ЛЮБОВЬ ПРЕЗИДЕНТА

От автора: Родился в Ташкенте (в 1963 году). Живу в штате Нью-Йорк, работал в IBM Research и финансовых компаниях.. Это моя первая публикация, не считая участия в нескольких статьях на компьютерные темы и патентов.

Верный друзьям, суровый по отношению к политическим противникам и непримиримый к предателям, российский президент был деликатен в сердечных делах.
Узнав, что его любовь к Ольге Коняевой (он обычно называл ее не Ольга, а Оля) начинает угасать, он серьёзно задумался.

Преданный своей работе интеллектуал, он полностью отдавал себе отчёт, что не имеет права игнорировать движения своей души, ведь при его загруженности любой эмоциональный дисбаланс может привести к нежелательным политическим последствиям.
Ольга была похожа на весенний ветерок: женственная, нежная, пылкая, иногда робкая, а иногда бесшабашная, до головокружения красивая. Президент - мужественный, замкнутый, сосредоточенный стал любовью её жизни. До встречи с ней единственной страстью, которую он не считал слабостью и себе разрешал, было его стремление возродить и приумножить величие России.

Но когда в его сердце поселилась Ольга, он обнаружил в себе такие резервуары энергии и творчества, которыми никак нельзя было пренебрегать. Неожиданно для него самого (но не для опытных работников Института Эффективности Верховного Главнокомандующего) любовь президента стала подспорьем, помогающим крепнущему могуществу страны.

Ольга не могла, конечно, видеть во всей полноте размаха и многогранности его планов, частью которых она стала, но она всем сердцем чувствовала его героичность и целеустремлённость. Когда он приходил к ней после очередного изматывающего дня, его ждало такое нежное понимание, что усталость и раздражение уходили, и он вновь становился романтиком, идеалистом и рыцарем, каким он, в глубине души, всегда и был.

Отдавая себя служению Родине, президент получал от неё необходимые средства для обеспечения своей работоспособности. Институт Эффективности Верховного Главнокомандующего занимался его психологической поддержкой.
Вот уже два года Институт изучал его отношения с Ольгой, непрерывно анализируя любую релевантную информацию.
И теперь, получив доклад Института, он с растущим изумлением обнаружил, что его любовь к Ольге идёт на убыль. Он приказал немедленно доставить к себе начальника отдела института.

Это был лысеющий человек с изгрызенными ногтями, в мутных очках, рассеянный, вечно разглядывающий потолок даже перед тем как ответить на самый простой вопрос, трудный и раздражающий собеседник, но прекрасный психолог. Как ни странно, живые люди его не интересовали, и работал он только с данными наружного наблюдения и результатами измерений множества расставленных в нужных местах датчиков для определения температуры, тембра голоса, потовыделения и анализа мочи. В человеке он видел множество разрозненных фактов, которое необходимо было исследовать, чтобы распознать скрытые в нём закономерности.

- Приветствую вас, - начал президент, - Хотелось бы узнать…
- Нет ни малейших сомнений! - прервал его начальник отдела, улыбаясь.

Он был доволен как мальчишка оттого, что мог предугадать, какой вопрос ему будет задан.
- Почему вы так уверены?
- Мы это знаем совершенно точно, - сказал начальник отдела. - Как вам известно, мы измеряем ваши реакции на госпожу Коняеву: темп и наполненность пульса, учащение дыхания, ваше желание быть мужественным и остроумным при ней и тому подобное. В последние месяцы стандартные реакции постепенно уменьшались, а сейчас их почти нет. Могу показать графики.

- Почему же я чувствую, что её люблю?
- Потому, что вы привыкли так думать. Поверьте, это только вопрос времени, и привычка вскоре будет вытеснена объективным психофизиологическим фоном.

Сначала вы начнёте в её присутствии скучать, потом и раздражаться и так далее.

- Когда же, по-вашему, это случится? - мрачно спросил президент.

Начальник проигнорировал это "по-вашему" и принялся жевать губами.

- От трёх месяцев до шести, - сказал он. - Желаете узнать, кто будет вашей следующей любовью? - спросил он.

- Только если это не помешает работе, - сказал президент, с усилием подавляя в себе раздражение.
- Может помешать, - сказал начальник отдела с сожалением.

- Тогда не говорите, - сказал президент.

