КАК МЫ ВСТРЕЧАЛИ НОВЫЙ 2011 ГОД

07-02-2011

Празднование этого Нового Года, пожалуй, запомнится навсегда. Прилетели мы в Москву 24 декабря. Холод, ветер пронизывающий. Муж приехал встречать нас в Шереметьево на электричке. Сказал, что в пробках на Ленинградском шоссе можно застрять часов на пять, как это случилось на днях с его знакомым, который, выехав за четыре часа до отлета, все-таки опоздал на самолет. Мы с дочерью, ехать на поезде с нашими тяжеленными чемоданами отказались. Взяли такси. Таксист попался опытный и довез нас до дома на Дорогомиловке какими-то окольными путями всего за два часа. По московским меркам это просто рекордный срок. Все начиналось не так уж плохо. Но в эту ночь московская погода преподнесла всем жителям города новогодний сюрприз: уникальный ледяной дождь. Возможно, такое уже случалось в Москве, но из ныне живущих в столице, подобного никто не упомнит. Такой дождь случается, когда в верхних слоях атмосферы температура выше, чем в нижних. Достигая земли, вода превращается в лед.

Рано утром я проснулась от необычной тишины. "Странно, - подумала я, - обычно в это время уже вовсю шумят, гудят, визжат колесами машины. А тут так тихо. Может я со сна что-то перепутала, и мы уже на даче?" Я встала и выглянула в окно. Нет, мы в Москве. Внизу знакомый Можайский вал, но на удивление пустынный. Машин почти не было. А те, что появлялись на улице, ехали очень медленно, выделывая непонятные зигзаги. Редкие прохожие двигались не менее странно. Они не отрывали ног от тротуара, а широко расставив ноги и размахивая руками, проделывали пируэты, похожие на те, что совершают люди, впервые ставшие на коньки.

Я оделась и вышла на улицу. Вышла - не совсем правильное слово. Скорее выползла. Едва открыв дверь подъезда, я поняла, в чем дело - вокруг был сплошной лед. Не кое-где, не лед под снегом, не ледяные кочки - а сплошная ровная ледяная поверхность. Под лучами восходящего солнца Кутузовский проспект сверкал ледяным покрывалом. Зрелище было впечатляющим. Такого я еще никогда не видела. Разве что в дни моей юности в парке культуры и отдыха имени Горького, когда нам на радость там заливали водой все аллеи и парк превращался в гигантский каток. Но одно дело кататься по таким аллеям на коньках, а другое - передвигаться по нему пешком и на машинах.

Проезжую часть Кутузовки быстренько полили какой-то гадостью и вскоре на проспекте опять появились машины. Благодаря нашим отважным и бесшабашным автолюбителям мы в этот день опять оказались впереди планеты всей - на сей раз по количеству машин, разбитых за день. Но я так полагаю, что средствам массовой информации скромность помешала написать еще об одном рекорде, поставленном, на сей раз, московскими пешеходами. Я думаю, подобного количества переломанных рук, ног, бедер, ступней, голеней, разбитых голов и прочих частей тела не было зафиксировано за одни сутки ни в одном городе мира. Во всяком случае, несколько появившихся в печати репортажей из московских больниц свидетельствуют о том, что люди с переломами стекались, свозились, сползались в службы неотложной помощи в количествах превосходивших все доселе виденное. А наши больницы повидали немало.

Мы с дочерью решили, что, приехав в кои-то веки в Москву, не хотим провести оставшийся срок, одетыми в броню гипса. Поэтому весь день отсиживались дома. Но вечером предстоял выход в театр. Этого события мы пропустить не могли. Говорят, что в Швейцарии есть все. Не скажу за всю Швейцарию. Но в отношении Женевы - берусь оспорить это утверждение. В Женеве отсутствует не только хороший, но даже относительно приличный драматический театр. Поэтому приехав в Москву, я первым делом бегу в театр. На сей раз мы приготовились туда скользить. Моя дочь даже высказала предложение достать коньки и отправиться в театр на коньках. Благо театр Фоменко, куда мы собирались, был не так далеко - на другом конце Кутузовского проспекта. Но поскольку на коньки я не вставала уже более тридцати лет, то отвергла ее предложение, как неуместное. Правда потом об этом пожалела. Передвигаться по улице все равно пришлось, прибегая к конькобежной технике. Одна моя приятельница позднее сказала: "Я своей маме посоветовала надеть махровые носки на сапоги. Так она смогла хотя бы до булочной добрести". Мне столь оригинальный способ сделать передвижение более безопасным, к сожалению, в голову не пришел. Но спешу им поделиться - кто знает, может он еще всем нам пригодится.

