатого столетия. То есть этот термин на тысячу лет остался в России.
«Правда» - ключевой термин русской политической культуры. А к чему я это говорю? А к тому, что наличие вот этого термина, наличие вот этого понятия, явления, в рамки которого укладывается русская культура, блокировало возможность права. То есть наши с вами предки строили государство правды. Где есть и справедливость, и равенство, и закон, и благодать. И все, что угодно. А вот европейские наши братья строили государство права. Ну, право, закон, который в их жизни ни на что особенно не претендует. Поэтому в нашей культуре и не возникло даже желания иметь право. Вообще, слово «право», в смысле юридическом, возникло в русском языке, когда его перевел с немецкого Феофан Прокопович в начале восемнадцатого века. Немецкое слово «дас рехт», «право», перевели на русский – «право». У них тоже правая рука – «рехт», и право, и у нас так же. То есть, это переводное, на самом деле, слово. Наши предки даже не представляли, что есть право как основной регулятор социальной жизни. Есть - правда. И этим объясняется склонность России к коммунизму, например. Поскольку это тоже попытка некой правды на земле. И это объясняет, почему так слабы наши суды. Почему так слаба, вообще, наша правовая система.

Конечно, в русской истории можно найти какие-то другие традиции, которые можно квалифицировать как правовые. Мы не будем сейчас об этом говорить. Но в целом вот это явление правды, еще раз вам скажу, заблокировало возможность развития России по каким-то правовым путям.

Я сказал: наша культура, в том числе и политическая, является властецентричной. Тут же сказал: западная является антропоцентричной, человекоцентричной. Можно сказать: а что, в Европе, на Западе все сводится только к человеку, через человека? Нет, конечно. Но если мы хотим понять особенности русского политического государственного правового развития, мы все-таки должны сказать о каких-то наиболее важных чертах.

Я не знаю ни одной другой социальной истории христианских стран, где бы власть играла такую роль, и где бы власть была таковой.

Вместе с моим коллегой мы назвали власть моносубъектом русской истории. А вот народ мы назвали популяцией. Специальный биологический термин. Мы не хотели обижать народ. Мы специально не называли ни нацией, ни народом, поскольку эти термины уже заняты. У них есть свое значение. Популяция – это население, лишенное субъектной энергии. Когда говоря строго научным языком - субъект истории «народ» лишили энергии. И это особенно во времена крепостного права, когда людей превратили в ничто. То же самое было, между прочим и в самые страшные годы сталинщины, когда людей превратили в ничто. Недаром ВКП(б), так называлась господствующая партия, расшифровывалась в народе: «второе крепостное право большевиков». Всесоюзная коммунистическая партия. Не случайно. То есть, русская история – это история жесточайшего подавления русскими же русских. Не монголы русских, не как немцы евреев убивали, а русские же русских. Русские, татары, все, кто здесь жили.

Я не думаю, что положение нашей власти, так исторически сложившееся и описанное, является следствие делегированием народом каких-то своих властных полномочий какой-то власти. Нет. Я думаю, что исторически сложилось это не так, и практически это не так. Народ, безусловно, не отдавал, у него взяли. То есть, народ в известном смысле оказался, ну, если угодно, жертвой исторического развития в том смысле, что он недобровольно сказал: «Вы нами владеете, а мы вам будем служить. Но вы уж наши, так сказать, права и обязанности защищайте». Так думали славянофилы, которые наивно полагали, что все полюбовно договорились. Народ занимается своим делом, а власть своим делом, и никто не вмешивается в дела друг друга. Такой вот общественный договор существует. В России никакого общественного договора не существовало. Общественный договор – это Руссо, люди договариваются о чем-то, о каких-то правилах игры. В России никто не договаривался. Дело в том, что эта власть, так как она исторически сложилась, она даже не является властью в обществе. Ведь что такое власти государства в Европе и на Западе? Это продукт жизнедеятельности общества. Это то, что общество из себя выделяет. У нас это не так. Андрей Боголюбский говорил про себя и своего отца Юрия Долгорукого, что это мы с отцом построили вот эту Русь северо-восточную. Еще в 12-ом веке у людей было ощущение, что власть порождает страну, не общество, а власть порождает. Власть до 17-го года носила сакральный характер. Была власть, данная Богом, то есть, легитимность была сакральная, а не народная.

Вообще, есть два способа управления обществом – один религиозный, сакральный, от Бога, а другой через право. Два наиболее известных и апробированных способа управления обществом. Гражданское общество – это то, что говорит и действует в соответствии с правом и законом, но не спрашивая у власти, а можно мне? … Гражданское общество – это не обязательно те, которые ставят президентов и премьеров. Это те люди, которые защищают дома, когда их сносит какой-нибудь нерадивый градоначальник; которые стоят пикетами около станций метро, чтобы их не закрывали, которые протестуют против захоронения атомных отходов рядом с городами и прочее.