Казалось, продолжать беседу не имело смысла, но начальник отдела быстро добавил:
- Мы полагаем, что расставание с госпожой для вас Коняевой чревато стрессом, который в интересах государства необходимо избежать. Надо, чтобы любовь угасла в вас обоих одновременно. Разрешите пояснить.

Президент наклонил голову, показывая, что внимательно слушает. Говоря точнее, наклон головы вместе со строгим выражением лица показывали, что президент внимательно слушает, взвешивая слова собеседника, что он справедлив, но строг, и что в случае необходимости он может быть и суров.

- Трудность в том, что влюблённые соприкасаются таким глубокими слоями психики, что быть отвергнутым крайне болезненно для самолюбия.
- Вы так думаете? - спросил президент.

Но начальник отдела не почувствовал иронии.

- Видите ли, если она разлюбит вас первая - это будет ударом по вашему самолюбию и вызовет сильнейший стресс. Тогда, скорее всего, вы снова влюбитесь в неё с такой силой, что науке будет вам трудно помочь. Но если её разлюбите первым вы, то тогда будет страдать она, а с вашим повышенным чувством ответственности вы всё равно будете выведены из равновесия. Следовательно, нужно, чтобы любовь ушла у вас обоих одновременно.

- Как вы предлагаете этого добиться? - спросил президент.

- Мы работаем над планом действий, - сказал начальник отдела. - Разрешите мы кое-что перепроверим и немедленно сообщим результаты.

Похоже, начальник отдела был прав - президент действительно начал замечать, что он иногда скучает в присутствии Ольги и ждёт момента, когда можно будет вернуться к работе. Более того, понаблюдав за собой, он увидел и признаки раздражения. Как это ни обидно, похоже, учёные оказались правы.

В комнатах дома, который он когда-то купил для неё, их дома, теперь поселилась печаль. Президенту уже казалось, что он прощается здесь со всем - с садом, в котором как раз начали желтеть листья, со слугами, с картинами на стенах и с самой Ольгой.
Теперь везде он видел признаки разрушения и усталости - небольшая трещина на стене, скрипящая дверь, стареющие деревья в саду - всё, казалось, медленно погружалось в прошлое. Ольга, прекрасная королева этого замка, часто куталась в шаль и говорила, что зябнет. Сердце президента щемило от нежности. Как жаль, что эти учёные обезьяны из Института редко ошибаются.

"Мы приговорены, и я забуду, тебя, моя милая", - думал президент, в одиночестве бродя между деревьями, - "но я избавлю тебя от страданий".

На садовой скамейке прилёг и мирно уснул мажордом Андреев. Андреев был когда-то десантником в Афганистане и потерял там ногу. Искусственную ногу из титана сделали в качестве подарка ему, (а значит, и президенту) на одном военном заводе. Андреев мирно спал, прикрывшись газетой, и искусственная нога лежала поверх настоящей, тускло отражая солнце. На ноге тоненькой вязью виднелась дарственная надпись.
Президент, стараясь не будить Андреева, присел на скамейку.
Эта нога была практически вечной. Президент усмехнулся от мысли, что в этом мире всё бренно, и только нога Андреева почти неуничтожима. Разрушится дом, может быть, здесь построят новый, его президентство станет историей, а нога переживёт всё это и самого Андреева. Президент усмехнулся, представив себе, как когда при конце света, она в последний раз блеснёт в лучах гаснущего Солнца, и в последний раз будет видна дарственная надпись:
"Носить, не сносить! От работников п/я "Кольчужка-2".

Президент поморщился, одёрнув себя. Кажется, он становится циничным.

Андреев зашуршал газетными листами, пытаясь подняться.
- Извините, товарищ президент, - сказал он сонным голосом.

- Лежи, лежи, - поспешно сказал президент, удерживая его. - Извини, что разбудил. Что снилось?
Андреев потянулся и издал такой молодецкий зевок, что какая-то мелочь испуганно зашуршала в кустах.

- Хрень какая-то, - сказал он. - Подождите… Нет, не хрень, женщина снилась, товарищ президент.

Ольга была слишком чуткой, чтобы не заподозрить, что сердце президента, главная драгоценность её жизни, начинает уставать от неё и ищет свободы.