До театра мы кое-как добрались. Обычно забитый до предела, зал зиял пустыми местами. Особенно в партере. Подозреваю, что это не добрались те, кто осмелился отправиться на спектакль в обуви на каблуках. В эти дни московские девушки еще раз подтвердили свою репутацию самых заядлых модниц - наиболее отчаянные из них продолжали передвигаться по улицам на шпильках. Правда, это до удивления напоминало эквилибристику на канате. Те, из них, кто не имел кавалера, за которого можно было покрепче ухватиться, совершая свой цирковой номер, несли в каждой руке по сумочке - так было легче, расставив их, балансировать на льду.

Цирк на улице плавно перешел в представление, также отдававшее цирковыми номерами. Мы смотрели "Семейное счастье" по Толстому. Все, что я видела до этого у Фоменко, отличалось оригинальной постановкой, но в ней не было места трюкачеству. В этом спектакле мне было жалко очень талантливую актрису - Ксению Кутепову, которой приходилось то и дело перепрыгивать через чемодан, поставленный посреди сцены, перелезать через диван, раздеваться, скакать галопом, вертеться, как юла, влезать и вылезать из окон, подвязываться вместо салфетки скатертью и прочее в таком же духе. Я понимаю, произведение камерное, его трудно поставить. Но раньше Фоменко удавалось с помощью минимальных сценических средств держать зрителя в напряжении, ставя даже самые, казалось бы, не остросюжетные вещи. Я вспоминаю такие его замечательные спектакли, как "Одна абсолютно счастливая деревня" или "Самое важное". Наверное, дело не в том, что он стал менее талантливым, а в зрителях. Билеты в театр - дорогие, ходить туда стала публика из "новый русских". А их надо развлекать, в этом я убедилась, побывав на спектаклях, пользующихся успехом, в самых разных театрах. Везде одно и то же: достойная игра и постановка перемежаются с кривлянием и паясничанием, рассчитанными на самый примитивный вкус. Увы, и Фоменко не избежал сей участи.

На следующий день, двадцать шестого декабря отправились на дачу, где и собирались остаться до Нового года. Ехали долго и сложно. Дороги в Подмосковье лишь немного присыпали песком, а когда свернули к Красной Пахре, где находится дача родителей, дорога вновь приобрела характеристики, ставшие уже такими знакомыми. Асфальтовое шоссе превратилось в ледяное. Но и на сей раз таксист оказался человеком опытным и смог форсировать даже ледяную горку, ведущую к дачному поселку. Через несколько дней мужу, вновь привезшему нас на дачу, удалось заехать не нее лишь с четвертого захода.

Приехав, мы тут же, схватили фотоаппарат и отправились фотографировать сказочно красивую природу. Деревья, кусты - все вокруг было немыслимо красивым: каждая веточка, иголочка, ягода, засохший листик - оказались заключены в стеклянный сосуд, точно повторявший их форму. Некоторые ели были целиком покрыты стеклянными колпаками. Нам казалось, что мы вдруг оказались в доселе невиданном хрустальном царстве. К тому же не в безмолвном, а наполненном музыкой - постукиванием стеклянных веточек друг о друга, покряхтыванием деревьев под тяжестью ледяного покрова, позваниваем хрустальных гроздей замерзшей рябины. Подобную музыку я слышала однажды на необычном концерте - исполнитель "играл", постукивая маленькими молоточками по многочисленным стеклянным сосудам разного размера, наполненным водой.

Идиллию нарушало лишь обилие валявшихся веток, сломавшихся под тяжестью своего сказочного наряда. Они были повсюду - в саду, по обочинам дорог и в лесу, куда мы зашли в поисках все более и более красивых пейзажей. Я решила помочь брату расчистить сад. Ухватила одну лежавшую на земле еловую лапу… и отпустила. Она весила раз в десять тяжелее, чем обычно. Пришлось мне ухватиться за нее обеими руками - с трудом, но я все же оторвала ее от земли.

