СКАЗАТЬ ВСЕ (часть 2)

В чем я вижу свое преимущество? Вот, если скажут мне: "Никакой ты не писатель и не журналист, и все, что ты написал - это бред сивой кобылы", то я не упаду в обморок, я даже не очень расстроюсь, а спокойно закрою тетрадь (то есть свой файл) и пойду и дальше продавать на углу колбаски, как делал это довольно продолжительное время. То есть тетрадь я, конечно, закрою только в фигуральном смысле, это тоже надо понимать. Ибо я все равно буду писать для себя, как и писал всю свою жизнь преимущественно для себя, имея в виду именно себя в качестве и читателя, и понимателя написанного моею рукой.

А вот скажи ему, что он не самый большой поэт современности, что его "шедевры" читают только его ближайшие родственники, да и то из вежливости, он, очень может быть, повесится с горя.

Это значит, что я пишу по душевной потребности, от полноты моих мыслей и чувств, и мне почти безразлично, принимает ли меня мир, или нет (было бы, конечно, великим лицемерием говорить, что это меня вообще не интересует).

А вот он корпит исключительно на потребу общества и единственно с надеждой получить признание. Именно потому творец не он, а я.

Высшее честолюбие закорочено на самое себя. Великая гордость в его одиночестве.

Только талантливый человек знает, что такое одиночество! И даже другой талант ему не спасение, потому что у того свой собственный мир. Трагедия истинного таланта не только в том, что он обитает в собственном мире, но в большей степени в том, что он не хочет впускать в свой мир никого постороннего, ревностно оберегает его от чужого проникновения. Дороже всего для него страдания его неприкаянной души. Он знает, как наслаждаться одиночеством! И самые жестокие страдания от одиночества тоже его удел.

Итак, я хочу вам рассказать об одиночестве. Убийственном одиночестве.

Восхитительном одиночестве.

Человек, сам человек обречен на одиночество. Что мы можем дать друг другу?

Разве ты в силах поделиться с кем бы то ни было частичкой своего ума?

Черточкой своей красоты? Или одним днем своей жизни? Да, мы можем дарить друг другу тепло, но разве не дарим мы его, как правило, тем, кто симпатичен нам, от кого мы также имеем какие-то ожидания? Часто ли это тепло бывает бескорыстным? Может ли оно (тепло, не просто доброта) быть бескорыстным?

Да, мы можем быть абсолютно бескорыстными по отношению к своим детям, внукам, но ведь это почти то же самое, что быть бескорыстным по отношению к самому себе, не так ли? Но даже им что мы можем на самом деле дать?

Что-нибудь из того, что было перечислено выше?

Кто постиг неизбежность одиночества еще в ранней юности, имеет то великое преимущество, что не впадает в депрессию в пожилом возрасте, когда действительно остается в этом мире один, как перст. Преимущество, подобное тому, что дает раннее облысение.

Одинок всякий, кто жаждет в этой жизни искренних чувств. Как часто и как жестоко он разочаровывается! Искренность бескомпромиссна. Она бескомпромисснее даже честности. Честность может понять и простить какое-то лукавство- искренность промолчать не в состоянии! Результат - изоляция. Мы изолируемся от людей, чтобы уйти в свой внутренний мир, который есть наши переживания по поводу отношений с людьми. Есть ли во всем этом какой-либо смысл?

Стократ тяжелее одиночество при живых родных людях. И оно совершенно невыносимо, когда они действительно искренне любят тебя. И ты любишь их.

Но что ты можешь сделать, что? И они - что? Тебе остается только примириться с одиночеством, полюбить его.

Я люблю одиночество. Одиночество - это тоже награда. Когда осознаешь его преимущества. Оно свободно от непонимания, измены. Оно вовсе не мучительно, когда знаешь ему цену. Люди полагают, что одиночество есть следствие непонимания, ах, если бы это было так! Оно было бы легко преодолимо, если бы это было так. Одиночество, полная изоляция происходит, наоборот, именно вследствие окончательной расшифровки чувств и намерений стоящих рядом людей. И альтернативой одиночеству в таком случае остается только лицемерие. Но оно неприемлемо для утонченных натур.

Я хочу остаться один, совершенно один. Для чего они мне нужны? Вот они все, все! Для секса? А что еще я могу от них получить? Что мы вообще можем получить друг от друга? (Я нисколечко не умаляю роль секса в нашей жизни, и об этом мы еще поговорим.)

Но как это ни парадоксально, только знающий цену одиночества и не одинок вовсе. Блажен, кому с самим собой не скучно. Вот, я отнюдь не ощущаю себя одиноким. Отдаляясь от своего ближайшего окружения, мы становимся ближе к миру, интегрируемся с гораздо более мощным, мудрым и богатым смыслом сообществом. Фактически в этом отдалении, изоляции от ближайшего окружения и выражается степень цивилизованности человека: он перестает уповать (во всех смыслах) на свое окружение, на свой клан и полагается на закон. Индивидуализм западного человека отражает именно это чувство общности не с соседями и родственниками, а с миром, с космосом!

Чужих людей не бывает. И жена, и дети твои, и братья и сестры - все результат случайного выбора. На их месте мог оказаться и сосед твой, и эскимос или китаец, живущий сегодня за тридевять земель. Ты истинно становишься человеком лишь в той степени, в какой ощущаешь свою общность со всеми с ними. Но это - предельное состояние, когда ты станешь Собой-Человеком, Собой-Богом.

А пока ты весь размещен в своем окружении. Если у тебя не будет твоих друзей, родственников, любимых и т. д., то фактически у тебя не будет и себя самого. Ты - во всех в них и нигде больше! Твоя задача - расширить коротенький свой список.

И когда твой список включит в себя всех людей на земле, весь мир и Вселенную - ты станешь Богом. И все они станут Богами для тебя. Это не сказки, это твоя практическая задача. Многим кажется, что думать о смысле жизни - пустое занятие. Между тем это единственное, чем занимается человек в своем истинном качестве. В прежние времена говорили, что есть три занятия, достойные мужчины: война, любовь и философия. Ну, война - это слишком пошло и архаично, хотя еще долго данная форма неестественной брутальной активности будет определять нашу жизнь. Воевали и воюют якобы по философским мотивам, но целью всегда была она - любовь! Любовь - она и есть сама естественность, сама Природа в человеке, и она будет вечно жива, вечно согревать его, отхаживать от тяжелых травм, которые наносят ему два других противоестественных занятия - война и философия. Они противоестественны, поскольку Природа никак не предусматривала их, когда создавала жизнь на земле. Но векторы их направлены прямо противоположно: если войны уводят человека от естественности в сторону пущей дикости и, в конечном итоге, - к уничтожению, то философия, которая суть - размышления о смысле жизни, имеет своей конечной целью сотворить совершенного человека. Но это не значит, что травмы, которые она наносит человеку на этом нелегком пути к самому себе, заставляют его страдать меньше, чем травмы физические, получаемые на поле боя. Еще раз подчеркнем, что оба эти занятия идут вразрез с Природой, которая знает только любовь (в ее изначальной форме - секса).

Нельзя не отметить также, что Природа не предусмотрела и такое занятие, как "труд", но только потребление, и человек, несмотря на все ухищрения, на все потуги цивилизации в своей основе остается отнюдь не тружеником, а натуральным грабителем, хищником, потому войны не прекратятся, и армии не будут разоружены, пока философия, то есть поиски смысла жизни, не сформирует окончательно Самого-Себя-Человека. Самого-Себя-Бога.

Трагедия нашего времени - в реальном отсутствии трагедий, как таковых.

Мы осознали свое ничтожество, незначительность человеческой жизни. Это произошло, когда мы отделили себя от Бога, когда мы отвергли его. Это было неизбежно, и это освободило нас, но и лишило смысла наше существование.

Фанатики от религии, скорее всего, неосознанно, из последних сил цепляются именно за смысл жизни, и это цеплянье - последняя трагедия человека.

