КАК Я РЕДАКТИРОВАЛ ТЕАТРАЛЬНУЮ ГАЗЕТУ

Очень деловая быличка

В новейшей истории России был период, когда всех охватила жажда деятельности. Предприимчивые люди появлялись и раньше, но их инициативы глохли, как семена на асфальте, или прорастали в спекуляцию, фарцовку и другой криминал, подпадающий под статью 153 Уголовного кодекса РСФСР:
"Частнопредпринимательская деятельность с использованием государственных, кооперативных или иных общественных форм - наказывается лишением свободы на срок до пяти лет… Коммерческое посредничество, осуществляемое частными лицами в виде промысла или в целях обогащения, - наказывается лишением свободы на срок до пяти лет… Действия, предусмотренными частями первой и второй настоящей статьи, повлекшие обогащение в особо крупных размерах, - наказываются лишением свободы на срок до десяти лет с конфискацией имущества…"
До десяти лет. Как за убийство или вооруженный грабеж. Как вспомнишь, так вздрогнешь.

Но то, что заложено в человеке природой, не вытравить никакими кодексами. Приглушить можно, уничтожить нельзя. Горбачёвская перестройка взломала асфальт, взрыхлила и увлажнила землю, и всё пошло в рост - и овёс, и овсюг, все полезные злаки и весь чертополох. Не сразу, только к концу перестройки, когда до всех дошло, что можно что-то делать и ничего за это не будет. Барахолки ломились от всевозможного самострока - от джинсов, очень похожих на фирменные, до автомобильных антирадаров, газета бесплатных объявлений "Из рук в руки" пестрела предложениями отремонтировать квартиру, купировать собачьи хвосты и уши, обучить американскому и ивриту и даже быстро и качественно очистить дачную канализацию. Кто что мог, то и предлагал, пробужденная предприимчивость охватила широкие народные массы, как эпидемия гриппа.

Подхватил этот грипп и я. Но что мог предложить рынку литератор, который принципиально не пишет книг, на которые был спрос: детективов (тогда я их ещё не писал), эротики для мужчин или романов про деятелей типа Троцкого и Бухарина, которых пытались реабилитировать. Решение пришло неожиданно. В тот год умелец с соседнего приборостроительного завода продал мне самодельный компактный сварочный аппарат, и я увлеченно приваривал перила к крыльцу и всё, что можно было к чему-нибудь приварить. А когда эти дела закончилось, вырезал из толстого железа два десятка кленовых листов, заключил их в рамку, покрасил охрой и получилась красивая калитка, которую я назвал "Осень". Повесить её я не успел. Калитку купил сосед, строивший поблизости особняк. На третий день её украли. Новую калитку он заказывать не стал, но заметил, что такие могильные оградки могли бы пользоваться спросом. Идея меня вдохновила. Я сварил секцию оградки с такими же кленовыми листьями и повёз её на Люберецкое кладбище показать могильщикам. Они проявили к моему изделию небескорыстный интерес. Это укрепило меня в уверенности, что я на верном пути.

Но сваривать оградки вручную затрахаешься, нужен пресс. Пресс нашёлся на соседнем авиационном заводе. Начальник механического цеха, простаивавшего из-за отсутствия заказов, поторговавшись, дал добро. Технолог начал настраивать плунжер, а я стал думать, как зарегистрировать кооператив, потому что со мной завод не мог иметь никаких дел, а с кооперативом мог. К счастью, беготню с бумагами я даже не начал. Потому к счастью, что в тот день, на который назначили пробный оттиск моего изделия, внутри пресса что-то хрумкнуло и он вышел из строя. Может быть, навсегда. Отштамповать секцию из двухмиллиметрового железа оказалось ему не под силу. Пока начальник цеха, технолог и бригадир обкладывали друг друга крутыми матюгами, я незаметно смылся, радуясь, что не получил по шее. Искать другой пресс охота почему-то пропала. Так кончилась моя первая попытка вписаться в рынок. О ней я вспоминал, когда бывал на кладбище и видел уродливые самодельные оградки.

Неудача не отсушила мне руки, инфекция предпринимательства оказалась неизлечимой. Я чувствовал, что время проходит мимо меня, как круизный корабль с музыкой, шампанским и женским смехом, а я стою один на песчаном косогоре под мелким дождём. Очень противно. И тут меня осенило. Какого чёрта я пытаюсь заниматься тем, в чём ничего не смыслю, когда есть дело, в котором я разбираюсь? Хорошо помню, что эта мысль пришла мне в голову осенью 89-го года. Дело это - театр.