Вечером я решила, наконец, посмотреть по телевизору какой-нибудь хороший фильм. В Женеве у меня нет русских программ, и я с нетерпением ждала возможности насладиться нашими передачами в Москве. Но какую бы программу ни включала, натыкалась или на новости, или на какие-то маловразумительные эстрадные шоу. Выбрала из двух зол меньшее и стала слушать новости. Шли репортажи из Домодедова. Ситуация в аэропортах с каждым часом становилась все драматичнее. Рейсы отменяли один за другим. Дочь начала нервничать - улетим ли мы обратно. Я посмеивалась над ней - до нашего отлета оставалось больше недели. Естественно, все образуется. Но на следующее утро новости были еще более плачевными. Отменялись десятки рейсов. Выяснилось, что в Домодедово прекратилась подача электроэнергии, а у одного из крупнейших аэродромов страны не было собственного генератора. Самолеты не улетали и не приземлялись. Сотни людей, приехавших в аэропорт, не имели никакой информации, о том, что происходит, и когда они смогут улететь. Более того, тем, кто, собираясь туда, звонил в аэропорт, не сообщали, что рейсы отменены. Все новые и новые туристы заполняли залы ожидания.

Однако вскоре нам стало уже не до чужих проблем, начались проблемы собственные. Сначала отключили электричество. Мы восприняли это факт без паники: мало ли было подобных перебоев с электричеством. Через полчаса включат. Свет не появился ни через час, ни через два. Телевизор, естественно, не работал. Все взялись за книги. Дом стал напоминать читальных зал сельской библиотеки. Но вскоре начало смеркаться, читать становилось все труднее. Поскольку света все не было, а свечи берегли на вечер, все отправились гулять. Видимо, не мы одни жили по такому расписанию, улица наполнилась народом. Деревья и кусты стояли по-прежнему обледенелыми. Все было как утром - красиво и необычно, но почему-то прежней радости не вызывало. К тому же солнце уже скрывалось за лесом, спускались сумерки, и все вокруг приобретало тревожную серовато-голубоватую окраску. Мы подошли к лесу:

- Мама, смотри, береза падает! - воскликнула дочь.

И тут же береза, стоявшая до этого согнувшись под непосильным ледяным покрывалом, накренилась еще сильнее, а потом с треском и звоном рухнула на землю.

- А вон еще деревья упали, - показывая на лес за полем, - закричала дочка.

Оглядевшись, мы увидели, что большинство берез стоят, сильно наклонившись вперед, будто пловцы, изготовившиеся к стартовому прыжку. Другие деревья, будто из солидарности, тоже сильно опустили свои ветви.

- Посмотрите, вон то дерево сейчас на линию электропередач упадет, - сказал мой муж. Теперь понятно, почему света нет. У нас же вдоль линий передач полно деревьев. Думаю, света мы не скоро дождемся.

Его опасения подтвердились. Соседи, недавно вернувшиеся из Москвы, сказали, что ситуация серьезная по всему Подмосковью. Во множестве поселков и городов нет электричества. Но вечером обещают дать.

Вечером света не дали. Хорошо, что в нашем доме была независимая система обогрева, работавшая на газе. Да и плита - газовая. Так что мы пока не унывали. Зажгли свечи и начали думать, как провести время. Вот когда мы пожалели о выброшенных в свое время домино, шашках, лото и прочих играх, за которыми коротали время в прежние дачные времена. В свое время мы засунули все эти игры на чердак. Но лезть сейчас туда по шаткой приставной лестнице в темноте энтузиастов не нашлось. Тут раздался радостный возглас брата: "Ура!" Он подошел к нам, с гордостью демонстрируя завалявшуюся где-то колоду карт.

Все сели играть в карты. Я гордо отказалась. Фи… До такого примитивного времяпрепровождения я еще не докатилась! Буду читать. Благо библиотеку папа на даче собрал большущую. Начала читать, бросая изредка презрительные взгляды на сородичей, засевших за "дурака". Но читать было сложно. Как это наши предки умудрялись набираться знаний? Попробуйте почитать даже при нескольких свечках, стоящих на столе. Во-первых, вы не можете вольготно откинуться в кресле, положить ногу на ногу и взять книгу в руки. Вы вынуждены сидеть очень прямо, как воспитанница института благородных девиц, лишь слегка наклонившись над книгой. Во-вторых, свет мерцает, колеблется, прыгает - а с ним и буквы на страницах. Вскоре, у меня началась резь в глазах и угрожающе заныл висок. Так, не хватало еще головной боли!