Сейчас, на мой взгляд, мы переживаем некоторый промежуточный этап, когда на место Бога должен встать сам Человек. Но это долгий путь. И это будет совсем иная религия, не та, которая закабалила человека, дав ему взамен, как бусы для дикаря, тускло-яркую надежду вечного рая. Эта будет религия, которая освободит человека от всех страхов, страха смерти - в том числе.

Бог умрет, когда бессмертным станет сам человек. Дело за малым: найти эликсир жизни (реальный, или виртуальный).

Великая трагедия науки - опровержение прекрасной теории безобразным фактом- великая сила религии - оправдание прекрасной теории безобразными фактами реальной жизни. Мифический, но прекрасный загробный мир она протвопоставляет нашей постылой жизни, полной несправедливости и страданий.

Вера в загробную жизнь есть одно из проявлений инстинкта самосохранения у человека. И поскольку этот инстинкт, как и у всякой живой твари, развит у него чрезвычайно, попы всех мастей имеют хорошие шансы и впредь жить припеваючи очень долгое время. Еще в старые-стародавние времена, узурпировав право личности на свободную мысль, они возомнили себя единственными глашатаями и толкователями воли высшего существа, его помазанниками на грешной (это мы, все остальные) земле. "Быть светом мира и солью земли" - так монахи определяют свою роль в этом мире. Это ли не великая гордыня?

Претензия на святость не есть опять же наивеличайшая гордыня и, значит, наивеличайший грех? А ведь именно на святость претендуют всякие первосвященники, якобы умервщляя плоть и проводя жизнь в постоянных молитвах! Да что там говорить, многие из них не стесняются даже официального обращения к себе, как к "святым отцам"! А понтифик, так тот вообще непогрешим по определению! Что это такое, как не величайшее богохульство? Разве Бог завещал Адаму святость? Что же это они, из другого теста, что ли?

Суть религии - инквизиция, подавление инакомыслия. И это входит в вопиющее противоречие как с идеей милосердного бога (который, впрчем, отнюдь не милосерд в этой "святой" библии), так и с глубокой сутью самого очищения, покаяния человека, предполагающего добровольный его восход на эшафот.

Внутренняя религия - это готовность принять наказание, даже жажда его.

Но это религия цивилизованного человека, постигшего свое несовершенство, порочность. Страданиями души искупляет он мирские грехи свои. Но страдания души не могут быть аутентичными мучениям тела. Только дурак мог придумать в качестве наказания для души такую чушь, как геенна огненная! Хотя чем еще можно устрашить простодушного обывателя! А задача действующих религий вовсе не очищение, но именно устрашение. Абсолютно нетерпимое отношение ко всяким сомнениям, требование беспрекословного и бездумного подчинения.

Это самая изощренная форма человеческого рабства.

Человек, выросший в рабстве, никогда не сможет понять, что такое свобода.

Конечно, он мечтает изменить свое положение, но единственное, что он может себе представить - это поменяться местами со своим угнетателем, а не изменить саму систему порочных взаимоотношений. "Раб мечтает не о свободе, а о своих рабах" (Цицерон). В этом вся трудность. Должно пройти несколько поколений после освобождения, чтобы люди наконец поняли, что свобода есть великая ответственность и только она.

А моральное рабство - мы говорим именно о нем - это зависимость от всякого рода предрассудков, табу, нелепых ограничений - на свободную мысль прежде всего. Такое рабство намного хуже, ибо выступает оно не от имени грубой силы, или демагогического требования сохранения некоего "божественного порядка", а от имени, так сказать, высшей нравственности, "справедливого" обустройства мира. Как бы ни промывали с детсва мозги рабу на плантации, что так и заведено по божьему повелению, страждущая плоть его все равно будет бунтовать против несправедливости, но внушенные с детства "нравственные" установки уже никогда не будут преодолены их носителями. Именно в долговременности и преемственности весь ужас морального рабства- оно никогда не вызывает протеста, не требует восстания против закамуфлированного, но наиболее жестокого насилия Эти рабы даже не мечтают и не пытаются освободиться от удушающих пут, единственная их фанатичное стремление - накрепко опутать этими же путами всех остальных. Религия - первая в ряду такого рабства.

Преодоление этого рабства потребует от человека гораздо больше времени и усилий.

Вот, Вольер, великий философ и вольнодумец, должно быть, так и не сумел окончательно преодолеть внушенные с детства религиозные догматы, когда писал, что независимо от действительного существования Бога, Его следовало выдумать, ибо невозможно было бы управлять даже одной деревней, если бы она была населена атеистами. Фактически тем самым он признавал, что только Божий страх может держать людей в рамках человеческих отношений. Поразительно, как мог такой продвинутый интеллектуал уповать на божий страх в качестве основы обустройства цивилизованного общества! По существу, подобная философия является серьезным шагом назад по сравнению с учениями древнего мира, квинтэссенцию которых в афористической форме выразил Цицерон: "Мы должны быть рабами законов, чтобы стать свободными людьми". Формула Вольтера утверждает, что мы должны быть рабами страха, чтобы не сожрать друг друга! Сказать такое в XVIII веке, почти через две тысячи лет после Цицерона - нонсенс! Притом, по непонятной логике, Вольтер категорически отрицал роль церкви, которая в реальности и является инструментом "управления" от имени Бога.

Деизм, которого придерживался Вольтер, наверное, самое нелепое и непоследовательное учение. Мне оно напоминает остроту Маркса, что нельзя быть немножечко беременной. Признавая сотворение мира неким высшим божеством, деисты отрицают его влияние на повседневную жизнь, при этом признают, как видим, очень важную роль страха перед божьей карой, а также все нравственные законы, которые бог передал человечеству посредством Моисея и Христа. Ха-ха. В плюс деистам, возможно, имеем право поставить только то, что они, видимо, первые высказали идею о первоначальном "большом взрыве" - в иных, конечно, терминах. (Оставляем в стороне вопрос адекватности самой теории "большого взрыва".)

Но даже по теории Вольтера религия должна отступать по мере того, как общество овладевает достаточными приемами и техническими средствами, чтобы держать массы в узде без их устрашения загробными наказаниями. И она отступает.

Окончательная победа произойдет, когда человек сам станет Богом.

Дисциплинированность является, пожалуй, самым ценным человеческим качеством.

Именно она, продиктованная или внутренней убежденностью, или примитивным страхом - это не суть важно - в конечном итоге позволяет создать и сохранить человеческий социум, а без этого нет и самого человека.

Пример Вольтера показывает, как основательно врастают и цепко держатся в голове человека догмы, внушенные с детства в особой "сакральной" обстановке "божественного" храма. Только этим я могу объяснить глубокую религиозность знакомых мне и незнакомых интеллектуалов (плюс инститнкт самосохранения, конечно). Но как бы я ни относился к их нелепым, на мой взгляд, убеждениям, я обязан уважать религиозные чувства людей, потому призываю верующих не читать мои хулиганские записи, а продолжать углубленное изучение "святых" своих книг - каждому свое! Напоследок только напомню, как всегда, вскрывающее самую суть вопроса высказывание Ницше: "В каждой религии религиозный человек есть исключение".

Лично я, если когда-нибудь действительно предстану перед богом, лишь весело рассмеюсь: "это мистификация, на самом деле я вовсе не умер, а развлекаюсь с друзьями, и это их лучшая шутка".

Из мировых религий только буддизм - который, на самом деле, и не религия вовсе, а философское учение - видит истинную цель человека именно в том, чтобы стать богом. По этому учению, каждый человек, пройдя через множество страданий и перерождений, должен сам стать Буддой, то есть "просветленным", свободным от страданий - и сразу же умереть, уйти в небытие, ибо жизнь и есть средоточие страданий, а истинная и высшая задача духа - избавиться от них, "просветлиться". Молясь в пагоде перед статуей Будды, последователь данной веры фактически молится Самому-Себе-в-будущем, и, несомненно, это гораздо более вдохновляющая молитва.