К тому времени я уже лет десять не писал прозу,
а сочинял пьесы. Не только потому, что в пьесе всего 60 страниц, а кормит она (если пошла) не хуже, чем романный кирпич. Главная причина была в другом. С начала 80-х годов проза всё больше становилась тематической, социально-ориентированной и непременно несущей позитивный заряд. Как сказала моя редактриса в издательстве "Молодая гвардия": "Про любовь на БАМе издадим. Просто про любовь - нет. И не спрашивайте почему". Рукописи не про любовь на БАМе годами ждали своей очереди, а чаще пристраивались по знакомству, с кабаками и коньяками и даже просто за взятку. Театр оставался единственной нишей, где главным критерием оставалось качество. Ни за какую взятку главный режиссёр не примет к постановке пьесу, в которой актерам ничего играть, а директору нечем привлечь зрителя. Социальная ориентированность требовалась и здесь, но играла второстепенную роль.

В мире театра на того, кто написал пьесу и принёс её в Министерство культуры, смотрят как на человека, который вдруг решил основательно разбогатеть, и никого это, понятное дело, не умиляет. После десятка лет работы в драматургии и нескольких поставленных пьес я так и не стал своим в театральном мире, всё время ощущал холодок отчуждения, исходящий от перезрелых дом, редактрис репертуарного отдела. Со мной смирились, и только. Словно бы всё время ждали от меня какого-нибудь подвоха. И дождались.

Мне многое не нравилось в работе реперткома Минкульта, без визы которого ни одна пьеса не могла дойти до театра. Заключались десятки договоров со своими, платили им от 1500 до 2200 рублей за пьесу, потом рассылали пьесы по театрам. И никого не волновало, что они оседают каменноугольными пластами в шкафах завлитов. Совсем своим платили и по 4000. С тем же итогом. Особенное раздражение вызывал отдел распространения ВААП-информ. Новые пьесы поступали туда после двух-трех месяцев редактирования, печатались на гектографе, это ещё месяц, и рассылались по театрам, где их даже не открывали, потому что все новинки режиссёры давно уже прочитали. Они получали их у машинисток на шестом этаже здания ВТО на улице Горького. Все драматурги приносили им новые сочинения, режиссёры и завлиты получали полуслепые копии за малую мзду.
При таком положении ВААП-информ, которому Минкульт перечислял по 25000 рублей в квартал, оказывался совершенно ненужным.

Собственно, эти 25000 и подтолкнули меня к действию. Перестройка охватила не только широкие народные массы, но и многие учреждения. Государственные издательства и ликеро-водочные заводы обрастали кооперативами, получившими право продавать книги и водку по коммерческим ценам. Не знаю, требовали ли перестроечных новаций от Минкульта, но министерство было открыто для каких-нибудь преобразований. Этим я и воспользовался.

Предложение у меня было очень простое: отдайте мне 25000, которые без всякой пользы тратятся на ВААП, и я обеспечу оперативную информацию обо всех новых пьесах и быструю доставку их в театры. Как? Тоже просто: организую театрально-информационное агентство, раз в месяц буду выпускать информационный бюллетень и рассылать его во все театры России. Эту идею я упаковал в приличные служебные фразы и в один прекрасный день принёс докладную записку главному редактору реперткома Саше Сычеву, с которым у меня были не то чтобы дружеские, но теплые товарищеские отношения по причине немалого количества выпитой совместно водки на банкетах после моих московских премьер и просто так, под настроение. Прочитав докладную, он впал в глубокую задумчивость. Наконец, спросил:

- Вот так взять и отдать тебе двадцать пять тысяч?
- Не мне, - поправил я. - Театрально-информационному агентству по договору.
- А оно есть?
- Будет, как только ты дашь отмашку.
- Нужно подумать.
- Подумай. И посоветуйся сам знаешь с кем.

Через неделю мне позвонили из Минкульта и сообщили, что со мной хочет встретиться Подгородинский, начальник Управления по делам театрального искусства Министерства культуры РСФСР (так называлась его должность, сейчас он заместитель художественного руководителя Малого театра). Я не заставил себя ждать. С Подгородинским я был знаком, но водку пить с ним не приходилось, и то, что он радушно встретил меня, выйдя из-за стола, показалось мне хорошим знаком. Он попросил секретаршу пригласить Сычёва и вернулся к моей докладной.