Она затосковала, то раздражаясь, то проверяя его чувства, жаловалась на нездоровье, требовала неожиданных жертв. По её настоянию президент отказался от визита во Францию, сделав это, несмотря на то, что там решалась судьба значительного военного контракта.
Он выдержал всё, но понимал, что это из-за него Ольга страдает и уже начал страдать сам. Он ведь всё ещё любил её, хотел её радовать и желал, чтобы она была рядом.
Потом Ольга постаралась взять себя в руки и начала притворяться жизнерадостной, однако прислуга сообщала, что она стала часто плакать, когда думала, что её никто не видит, и вновь принялась вести дневник.

В эти дни снова появился начальник отдела со своими результатами.

- План готов, - сказал он, самодовольно сияя.
Президент наклонил голову, показывая, что внимательно слушает, но начальник отдела впал в прострацию, углубившись в разглядывание потолка. Потолок был расписан в духе восемнадцатого века - в бирюзовой глубине летали пухлые крылатые младенцы - толи ангелы, толи амуры. Насмотревшись, начальник отдела сказал:
- Идея в том, чтобы госпожа Коняева начала уставать от вашей любви и пожелала от неё отдохнуть, вначале ненадолго, потом ещё, а в конце концов вдруг осознала, что без вас она чувствует себя лучше. Мы вам будем подсказывать, как этого добиться. Всё реализуемо, вам нужно будет только подыграть событиям.

Президент задумался.

- Не уверен, что смогу, - сказал он. - Я ведь всё ещё люблю её.

- Так вы это и будете делать ради неё, - сказал начальник отдела. - И всё предельно просто. Первый шаг - симулируйте ревность. Скажите ей, что её отношение к вам изменилось. Спросите, счастлива ли она, не мучают ли её воспоминания. Пусть она будет оскорблена вашим недоверием. Раздражайтесь на неё. Будьте назойливы. Постарайтесь быть нудным. Женщины терпеть не могут нудных мужчин.

Президент покосился на начальника отдела, но ничего не сказал.

Он решил ещё раз подумать об этом чуть позже, но сейчас ему предстояло принять иранского посла.
У посла были настолько честные глаза, что он обижался, когда ему не верили - ведь это оскорбляло уже не его лично, а его искусство. Посол домогался производства бесшовных труб, объясняя это потребностями нефтяной промышленности Ирана. На самом деле и ребёнку было понятно, что трубы были нужны для производства баллистических ракет.
"Сегодня я встречаюсь с Ольгой", - подумал президент, слушая посла, улыбаясь и задумчиво двигая бровями. - "Я устал. Я хочу е видеть".
Тут он вспомнил, что сегодня ему предстоит быть ревнивым и нахмурился.

- Иранский народ и его святейшество, - поспешно сказал посол, - полагаются на дружественное великодушие и любовь к справедливости, подкреплённые экономическим могуществом, силой инженерной мысли и прогресса России, соединившиеся для нас в вашем лице…

Солнце уже садилось, когда президент шёл к дому. Ольга увидела его издали, и побежала ему на встречу. Сквозь жёлтые листья деревьев была видна глубокая предзакатная синева, и навстречу ему бежала Ольга - прекрасная настолько, что президент с трудом удержался, чтобы тоже не помчаться к ней. Он вдруг представил, как в его лице к Ольге неслись бы экономическое могущество, дружественное великодушие вместе с силой инженерной мысли, и улыбнулся.

Увидев его улыбку, она радостно засмеялась, прыгнула на него и обхватила его руками. Он схватил её крепко-крепко и закружил вместе с садом и заходящим солнцем, думая, имеет ли он право показывать ей, что её любит, и не помешает ли это выполнению плана.
Но насколько он мог вспомнить, начальник отдела говорил ему только о ревности.

- Счастлива ли ты со мной? - спросил президент, когда они рука об руку поднимались на крыльцо. - Мне кажется, ты уже не любишь меня, так как раньше.
Он честно старался говорить с ней раздражённым голосом, но она только счастливо всхлипнула и положила ему на плечо прекрасную головку.

- Я все знаю, - настаивал он, ненавидя сам себя и не зная сам, что он имеет в виду, - Я требую, чтобы ты мне всё рассказала.

- Замолчи дурачок, - сказала она, приложив палец к его губам, и он покорился и замолчал.