В буддизме, по существу, нет ничего своего сакрального, ибо он принимает в качестве сакрального все, что привносят его разнообразные адепты всевозможных верований. В толерантности и адаптационности буддизма его необыкновенная притягательная сила- он фактически оставляет каждого человека с собственным богом, и постепенно человек сам становится своим богом и покровителем (буддизм активно поощряет его к такому восхождению), а это, в конечном итоге, его единственная духовная цель.

У Бога нет религии, сказал Махатма Ганди. И ставший Богом человек также будет индифферентен ко всякого рода учениям о нем, ко всякого рода различиям и отличиям, он просто будет самим собой. Он окончательно отделит себя от всякой религии, от всякого диктата и всякого неравенства.

Нельзя, однако, не отметить, что в буддизме, как и в любом философском учении, тем более религиозном, есть свои противоречия и неувязки. Вот, например, окончательная смерть после многочисленных превращений рассматривается в нем, как избавление от мучений, средоточием которых является жизнь.

В подобной интерпретации рождение человека должно восприниматься, как страшное наказание за какие-то грехи. Вопрос: кто наказывается и за что?

Кто-нибудь в состоянии ответить на этот вопрос? С другой стороны, каждое перерождение рассматривается в буддизме, как шанс, или возможный путь для достижения нирваны, то есть все того же ухода в вожделенное небытие, но ведь хорошо известно, что грех - вещь неведомая и невозможная для животных, а тем более для растений, так что пребывание души в образе кота, или капусты должно рассматриваться только как воздаяние за грехи, совершенные в образе человека, этапы ее очищения- в этом смысле, все эти превращения можно рассматривать, как некий аналог христианского чистилища, после прохождения которого душа получает шанс попасть в рай.

Вот, кто-то там говорит - суета сует и всяческая суета. Вроде, хочет сказать, что существует еще чего-то - для него, по крайней мере. А что, вот, что? Неужели, кто-то, даже Он, может сказать, что в его жизни было что-то еще? Какая глупость!

Гилберт Кит Честертон, английский писатель и видный мыслитель, искренне поражается: "Чудо - свобода Бога". Но есть ли она, эта свобода?

Пусть даже у Бога? Разве и сам бог, и его "свобода" - это не выдумка тоскующей нашей души, мечтающей об избавлении от собственных оков?

Разве есть иная форма свободы, кроме смерти, ухода в небытие? Пусть даже для бога? Сам Честертон разве не признает невозможность свободы Самого Главного, называя это чудом? Я уж не говорю о свободе известного всем потешного библейского бога, зачем-то вступающего в борьбу с одним из своих жалких созданий и не могущего одолеть его в течение целой ночи (см. кн.

Бытие, 32, 28). И эта бессмысленная, безуспешная борьба с каким-то там Иаковом, сотворенным им же самим из земли, отнюдь не единственный и не самый показательный пример мелких страстей сего злобного, беспощадно мстительного "бога". Я могу совершенно искренне сказать, что если Вселенная действительно есть творение этого ничтожного существа, высшим смыслом для которого является безусловное и бестолковое поклонение ему на всех углах, и который грозится тотально уничтожить (и по случаю уничтожает) все, если это его требование не будет денно и нощно исполняться, то пусть он на самом деле уничтожит, к едреной фене, этот мир, в котором по исходному положению должны вечно царствовать столь дикие порядки - ведь его поведение служит показательной моделью для всех его адептов, и каждый из них, стоящий ступенькой выше другого так же требует беспрекословного почитания. Отнюдь не случайно все (исключительно все) диктаторы, начиная от первобытного Александра и кончая "цивильными" Гитлером и Сталиным, видели себя богами, полагая что бог - это только абсолютная и нескончаемая во времени и пространстве власть. Именно таково восприятие бога во всех религиях, за исключением буддизма, и потому последний так привлекателен для современных интеллектуально продвинутых людей - я об этом уже говорил.

Здесь, в некоторое оправдание диктаторам можно вновь акцентировать уже отмеченное свойство человеческой натуры автономного и абсолютного самоутверждения.

Вот, каждого из нас всю жизнь все наше окружение, не жалея сил, пытается втереть в говно (заметим, имея на это немало оснований), и, тем не менее, мы не теряем чувство самоуважения, ничуть не сомневаемся в своей особой ценности для мира, в своей исключительности и избранности. Так каким же БОГОМ должен ощущать себя тот, кого, по тем, или иным причинам, все вокруг превозносят, поют дифирамбы и кланяются в ножки! Надо ли удивляться, что они и мнят себя богами, и, если это не выглядит совсем уж комично, требуют к себе соответствующего обращения?

Слаб человек, нуждается в поддержке других людей- в данном конкретном случае поддержка состоит в толике яда, примешиваемого к похвалам. Но кто это сделает, когда перед ним великий диктатор! Короля, как известно, играет свита, а свита труслива, расчетлива и корыстолюбива, и, соответственно, соревнуется она только в лести. Очень легко относиться к себе с юмором, пока ты - никто, гораздо сложнее сохранять это чувство, когда ты уже превозносимая всеми мировая знаменитость. Не просто в таких условиях удерживать в голове, что ты - всего-навсего человек! Посмотрите хотя бы на этих смешных "звезд" и "звездочек" эстрады или кино! Воистину, великим можно было бы назвать короля, который при всех своих регалиях никогда не забывает, что и он - всего лишь песчинка в этом мироздании, но разве такое бывает?

Разве это не противоречило бы человеческой природе? Точнее, животной природе, которая принуждает всех нас стремиться к доминированию, к победам в конкурентной борьбе, к вселенскому успеху. И это дорога в никуда. Нет ничего более химеричного, эфемерного и лживого, чем общественный успех. И тяжелая, непосильная для многих ноша.

Амбиции имеют все, но кто чувствует свою силу, свой масштаб, не разменивается на мелочи, его не волнуют новые ботинки соседа, он может реагировать только на крупные достижения. Внутреннее подсознательное ощущение предела своих возможностей диктует человеку соревноваться с окружающими либо в сфере тряпок и шнурков, либо в достижениях высокого духа. В соответствии с масштабом своей личности, своими истинными возможностями, человек вступает в конкуренцию либо по всякому пустому поводу с каждым встречным, включая даже малых детей, либо же с вызовами своего времени, с самой вечностью. Достойный человек с легкостью уступает в глупых бытовых спорах (которые принципиально важны для дураков), он игнорирует нападки на свое дело и свою личность, он почти безразличен даже к оскорблениям, ибо недосуг ему заниматься тем, что составляет смысл жизни тех самых дураков - холить свое самолюбие.

Каждому человеку приходится пройти в этой жизни через немало унижений, но дураки всю дорогу пытаются отыгрываться и чаще всего не на своих обидчиках, а на тех, кто послабее. И множат зло на грешной этой земле.

Чем невежественнее человек, тем непреодолимее его желание навязать окружающим свое дурацкое мнение. Чем меньше знаний, тем увереннее выступление. Невежество воинственно и бесстрашно, ибо не ведает о последствиях.

Страх порождает знание, и этот страх парализует волю, потому самые деятельные в этом мире - дураки, они не ведают, что творят. У англичан есть поговорка: "Дураки вбегают туда, куда ангелы едва решаются вступить".

Да, невежество воинственно и бесстрашно, и оно не может иным, ибо в противном случае ему пришлось бы признать свое ничтожество. Невежество, осознающее себя таковым, таковым уже не является - это его первый шаг к знанию.

Тот, кто, вроде, имеет все основания издеваться над другими людьми, никогда не делает этого, ибо сознает, что на самом деле таких оснований нет ни у кого. И именно те, кто в действительности достойны быть жестоко осмеяны, не прекращают своих попыток издеваться над другими.

Умному интересен и дурак в своей дурости, а вот дурак во всем мире не видит никого, кроме себя. И вопрос он задает вовсе не для того, чтобы получить на него ответ (он ему совершенно неинтересен), а чтобы вы просто приняли его вопрос к сведению, обратили внимание на его незаурядную личность.