- Очень интересно. Я давно говорил, что этих дармоедов из ВААПа нужно разогнать. Расскажите, как вы представляете себе работу агентства. Подробно, мы не спешим.

К ответу я был готов. Начал с преамбулы.

Это только кажется, что нас захлестывает информация. В мире театра её катастрофически не хватает, особенно в провинциальных театрах. Режиссеры не знают, что и где ставят их коллеги. Актеры не знают, какие роли играют их сокурсники и знакомые. Директора театров не знают, спектакли по каким пьесам делают сборы. Даже о новых назначениях провинциальные актеры узнают только случайно. Театральной России жизненно необходим единый информационный центр, Таким центром и должно стать агентство. Потом нарисовал идиллическую картину. Будет приёмная с постоянным дежурным сотрудником, куда драматурги будут приносить новые пьесы, а режиссеры и завлиты получать качественные ксерокопии с первых экземпляров.

- Бесплатно? - перебил Саша Сычёв.
- Нет, за деньги. Примерно за такие же, какие они платят машинисткам ВТО.
- Продолжайте, - кивнул Подгородинский. - Как в театрах будут узнавать о новых пьесах?
- Из информационного бюллетеня. Будем распространять его по театрам. В нём будут подробные аннотации всех пьес, принятых реперткомом, и пьес, которые принесут авторы.
- Распространять - как?
- По почте, наложенным платежом.
- Сколько будет стоить экземпляр бюллетеня?
- Примерно рубль.
- Дорого, - оценил Сычёв.
- Кому нужно, заплатят.
- Это целое дело - рассылать в театры по одному экземпляру! - проявил практический подход Подгородинский.
- Не по одному - по десять, - возразил я.
- Зачем театру десять экземпляров?
- Один - директору, один - главному режиссёру, один - завлиту, по одному - очередным режиссёрам. Два - повесить в артистическом фойе. Ещё пару - в управление культуры и в местную библиотеку. Пусть читают.
- Зачем им читать аннотации новых пьес?
- А кто вам сказал, что там будут только аннотации?
- Что ещё?
- Много чего. Текущий репертуар всех театров. Театральная биржа: кому и где какие артисты нужны. Рецензии на московские премьеры. Не такие, как в "Театре" или в "Советской культуре". Честные, без понтов. Еще - официальная хроника Минкульта, новые назначения и всё прочее. Вам же это интересно?
- Да. Я вот о чём подумал. Двадцать пять тысяч рублей в квартал - это только кажется, что деньги большие. Они совсем небольшие. Вы это поймёте, когда придет время платить - за аренду приёмной, за бумагу, за печать, зарплату сотрудникам. Не хотелось бы вас огорчать, но с этих денег вы не разбогатеете. Правильно ли я понимаю, что в этом проекте вас привлекают не деньги, а возможность получить в свои руки театральную газету, которую вы скромно называете информационным бюллетенем?
- Ну почему? Немного разбогатеть тоже надеюсь. Но, в общем, да, - вынужден был признать я.
- Ага, и будешь дрючить нас в хвост и в гриву? - развеселился Сычёв.
- Тебя, Саша, я буду только хвалить. Если будешь себя прилично вести.
Разговор продолжался ещё около часа. Подгородинский подвёл итог:
- Ну что, может иметь быть. Поддержу. Только оформите как следует. Положение об агентстве, штатное расписание, примерная калькуляция расходов. Саша подскажет, как оформляются такие бумаги. Мне с ними идти наверх. Желаю удачи!
Когда мы вышли из начальственного кабинета, Сычёв похлопал меня по плечу.
- Получилось! Теперь дело пойдёт!
С неделю я промудохался над официальными бумагами под руководством Сычёва. Для этой работы все мои литературные умения оказались бесполезными. Наконец, Саша одобрил:
- Ладно, сойдёт.
Отнёс Положение и калькуляцию (сейчас это называется бизнес-план) в приёмную Подгородинского. Вернувшись, сказал:
- Теперь будем ждать.
- Сколько?
- Сколько нужно.
И потянулось время. Сычёв заверял по телефону, что дело рассматривается и отношение к нему положительное.
- Кем рассматривается?
- Кем надо! Ты думаешь, это так просто - разогнать ВААП и отдать их деньги тебе?