"Я пытался", - подумал президент.- "Их план не работает.

Их следует поувольнять и начальника отдела в первую очередь".

Сводка агентурных донесений на представителей дипломатического корпуса была для президента отдыхом. Его уже не особенно увлекали компрометирующие материалы на своих, доставляемые ему чаще всего службой безопасности, а вот сообщения разведчиков из-за рубежа и всякая тайная информация о дипломатических подводных течениях по-настоящему его интересовали.
Внешняя политика была гигантской Игрой, в которой он чувствовал себя мастером.

За его плечами стояли великие тени: Пётр Первый, екатерининские вельможи, победоносные генералы и дипломаты Отечественных войн. Он защищал Россию.

Против него были иногда явные противники, а чаще всего скрытые: особенно коварные и хитрые, только притворяющиеся партнёрами и ожидающие удобного случая, чтобы унизить его страну.

Он учился этой игре год за годом. Когда было нужно, он мог казаться мягким, но на самом деле он всегда помнил, что ведёт борьбу и не должен быть слабым, часто повторяя слова Александра III , кстати сказать, Миротворца, "У России есть только два союзника - её армия и её флот". И её секретные службы, конечно. Имея таких союзников можно было вести большую игру.
На этот раз агентурные донесения были посвящены незначительным внешне деталям семейной жизни высших дипломатов. У американского посла, оказывается сложные отношения с женой, зато слишком хорошие со вторым секретарём посольства, доктором Фэнни Хирш. Президент посмотрел фотографию Хирш, пытаясь понять, что же посол в ней нашёл.

У иранского посла, оказывается, первая и третья жёны объединились в коалицию против второй, и посол послал в Иран телеграмму своему духовному руководителю, спрашивая, можно ли ему побить третью жену. Отчего же только третью? Президент полистал страницы. Понятно, первая - дочь какого-то аятоллы с невероятно мстительным характером, и посол его смертельно боится.

Следующее задание президента состояло в том, чтобы придраться к Ольге, утверждая, что в доме беспорядок. Начальник отдела сказал, что причина должна быть мелкой, а придирчивость - настойчивой и скучной.
- Ольга, - начал президент раздражённо, - нельзя ли сказать Андрееву, чтобы смазали, наконец, эту дверь.
Она посмотрела на него испуганно, и он почувствовал себя негодяем.

- Извини, я обязательно ему скажу.

- Ведь, я, кажется, не в первый раз об этом говорю, - сказал он, отлично зная, что говорит об этом в первый раз.

- Да, да, прости меня, пожалуйста, - сказала она. Плечи у неё поднялись, и ладони были напряжены.

- Кажется, я не прошу ни о чём особенном, - выдавил он из себя.

Глаза у неё расширились и заблестели. Она впервые смотрела на него со страхом.

В декабре начались демонстрации. Люди требовали демократии и его отставки.

Демонстранты были, в основном, добродушными, и только некоторые люди вели себя злобно и несли оскорбительные лозунги.

Президент долго изучал видеозапись, вглядываясь в лица людей. В основном молодёжь с открытыми, симпатичными лицами, но много людей его возраста и старше… Демократии и его отставки... Это при том, что никто из них не сомневается, что его избрали большинством голосов и что он является, или, по крайней мере, только что был самым популярным политиком в стране.

Среди демонстрантов было много богемы. Этим-то какое дело до демократии?

Им нужны драмы и они слетаются на эмоции толпы, как мухи на кровь.
За что они его оскорбляют, называют предводителем воров, и какой именно демократии они хотят?
В стране 80% населения еле читают, а в Думе большая часть депутатов полагают, что Гоголь и Гегель - близнецы. Большая часть интеллигенции проживает в Москве и Питере. Эти люди получают хорошую зарплату, а о том кто такой Гегель, они знали с двух лет, тогда же родители начали вбивать им в головы французский язык и сольфеджио.
Но ведь это два процента населения. У них есть всё и их жизнь, идеалы, образование - совсем не такие, как у молчаливого большинства, разбросанного по огромной стране. Зачем эти два процента называют своё претензии представлять всех остальных стремлением к демократии?

Ему тем временем нужно было заниматься текущими делами: проверять, подгонять, угрожать, приказывать.