И если в споре умный желает докопаться до сути, до истины, то единственная цель дурака - непременно оказаться победителем, даже если его неправота уже очевидна ему самому. Тем больше пены будет изрыгаться из недр его.

Ибо всякое возражение он воспринимает, как личное оскорбление.

Но чем еще ты можешь быть интересен этому миру и самому себе, кроме одного-единственного короткого слова - "НЕТ!"? Для развитого, думающего человека собеседник становится интересным именно в тот момент, когда произносит это слово, ибо у него появляется надежда узнать что-то новое, или необычное.

Для тупого, ограниченного человека такой собеседник сразу же становится ненавистным- он полагает, что ему возроажают, чтобы унизить, показать его несостоятельность. Ибо беседа для него не есть возможность узнать что-то новое, интересное, выяснить истину, а только шанс утвердить свое доминирование, свое "эго". Если вам попался такой собеседник - поскорее заканчивайте разговор! Не случайно американская писательница Луиза Олкотт заметила: "Спорить умеют многие, мало кто умеет просто беседовать". Несомненно, она имела в виду именно культуру спора, ибо если не спорить, то чем можно одарить друг друга? Застольными речами?

Ты и сам себе интересен, когда споришь с собой, находишь что-то новое в своей душе и своих мыслях.

Умные всю жизнь пытаются найти людей, у которых могут чему-нибудь научиться- дураки постоянно пытаются поучать всех окружающих. Чем пустее человек, тем больше ему есть, что сказать этому миру, первому встречному на проселочной своей дороге.

Логическое обоснование разговорчивости глупца могло бы состоять в том, что он более, чем кто-либо другой, испытывает потребность в обмене информацией: своего ума нет, так он должен опираться на чей-то чужой, а для этого ему необходимо общение. Но если бы это было так, глупец бы не был глупцом, он потихонечку чему-нибудь, да учился. На самом деле, дураки патологически не в состоянии слушать других людей- в любой ситуации им необходимо непрерывно самим говорить, говорить. О себе - говорить! Вольтер заметил, что "гордость людей низких состоит в том, чтобы постоянно говорить о самом себе, людей же высших - чтобы вовсе о себе не говорить". Для человека гордого, имеющего чувство собственного достоинства, истинное счастье - найти другого человека, которому он может безбоязненно рассказывать о себе. Для человека низкого нет ничего проще - это первый встречный на улице- такой человек несказанно рад всякому с открытыми ушами. В сущности, ему нужны не со-беседники, а благоговейно внемлющая аудитория, время от времени взрывающаяся бурными аплодисментами. Как правило, это люди, которые слышат только себя, которые видят только себя и не замечают вокруг великий и прекрасный мир. Ибо человек, слишком увлеченный собственной персоной, никогда не в состоянии увидеть и понять всю красоту и прелесть нашего дивного мира. Как много таковых, и как их жаль, на самом деле! Это люди, которые не устают говорить, и говорить практически только о себе, а есть и другие, которые не устают слушать. Но в те редкие минуты, когда те, кто любит слушать, вдруг раскрывают свои уста, которые беспрерывно бубнят, в растеряности замолкают, ибо им неожиданно открывается, какую чушь они мололи всю свою бестолковую жизнь.

Кто должен непрерывно болтать, тот, естественно, испытывает острую потребность в обществе, его привлекает любой придурок, который согласен слушать его пустые речи. И наоборот: человеку, который желает не только что-то дать, но и получить от собеседника, который склонен больше слушать, чем говорить, такому человеку очень трудно найти себе компанию, он больше любит одиночество, где может вдосласть говорить с единственным умным человеком - самим собой.

Если человеку с самим собой не скучно, значит, это умный человек! "Только несгибаемый вправе молчать о самом себе" (Ницше).

Вот, он выдает одни глупости, а я осмеливаюсь открыть рот, только когда есть сказать что-то, хоть мало-мальски существенное, но его мнение в определенном контексте мне все же интересно, а мое ему - абсолютно нет. Если есть в этом мире что-то действительно самодостаточное - это глупость.

В психиатрии неизлечимой, или, по крайней мере, наиболее тяжелой считается болезнь, которая не принимается со стороны ее носителя. Неприятие собственной ограниченности есть также и первая характеристика дурости. Профаны непробиваемо самоуверенны при обсуждении любого вопроса (в том числе, о котором слышат впервые)- это знающий человек всегда в сомнениях - он понимает, как ничтожно его знание в сравнении с безбрежным морем незнания. И если не найти в себе достаточно душевных сил, чтобы относиться к ней с изрядной долей юмора, то более всего в этом мире способна раздражать именно самоуверенность профана.

Дураки вызывают наибольшее отвращение, потому что подлый человек может порой поступить и добро, если это будит исходить из его интересов, но дурак может по своей глупости совершить такую подлость, о которой никогда бы не догадался самый подлый подлец.

Дураков везде и всегда очень много- проблема организованного государства состоит в том, чтобы не допустить их до рычагов правления, к которым они, в силу своей дурости, нисколько не осознавая меру ответственности, очень активно рвутся. Существо проблемы в том, что избирают, или проталкивают лидеров такие же дураки.

Настоящий ум прежде всего характеризует свобода, отсутствие всяких ограничений и табу, что дает возможность домысливать до конца, не оглядывясь ни на какие запреты. И именно эта свобода более всего раздражает обывателя, каким-то внутренним чувством осознающего, что отсутствие у него свободы и является главным его несчастьем. Порой он пытается компенсировать это чувство разнузданностью, но разнузданность не есть свобода, скорее, - наоборот.

Одним ум нужен, чтобы верховодить людьми, другим - чтобы управлять собой, своими неуемными страстями. Только во втором случае можно говорить о чисто человеческим достижении- первый - продолжение животных инстинктов.

Смелость - это тоже проявление ума. Своеобразный ум. Порой самый важный и решающий. Если ты очень умный, но трусливый, у тебя мало шансов практически употребить свой незаурядный ум, и получается, что ты не так уж и умен, быть может, даже хуже того глупца, которому просто нечего предложить, в то время как ты сознательно отказываешься от лучшего решения из-за своей подлой трусости. В подобной сравнительной оценке есть определенная справедливость, если вдуматься.

Умные люди с годами приобретает мудрость и смирение, глупые - окончательно сходят с ума. Но и мудрость со временем все более проявляется в том, что теряется уверенность в ответах на самые простые вопросы. Это драма истинного взросления.

Вот, почему ты думаешь, что твоя жизнь представляет большую ценность, чем жизнь несчастного бомжа из подворотни? Ты что, знаешь, в чем смысл существования человечества?

По мере накопления жизненного опыта, я прихожу к выводу, что все люди в равной степени наделены и памятью, и аналитическими способностями- разница между людьми - в пристрастиях, и вот в зависимости от этих пристрастий одни испольуют свои способности во благо, другие - во зло- для красоты, или уродства- нацелены на непременный успех любой ценой, или на постижение содержания, смысла.

У тебя, вот, есть талант хорошо писать, у того - хорошо петь, а у него есть талант просто хорошо жить! Не обязательно богато, но - содержательно.

Разве ты можешь дать этому оценку? Самое великое открытие то, которое человек делает сам для себя. Почем ты знаешь, какие сокровища упрятаны в глубине души его? Для человека, наделенного художественным восприятием мира, эстетика присутствует во всем, и только примитивный фанфарон высокомерно считает себя эстетом только потому, что он, как ему кажется, умеет изысканно одеваться. У кого истинно глубокие чувства, старается их скрыть- у кого едва что-то шевелится, тот желает кричать об этом на весь мир. Не верьте луженым глоткам! Только абсолютный дурак весь день разглагольствует, какой он умный и красивый, не обращая внимания на то, что о нем действительно думают окружающие.

А когда вы даете оценку кому-нибудь, или чему-нибудь, вы опосредованно даете оценку и самому себе. Ведь по вашим оценкам будут судить и о вас самих, не так ли? При обсуждении любого вопроса думайте сперва о себе, лишь потом - о других, о другом.