Гражданское общество во всем мире начинается с этого, с решения своих насущных прав, прав гражданина: экономических, экологических, правовых и так далее. Потом это вырастает в политические структуры.

Одной из важнейших тем в науке является тема трансляции власти, как власть переходит от одного лица в другому. Власть… и чем эффективнее система, тем успешнее и устойчивее она функционирует, чем система трансляции власти прочнее, лучше, подходит к этой стране. В России была по закону со времен Павла Первого такая система власти – от отца к старшему сыну по закону. Это принцип примогенетуры, первый в следующем поколении. Ежели такого человека не было, то там были свои правила. Николай Второй 2-го марта 17-го года, отрекаясь, нарушил законы Российской империи, нарушил установление своего предка Павла Первого. И образовалась правовая дыра, образовалось пустое поле, где закон, право не действовали. То есть, он отрекся в обход своего сына в пользу своего брата Михаила. Он не имел права. Он целый ряд нарушений закона сделал. А юристы Временного правительства потом пошли на дальнейшие нарушения законов и все пошло, и поехало.

Почему, например, развалилась Советская власть? Потому что Советская власть не решила двух проблем: трансляции власти и трансляции собственности. Большевики считали по марксистской теории, что государство отомрет. Поэтому они не думали, а как, когда Генеральный секретарь умрет, кто будет следующим? И каждая смерть Генсека – это маленькая гражданская война, и каждая смерть Генсека окутана какой-то тайной. Как умер Ленин, отравили ли его, заболел как-то? Как умер Сталин, есть тоже догадки. Как Хрущева выкинули. Потом Брежнева, Горбачева выкинули и так далее.

Ведь по Марксу, еще раз скажу, государство отомрет, чего думать о трансляции власти и трансляции собственности, они же отменили частную собственность. Большевики думали, что нету инстинкта частной собственности, а он есть. Человек, который всю жизнь работал на заводе директором завода, хотел бы передать свою собственность своему сыну. Вот они это и сделали в конце 80-х годов.

Что касается Конституции, Конституция не может ни спасти режим, ни разломать режим, Конституция – это правила движений. И чем больше Конституция подходит к правилам движения в этой местности, тем она лучше, тем она эффективнее. Причем, в рамках каждой Конституции есть разные модели управления. Например, в рамках одной и той же Конституции у нас существовал режим Ельцина, потом режим Владимира Владимировича Путина, а сейчас режим Медведева, например, они все разные, политически разные, но в рамках одной и той же Конституции.

В северных уездах России, особенно в первой половине шестнадцатого века, это перед Иваном Грозным, совершенно замечательное время экономического подъема и относительного, так сказать, спокойствия до зверств этого изувера, которые он начал с шестидесятых годов. Процветало, например, губное самоуправление. Губные старосты. Даже прообразы судов присяжных. Это народное самоуправление. Кстати говоря, то, что народ может, показывает и история оккупации. Вот, сорок второй год, сорок третий. Люди на партизанских территориях воссоздавали структуры власти. Это потом из центра прилетали партизаны-чекисты, эмиссары с директивами. Но сами люди восстанавливали самоуправление и не вымерли. И целые огромные районы, в том числе и в некоторых лесных областях России. Ну, прежде всего, в Белоруссии, на севере Украины и так далее. То есть, роль народа грандиозна. Девятнадцатого августа девяносто первого года десять тысяч человек, которые собрались около Белого дома и сказали: нет. И танки не пошли. И народ сверг эту власть. Это была тоже народная революция. То есть роль народа громадна, но мы должны знать, что в русской истории население, народ, то есть мы с вами, бесконечно подавлялись. Как, может быть, нигде среди христианских стран.

Три измерения властной русской системы.

Принято считать, что есть три основные эпохи русской истории: московская, XVI – XVII век, петербургская, XVIII – XIX – начало XX, и советская, с 1917 по 1991-й год. То, что идет сегодня, мы не знаем, это какая-то постсоветская часть, посмотрим, это уже следующие поколения дадут ей названия, мы не будем пока это анализировать.

А до московской было много русских историй. И только лишь в середине XV – XVI века они все слились в такую единую, которая олицетворяет уже история Москвы, потом Петербурга и СССР. Вот три эпохи русской истории. И что им соответствует? Им удивительным образом, причем, хронологически совпадая, соответствуют три способа организации или самоорганизации властвующего класса. Властвующий класс. В политологии это называется «элиты». Современная политическая наука утверждает, что политика – это поле деятельности элит. Вот мы с вами, мы с вами не политики и не относимся к элите. Мы с вами, по циничным словам крупнейшего американского политолога Роберта Даля, «аполитичная глина, из которой политики что-то лепят». И поэтому в политической науке, а вслед за ней и в исторической, и в других науках особое внимание в исследованиях теперь уделяется элитам.