Тогда я решила позвонить знакомым - приехав в Москву, я не всех успела обзвонить. "Вот уж наговорюсь вволю", - подумала я, присаживаясь к телефону. Но не тут-то было. Радиотелефон не работал, а мобильный разрядился и зарядить его не представлялось никакой возможности. Ситуация еще не достигла того критического накала, чтобы сесть писать письмо ручкой и отправлять его подругам голубиной почтой, поэтому, смирив свою гордость, я присоединилась к родным, убивавшим время за столь презренным занятием как игра в карты

Когда игра в карты нам надоела, мы достали запылившиеся старые семейные альбомы и пересмотрели их от корки до корки, обсудили все насущные семейные проблемы и животрепещущие проблемы всего человечества. Часы - слава богу, хоть часы не зависят от электричества! - показывали начало девятого. Моя дочь, еще не так далеко ушедшая от детства, вспомнила, что в это время всегда звучат финальные аккорды песни, знаменующей окончание передачи "Спокойной ночи малыши! Она спела нам эту песенку и под аккомпанемент ее последних строф -

"Баю-бай, должны все люди ночью спать.
Баю-баю, завтра будет день опять.
За день мы устали очень,
Скажем всем: "Спокойной ночи!"
Глазки закрывай! Баю-бай!"

- Мы дружно побрела по своим спальням. Я думаю каждый проклинал в душе зависимость современного человека от бытовых приборов, технических средств связи и информации и вообще от всего того, что делает его жизнь такой комфортной, но и такой уязвимой.

На следующее утро света по-прежнему не было. Из угрожающе потеплевшего холодильника срочно пришлось вытаскивать и выносить на улицу многочисленные запасы продуктов, завезенных на дачу в преддверии новогодних празднований. Слава богу, мы не в Африке и даже не хорошо знакомой мне Азии. На улице мороз. Так что проблем нет. Как выяснилось, они были. Первые припасы, просто положенные на снег, оказались очень быстро съеденными набежавшими откуда-то кошками. Стали думать, как быть. И придумали. Вскоре все деревья на участке были наряжены весьма своеобразными украшениями: на яблонях и елках висели свертки и пакеты с сырами, колбасами и прочими деликатесами. Наша главная елка, стоящая у входа в дом, на которой еще утром по традиции красовались золотые и серебряные шары и бусы тоже преобразилась. В центре, на ее развесистых лапах гордо красовалась огромная индейка, а по бокам этот гастрономический убор дополняли здоровенный гусь и утка, чуть меньшего размера.

Правда, на этом наши проблемы с продуктам не кончились. Как оказалось, птицы, изголодавшиеся за эти дни из-за невозможности пробиться к своей обычной еде сквозь ледяной панцирь, покрывший деревья и кусты, попробовали сыр, потом колбасу и, видимо, придя к выводу, что мы специально устроили для них новогоднее пиршество, с радостными воплями налетели на наши съестные запасы. Пришлось нам по очереди брать метлу в руки и выступать в качестве огородного пугала. Долго мы, конечно, подобным образом оборону не продержали бы. Вспомнив как отпугивают птиц на некоторых виноградниках Швейцарии, я нашла фольгу и, наделав из нее длинные полосы, развесила их по деревьям. Это дало нам некоторую передышку и мы отправились на улицу узнать, что происходит в мире.

А в мире, вернее в нашей столице и ее окрестностях, происходили вещи драматические. От соседей, к которым приехали друзья из соседнего Подольска, узнали, что множество поселков и городов Подмосковья по-прежнему без электричества. Мы еще не в самом тяжелом положении: у нас у всех в домах тепло и у большинства газовые плиты. А вот в большинстве многоэтажных домов Подольска уже второй день нет не было не только воды, но и отопления - не работали насосы, подающие воду в трубы. К тому же многие - у кого были электрические плиты - не имели возможности и готовить.