Итак, единственно, что имеет значение - это ваша личность, о ней и заботьтесь, в смысле - совершенствуйте!

Когда много лет назад, не имея ни финансовых средств, ни связей, я пытался опубликовать свою книгу, один из друзей неожиданно открыл мне поразительную в своей простоте и ясности истину. Он сказал: "Ведь на самом деле главное везение в твоей жизни уже состоялось - ты написал свою книгу.

Будет она издана, получит признание современников, или нет - дело второстепенное, житейское. От этого будет зависеть твой душевный и физический комфорт, а ни то, ни другое не делает нас более лучшими или продуктивными. Главное - работа, и она уже сделана. Ты имеешь полное право поздравить себя с победой. И я поздравляю тебя!" Я благодарен этому человеку.

А тех, кто книг не писал, небоскребов не строил и симфоний не сочинял, можно искренне поздравить с гораздо более важным везением, фантастической победой в соревновании сотен миллионов претендентов на уникальный приз, имя которому - жизнь! Ведь именно столько было сперматозоидов в окружении того единственного, который дал ему жизнь.

Как есть, ты уже представляешь исключительную ценность - ты можешь быть горд. Но ты не имеешь права удовлетворяться этим - ты должен работать над собой. Твои горизонты беспредельны!
Лично я уважаю человека за то, что он - человек. Уточняю: потенциально человек. Воистину, нет людей, которые выше, или ниже, больше, или меньше.

Каждый меньше другого ровно настолько, насколько сам мнит, что больше того.

И тем не менее, у меня щемит сердце, когда я вижу зрелого, 40-50 лет мужчину, занятого простой работой - погрузкой вещей, мойкой машин и т.д.

Я, конечно, понимаю, что кто-то должен делать и эту работу, что ничего зазорного в простой работе нет, что не всем дано писать книги, или изобретать новые машины, но все-таки эта бесперспективность мне кажется ужасной.

Чем он живет, какими мечтами? Разве только тем, что дети его будут жить другой жизнью! Но ведь и они предадут его и покинут, едва продвинутся чуть-чуть вперед. Как призрачны эти его надежды! Хотя... вся наша жизнь призрачна. И моя. Ведь и я бывал занят на этих самых "простых" работах - что же, разве это когда-нибудь унижало меня, мешало жить полнокровной внутренней жизнью? Вряд ли, конечно, в душе у каждого грузчика есть есть те сокровища, что лелею я в своей, но почему у каждого из них не могут быть свои, сокровенные? Почему его мечты и чаяния, его мысли и откровения в чем-то уступают моим? Та простая музыка, которую с упоением слушает он, может, вызывает в его душе гораздо более сильные эмоции, чем самые сложные твои симфонии. Нет такой шкалы, по которой можно измерить глубину и тонкость чувств. Потому не надо быть высокомерным. Не надо жалеть людей, их надо уважать. Того грузчика в том числе. Да, да, конечно. И все же, все же... Не так все просто. Есть, допустим, обслуживающий персонал. Все мы - обслуживающий персонал, в определенном смысле, но есть и разница.

Вот, отношение официанта к клиенту примерно такое же, как у проститутки на панели: с одной стороны он жаждет его, ибо зависит от его широкого кармана, а с другой стороны - ненавидит за то, что обязан его обслужить.

И профессиональные навыки их примерно в одной плоскости. Недаром в Москве говорили, что халдеи (так там почему-то обзывали официантов) не имеют никаких шансов когда-нибудь стать людьми. Это, конечно, одно из проявлений обычного для России пренебрежения к человеку, как таковому, но я с болью должен отметить, что даже в самых демократических, толерантных странах, официанты, тем не менее, составляют какую-то отдельную касту (многие известные люди короткое время в молодости также занимались этим делом, так сказать, для поддержания штанов, но это, конечно, особые случаи). Должно быть, профессия все же накладывает свой отпечаток. Говорят, бывших проституток не бывает. Я не должен был об этом писать, но я ведь и себя не жалею, хотя, наверное, это и не оправдание: намерение сделать харакири вовсе не дает тебе права, между делом, вспороть живот первому встречному. С другой стороны и быть исключительно корректным очень непросто.

Ницше заметил, что "кто честно относится к людям, тот все еще скупится своей вежливостью". Но разрази меня гром, если в моей душе есть малейшее пренебрежение к официанту, или проститутке, или к кому бы то ни было другому.

Проблема, однако, в том, что мною дело никак не ограничивается- люди в быту все больше хотят подчеркнуть всячески свое превосходство, доминирование - так непросто это вытравить из их сознания! Ах, жизнь сложна и часто очень жестока, и философия в состоянии максимум дать какое-то паллиативное объяснение, но никак не решить тяжелые ее проблемы.

Да, жизнь действительно жестока, но в своей жестокости она где-то и справедлива.

В том смысле, что в конце концов она жестока одинаково ко всем, и тот, кто берет от нее многое, быть может, и страдает затем более всех от ее жестокости. Никогда не следует забывать, что ждет всех в самом конце.

Вот, говорят, этот человек - лузер, издеваются. А кто не лузер в этой жизни, кто? Назовите мне хоть одного такого. Как можно быть человеком и не быть лузером? Ведь, в конце концов, каждый теряет самое ценное, единственно ценное, что он имеет - жизнь!

Замечательный американский писатель Стивен Винсент Бене в своем рассказе "Джонни Пай и Смерть Дуракам" задается философским вопросом "Как можно быть человеком и при этом не быть дураком?" и дает ответ: "Когда человек умрет и его похоронят. Это каждый дурак знает".

Данная мысль гораздо более значительна, чем может показаться на первый взгляд. Не стоит убегать от глупости, она всегда с нами, а неудачник - это совсем не тот, кто не добился богатства, или заметного общественного признания, неудачник тот, кто всю свою никчемную жизнь истекает переполнявшим его ядом - будь это дворник из подворотни, или кичащийся своими бесполезными дворцами и яхтами миллионер.

Итак, развесив сусальные картинки насчет приоритета духа, равенства людей и прочих разговоров в пользу бедных, я сейчас сделаю разворот на сто восемьдесят градусов и откровенно скажу, чего на самом деле по-человечески жаждет моя душа. И прежде всего должен заявить, что похвалы меня не радуют, а раздражают. Ибо устроит меня только триумф.

Главный вопрос для меня сегодня все еще заключается в том, могу ли я реально сотворить нечто великое, даже прекрасно сознавая, что ничего великого, по большому счете, на этом захолустном шарике быть не может. На самом деле, разве пристало человеку, ссылающемуся на Бетховена для оправдания собственного существования, удовлетвориться чем-то меньшим? День, который убедит меня в том, что мне не дано совершить ничего великого, будет моим последним днем. Жив, пока ставишь себе великие цели. Не все, нет, не все живут! В апокрифическом Евангелии от Филиппа есть примечательное высказывание: "Язычник не умирает, ибо он никогда не жил, чтобы он мог умереть.

Тот, кто поверил в истину, начал жить, и он подвергается опасности умереть, ибо он живет". Не знаю насчет тех, "кто поверил в истину", но несомненно досточтимый Фиипп прав в том, что только совокупляться и рожать детей не есть жизнь для человека. На мой взгляд, только нацеленность на великое и есть то единственное, что может оправдать существование любого из нас. Что еще, помимо великих дел, может увлечь меня, тебя, его, служить стимулом для жизни и творчества?

И кто, кроме меня самого, может дать оценку сделанному? Ведь признать за ними такое право будет означать и признание их равными себе, или даже, может быть, выше! Это же невозможно! Я не хочу, чтобы меня считали талантливым.

Ибо это будет означать, что меня раскрыли, поняли, прочитали. Какой же я тогда, к чертовой матери, талант! И в таком случае, чего я на самом деле хочу? Разве у меня не есть все, что мне нужно - высочайшая самооценка?

Странно ведь, на самом деле, презирать людей, мечтая одновременно о признании с их стороны! Чего вообще в этой жизни людям не хватает? Ведь каждый из них абсолютно уверен, что он - лучше всех, так зачем же им нужно общественное признание? Для денег? Но разве деньги кого-нибудь сделали лучше, или счастливее?