Президент стоял на легко присыпанном снегом военном полигоне. Отрабатывалось взаимодействие десантников и наземных сил. Он был одет в новенькую военную форму, и на его шее болтался французский бинокль. Поодаль танки с рёвом неслись по подмёрзшей земле, оставляя на ней тёмные широкие полосы, небо было заполнено гулом самолётов, которые летели под роскошными низкими облаками.
За плечами у президента едва шевелилась свита: генералы с кирпичными лицами, охрана, секретарши. Военный корреспондент издалека снимал президента.

Скоро это видео покажут по телевизору, а фотографии напечатают в газетах.

Президент грозно нахмурился, глядя на часы, мужественно подвигал желваками и направил бинокль вверх. Точно в назначенное время к земле полетели парашюты.

Небо и множество белых лепестков парашютов - президент пожалел, что Ольга этого не видит… Начальник отдела настоял, что президент должен читать её дневники, и он прочитал: "не понимаю, чем я заслужила такое, я ведь любила его, как никого другого". Любила.

Парашюты начали опускаться. Десантники валились на землю, молодцевато вскакивали, на ходу отстёгивая стропы, и бежали в атаку, потрескивая холостыми очередями.

Его следующим заданием было накричать на неё, придравшись к тому, что она мало читает. Они ужинали вместе. Президент копил в себе раздражение, а она сидела притихшая и робкая, словно чувствуя, что надвигаются неприятности.

- Что ты сейчас читаешь? - спросил он.

- Сейчас ничего. Ничего, кроме интернета, - ответила она.

При напоминании об интернете, президент с облегчением почувствовал, что по-настоящему сердится на неё. Демонстрации последнего времени все организовывались с помощью Интернета, всех этих идиотских блогов, где множество безымянных людей с воспалёнными глазками читают комментарии друг друга.

Вот, плывёт корабль, - подумал президент, в котором десять миллионов пассажиров, - или даже двести миллионов. Потом какой-нибудь олух пишет в твиттере, что в левом борту течь. Тогда все побегут на правый борт, а результате корабль перевернётся и потонет.
- Почему бы тебе не почитать чего-нибудь? - сердито спросил он.

- Мне сейчас не хочется. Нет настроения, - ответила она.

- Так скоро ты не сможешь читать ничего, кроме этих блогов.

- Ты хочешь сказать, тогда я совсем поглупею? - спросила она с улыбкой.

Улыбка получилась грустной и президент вмиг себя возненавидел. Он неприятно задвигал челюстями.

- Я должен работать, - сердито сказал он и вышел из-за стола.

В воскресенье он посетил Озорьевский монастырь. За ним шла прежняя свита, но вместо генералов теперь было несколько священнослужителей. Президента приятно поразил настоятель - крепкий, молодой ещё мужик в котором не было ни капли подобострастия. Настоятель сказал, словно сомневаясь, стоит ли, что в монастыре подвизается некий известный старец.
- А поговорить с ним можно? - спросил президент и настоятель ответил, что узнает.

Когда президент вошёл в келью, и за ним затворилась дверь, за дверью осталась свита, охрана, президентские машины, вертолёты, яхты, доклады и доносы.

Только Ольга по-прежнему была с ним, но её присутствие стало спокойнее, прозрачнее и тише.

- О душе пришёл говорить, или политике? - спросил старец.

- О политике, - ответил президент.

- А мне больше нравиться о душе, - вздохнул старец.

- Что с Россией будет? - спросил президент.

- Знал бы, не сказал, - вздохнул старец.

- Почему? - спросил президент.
И не дожидаясь ответа, произнёс несколько разочарованно:
- Я пойду, пожалуй.

- Подожди, - сказал старец. - Бердяев писал, что человек религиозное животное - не может без веры.

- Бердяева я читал. Причём здесь политика?- спросил президент.

- При том, - сказал старец. - Какая у Америки вера?
- Демократия? Свободный рынок? - предположил президент.
- То-то и оно, - сказал старец. - А раньше они больше в Бога верили. Жаль мне эту Америку.

- Жаль?… - удивился президент. Америку он считал опасным противником, который прикидывается невинным, а сам жаждет заполучить контроль над российскими газом и нефтью. "У России есть три союзника - её армия, флот и секретные службы" - напомнил он себе. И ещё была Ольга.

- А у России какая вера? - спросил он.

- А у тебя какая? - ответил старец.