Вернувшись домой, мы к своему ужасу выяснили, что у нас вода тоже больше не течет. Мама успела набрать ее в ванну - так что в этот вечер проблем с умыванием, готовкой и мытьем посуды мы не имели. Смогли все помыться и даже воспользоваться туалетом. Но вот на другое утро - третье утро нашего сиденья без света, - все, призадумавшись, отправились в ванную. Воды оставалось немного, на самом дне. Как ни прискорбно это признать, но погнал нас с дачи не холод, не голод и даже не отсутствие возможности помыться, а, как вы, наверное, уже догадались, невозможность осуществлять процесс, для которого в течение тысячелетий люди не нуждались ни в каких специальных приспособлениях. Казалось бы - вот он - лес рядом! Чего еще нужно? Но, посовещавшись, мы решили, что летом нам захочется пойти в этот лес погулять и мы не будем превращать его в то отвратительное заведение под открытым небом, в какое превратились многие наши леса вдоль автомобильных трасс. Помните, это неизбежное экскурсионное: "Девушки - налево! Юноши - направо!".

Решили эвакуироваться. Но тут возникла еще одна загвоздка. Ворота не открывались. Они тоже электрические. Несмотря не всеобщее негодование брат наотрез отказался их ломать. Пришлось, воспользовавшись чужим телефоном, вызвать такси и ретироваться с поля боя, оставив птиц и кошек подъедать остатки съестных запасов, брошенных при вынужденном отступлении.

Москва была полна предпраздничной суетой, гвалтом, толпами народа и достигающими своего апогея автомобильными пробками. Застряв несколько раз на пару часов на Садовом кольце, мы отказались от любых передвижений по городу на машине и переключились на метро. Благодаря этому мудрому решению за несколько дней успели многое: повидать друзей, посетить великолепную выставку Левитана в зале не Крымском валу и даже сходить в Большой на традиционное предновогоднее представление "Щелкунчика". Правда, не в сам Большой, а в его филиал и не на вечернее представление, а не дневное. Цены на вечернее - были астрономическими. Самые дешевые билеты на галерке спекулянты около театра предлагали, начиная с трехсот долларов. А на вечернее представление тридцать первого числа с участием Николая Цискаридзе нам предложили билеты за тысячу долларов каждый! И при этом мне было сказано, что на раздумья у меня времени нет, так как завтра эти же билеты будут стоить еще дороже! Я поблагодарила и отказалась, добавив, что мне дешевле слетать в Нью-Йорк и пойти там в театр, например, в Метрополитен - оперу. В прошлом году мы первого января ходили туда на прекрасный спектакль с участием звезд, сидели в десятом ряду партера, заплатив при этом чуть больше ста долларов на человека. Ребята, продававшие билеты, стали убеждать меня, что это еще не так дорого. На иных звезд, редко бывающих в Москве, стоимость билетов может достигать десять тысяч долларов и больше! При этом прозвучало имя Нетребко. В ответ я рассказала им как летом того же года ездила в Баден-Баден на оперу "Иоланта" с участием Нетребко. И билеты тогда тоже стоили сто пятьдесят долларов! Вот вам и еще одно доказательство, что Москва - это город миллиардеров и миллионеров. А может просто сумасшедших. Иначе разве существовали бы подобные цены на билеты в театры! Правда потом я нашла более рациональное объяснение происходящему. Один мой знакомый всю жизнь обвинял меня в снобизме и ханжестве лишь на основании того, что я регулярно ходила слушать классическую музыку. Он не хотел верить тому, что мне этот процесс действительно доставляет удовольствие. И вдруг, не так давно, я узнаю, что он собирается на концерт симфонического оркестра, которым будет дирижировать Валерий Гергиев. Я была удивлена. Но когда я узнала сумму, которую он заплатил за билет, мое удивление переросло в потрясение.

- Надо же, я не знала, что ты, наконец, полюбил классическую музыку, -растрогано сказала я. - Поздравляю! Давно пора! Теперь ты понимаешь, что зря всю жизнь считал меня фальшивым человеком.

- Да причем здесь музыка! Там вся Москва будет! Надо засветиться - если меня там не будет, скажут, что обеднел, денег нет. Придется помучиться, ничего не поделаешь! Ну ничего, зато там можно будет нужных людей повидать, пообщаться кое с кем. А может и новые связи удастся завязать, в неформальной обстановке это всегда легче сделать, - последовал ответ, не оставивший в моей душе следов умиления.

Пока мы ходили по друзьям и по театрам в аэропортах Москвы развивались драматические события. В обесточенном Домодедово - холодном и темном - тысячи людей находились уже не первые сутки. За это время им не предложили ни воды, ни еды, не говоря уж о месте для ночлега. Кризис распространился и на аэропорт "Шереметьево" - там не оказалось достаточного количества антиобледенительного реагента. В результате множество рейсов было отменено, и люди провели несколько дней также лишенные элементарных удобств. В ответ на возмущения пассажиров, администрация аэропорта бодро валила вину на немецкую компанию, которая была не в состоянии обеспечить наш аэропорт данным продуктом.