Чужим подобострастием стремится компенсировать человек собственную неуверенность - вот, движущая сила карьеризма. Одному, чтобы стать памятником самому себе, не помешает то, что ему приходится подметать улицы, другому для этого необходимо завоевать весь мир, усыпая свой путь тысячами трупов - так кто из них действительно велик? Кто истинно свободен? Тот, кто создал великую империю, или всеохватную теорию, или тот, кто не сделал ни того, ни другого, потому что был доволен собой и так? Не испытывал потребности что-то доказывать миру?

Великий и всеми признанный Микеланджело сетовал: "Непониманье гения - закон". Все люди ужасно одиноки в этом мире, но более всего страдает от одиночества тот, кому есть что сказать этому миру - его никто не хочет слушать. Но было бы слишком расточительно, если бы Бог, наградив кого-то большим талантом, дал бы ему в придачу еще и понимающее его окружение.

Откуда бы ему взять столько гениев, и чем бы они занимались при таком изобилии!

Так что же мы, гении, стремимся получить от окружения? Вроде мы должны презирать общественное признание, а вот - не получается! Такая противная дилемма: как самый великий и единственный, ты должен презирать людское признание и всячески избегать его, а как человек во плоти и крови, награжденный и наказанный страстями, ты жаждешь этого более всего на свете! Вот оно, отчаяние: "Я - все, кроме одного - самого себя".

И так, каждую ночь, прежде чем погрузиться в объятья все более капризного Морфея, я долго думаю: "Чего же я сегодня на самом деле хочу?" И не могу внятно ответить самому себе на этот вопрос. Я вспоминаю максимы Ф. Ницше о стремлении к величию, и мне становится неловко за свои нескромные чаяния. "Люди, стремящиеся к величию, суть по обыкновению злые люди: таков их единственный способ выносить самих себя. Стремление к величию выдаёт с головой: кто обладает величием, тот стремится к доброте".

Но ведь он и сам не избежал этого соблазна! Должно быть, человек, на самом деле, есть нечто внешнее по отношению к самому себе.

Иногда думаю также о том, что если бы я вдруг стал самим Богом и у меня была бы возможность облагодетельствовать человечество, я бы не знал, как это сделать- не знал бы, чего просить у джина для человека, как такового.

Чего такого, что действительно принесло бы ему пользу.

Человек никак не склонен признавать чужое преимущество, а ведь именно такое признание могло бы лечь в основу справедливости на этой земле! Потому не удивляйся, что получаешь ненависть там, где ожидаешь искреннего восхищения.

Кто-то очень точно подметил: чем шире улыбаешься, тем больше зубов тебе выбьют. Только дураки могут думать, что обладают неким неоспоримым преимуществом.

Умные люди знают, что каждый - сам себе гений, и только обстоятельства принуждают его принять чужое превосходство. Вот, я даю им свою рукопись, чтобы услышать восторги, а они, дураки, начинают править текст. Но кто дурак, на самом деле - я, который рассчитываю на восторги, или они - честно следующие своему природному инстинкту превосходства?

Ты должен помнить всегда: каждый способен искренне восхищаться только самим собой (ну, в определенной степени - также давно умершими гениями), и тот, другой никогда не может простить тебе, если у тебя действительно есть объективные причины ожидать его восхищения. Ожидаешь восхищения, получаешь ненависть - и это естественно. Все безоговорочно соглашаются с тезисом, "то что позволено Юпитеру, не позволено быку". Разногласия возникают при распределении ролей.

В центре мироздания каждого человека стоит он сам и никто другой. И даже самая горячая, искренняя любовь (к женщине, к детям) ничего не меняет в этой установке- случаи суицида после потери любимого существа крайне редки и совершаются, как правило, в состоянии аффекта. Только я по-настоящему интересую меня! А с тобой разве не так? Полагаю, это всеобщий закон без исключений. Солипсизм есть теоретическая база крайнего (но естественного) выражения данной всеобщей жизненной установки. Вот, кто-то каким-то образом накопил очень много денег, другой - обширные знания в определенной сфере, но ведь все это не имеет никакого значения, все равно самый умный - ты, и в этом нет никаких сомнений! Все остальное лишь приложение к твоей уникальной жизни, и объективно это на самом деле так - для тебя во всяком случае.

Удивить себя также можешь только ты. И вовремя подавить свое удивление.

Что-нибудь, или кто-нибудь может поколебать твою уверенность в своем безусловном превосходстве? Почему же ты думаешь, что сможешь поколебать его веру в себя?

Чем меньше достоинств у человека, тем неколебимее его убеждение, что все артисты - развратники, ученые - чокнутые, политики - безнравственные коррупционеры, соседи - гниды, друзья - предатели, и только он, только он один - образец высокой человеческой породы.

Вот, ты дал человеку очень важный, дельный совет, а он вместо благодарности еще и огрызается, ибо ему невыносима сама мысль, что ты вдруг оказался умнее его, что тебе, а не ему в голову пришла спасительная идея. И вообще, люди, по большей части, лишь завидуют, а порой и ненавидят тех, кто сделал им добро.

Или, вот, ты пытаешься понять его, утешить, но чем глубже и тоньше ты его понимаешь, тем более ненавистным становишься ему. Ибо сокровенное его желание, неисполнимая мечта его - спрятаться от самого себя. Потому инертность - единственно правильная реакция на все происходящее округ, на все несправедливости.

Если ты вообще осмеливаешься сказать что-либо, непохожее на давно набившие оскомину банальности других, ты сразу же становишься ненавистным для всех: большинство просто не понимает твоих слов и потому подозревает, что ты как-то неявно оскорбил их (этот сорт людей вообще очень подозрителен и обидчив), но более всего тебя ненавидят те, кто на самом деле понимают, что ты сказал- им невыносима сама твоя самобытность. И только потом, много-много позже, уже после твоей смерти те, которые понимали, и именно потому не могли обуздать свою ярость супротив тебя, нынче, цокая языками, начнут восхищаться твоими изречениями и со скорбным видом сожалеть о невосполнимой утрате, а остальные будут с умным видом поддакивать им и порой даже цитировать тебя, полагая, что таким образом они встают вровень с тобой. Только настоящий талант способен понять и признать талант другого, но таких ведь действительно очень мало!

Ты должен пройти через многие тяжелые разочарования, чтобы наконец понять: лучший вариант, когда тебя игнорируют. Альтернатива - пожирание.

Когда еще в ранней юности я приходил к друзьям и начинал о чем-нибудь говорить (все равно о чем), они махали руками: "Ну, вот, пришел великий критик!" В их словах было мало восхищения или радости. Тогда это меня удивляло- я должен был пройти долгий путь непонимания и насмешек, чтобы разобраться, в чем дело. И когда один из первых читателей моей книги в ответ на просьбу высказать свое мнение заявил буквально следующее: "В моем представлении книги делятся на две категории - те, которые читать не стоит, и те, которые не прочитать нельзя- но я не скажу тебе, к какой категории отношу твое произведение", я, кажется, окончательно прозрел: он ведь щадит свое самолюбие - не мое!

Мы гораздо более склонны иметь дело не с теми, кого сами высоко ценим, а с теми, кто высоко ценит нас. А кто оценит тебя выше тебя же самого?

Значит лучшее твое общество, желанное твое общество, кристально рафинированное - ты!

Потому сегодня, друзья мои, я должен вам всем сказать: единственно, кому вы действительно удивительны, интересны, увлекательны, обворожительны, etc., - это только вы сами! Но пусть это совсем не разочаровывает вас - так было всегда и везде и так будет везде и всегда. Подумайте сами - разве кто-либо занимает ваш ум более, чем вы сами? Так почему же чей-то чужой ум должен быть занят вами более, чем самим собой? Продолжайте восхищаться собой - вы имеете на это право, не стесняйтесь своих глубоких, искренних чувств! Но не отказывайте в этих же чувствах другим.