Месяца через два я понял, что подошел к делу не с того конца. Бумага - это только бумага. Если я хочу, чтобы к моему проекту отнеслись серьезно, нужно подкрепить его чем-то конкретным. А конкретным могло быть только одно: сделать газету. Такую, какой она будет. И я принялся за работу.

Название придумалось давно - "Театральный курьер России". Как сделать газету, тоже придумал. Никаких вступительных обращений к читателям, никаких деклараций. Первый номер должен выглядеть так, будто он не первый, а газета выходит уже бог знает сколько. Если возникнет нужда в декларациях, их можно дать потом, когда к изданию привыкнут. Материала набралось на восемь полос формата А-3. Аннотации к новым пьесам взял в реперткоме, официальную хронику у Подгородинского, "Актерскую биржу" - в кадрах Минкульта, а две полосы текущего репертуара пришлось заказывать знакомому сотруднику министерства, у которого на работе был компьютер (большая редкость по тем временам), и платить ему из своих. Написал довольно язвительную рецензию на спектакль Хейфеца по пьесе Моэма "Боже, храни королеву!" в театре Советской армии, с которого ушел после второго акта, а на восьмой полосе сделал подборку из дореволюционных театральных журналов о быте тогдашних актеров. Получилось неплохо.

В штатном расписании агентства была предусмотрена должность ответственного секретаря бюллетеня. Тогда я ещё не верил словам Подгородинского о том, что 25000 рублей в квартал - деньги совсем небольшие. Ничего себе небольшие! Огромные! Напомню, был 89-й год, и зарплата в 200 рублей еще считалась вполне приличной. Уж три сотни на ответсекретаря как-нибудь наскребу. И я начал обзванивать знакомых драматургов. Сообщение о театральной газете слушали с интересом, но желания поработать в ней не изъявляли. У кого-то шли пьесы, кто-то уже нашел себе отхожий промысел. Роясь в звонарике, наткнулся на телефон молодого журналиста из Норильска Юры Могилевского. Он не очень давно перебрался в Москву и приезжал ко мне поспрашивать, как тут и что. Дозвонился до него только поздно вечером:

- Юра, хочу предложить тебе работу. Ответственным секретарём в новой театральной газете. Зарплата триста рублей, но работы немного, газета выходит раз в месяц.
Он засмеялся:
- У меня к тебе встречное предложение. Приезжай к нам в офис и в тот момент, когда ты переступишь порог, будешь получать пятьсот рублей. Записывай адрес.

Офис находился на проспекте Мира в районе метро Алексеевская, а фирма называлась "Международный фонд социальных изобретений". Два раза в год они выпускали тощий журнальчик под эгидой ЮНЕСКО, считались гуманитарной организацией и были освобождена от многих налогов. В остальное время вели бурную издательскую деятельность, выпускали стотысячными тиражами всяческую фантастику и эзотерику.

Работать к ним я не пошёл, но пользу от этого посещения извлёк. Юра, а особенно его старший компаньон по фамилии Зеленцов, были большими доками в новейшей бюрократии. Узнав, что моё агентство существует только в моей голове, они сразу предложили мне сделать его структурным подразделением их фонда, за неделю зарегистрировали в Госкомпечати газету "Театральный курьер России", а самое главное - разрешили мне работать на одном из трёх компьютеров "Макинтош", которые практически без дела стояли в их офисе. Каждый день я приезжал на проспект Мира и до позднего вечера набивал файлы. Когда набор наконец-то был закончен, ребята дали мне компьютерщика, чтобы сверстать газету. Вот тут и начались мудовые рыданья. То ли "Макинтош" не годился для этой работы, то ли программист попался полорукий, но мы целыми днями просиживали за компом, пытаясь загнать подчёркивание туда, где оно должно стоять. А когда это удавалось, обнаруживалось, что весь остальной набор порушился. И всё начиналось снова. В конце концов я сдался:

- Хватит уродоваться. Эти долбанные черточки нарисую от руки.

Компьютерщик от радости прослезился.