Слушая эти новости, я задавала себе вопрос: "Как такое может быть в стране, где суровая зима и, наверное, не впервые возникла необходимость в использовании этого реагента? Почему мы его закупаем в Германии, а не производим сами?" Совершенно случайно, я получила ответ на свой вопрос. Во время интервью одного из руководителей аэропорта во Внуково, он объяснил, что раньше в Советском Союзе, а потом и в России был свой завод по производству антиобледенителя. Он обеспечивал им все аэродромы в нужном количестве - проблем не возникало. Потом кто-то решил, что выгоднее покупать реагент в Германии. Интересно - кому выгоднее? Стране или тому, кто так решил? Уверена, что не стране. Парадокс. Как только большая часть энергетической и транспортной инфраструктуры страны перешла в руки частных компаний возникли проблемы. Мы всегда винили во всем государство и считали, что как только делами займутся предприниматели, все будет идти как по маслу. Но при диком капитализме, царствующем в России все происходит с точностью до наоборот.

Мне казалось, что после того, что происходило в эти дне в Москве - а если называть вещи своими именами, то мы пережили серьезнейшие транспортный и энергетический кризисы - полетят головы. Ничего подобного. Да и протестов в Москве особых не было. Ни со стороны людей, столкнувшихся с безобразиями, творившимися в аэропортах столицы, ни тех десятков тысяч жителей Подмосковья, лишенных под Новый Год света, воды, а многие и тепла.

Массовые средства информации тоже особо не усердствовали с критикой. Так, довольно беззубые комментарии в ходе передач радио и телевидения, в которых слегка пожурили авиакомпании и сетевые компании, отвечающие за энергоснабжение.

Я вспомнила о демонстрациях, прошедших по всей Швейцарии, когда возникли планы прекращения выпуска одного из видов сыра "Вашрен Фрибуржуа". С сыром, производимым из непастеризованного молока, возникли проблемы - обнаружились какие-то бактерии, которых не должно быть - и санитарные власти предложили прекратить его выпуск. На защиту любимого сыра встала буквально вся страна. Притом, что в Швейцарии производятся десятки, если не сотни других, не менее замечательных сыров. В итоге проблему с бактериями решили, а тому, кто покушался на сыр, пришлось уйти в отставку.

Что же должно произойти в России, чтобы наконец-то прозвучало: "А подать сюда Тяпкина-Ляпкина!" Виновата, ошиблась: этот возглас звучал в эти дни по всем каналам телевидения и радио. В роли Тяпкина-Ляпкина выступал Ходорковский. Заканчивался трагикомический второй процесс по делу ЮКОСА. Когда я слушала статьи приговора, мне казалось, что читают выдержки из кодекса русского бизнесмена. Все то, что вменялось в вину Ходорковскому - норма ведения бизнеса в России. Но и в данном случае никаких особых протестов данный процесс в Москве не вызвал. Лишь несколько десятков человек устроили пикет в поддержку бизнесменов Михаила Ходорковского и Платона Лебедева возле здания Хамовнического суда. Вот и все. Если кто и протестовал против процесса, то это депутаты Европейского парламента. По их мнению, приговор по второму делу Ходорковского сопровождался "значительными нарушениями законодательства и прав человека". Да и то я узнала об этом, лишь вернувшись в Швейцарию.

Тридцать первого мы узнали, что на даче дали снег. Все быстренько собрались и вновь отправились за город. Все-таки встречать Новый Год намного приятнее в доме, да еще на природе, чем в маленькой квартире и к тому же в городе. Правда, на сей раз природа не так радовала глаз, как в наш первый приезд в Красную Пахру. Уже при езде по Калужскому шоссе поражало количество упавших деревьев и сломанных веток, валявшихся на земле. Эту картину дополняли деревья, специально спиленные для того, чтобы предотвратить очередной разрыв на линии электропередач. Когда приехали на дачу и я пошла погулять, картина была такой же грустной. К тому же солнца не было, день был серый, и все вокруг приобрело трагический оттенок. Казалось, что я иду по полю сражения. Только в битве участвовали не люди, а деревья и множество из них полегло на поле брани.