Вот, я, например, нынче сужу о людях по тому, как они судят о моей книге.

Должен сказать, что еще не было случая, чтобы я ошибся. Это, конечно, лишь моя субъективная оценка, но скажите, бога ради, кого на самом деле интересует объективная оценка, и вообще, что это такое? Разве тот, кого вы считаете недоумком, клопом, паршивым псом, не восхищается самим собой точно так же, как вы своими придуманными достоинствами? И кто сказал, что он имеет меньше прав на это?

Кто ты такой, чтобы давать мне оценки! Кто он такой, чтобы давать мне оценки! Кто я такой, чтобы давать оценки вам!
Засим, успокойтесь. Сделайте глубокий выдох и успокойтесь. Вы - в своем мире, я - в своем. Да будет мир между мирами!
И вот здесь уже подошло время и место для самого откровенного моего бахвальства.

Из вышеизложенного сам по себе следует вывод, что только действительно выдающийся мужчина способен вызвать чувство искренней зависти у другого полноценного мужчины. Речь идет не о зависти к положению, материальным и иным благам, или каким-то особым достижениям, а именно к человеку, как личности. Мужчина вовсе не склонен признавать чье-либо превосходство над собой. Так вот, я могу с истинной, наверное, только в таком случае уместной гордостью заявить, что, по крайней мере, двое совсем не тривиальных мужчин (замечу, существенно превосходящих меня по своему социальному статусу и материальному положению) совершенно искренне признавались мне в этом.

Такие признания стоят дороже всего.

Один из них был отнюдь не последним человеком в сфере бизнеса, другой - известным литератором, и оба откровенно признавались, что где-то испытывают чувство зависти ко мне, и это, наверное, было выше всяких комплиментов - редко кто признается даже самому себе, что завидует чьему-то уму - а ведь у меня ничего другого никогда и не было.

У меня есть множество и других свидетельств в пользу моей - скажем скромно - незаурядности. Известный советский диссидент, долгие годы проработавший на армянской службе радиостанции "Свобода", доктор технических наук Эдуард Оганесян, переведший мою книгу "Благовест от тебя" на армянский язык и издавший ее за свой личный счет, в предисловии к ней писал: "Я считаю день, когда мне в руки попала книга Григора Апояна, одним из самых счастливых в жизни. Апоян снял с моих плеч тот груз, ответственность за который я еще не взял на себя, но рано или поздно это должно было произойти.

Нынче я спокоен, поскольку Апоян сказал все то, о чем я думал, обосновав при этом самую главную идею - что количество Богов в точности соответствует множеству людей - сколько людей, столько и Богов".

В тяжелые минуты моей жизни я вспоминаю эти слова, и они очень способствуют быстрому восстановлению обычной спортивной формы моей души. После такого признания я, наверное, буду выглядеть неблагодарным человеком, но не могу не привести здесь мнение знакомого профессионального литератора по поводу этой моей книги и перевода ее на армянский язык. Довольно искушенный редактор всевозможных текстов на русском и армянском языках, эта женщина сказала: "Твой русский текст звучит гораздо более по-армянски, чем перевод Оганесяна на самый армянский язык". Я полагаю, эти слова ни в коей мере не умаляют труд Эдуарда Ваграмовича (в конце концов, у него, как и у меня, было русское образование), но они наполняют душу гордостью за мою армянскую сущность, равно как и за нехилый, получается, мой русский язык.

Я долго колебался, цитировать ли здесь другое высказывание этого редактора - уж слишком оно звучит эпохально - но потом решил, что громкие слова эти, в конце концов, высказал не я, и, наверное, не велик грех обнародовать мнение третьего лица. Так вот, она сказала: "Да простит меня Господь, но, прочитав твою книгу, я вдруг почувствовала какую-то неведомую нить от Григора до Григора - я имею в виду Григора Нарекаци и Григора Апояна".

Да простит и мне Господь, что я привожу здесь это мнение! Чтобы степень моего смущения была понятна неармянину, которому имя Нарекаци, наверное, мало что говорит, должен пояснить, что Григор Нарекаци - великий армянский поэт и философ Х века, стихи которого в исполнении действительно понимающего их глубокий смысл артиста воспринимается армянским ухом, как Божий глас, как музыка Вселенной. Я не владею иностранными языками и не могу судить, как в оригинале звучит, допустим, для английского уха Шекспир, или для немецкого - Гете, равно как и другие великие и малые поэты, но вне зависимомти от каких-либо сравнений поэзия Нарекаци - одно из величайших достижений человеческого духа- как жаль, что доступна она столь ограниченному количеству людей, ведь и среди армян не так велико количество его преданных почитателей!

К счастью, и в переводах он во многом сохраняет мощь своего воздействия на истинных интеллектуалов. Не случайно один из выдающихся композиторов нашего времени Альфред Шнитке в 1985 году написал "Концерт для смешанного хора в четырех частях" на стихи Григора Нарекаци в переводе Наума Гребнева, и этот концерт по праву относят к лучшим образцам современной музыкальной христианской культуры. Вообще, в шедеврах великих композиторов более всего поражает какая-то сверхчеловеческая, божественная логика.

Логика красоты. Где-то в своих записях я выразил мнение, что музыка - это мысль, целиком отдавшаяся эмоции, поглощенная ею. О произведении Шнитке можно так же образно сказать, что это музыка, целиком отдавшаяся Слову.

Ибо само это слово - рвущаяся на свободу музыка- композитору лишь оставалось открыть своим волшебным ключиком дверцу ее золотой клетки.

И вот здесь, окончательно утратив остатки скромности, я хочу привести мнение знаменитого эстрадного композитора, который, ознакомившись с моими писаниями, скупо заметил: "У него слова звучат". В устах высокого профессионала звуков сам этот комплимент звучит.

Должен отметить, однако, что сложность не только в том, чтобы добиться звучания: взявши в руки перо, человек одновременно берет на себя большую ответственность, ступая на стезю, где очень легко может быть бит и осмеян, как выскочка и недоумок. Действительно, писатель - самый уязвимый и легкоранимый профессионал. Ибо грамоте обучены, писать умеют все. И каждый может его осмеять. Вряд ли кому придет в голову давать профессиональную оценку, допустим, шахматисту - каждому ясно, что для этого необходимо знать, по крайней мере, теорию - но писателя может (и даже должен) оценивать любой читатель. Это ужасно. И это прекрасно.

Сложность слова в том, что оно понятно всем, при том что музыка его слышна далеко не каждому. Между тем, слово - та же музыка, и, наверное, лучше всего об этом знают, или чувствуют музыканты (смотри выше высказывание эстрадного композитора). Притом, даже сама музыка, в конечном итоге, сводится к словам, объясняется словами, выражается словами, и чувства, которые она возбуждает, также выражаются вербально, теми же словами. Может быть именно здесь в наиболее яркой форме проявляется вся великая сила слова.

Французский поэт XVI века Пьер де Ронсар считал, что музыка - младшая сестра поэзии. Сегодня я почти готов согласиться с ним, хотя в каком-то из своих опусов возражал против такой ранжировки. Просто я очень люблю музыку. Но - вначале было Слово! Все в конечном итоге сводится к словам и выражается словами.

Чтобы довести дело до конца, необходимо сперва довести мысль до конца, домыслить до конца, выразить идею словами.

Чувства тоже оформляются мыслью, умом. В конечном итоге они находят свое выражение в мыслях и словах, следовательно, они и формируются в виде мыслей и слов. И даже глубина молчания в конце концов описывается словами.

Но при всем при том, самое значительное, что ты можешь сказать - это не сказать ничего. Такова истинная мудрость, мало кто до нее доходит. И это не я, как видите. А что же я? Взяв впервые в руки перо, точнее впервые рискнув выйти в мир с пером наперевес, я вначале занялся журналистикой, но это не давало мне истинного удовлетворения, я чувствовал в себе больший потенциал, задатки истинного писателя.