Но возникла новая проблема: где найти лазерный принтер для формата А-3, совместимый с "Макинтошем"? Большеформатные принтеры были, но они никак не хотели сотрудничать с "Макинтошем". А те, что сотрудничали, выдавали только А-4. Я понял, что одолеть компьютеры не в моих силах, поздно вечером приехал в какой-то крутой офис с охраной. Предупрежденный Могилевским программист провёл меня внутрь, сунул дискету в компьютер, принтер ожил и начал выплёвывать по четвертушке полосы моей газеты. Через полчаса принтер умолк. Работа обошлась мне в 800 рублей. Но мне было не до расчётов. Я летел домой по ночной Москве, а рядом, на пассажирском сиденье, белела и радовала глаз толстая стопка лазерных распечаток.

Следующие два дня я потратил на расклеивание их на белые листы формата А-3 и на нанесение всех долбанных чёрточек. Никогда ещё я не работал с такой тщательностью. Закрасил красным фломастером название газеты и долго сидел, любуясь своим детищем и не без злорадства представляя, что скажет завтра Подгородинский, когда я положу "Курьер" ему на стол.

Он сказал:
- Что это?
- Газета "Театральный курьер России". Такой она будет.
- Надо же! Ну, поглядим на вашу газету.
Бережно переворачивая страницы, внимательно её просмотрел, потом вернулся к первой полосе с рецензией на спектакль Хейфеца. Укоризненно покачал головой:
- Зачем же так? Леонид Ефимович - такой уважаемый человек, а вы…
- Но спектакль поставил говенный. Уже после первого акта ушло ползала.
- Я тоже с трудом досидел до конца. И все-таки так нельзя.
- Почему нельзя? Это правда.
- Чувствую, нахлебаемся мы с вами! А газета отличная. Вы можете оставить мне этот экземпляр? Хочу кое-кому показать.
- Не могу. Экземпляр единственный.
- Тогда сделаем так. Через две недели будет Совет директоров российских театров. Сможете размножить этот экземпляр на ксероксе? Нужно десять газет. Каждому по газете. Если Совет нас поддержит, мне будет гораздо легче продвигать ваш проект.
- Сделаю, - пообещал я.
С ксероксом никаких проблем не возникло. Через неделю я привёз в Минкульт одиннадцать экземпляров, десять для директоров, одиннадцатый для Подгородинского. А ещё через неделю состоялся Совет. Я на нём не присутствовал, не по чину, а Саша Сычёв был. Он рассказал, что директора целый час обсуждали газету, не давая начальнику Управления приступить к повестке дня.
- Старичок, ты их достал! Все были "за", ни одного "против". Ни одного! Теперь-то дело пойдёт. Не дернуть ли нам по маленькой по этому поводу?

Отчего же не дернуть? Дернули. Но дело так и не пошло - и неделю, и две, и три. Я уже нашёл помещение для приёмной в здании Института повышения квалификации работников культуры рядом с гостиницей "Космос", договорился с директором, что он сдаст агентству в аренду полуподвал метров в тридцать и небольшую комнату рядом для начальства. То есть, для меня. Нашел помощника, не слишком удачливого драматурга Володю Каменева. Он привёл еще двух неприкаянных драматургов, которые согласились по очереди дежурить в приёмной и даже не спросили, сколько я им буду платить. Всё складывалось как нельзя лучше. Кроме главного.

У меня в министерстве был знакомый юрист, лет шестидесяти, работал в нормативно-правовом Управлении. О моём проекте он знал и относился к нему с благожелательным любопытством.
- Что происходит? - спросил я его, когда мы случайно столкнулись в курилке. - Все горячо "за", а дело ни с места.
Он усмехнулся.
- Вы как будто вчера родились, не понимаете самых элементарных вещей.
- Не понимаю. Объясните.
- Попробую. Вот я, допустим, чиновник, а вы пришли ко мне с какой-то идеей. Идея всем хороша. И рациональна, и министерству "галочка", идём в ногу со временем. А я слушаю и думаю: мне-то с этого какой навар? Не министерству, не Управлению театров. Лично мне. И пока я этого не пойму, и пальцем не шевельну. Вот это и происходит.
- Нужно дать взятку?
- Зачем так грубо? Скажу по-другому: чиновника нужно замотивировать.
- Как?
- Знаете, что сказала парижская куртизанка епископу? "Если вы, ваше преосвященство, этого не умеете, то я вас этому научить не могу". Подумайте. Теперь вы знаете, в какую сторону думать.