Так вот, посмотрим через призму элит на русскую историю.
Итак, Московское царство, XVI – XVIII столетие. Элиты самоорганизуются и называется этот самоорганизующийся порядок «местничество». Когда выстраивается иерархия боярских родов по признаку знатности, близости к трону. В исторической литературе разное к этому отношение. Ключевский считал, что это азиатский элемент русской истории, от него надо освобождаться, он не дает развиваться, потому что талантливому полководцу невозможно занять там первенствующее положение, если он в табеле о рангах не высок. Причем сами цари понимают это. Грозный, как мы знаем, на время там Ливонской войны отменяет местничество. Но, в общем, это правило действует, и на лучшие должности отбирают не по принципу эффективности, а по принципу нахождения твоего рода и тебя лично на ступеньках этой иерархической лестницы.

Но в этом ведь есть и большое положительное начало, скажем мы сегодня, поскольку это придавало некоторую автономию русской элите: царь не может с тобой сделать все то, что он хочет, потому что он не может переместить низшего на высшую должность, ему этот порядок мешает. То есть, с моей точки зрения, местнический порядок являлся и положительным, и отрицательным, но самое важное – это был способ самоорганизации элиты. Как мы держимся на нашем скелете, так Московское царство держалось на этом скелете местничества. И так же, как мы хорошо знаем, в самом начале 80-х годов Федор Алексеевич, старший брат царя Петра и старший сын Алексея Михайловича, отменяет местнический порядок. Отменяет, поскольку он мешал развитию России. Что происходит? Происходит мгновенная гибель Московского царства, мгновенная. А почему? А все очень просто. Потому что для элит открылась возможность их по-другому формировать.

Птенцы гнезда Петрова, помните? Те, которые составят окружение Петра. Это же самозванцы, это выходцы из совершенно различных слоев населения, это авантюристы, это люди нередко без чести и совести. В какой-то художественной литературе принято представлять этих «птенцов гнезда Петрова» такими вот молодцами-красавцами, а противопоставлять им жирных и глупых бояр из местнической системы. Все наоборот! То была подлинная аристократия, утонченные люди, а на смену им пришли такие вот новые русские, да, в красных пиджаках, все эти Меньшиковы, Лефорты и прочие. Но зато открылась возможность формировать элиту по принципу – вот умеет, вот может. Вот вор был Меньшиков, но храбрец! Вот Лефорт, такой почти Д'Артаньян, малообразованный, но тоже , храбрец и европеец. Таких людей стало возможным выдвигать на первые роли.

Значит, гибнет один порядок самоорганизации элиты, тотчас же открывается возможность для рождения новой элиты. И вместе со старым порядком гибнет старый строй. И как только Петр окончательно создает свою властную систему, он вводит, как мы все знаем, Табель о рангах, это есть совершенно новая система организации. Все, кто служит, должны пройти по 14 ступеням, 14-я последняя, первая – высшая. И никакой карьеры, никакой возможности для того, чтобы человек делал какую-то социальную карьеру вне табели о рангах, это было невозможно, это придет в XIX веке, когда появятся Карамзины, Пушкины, которые позволят себе какое-то время не служить. Все же наши поэты, Тютчевы и прочие, они все служили. Это потом уже появятся Толстые во второй половине века… Табель о рангах – новый способ организации элит, который действует на протяжении XVIII – XIX столетия. Он, с одной стороны, все загонял в службу, помимо службы ничего невозможно. Но, с другой стороны, он давал возможность людям простого звания делать карьеру. Вот вам пример. Михаил Сперанский, крупнейший русский реформатор начала XIX столетия вышел из семьи беднейшего священника, у него даже фамилии не было. Только было родовое прозвище Сперанский – это от sperare, надеяться? Надеждин, то есть. Человек снизу, достигший высших должностей! Ну, и можем многих других людей назвать, которые снизу поднимались наверх. Канцлер Безбородко, к примеру.

Это была довольно гибкая система, как и система местничества, которая имела и свои плюсы, и свои минусы. Но вот к началу 20-го столетия она себя изживает. Нужна другая элита. И практически табели о рангах перестают действовать. Что происходит? Рушится петербургская империя, ее нет. Смотрите. Система местничества – Московское царство. Система Табели о рангах – Петербургская империя. Как только элита теряет правильную форму организации, когда общество перестает понимать, кто ее элита, кого надо слушаться, как она формируется, какие они полномочия имеют и какие внутри соподчинения и иерархии, внутри самой элиты, как только это разрушается, начинается рушиться порядок.

Возникает элита третьего периода – советская. Какая? В 1920-м году, тоже в начале становления Советской власти Иосиф Виссарионович Сталин, это была его линия, создает в ГУБкомах партии, в райкомах партии, в Центральных Комитетах партии так называемые учетно-распределительные отделы, Учраспреды, так любили тогда сокращать. Из них вырастет будущая номенклатура, правящее сословие, управляющее сословие Советского государства.