Публицист обличает время, спорит со временем, писатель ищет пути примирения с ним. И только в таком качестве он отличается от публициста, от журналиста вообще. Журналист полемизирует с обществом, писатель - со временем, с вечностью. С кем полемизирую я? Наверное, более всего - с самим собой.

Хемингуэй как-то сказал Сарояну: "Пиши не о себе, а для себя".

Я пишу о себе и для себя. Наверное, только так можно быть интересным.

Необходимое но не достаточное условие. Нужен еще талант, но здесь судить должен не я. Так и отдаюсь в ваши руки - казните!
Эта часть моего повествования посвящена беззастенчивому самовосхвалению, так что процитирую здесь еще несколько нестандартных комплиментов, которые получил от разных людей по разным поводам.
В короткий период работы в качестве политического обозревателя газеты "Голос Армении" - а это были самые тяжелые годы для Армении, когда электричество в Ереване давали лишь по два часа в сутки, а других источников энергии вообще не было - курирующий мою работу заместитель главного редактора мне говорила: "Ты пиши, ты только пиши! Хочешь я принесу тебе свечи, чтоб у тебя была возможность писать по ночам, ты только пиши!" Надо было, конечно, жить в те годы в голодном и холодном Ереване, чтобы понять, как много было смысла в этих словах.

Другой наш сотрудник, встретив как-то меня на улице, пошутил: "Гриш, у тебя есть крупный недостаток. Вот ты идешь, просто идешь по улице, и уже издали видно, что приближается честный человек. Тебя воспринимают, как большую опасность, ты это должен понимать". Да понимаю я это, понимаю, и сегодня понимаю, но что же мне делать! Стать нечестным? А как?

Эта проклятая честность - мой тяжкий крест и постоянное бревно в глазу.

Честность, как это ни горько, всегда бывает излишней, неуместной. Порой я в отчаянии восклицаю про себя: "Кому нужна твоя проклятая честность?

Вот скажи, кому от нее хоть какая-нибудь радость, какой-нибудь прок?" Остыв, однако, я трезво размышляю: "Наверное, все-таки она нужна, даже очень нужна именно мне. Это, конечно, нечто совершенно особое, и обычными мерками выгоды, которыми принято мерить в этом мире все, пользу от нее никак не обнаружить. И в этом, видимо, единственно мой эгоизм.

Еще точнее - снобизм. Истинный снобизм - это ведь любование собственной честностью, не так ли?

Работая по ночам, я не очень часто появлялся в редакции, и как-то самая красивая сотрудница нашего небольшого коллектива, вздохнув, тихонько вымолвила: "Скучно без вас!" Эти слова - даже если за ними не было ничего, кроме них самих - стоило запомнить, и я их запомнил. Тем более, что в другой раз она сказала, глядя мне прямо в глаза: "Ваши "Элегии", как маленькие жемчужинки". "Эти жемчужинки - слезы моего сердца", - ответил я и отвел глаза. Мне хватало слез.

Где-то на просторах Интернета я нашел такое о себе высказывание: "Все еще идеалист - так говорят". Наверное, это самая короткая и самая точная характеристика, но не знаю, гордиться мне ею, или, наоборот, стыдыться - мне ведь почти семьдесят! Но если человек не идеалист, чем он все-таки живет? Только телом?

И последний грубоватый комплимент, который, тем не менее, считаю достойным здесь привести. Один из моих комментаторов выразился так: "Апоян пишет, как гвозди забивает- каждое слово - в цель- редко у кого встретишь такой плотный текст". Он же сказал: "Апоян призывает вас мыслить.

Апоян призывает вас быть".

Но вопреки всем похвалам и ожиданиям, я за свою жизнь ничего, кроме самих комплиментов, практически так и не заработал. Гораций в своих "Одах" писал, что "скрытая доблесть мало чем отличается от безвестной бездарности".

Это про меня. С самого раннего детства окружающие придавали мне гораздо большее значение, чем я сам, а только высокая самооценка может быть истинным стимулом для навязывания себя миру (это мое единственное определение успеха среди людей). И по сей день в глубине моей души ничего не изменилось, вопреки бесстыдному бахвальству этих строк.

Я едва вступал в подростковый возраст, когда за каким-то праздничным столом, уступая многочисленным просьбам и преодолевая парализующую меня природную застенчивость, наконец запел, и один из гостей, который впервые слышал мое пение, не мог скрыть своего восхищения: "Мальчик - ты скрытый талант!" В последующем мне много раз приходилось по самым разным поводам при проявлении самых разных способностей слышать похожие высказывания: бывало на уроке литературы учительница, завороженная моим декламированием, заставляла прочитать почти весь "репертуар", пройденный нами за пол года, жертвуя, таким образом, целым уроком, а дворовые великовозрастные хулиганы нередко ловили меня по дороге из школы домой и заставляли петь в соседских подъездах, что, очевидно, ублаждало их слух и, наверное, немало способствовало развитию их грубого вкуса - я пел вовсе не привычные им примитивные песенки.

Все это, впрочем, ни в коей мере не влияло на мою собственную низкую самооценку и никак не подвигало к каким-либо активным действиям по конвертации этих самых способностей в нечто более ощутимое. Но с самого детства при прочих немалых способностях (чего уж теперь скромничать!) меня, по-настоящему, одолевали две страсти - петь и писать. С годами никак не востребованная и не получающая своего естественного развития первая страсть постепенно сошла на нет (я ведь так и не рискнул обратиться к профессионалам), а вот вторая - также невостребованная, но имеющая возможность развиваться самостоятельно - вовсе не потеряла своей силы, но наоборот - обогащенная знаниями и опытом - засверкала, когда я по-серьезному взял в руки перо.

Я уже где-то писал, что когда после развала Союза и потери основной работы пришел в редакцию газеты со своим статьями, сотрудники удивлялись: "Где же ты был до сих пор?" А где я мог быть при Советах с их чудовищно бестолковой цензурой? Разве я мог выдавить из себя хотя бы строчку на потребу этим идиотам? Нет, я вовсе не собираюсь осуждать кого бы то ни было только за то, что они были не в состоянии отложить в сторону перо и писали, как-то приспосабливаясь к несуразным партийным требованиям, а то и просто делая карьеру на этих самых несуразностях. Просто для меня это было неприемлемо, так же как и для очень многих, я полагаю. Кстати, я лично знаю, по крайней мере, несколько человек, которые, подобно мне, что называется, наступили на горло собственной песне и также пошли в непритязательные технари (кое-кто из них даже добился выдающихся успехов фактически на несвоем поприще, например, Главный конструктор широко известных в свое время компьютеров "Наири" Грачья Есаевич Овсепян, удостоенный Государственной премии СССР). Свою свободу (относительную, конечно) и независимость я оплатил безвестностью. Успехом своим. Конечно, это горько, но, тем не менее, сегодня я говорю себе спасибо, что не написал ни одной строчки на потребу своей утробы, ни одной строчки, за которую мне было бы стыдно перед вечностью. Да у меня, наверное, и не получилось бы ничего.

В новых обстоятельствах меня оценили сразу и по достоинству, но время было упущено безвозвратно. Я, на самом деле, очень не люблю эти разговоры об упущенном времени, я всегда раздраженно на них реагирую: "А что, вы за это время рассчитывали перевернуть мир?", но в данном контексте, по-моему, такая постановка вопроса представляется более или менее уместной и не выглядит такой уж претенциозной. Говорят, что первую половину жизни человек работает на имя, а вторую половину - имя работает на него. Я начал делать себе имя, то есть я и не занимался этим специально, просто работал в своей сфере, да и то лишь эпизодически (по ходу жизни для прокорма мне приходилось и торговать немецкими колбасками в Москве, и работать секюрити в Лос-Анджелесе) - после пятидесяти, когда же оно будет работать на меня?

Более того я не могу сказать, что работаю как-то целенаправленно, упорно, именно добиваясь успеха - допустим, пишу без устали там романы, или пьесы: я, по большому счету, производитель мысли, а не целостных произведений - это мой главный недостаток. Или достоинство?