Может быть, это Ольга - его вера? Но ведь и она - не Бог.
- Тогда вам и меня жаль? - спросил он вслух.

- И тебя, и себя, и нас всех, - сказал старец.

Президент перелистывал сводку донесений. Волнения в Париже. Сирийцы просят ускорить поставки вооружений. Начальник генерального штаба зачем-то начал подмешивать в водку аспирин. Что за глупость? Это же народное средство от ушибов! У итальянского посла родился мальчик - ровно четыре килограмма.

А как там наша вторая секретарь американского посольства, доктор Фэнни Хирш? Но о ней ничего нового не было.

Потом ему принесли Ольгин дневник. Она написала "Так много держится на его плечах, но он не имеет права так со мной обращаться. Если ему не нужна моя любовь, я найду в себе силы освободиться…" Президент перестал читать. Освободиться. План работает.
Прелестно. Прекрасно. Тоска...

Прошли новые демонстрации - теперь уже все вместе - хипстеры с оленьими лицами, сердитые коммунисты, анархисты, националисты, какие-то либертарии, казаки, все хотят его отставки и все кричат, что народ устал.
Один, особенно злой, сыплет оскорблениями, говорит про себя, что он человек цивилизованный, но, если его требования не выполнят, "он с корнем оторвёт руки, которые грабят страну".
Интересный типчик. Похож на крестьянина, у которого украли шмоток сала.

Президент долго вглядывался в его лицо. Вполне возможно, что такой вот и будет его убийцей. Победитель исполнит танец нового вождя племени, а старого принесут в жертву духам местного болота.
Он и сам не был кроток к побеждённым, но ведь он не разрешал себе выходить за пределы политической необходимости. Старался не разрешать… А как насчёт того предателя в Лондоне, которого шлёпнули по его приказу? Но ведь предатель - предатель и есть.

Все эти демонстрации и митинги были грандиозным проколом в работе начальника администрации, который отвечал за внутреннюю политику.
Считалось, что это благодаря его уму и хватке настоящих политических противников давно уже не было, так как он создавал искусственную оппозицию, которая была лучше настоящей. Считалось, что он одновременно на множестве досок вёл множество тончайших шахматных партий, в которых по большей части он играл сам собой.
И вот теперь начальник администрации признавал, что произошёл грандиозный сбой, и советовал, что нужно продолжать делать вид, что всё под контролем.

Он, конечно, неглупый парень, и не предатель, но за то, что он всё это прохлопал, придётся его заменить.
К тому же он недооценивал угрозу, исходящую от США, и считал антиамериканскую пропаганду всего лишь трюком для консолидации общества. Он как-то сказал, между прочим:
- На самом деле американцы о нас вообще мало думают. Экономически мы для них на пятнадцатом месте. Политически всё, что им от нас надо, это чтобы мы не превращались в Северную Корею и не продавали ракеты душманам в Афганистане и Ирану.

И он тогда засмеялся, этот начальник администрации.

Снова беседа с иранским послом. Ему придётся потерпеть ещё пару месяцев, так как нужно делать вид, что мы даём разрешение на экспорт крайне неохотно.

Очевидно, что у Ирана через несколько лет будут ядерные межконтинентальные ракеты, и ясно, почему их боятся наши партнёры на Западе.
Один единственный ядерный взрыв - экономическая катастрофа для Запада.

А вот Россия потеряет, максимум, один крупный город, это, конечно ужасно, но общей катастрофы не будет, и Иран будет уничтожен в тот же день. В этом гарантия нашей безопасности, и это даёт нам возможность так строить отношения с Ираном, что наши дорогие партнёры ох, как будут нуждаться в нашем посредничестве через несколько лет.

Снова Ольгин дневник. Она написала "Прости меня, прости, мой милый, что я на тебя сердилась тогда. Я вижу, как ты мучаешься. Эта работа забирает у тебя все силы. Эти люди, которые крутятся вокруг тебя и все что-то хотят или чего-нибудь боятся. Я не буду ничего хотеть для себя, и не буду бояться, я буду такой, как ты - верной и сильной. Прости, прости меня! И ещё, эгоистично думать о себе, но понимаешь, я ужасно боюсь состариться - потому, что тогда ты окончательно меня разлюбишь. Я же вижу…"

Он обрадовался тогда, и ругал себя. Его радость светилась в нём и проявлялась в бодрости, расправленных плечах и какой-то ауре, которая в его лучшие годы сплачивала вокруг него людей. Он снова вызвал к себе начальника отдела.