Смысл номенклатуры заключался в следующем. Только те люди, которые находились в списке райкома, обкома, горкома ЦК, только из этих людей можно было формировать властвующих людей в данном регионе, в данной республике, во всей стране. Если посол, то ты должен быть номенклатурой ЦК партии, Секретариата ЦК, если ты директор бани, то райкома партии, и так далее. Все зависит от того, на какую должность тебя могут выдвинуть. И вот эта номенклатура, то есть профессиональные управленцы – сегодня баней командовал, завтра тиром, потом поехал в посольство, сегодня оперой, а потом химическим заводом, неважно! Ты перемещаешься по номенклатурным кругам, ты должен уметь все. Ты профессиональный управленец.
Эта структура худо или бедно существовала 70 лет. Когда ее отменили? Ее отменили на последнем 28-м съезде КПСС летом 90-го года. Летом 1990 года Михаил Сергеевич Горбачев, последний генсек и первый и последний президент СССР, под влиянием своих либеральных советников, ну, и, наверное, сам желал этого, отменяет реакционное правило номенклатуры (кадровые назначения как главную функцию КПСС – ред.) , что только через номенклатуру можно стать начальником. Его отменяют, и 1991 году рухнул Советский Союз.

Какой мы вывод можем сделать, глядя вот на такие традиции, такие закономерности и последовательности? Что каждой исторической эпохе соответствует ее тип организации или самоорганизации элит. Как правило, у него бывают плюсы, у него бывают минусы, но поскольку какое-то время эти системы существуют, значит, видимо, в этих организациях и самоорганизациях элит было какое-то рациональное зерно, они подходили для эпохи.
Заметим, сегодня нет никакого способа организации элит. Могу предположить, нынешняя постсоветская система не стала на ноги, еще не вошла в зрелую фазу, хотя, может быть, опять же, это мое предположение, мы находимся в такой стадии развития, когда уже не понадобиться каким-то особым способом четким, правовым, организационным закреплять нашу элиту.

Еще один момент. Зависимость русских государственных институтов от всяких военных дел. Всем известно, и мы с вами об этом говорили, что огромная территория, не имеющая естественных, таких против врага укреплений типа какого-нибудь моря или гор больших, плохо проходимых, предполагает иметь большую армию. Иначе ничего не сделаешь и тратить большие деньги на это. Были опять три же эпохи: московская, петербургская и советская. Когда рождается московская система? Она рождается на рубеже 15 и 16-го столетий. Долгое время у русских не было постоянной армии. Были дружины князей, которые сидели по крепостям, иногда выходили в поле, чаще - не выходили, потому что один на один с монголом, как правило, проигрывали, они были более эффективны, поэтому, все-таки прятались, поэтому пушки появились. Иногда удавалось созвать большую армию, как Дмитрий Донской и нанести врагу поражение. Но в целом регулярной армии не было.

И вот Ивану Третьему, при нем Московское царство стало самым большим государством в Европе, потребовалась армия. Какая армия? Ну, разумеется, мобильная. А что тогда было мобильной армией? Конница. Так создается дворянская конница.

Как ее содержать? У государства денег не было. Начинается дворянство, да, условное владение. Дворяне – это из дворовых. Дворяне – это те, на кого крестьяне работали только то время, пока дворянин служил. Как он переставал служить, это было условное владение, двор не передавался по наследованию, это не вотчина как у боярина, наследная частная собственность. А это условное владение на то время, пока ты машешь мечом во имя царя-батюшки.

Дворянство сразу стало бороться за наследственную собственность и потом, в конечном счете, получила. Так рождаются два первых сословия будущей Российской империи – крепостные крестьяне и дворянство. То есть военная реформа, потребности военные нашего царства привели к структурированию социальной системы. Социальная структура русского общества строится в зависимости от военных потребностей – это поразительная закономерность русской истории, это поразительная черта русской истории. Не скажу, что только у нас так, например, у монголов так же и еще более круто, чем у нас, еще более доведено до предела. Например, в Европе уже не совсем так, там все сложнее, у нас это было именно так. И опять же, заметьте, кто у нас первыми крепостными стали именно дворяне. Первых закрепостили дворян. Как только мальчик вырастал, он должен был служить и ничего не мог больше делать, он был крепостной. Просто его крепостной труд был другой, военный. А отвечал он за это тоже своей головой. А чтобы дворяне существовали, чтобы им поставляли какое-то обмундирование, продукты и прочее, на них работали крепостные крестьяне. Так возникает второй крепостной слой. И заметьте, сначала закрепостили дворян, потом крестьян, и обратно процесс, сначала в XVIII веке освободили дворян, а в XIX крестьян, то есть такая последовательность. Кого первых закрепостили, потом первых раскрепостили.

В конце XVII столетия тоже стало совершено ясно, что России нужна новая армия, потому что мы так технологически отстали, а противник усилился. А противник потенциальный – шведы там, Польша, там где-то и Европа, там где-то еще есть крымские татары, в общем, все очень весьма опасно. И тут известные реформы военные Петра.