Он докурил и ушёл к своим нормативно-правовым делам, оставив меня в тяжелых раздумьях. Чем можно замотивировать чиновника? Сашу Сычёва - понятно, поставить бутылку или сводить в кабак, с него хватит. А чем замотивировать интеллигентнейшего Подгородинского? Известный театральный критик, человек с незапятнанной репутацией. Его даже очень хорошим рестораном не купишь. А про взятку и подумать страшно. Не возьмёт, и позора не оберешься. А почему, собственно, не возьмёт? Сколько он получает - рублей 300? Ему что, деньги не нужны? Деньги нужны всем. Только взятку надо оформить так, чтобы она была не похожа на взятку.

Тем же вечером я настучал на машинке дополнение к Положению о театрально-информационном агентстве. В нём говорилось о насущной необходимости иметь при агентстве Экспертный совет из авторитетных деятелей театрального искусства, который курировал бы работу агентства, при необходимости поправлял и прочее бла-бла-бла. После этого обездолил быстро скудеющую семейную казну еще на 500 рублей, вложил их в конверт вместе с расходным ордером, заполненном на имя Подгородинского. Всё это поместил в кейс и утром поехал в Минкульт, втайне надеясь, что начальника Управления не окажется на месте и вся моя нечестивая затея на этом закончится, а на второй раз у меня духу не хватит. Но, как всегда бывает по закону подлости, и Подгородинский был на месте, и секретарша не воспрепятствовала моему вторжению в его кабинет.

Он встретил меня легкой гримасой неудовольствия:
- Понимаю ваше нетерпение. Но и вы меня поймите. Серьезные дела быстро не делаются.
- Нет проблем, - бодро соврал я. - Мне не привыкать ждать. Я пришёл к вам с другим делом.
Подгородинский прочитал дополнение к Положению, одобрил:
- Хорошая мысль. Не боитесь, что эксперты стеснят вашу свободу?
- Они же разумные люди. И мы делаем одно дело. Мне хотелось бы, что председателем Экспертного совета стали вы. Как вы на это?
- А вы представляете, сколько у меня нагрузок?
- Работа в Экспертном совете будет оплачиваться. По пятьсот рублей в месяц.
- Щедро. Если вы настаиваете, в совет я войду, но работать буду на общественных началах.
- Побойтесь Бога! - запротестовал я. - Вы ставите меня в двусмысленное положение. Как я смогу требовать от вас работы и не платить? А работать придётся. Прочитать пьесу, которая вызвала разногласия. Или спорную статью. Всё это время и немалое.
- Сколько членов в Экспертном совете?
- Четыре человека. Больше нельзя - будет базар.
- Кто, кроме меня?
- Директор Института повышения квалификации. Мы арендуем у него помещение для приёмной. Знаете его?
- Знаю, кандидатура достойная. Кто ещё?
- С двумя ещё не определились. Так вы согласны?
- Умеете вы уговаривать. Ладно, согласен.
Наступил решающий момент. Я небрежно достал из кейса конверт с деньгами и расходным ордером и подсунул Подгородинскому.
- Это что? - неприятно удивился он.
- Ваша первая зарплата.
- Откуда у вас деньги? Договор с Минкультом еще не заключён.
- Пока нас финансирует Международный фонд социальных изобретений, - снова соврал я. - Театральное агентство - его структурное подразделение. Я решил, что так проще. Меньше бюрократической возни.
- Это серьезная организация? Не какое нибудь жульё?
- Они работают по программе ЮНЕСКО.
- Тогда да. ЮНЕСКО - это серьезно.
Я поторопил:
- Заполняйте ордер. Сумма прописью, число, подпись. Это для бухгалтерии.
Еще не очень уверенно Подгородинский вывел: "пятьсот". Поставил число и размашисто расписался. Дело сделано. Я спрятал расходный ордер в кейс и поднялся. От двери напомнил:
- А с договором всё-таки не тяните. А то социальные изобретатели включат счётчик, и мне вовек не расплатиться.
- Сделаю всё, что он меня зависит, - пообещал он.

Я вышел, чувствуя себя так, будто съел что-то тухлое. Я никогда не брал взяток, потому что не давали. И не давал сам, потому что не умел. Коньяки и кабаки - это не взятка, а так, знак дружеского расположения. И вот первый раз в жизни нагло всучил взятку. И кому? Интеллигентному человеку с безупречной репутацией. Понимает ли он, что произошло? Не дурак, понимает. Или скоро поймёт. И что будет? А вот что: он возненавидит меня, как жертва ненавидит насильника. И будет тянуть с договором до морковкина заговенья.