Тот пришёл с компьютером и устроил целую демонстрацию.

- Всё уже получилось, - настаивал он, - последняя запись в дневнике - это просто её попытка спрятаться от того, что она уже подсознательно и так знает. Она вас уже не любит - в этом нет никакого сомнения. Посмотрите на этот график.
Президент смотрел и не хотел верить.

Видимо, начальник отдела был прав, так как вскоре Ольга ушла. Президенту доложили, что она живёт одна, и выглядит похудевшей, но спокойной. Ему предлагали показать её фотографии, но он отказался.

Ольга разлюбила его, ушла и эта чёртова наука, наконец, победила. "Влюблённые соприкасаются таким глубокими слоями психики, что быть отвергнутым крайне болезненно для самолюбия". А он не был отвергнут, он истребил е любовь к нему и его самолюбие может спать спокойно. Но почему-то ему вс равно было очень плохо, и он продолжал нуждаться в ней как никогда. Видимо, в его подсознании всё ещё происходили какие-то остаточные процессы.

Москву заносило снегом вот уже несколько раз, и коммунальные службы еле успевали чистить улицы. Примерно в то же время намного менее сильный снегопад прошёл в Америке, и полмиллиона человек оказалось без света. Непонятно, как они там работают, кажется, у них никто ни за что не отвечает, и некому надавать по шее за безалаберность.
Мелочь, конечно, но к какой-то степени из-за этого снегопада президент согласился прийти на торжественный Рождественский приём в американское посольство.
Более серьёзной причиной было то, что существовало подозрение, что американцы влияли на все эти митинги. Третьей причиной было желание президента лично взглянуть на очаровательную Фэнни Хирш.

Президент появился на приёме вместе с начальником администрации - ему хотелось показать, что он всё ещё хорошо к нему относится, несмотря на необходимость отстранить его от внутренней политики.
Доктора Фэнни Хирш долго разыскивать не пришлось - она беседовала с самим послом. Тот стоял с полупустой тарелкой и рассеяно пощипывал какие-то листики.
Начальник администрации принялся острить:
- Умеют же они улыбаться. Чего только нет в натренированной американской улыбке: тут тебе и искренность, и честность, и мальчишеское озорство, - И смущение от того, что улыбконосец такой преуспевающий, - добавил президент.

- И пожелание успехов другим, - подхватил начальник администрации. - Забавно, что в России в поисковиках довольно часто ищут США. А вот американцы гуглят Россию довольно редко - реже чем Францию, или Саудовкую Аравию. Но это - тайна, и если народ узнает, ему будет неприятно.

К послу подошёл помощник с какой-то папкой. Он был сильно взволнован и даже дёргался от напряжения.
- Как-то уж очень демонстративно он дёргается, - задумчиво сказал президент.

Помощник ушёл, а посол открыл папку, даже не закрыв её, положил на стол, и, отправился вместе с доктором Хирш за новой порцией листиков.
- Успеют сфотографировать? - спросил начальник администрации.

- Думаю, да, - ответил президент.

Папку сфотографировать успели, и следующий день к президенту явился начальник управления безопасности.

- Ну что? - спросил президент.

Начальник управления безопасности смущённо кашлянул.

- Это… как бы сказать, личное. Лучше вы сами. Почитаете оригинал или перевод?
- Перевод, - сказал президент.

И он начал читать. Сначала была записка, написанная от руки американским послом:
"(Неразборчиво)
Спасибо за поздравления. И Вам счастливого Рождества!
Полностью с вами согласен. Принимать услуги этого человека отвратительно.

Но он официально обратился к нам с предложением, и формально говоря, мы не имеем возможности его и пальцем тронуть, по крайней мере, до тех пор, пока рассмотрение, в исходе которого я не сомневаюсь, не закончится. Более всего мне хотелось бы взять его за шиворот и швырнуть русским под ноги, однако, поскольку я не имею права этого сделать, остаётся только мечтать, чтобы какой-нибудь счастливый случай раскрыл им глаза... К счастью, современная политика - пока ещё не настолько грязное дело, чтобы мы нуждались в услугах подобных людей…"
И второй лист бумаги
"Послу Соединённых Штатов Америки
От начальника отдела Института Эффективности Верховного Главнокомандующего,
Желая способствовать развитию демократии в России, я начал работу по психологическому устранению главного препятствия на её пути… Имею опыт психологической борьбы, буду рад поставить мои способности на службу…".