Армия рекрутская, да, рекрутирование, столько-то со стольких-то домов в мирное время, со стольких-то домов рекрутов в военное время, и создается новая рекрутская армия. Вообще, все свои реформы Петр, как мы знаем, замыслил во многом, чтобы иметь морской флот и армию. А потом ему понадобилось и образование, и культура, и просвещение, и инженерии, и прочее, прочее… Но его цель была: иметь современную армию, выйти к Балтийскому морю. Сначала, как мы знаем, он хотел к Черному, не получилось. И окончательно была взята линия на Балтийское море. Мы вышли, закрепились. Новая армия и рождается новое сословие… рождается новая система.

Какая система? Абсолютно самодержавно-крепостническая. Для того, чтобы бесконтрольно брать рекрутов, надо, чтобы вся масса населения была закрепощена. Для того, чтобы бесконтрольно брать офицеров, надо, чтобы все дворяне были закрепощены. Рождается еще более тяжелая, еще более страшная система крепостничества и угнетения, это при всем его ореоле европейца, у Петра рождается как следствие того, что нужна новая армия. Так создается петербургское общество через армию и флот.

Поразительным образом многое из того, что хотел Петр, не получилось. Тот флот, который он построил, через два года сгнил. А Милюков в своих работах, выдающийся наш историк и политик, доказал, что реформы Петра экономически гораздо более разорили Россию, чем двинули ее дальше.

Третья военная реформа - это результат поражения в Крымской войне. Когда русские в первой половине 19-го столетия чувствовали себя первыми людьми в Европе, доминирующей страной на континенте, горделивые слова канцлера Безбородко, что «без нас ни одна пушка выстрелить не могла в Европе», это еще екатерининский канцлер, «Россия – жандарм Европы». И вся Европа трясется от страха. И вдруг странное поражение в Крыму, помните, из-за этой технологической отсталости, поскольку у них уже пароходы, паровозы, и мы на телегах гоним хлеб из Москвы в Крым. А от Москвы до Крыма в несколько раз ближе, чем от Парижа до Крыма, но туда приходит в четыре раза быстрее. Мы проиграли полностью.

И началась новая военная реформа. Всеобщая воинская повинность. А она возможна только там, где все граждане свободны. Отсюда отмена крепостного права. И рождается новая реформенная Россия. И рождается Россия совершено иная. И люди идут в армию служить уже не на всю жизнь, а на несколько лет, их там обучают. И создаются военные округа, из которых берут, правильная организация. Это сохранилось до современности. Здесь несколько не совпадает вот с периодами петербургский и советский, но это как бы предшествует советскому. И до сегодняшнего дня сохранилась эта система, которая была создана военным министром Милютиным во времена царствования Александра Второго.

И сегодня в России постоянно говорят о военной реформе. Заметьте, если вы смотрите телевизор, читаете газеты, она пока не осуществилась. Значит, еще по-настоящему не началась новая система. Потому что всегда новая система, новый этап развития начинается с какой-то кардинальной реформы армии. Посмотрим, получится она или нет?

Организация власти.

Как власть организована непосредственно? Мы знаем, что с определенного периода во всем мире появляются конституции. Конституция – это некий документ, ну, что-то типа расписания поездов или движения самолетов. Чтобы система власти действовала правильно, чтобы не было пробок на дорогах, чтобы поезд не налетал на поезд, созданы вот такие расписания. Так создается Конституция, которая говорит, как должны действовать и в каком соответствии органы власти.

Первая Конституция была написана в Соединенных Штатах Америки. И постепенно русские пришли к выводу, что нужна новая Конституция. Зачем я это говорю, вы поймете через несколько минут. И вот наиболее таким важным проектов конституционным был проект в начале 19-го столетия и принадлежал он человеку, имя которого я уже упоминал, Михаил Сперанский, крупнейший реформатор. Сперанский в 1809-ом году, то есть, 200 лет назад, по инициативе Александра первого готовит проект Российской Конституции и представляет императору.

Император сначала соглашается, потом отвергает. Сперанского выкидывают в ссылку, проект не осуществляется. Но и не забыли о нем. Сперанский был теоретиком правового государства в России. Сперанский был теоретиком разделения властей, Сперанский был очень просвещенный европейский образованный ученый и одновременно государственный деятель. Он тончайшим образом чувствовал особенности русской власти, чувствовал их традиции, то есть, в нем счастливо сочетался и просвещенный европеец, и почвенный русский человек, чуть слышавший музыку русской истории, говоря словами Александра Блока.

Сперанский предложил систему разделения властей, ну, вы знаете, законодательная, исполнительная и судебная. Но ввел одну новацию, которой никогда не было и не будет ни в одной другой конституции, а у Сперанского она была.
В чем суть? Он поставил одну фигуру над системой разделения власти. Это была фигура императора. Сперанский был монархист при всех своих либерально-правовых воззрениях, а это может быть так, монархист и либерал, так вот, он поставил фигуру царя над разделением властей. Почему? Да просто потому, что история, культура русской власти не вписывались в разделение властей. То есть, он учитывал вот эту моносубъектность русской власти, он учитывал ее сверхвлиятельность, он учитывал именно то, о чем за десять лет до этой Конституции говорил Павел, помните, что только тот что-то значит в России, с кем я разговариваю, и только пока я разговариваю. Он понимал, что это нельзя вычеркнуть или стереть ластиком, это уже впечаталось в русскую психологию, в психологию людей, которые имеют отношение к власти и властвуют ими, подчиняются им.