Я зашла в лес, но вскоре вновь вышла на опушку. Было так много берез, практически лежавших на земле, что идти по лесу было очень трудно. К тому же иногда раздавался треск очередной упавшей ветки или сломавшегося дерева. Так что лесная прогулка превращалось в занятие довольно опасное. Это, видимо, не смущало молодых людей, с хохотом и гиканьем пронесшихся мимо меня по просеке на снегоходах. "Так, новые русские и сюда добрались!" - с грустью констатировала я. Как будто для того, чтобы подтвердить мою догадку по тропинке вдоль леса мимо меня торжественно прошествовала всадница на чудном сером в яблоках коне. Окончательную ясность в ситуацию внесла следующая встреча. Впереди я увидела нескольких мужчин, производящих какие-то странные телодвижения в снегу. Я заколебалась: идти дальше? А вдруг это какие-то подвыпившие мужички? Что они могут делать, зарывшись в снегу? Но отступать было некуда - и справа, и слева дорогу преграждали упавшие деревья. Я пошла вперед.

Когда я подошла ближе, то поняла, что это совсем молодые ребята - небольшого росточка, худенькие, все с узкими раскосыми глазами. На вид им было лет шестнадцать - семнадцать. Они стояли по пояс в траншеях с лопатами и кольями и долбали мерзлую землю. Меня настолько поразило это занятие в такую холодину, да еще в самый канун Нового года, что я не удержалась и задала одному из них классических вопрос.

- А что это вы тут делаете?

- Вот копаем, - неохотно отозвался паренек.

- Я вижу, что копаете, но зачем?

- Траншея для кабеля, - отозвался другой паренек. Он, видимо устал и захотел передохнуть. Воткнув лопату в землю, он достал сигарету, закурил и посмотрел на меня, явно более расположенный вступить в разговор, чем его напарник. Я, естественно, этим воспользовалась.

- А кабель для чего? Это для нашего поселка, чтобы убрать провода в землю? Уже задав вопрос, я поняла, что говорю ерунду: не могли у нас так быстро прореагировать на возникшие проблемы с обрывом проводов.

- Да нет, это коммуникации к новому поселку, - ответил парень.

- Какому новому? - удивилась я. - Это что же, на этом поле тоже будут строить? И кто же?

- А черт его знает кто! - Нам сказали копать, мы копаем. А кто здесь будет строить - плевать! - на самом деле парень все это сформулировал гораздо грубее.

- А вы сами откуда? Разве вы не празднуете Новый год? Сегодня же праздник, - не унималась я.

- Да нам без разницы - праздник, непраздник. Главное, чтобы платили. А вообще-то мы из Узбекистана. Жрать захочешь и в праздник будешь вкалывать.

Мне стало неудобно за свое дурацкое любопытство. Понимающе покивав головой, я попрощалась, пожелав все-таки ребятам хорошего Нового года, и отправилась восвояси. И долго еще потом слышала глухие звуки ударов лопат о мерзлую землю.

Когда вернулась на дачу и рассказала маме о встрече, она не удивилась. От нее я узнала, что за последние годы все окрестные поля были распроданы и там построены или строятся дорогущие поселки. Один такой, принадлежащий работникам Газпрома, примостился на поле прямо напротив нашего дома. О его существовании в дни, когда не было электричества, напоминал ровный гул моторов - у газпромовцев в домах были электрогенераторы, чему все мы, конечно, завидовали. Другой поселок я увидела, когда гуляла. Как выяснилось, в ближайшее время наш журналистский кооператив лишится даже леса, так как и его тоже продали кому-то. Возможно, траншею рыли именно для того поселка, которым там и разместиться. За двадцать лет совхоз, которому принадлежали все земли в округе, распродал большую их часть. Ни для кого не было секретом, что обогатились при этом отнюдь не простые колхозники, а его председатель, чей огромный дом высился неподалеку от нашего поселка.

Но в тот день сосредотачиваться на проблемах не очень хотелось - приближалось новогоднее торжество, и надо было готовить стол, заворачивать подарки, словом, погрузиться в столь любимую с детства предпраздничную суету.