Новые демонстрации, новые оскорбления. Ему доложили, что работники государственного аппарата начинают опасаться за своих близких. Предлагали ввести войска, разгонять демонстрации. Сказали, что списки самых активных уже составлены и на большинство есть материалы, позволяющие привлечь их к уголовной ответственности за призывы к насилию.

Ему казалось, что дом совсем опустел без Ольги, и он поначалу даже не заметил, что в нём на самом деле стало меньше прислуги, пока не пришёл Андреев и не сказал, что часть охраны разбежалась.

- Один записку оставил, совесть, мол, его мучает, даже, говорит, застрелиться хотел. Но не смог, так как его семье ещё ипотеку выплачивать.

Он сплюнул.

- Наверное, на демонстрацию побежал. Я тоже собираюсь. Расскажу придуркам, что о них думаю.

- Не ходи, Андреев, - грустно сказал президент. - Толпа - животное глупое.

Толпа состояла на этот раз из двухсот тысяч радостно возбуждённых людей.

Несколько человек на сцене будоражили её, не давая замёрзнуть.

- Президент - вор! - кричал в микрофон еле различимый издалека человек.

- Президент - вор! - согласно отвечала толпа.

"Дурачьё", - думал президент, пробираясь сквозь неё, - "Я принимал присягу. И из тех, кому сейчас номинально принадлежат эти миллиарды, которые они считают разворованными, больше половины тоже принимали присягу".

- Власть наша! - вопил человек.

- Наша! - ярилась толпа.

- Власть прямо сейчас!
- Власть прямо сейчас!
"Ну, это он загнул", - думал президент, протискиваясь между людьми. - "Как это "сейчас"? Двести тысяч президентов?

Или всё-таки найдётся самый равный среди первых? Вот этот самый малыш, например".

Люди были такими радостными, что ощущение праздника передавалось и президенту, который медленно продвигался к трибуне. Меховой воротник его пальто был высоко поднят, на блестящие ворсинки опускались и не таяли снежинки.

- Они думают, что нас нет. Мы есть? - вопрошал человек в микрофон.

- Есть! - отвечала толпа.

- Есть или нет?
- Есть! - орала толпа.

- Эти трусы сидят там, за каменными стенами, и делают вид, что не замечают нас! Вон из Кремля!
- Вон из Кремля! - ревела толпа.

- Эти трусы…
- Я не трус, - сказал президент, забравшись на сцену.

- Я не трус, - повторил он, забирая микрофон у ведущего.

Ведущим был тот самый, его возможный убийца. Президент не удержался и пару секунд потратил на то, чтобы оглядеть его.

"Я стал слишком добр" - подумал он. - "И меня мучат сомнения, а вот он настолько уверен в своей правоте, что его ещё долго ничего не будет мучить."
- Кажется, теперь очевидно, что я не трус, - спокойно сказал он в микрофон на всю площадь.

Толпа затихла.

- Иначе я не пришёл бы сюда, - добавил он, оглядывая людей.
"Какие они все хорошие", - подумал он, и в первый раз по-настоящему испугался того, что, возможно, ему в самом деле пора менять работу.

На него смотрело сотни тысяч человеческих глаз и ещё телекамеры пялились на него безо всякого выражения, словно глаза осьминогов. Над толпой колыхались плакаты - всё те же, что он видел и раньше, но вот где-то он увидел плакат с её большой фотографией. Там было написано что-то, и он быстро отвёл глаза, чтобы не читать.

- Ольга, - сказал президент, обращаясь ко всем и даже к телекамерам. Кто знает, может быть, сквозь них она на него посмотрит.
- Прости меня. Меня ужасно и глупо обманули, но, может быть, я смогу тебе всё объяснить. Я люблю тебя. Вернись, пожалуйста.
Толпа молчала, переваривая.

- С Новым Годом, ребята, - сказал он толпе, отдал микрофон и пошёл к их дому через притихшую площадь.