Что происходит дальше? Дальше в течение 19-го столетия постепенно элементы плана Сперанского реализуются. 1906-ой год. За три дня до открытия Первой Государственной думы, Николай Второй, последний русский император октроирует, то есть, дарует народам Российской империи первую Конституцию. То есть, первая Конституция – это 21-е апреля, 104 года назад вышла в свет первая Русская Конституция. Это была реализация плана Сперанского.

Были некоторые новые элементы, но в принципе то была модель по Сперанскому. Хотя за 97 лет, конечно, нечто изменялось. 11 лет Российская империя существовала по этой Конституции. Потом крах самодержавия, Февральская революция. Лето 17-го года. Юристы Временного правительства, кадеты и эсеры, среди них отец будущего русского литературного гения юрист Набоков, пишут новую Конституцию Российской республики. Элементы этого плана сохранились, и, когда сейчас читаешь, видишь, что они восстанавливают структуру Сперанского, только лишь вместо наследственной императорской власти они ставят фигуру президента, выборного президента. Понятно? А так все то же… он снова над системой разделения властей.

Во всех других конституциях, американской, французской, там немецкой, итальянской, в Британии нет конституции, как мы знаем, там совокупность конституционных актов, везде фигура первого лица, президента или премьера, вписана в структуру разделения властей. У нас она над системой, над разделением властей, никто ничем ее не может ограничить. Ну, как мы знаем, Учредительное собрание разогнано, Советская власть все это выбрасывает за борт, и 70 лет – совершено другая игра, совершенно другие мотивы.

Но, в 93-ем году осенью в Москве 3 и 4 октября, люди постарше помнят, маленькая гражданская война, которая кончается тем, что танки стреляют по Белому дому, где сидит Верховный Совет Российской Федерации, и покончено с Советами. До этого было покончено с КПСС, а сейчас уже с системой Советской власти. И в газетах опубликован проект новой Конституции, которая будет принята на всенародном голосовании 12-го декабря 93-его года, это нынешняя Конституция, вот ваши отцы и матери, наверное, ходили голосовать в этот день «за» или «против» этой Конституции 12-го декабря 93-его года. Она по сей день действует.

И когда читаешь этот проект, видишь – это Конституция Сперанского. Только с поправкой Временного правительства, на то, что там не наследственный император, а президент. Но он также стоит над системой разделения властей, чего нету ни в одной стране мира, нигде! И, когда говорят, что мы списали эту Конституцию с французской или с американской, это полная глупость и не знание, ну, просто юридической материи. И это поразительно.

Когда спрашиваешь людей, которые писали Конституцию, а вы что, специально списывали у Сперанского? – Да, нет, вот так само получилось. Понимаете? Это русские государственные институты и их традиции. Вот традиции русской государственности. А, как говорил поэт Борис Пастернак, «Здесь кончается искусство, и дышит почва и судьба…» Здесь действительно дышат почва и судьба, когда 200 лет наша с вами страна живет, собственно говоря, в рамках одного конституционного проекта за небольшим исключением, сначала его делали сто лет, потом его отменили на 70 лет, а потом его снова восстановили. И поразительным образом никто даже и не обращает внимания на какого-то Сперанского! А почему именно эта линия прижилась? Да, именно потому, я еще раз говорю, потому, что она учитывает особенности и специфику русской власти.

Еще один пример такого, на мой взгляд, мощного действия русских политических традиций начала 20-го столетия. Революция, Первая русская революция. И царь Николай раздумывает, военная диктатура или реформы? Все-таки он останавливается на реформах, как мы знаем, и предполагается создание Государственной думы. Сначала законосовещательной, а потом уже Государственной думы в общем законодательной, хотя и ограниченно законодательной.

И вот в сентябре 1905-го года один из близких ему людей, генерал Трепов пишет письмо о том, что ( это письмо лет 15 назад было обнаружено в архивах) необходимо создать какую-то партию в будущей Государственной думе, партию, куда подтянуть, говоря сегодняшним языком, наиболее влиятельных людей, наиболее влиятельных парламентариев, наиболее влиятельных представителей средств массовой информации, наиболее влиятельных людей из бизнеса, из бюрократии и так далее. То есть, создать такую партию власти, чтобы она контролировала ситуацию, чтобы она не отдала страну каким-то случайным, неконтролируемым людям. То есть, власть хотела через парламент, через создания партия власти осуществлять по-новому и в новых условиях свое господство, свое правление.