Мы хорошо проводили старый и встретили Новый год. Как всегда, среди близких и любящий друг друга людей было тепло и радостно. Загадывали желания, записывали их на бумажках, потом сжигали их и бросали в бокалы шампанского. И под бой кремлевских курантов пили эту странную смесь шампанского с пеплом и с привкусом бенгальских огней, брызги от которых попадали в бокалы. Устраивали фейерверк в саду и водили хоровод вокруг придворной елки, вновь обретшей свой традиционный убор из шаров и бус. Выбрав очередную жертву из членов семейства - наряжали Деда Мороза. Ему в помощь назначали снегурочку, а потом они - с веселыми комментариями и прибаутками - дарили нам подарки, доставая их из-под елки.

Праздник прошел замечательно. Единственное, что мне его несколько портило - это телевизор. А вернее бесконечные новогодние шоу, которые шли по всем программам. Я безуспешно пыталась найти хоть одно, которое было бы не столь безвкусным и вульгарным. Повсюду было одно и тоже - Басков, орущий какую-то очередную дурацкую песню. На одном из каналов он вдруг возник, одетый в нелепый, безвкусный, кричаще яркий костюм непонятно какой национальности, и начал голосить песню, которую, видимо, следовало воспринимать как народную. О каком народе шла речь я так и не поняла. Но только не о русском.

Время от времени я просто выключала телевизор. Но как только я выходила на минуту из комнаты, то вернувшись, опять видела неизбежного Баскова, которого, сменял не менее вездесущий Галкин в сопровождении уже не поющей, но гордо демонстрирующей себя и снисходительно взирающей на публику примадонны.

Наутро, проснувшись, мы узнали, что света опять нет. Не было его и вечером. Для тех, кого интересует последовательность развивавшихся далее событий, отсылаю к началу своего рассказа. Все происходило, как и в первый наш заезд на дачу. Было ощущение, что мы в который раз доказываем незыблемую истину гегелевского учения о диалектическом развитии истории. Все развивается, вновь повторяя на очередном витке события, происшедшие ранее. Даже выдержали мы, как и в первый раз, лишь два дня. И все по той же столь банальной причине. Разница по сравнению с предыдущим побегом с дачи заключалась лишь в том, что на сей раз пришлось сломать ворота. Не веря более заверениям властей о скором преодолении энергетического коллапса, решили эвакуироваться окончательно и бесповоротно, используя собственные транспортные средства. Не оставлять же в таком случае машины без присмотра на даче! Это вам не колбаса, которую не жалко отдать галкам на съедение. Налетят хищники покруче, и следа от наших лимузинов не останется.

Когда мы улетали из Шереметьево в начале января, основной поток отдыхающих уже схлынул, и в аэропорту царила тишина и порядок. Ничто уже не напоминало тот ужас, который творился здесь всего несколько дней назад.

Сели в самолет, я стала вспоминать пережитое за десять дней, проведенных в Москве. Хорошее преобладало: теплые встречи с друзьями и наши всегдашние беседы "за жизнь", задушевные посиделки с родными в долгие дачные вечера, прекрасные спектакли в Большом и Малом театре. Все то, чего мне так не хватает в моей жизни в Женеве!

Но когда, задремывая, я закрыла глаза, то передо мной замелькали иные кадры. Улицы, забитые машинами, толпы людей в метро, Кутузовский, превратившийся на несколько дней в каток, лицо Ходорковского, выслушивающего приговор, аэродромы, превратившиеся в гигантские ловушки, деревья, повисшие на проводах, разудалые молодцы, носившиеся на снегоходах мимо узбекских мальчишек, понуро долбивших замерзшую землю в нашем подмосковном лесу. И все это на фоне калейдоскопа из кадров, мелькавших все новогодние дни на телевидении: фантасмагория из множества поющий, кричащих, орущих, отплясывающих личностей. С удивительно самодовольными физиономиями.

В голове невольно всплыли строки гимна из пушкинского "Пира во время чумы".

"Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, -
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.
*
Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой….
Что делать нам? и чем помочь?
*
Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы."

Я уже закончила писать этот очерк, когда из Москвы пришло сообщение о взрыве в Домодедово. Десятки убитых, больше сотни раненных. Я перечитала строки гимна, особенно те, где говорится о грозной царице, идущей на нас и стучащей в окно могильной лопатой. Поразительно: как случилось, что я поместила в конец своего рассказа именно эти строки? Но главное, почему именно они пришли мне в голову? Мало кто поверит, что строки из этой песни не были навеяны терактом, а пришли мне в голову за несколько недель до него.

Комментарии

Добавить изображение