Ну, мы знаем, что это не было реализовано, тогда не удалось этого сделать. Хотя идея создания партии власти витала в воздухе, и перед революцией ряд людей консервативно настроенных предлагал царю создать подобное, и в эмиграции многие политические мыслители правого консервативного направления предлагали тоже, чтобы Россия вышла из кризиса, нужно будет в будущем в демократической России создать партию власти, которая бы контролировала парламент и не превратила бы его в место неконтролируемых действий каких-то непонятных людей.

Но вот приходят 90-е годы. И, как только начинается новая политическая история, тотчас же власть пытается создать партию власти. Сначала через Гайдара, потом через Черномырдина, и вот, как мы с вами знаем, в конце 90-х годов политтехнологам удается создать партию власти, которая вполне эффективно сейчас контролирует ситуацию. Почему я это рассказываю? А потому что те люди, которые делали это в 90-е годы, они и слыхом не слыхивали о том, что и при царизме возникала такая идея – создать партию власти. Это поразительное дело, когда через сто лет в новой политической ситуации, в экономической, социальной, технологической, информационной ситуации возникают те же самые идеи, возникают те же самые предложения. Они могут реализовываться, могут нет. Вот тут в случае со «Сперанской конституцией» и Треповским проектом все реализуется!

Притом, что мы ведь понимаем, что это какие-то не те партии, что это не похоже не партию, слишком много у нее власти, и она одна. И тут сразу приходят в голову слова Ключевского Василия Осиповича, сказанные в начале прошлого столетия, но совершенно адекватные и сегодня: «Россия не знает борьбы партий, а знает борьбу учреждений». Смотрите, как интересно? Ключевский еще в начале 20-го века предрек, что у нас не будет борьбы партий, не будет развитой партийной системы, а будет борьба учреждений. Почему? Он видел, как основная политическая борьба в его время шла, например, между прогрессивным Министерством финансов и консервативным Министерством внутренних дел. И видел, что никаких партий и оснований для них для возникновения нет. Почему? Слабое гражданское общество!

Вот мы говорим, власть, власть, а где же народ, а где же общество? Оно слабое, это гражданское общество в силу целого ряда причин, обстоятельств, следствий, оно и количественно слабое, оно и качественно еще не выросшее, чтобы из себя порождать партии.

А когда партию власти породили? Владимир Ильич Ленин, эта фигура более известна, чем Трепов, который в 1903-ем году, за два года до Трепова, тоже предложил своей проект власти, который, кстати говоря, удался. Он назвал его «Партия нового типа». Это КПСС. Вообще, партия – это от парс, латинского – часть. То есть, партия – это часть чего-то и она выражает какие-то частичные интересы, и претендует на частичную власть. На какую? На политическую, только на политическую. При смене власти не меняются хозяева заводов, пароходов, газет и так далее, меняются только политики.

Так вот, Ленин предлагает создать такую партию власти, которая будет претендовать на всю власть, на Власть с большой буквы. На власть политическую, хозяйственную, на власть идеологическую, на власть культурную, власть над умами людей. Полностью, тотальная власть. И это он осуществляет. Партия, созданная им, Партия большевиков, когда она приходит к власти, захватывает всю власть. Мы прекрасно знаем по истории Советского Союза, что Коммунистическая партия, вот эта вот партия нового типа, имела абсолютно доминирующие позиции, абсолютно во всех сферах жизнедеятельности нашего общества.

Сработала русская традиция. Что еще очень важно для понимания традиций нашей государственности, нашей политической системы, политической культуры, это то, что я называю передельный характер российского общества. От слова «передел». Что это такое?

В 18-19-ом веках и даже начале 20-го столетия существовала передельная община. Были народники, потом эсеры, которые говорили, что общину надо сохранить, что это будущее для России, что она спасет Россию от каких-то гражданских войн, и что социализм будет на основании русской общины. Власти нужен был контроль за крепостными, нужно было собирать с них налоги, и поэтому нужны были какие-то инструменты. Но самое главное не в этом, а в том, что Пугачевское восстание показало, что в недрах крестьянского мира, а это была основная масса населения, зреют такие мощные стихии, такие опасные, взрывоопасные ситуации, такие страшные энергии разрушения, которые все могут снести. Ведь пугачевцы уничтожали все, тотально все уничтожали. Недаром так Пушкин испугался и побежал в архив, это уже в третьем поколении дворян, чтобы узнать, что же там было, и стал читать про пугачевский бунт. Действительно, это было страшное предупреждение царствующей России, правящей России.

Когда власть имущие посмотрели на Пугачевское восстание, они поняли, что во главе восстания стояли умные, образованные и культурные мужики, повидавшие мир. Ну, умные, культурные, образованные для того уровня для той эпохи. И тогда догадались, что лучшей формой предотвращения всяких крестьянских беспощадных бунтов будет создание такой организации, где все были бы равны. Принцип эгалитаризма - равенство. Чтобы не было зависти, ты, Вася, богаче меня, а я, Петя, богаче тебя.. и вот начинается такая вот зависть между ними и распря. Они решили создать равные условия для всех. Но так, чтобы эти равные условия как бы постоянно поддерживались.

Что это на практике получилось? Крестьянская община, земля, люди на ней живущие. И идет передел земли, чтобы все были равны, надо, чтобы по числу людей в семье было столько же единиц земли, грубо говоря. Пять человек – пять единиц, семь человек – семь единиц. Так людям раздавалось. А поскольку кто-то умирал, кто-то рождался, то нужно было менять наделы. И постоянно шел передел. Размежевание. Вчера в семье было 12 человек, у них было 12 единиц, сегодня 5 – 5 единиц. Шел постоянный передел. Замля никогда не принадлежала никому. Не было частной собственности, которую считали основой всякого неравенства, и не было того, чтобы одни были богаче других. Конечно, это идеальная модель. На практике так не было. Кто-то был богаче, кто-то беднее. Но идея была такая.

Община работала как двигатель внутреннего сгорания, там сгорала вся энергия людей. Она не во вне шла против бар, против, так сказать, эксплуатации, а она шла вовнутрь - вот этот постоянный передел земли. На эту тему написана бессмертная поэма Гоголя «Мертвые души», поскольку Чичиков действовал, когда еще крепостных проверяли, сколько умерло, сколько живет (ревизские души), Чичиков покупал «мертвые души», это те, которые умерли, но еще не попали в отчеты (ревизские сказки), ими можно торговать. Весь русский капитализм с этого начался, с торговли людьми.

Эта система оказалась хороша, не было никаких восстаний. И более-менее приспособились и мужики, и бабы, и дворяне к этому. И в общем все было вроде, ничего. Но во второй половине 19-го века, когда начался бурный процесс развития производительных сил по всему миру, оказалось, что это не лучший путь для производительности сельскохозяйственного труда. То есть, для сельскохозяйственной культуры было не очень выгодно, потому что крестьянин, его отношение к земле... То есть, было безлюбовное отношение к земле, не моя земля. Сегодня попользовался и отдам. Как потом скажет один русский философ, военно-пленная земля. То есть, относитесь как к военнопленному, кормили, но не особенно заботились.

И вот власть решила, что надо поставить переделу ограничители и делить землю, ну, раз в несколько лет, чтобы дать передохнуть, чтобы люди привыкли к земле, чтобы работали, чтобы хлеба было больше, и прочее.

И в 1893-ем году , это за год до смерти Александра Третьего, предпоследнего императора, был принят закон о 12-летнем периоде передела. А теперь прибавьте к 93-ему году 12 лет, какой год будет? 1905-й. К 1905-му еще 12 прибавьте. 1917:
А к 17-ому прибавьте еще 12? Коллективизация. Понятно? В 1916-м году война, около 9 миллионов мужиков сидят в окопах, а там скоро передел начнется. Давай, возвращаться. 1917 год - фронт рухнул! Началась революция.

1929-й год. Сталин начал … потому что начинается передел, можно богатый на бедных натравить. Но, если бы только это. Началась урбанизация, насильственно и ненасильственно люди из деревень в 30-е, 40-е, в 50-е годы пошли в города, и заселили города. Мы уже говорили о том, что Россия стала урбанистической из крестьянской. На в город пришли бывшие крестьяне. И они принесли ментальность крестьянина. Они принесли все эти навыки передельщины. Постоянно делить, делить, делить…

Петр Струве, крупнейший русский политический мыслитель начала 20-го столетия, человек очень известный и сильный, один из лидеров Партии кадетов, сказал в известном сборнике «Вехи», что для русского общества особенно характерна вот эта вот передельная энергия, а не творческая. Не создание нового, а передел того, что есть.

Причины российской коррупции коренятся во многом в русской передельной общине. Они могут спрятаться, как, например, традиция передельной общины может спрятаться в городе, и мы можем не узнать, откуда этот постоянный передел вот этой вот вещественной субстанции, постоянный передел денег, или как у нас говорят, попилить бюджет. Откуда эти инстинкты у русского человека?

Всякий ответственный современный российский человек, когда думает о будущем, когда пытается оценить настоящее, должен обязательно принимать во внимание эти реалии, которые не предопределяют нашу жизнь, но во многом ее определяют, во многом ее формируют, во многом ставят некий коридор возможности. И мы должны точно знать, что мы никогда не превратимся в Швейцарию, но и не станем Китаем.

Когда нам говорят, что надо было брать пример не с Америки, а с Китая, там удачно он развивается. Это все ерунда. Это совершено другая страна, другая культура, другие институты, другие традиции действуют. И я думаю, что у России есть большие шансы для движения вперед при условии, если русские умные, образованные и культурные люди будут не только хорошо знать реалии современного мира и потребности сиюминутного сегодняшнего, но они будут знать собственную историю. И они будут понимать, что можно сделать, а что сделать нельзя.

По стенограмме лекции Юрия Сергеевича Пивоварова, вышедшей в эфир на телеканале «Культура» в рамках проекта "ACADEMIA"

Комментарии

Добавить изображение