Я ошибся. Через два дня из Минкульта прислали телефонограмму: "Завтра в 14.00 вас примет заместитель министра В.П.Дёмин".

Заместитель министра культуры РСФСР В.П.Дёмин принял меня в своём кабинете на том же этаже, что и кабинет начальника Управления по делам театрального искусства. На столе перед ним лежали бумаги агентства и номер "Театрального курьера России". Он сказал:
- Вчера Подгородинский передал мне эти материалы…
Я переспросил:
- Только вчера?
- Да, вчера. Вас что-то удивляет?
- Нет, ничего. Я вас внимательно слушаю.

Не мог же я сказать, что меня удивила скорость прохождения бумаг по коридору министерства. Между начальственными кабинетами было метров сорок. Мои бумаги преодолевали это расстояние примерно месяц. Какая же улитка их тащила? И сколько бы ещё это длилось, если бы не сумма прописью в неком расходном ордере?

- Я внимательно всё изучил, - продолжал Дёмин. - Мне нравится ваш проект. Мне понравилась газета. Вы очень правильно сделали, что подкрепили свою идею конкретным делом. Надеюсь, наше сотрудничество будет результативным. Готовьте договор и приносите мне, я подпишу. Это всё.

Весь разговор занял минуты три. Я даже не сразу понял, что произошло. А когда понял, не поспешил к Подгородинскому поделиться своим ликованием. Я вообще не понимал, как мы теперь сможем смотреть друг на друга. Вместо этого пошёл в нормативно-правовое Управление и поблагодарил юриста за хороший совет.

Таким был первый урок бесстыдства, который я получил, как пропуск в свободный рынок.

Через три дня договор был подписан, а еще через некоторое время на счёт Международного фонда социальных изобретений поступили 25000 рублей для Независимого театрально-информационного агентства "Экспресс". Так оно теперь называлось.

Недавно мне на глаза попалось руководство для начинающих предпринимателей. Первое правило гласило: "Если вы решили заняться бизнесом, вам следует навсегда забыть слово "мораль". Второе правило было таким: "Не пытайтесь строить бизнес на доверии. Это всегда плохо кончается". Досадно, что эту книгу я не увидел на заре российского капитализма. Но тогда я вряд ли понял бы мудрость второго совета. Хотя мог бы понять, когда первый раз вместо 25000 рублей получил наличными 13700. "Налоги", - объяснила мне бухгалтер фонда. "Юра, у вас же есть налоговые льготы", - сказал я Могилевскому. Он ответил: "Но ты же не работаешь по программе ЮНЕСКО". Мне нечего было на это возразить. И только много позже я узнал, что в те времена за обналичку брали пять процентов. И все неполные два года, которые просуществовало Независимое театрально-информационное агентство "Экспресс", каждый квартал я получал вместо 25000 по 13700. А разницу в 10050 рублей между пятипроцентной обналичкой и суммой прописью спокойно клали себе в карман мои благодетели социальные изобретатели. Совсем не уверен, что они приняли меня под своё крыло с намерением что-то от меня поиметь. Но когда появилась возможность поиметь, почему же не поиметь? Смотри первое правило.

В рамках кастрированного бюджета и началась практическая деятельность агентства. Первый номер "Курьера" был готов к печати, оставалось найти типографию. Сунулся в издательство "Правды", но там заломили такую цену, что я охнул. В типографию "Известий" и соваться не стал. Случайно наткнулся на небольшую ведомственную типографию на шоссе Энтузиастов. Поговорил с печатниками, они сказали, что заказов немного, пять тысяч экземпляров моей газеты осилят, только нужно разрешение директора. Директором был толстый добродушный армянин с лицом, в котором было что-то раблезианское. Я купил в валютной "Березке" две бутылки неподдельного армянского коньяка, положил их в фирменный пакет и с этим пакетом вошел к нему в кабинет. Моё заявление он прочитал не очень внимательно, его явно отвлекали звякнувшие бутылки.

- Друзья прислали из Еревана, - бодро соврал я и подсунул пакет к его столу, мимолётно отметив, что бодро врать входит у меня в привычку.
- Зачем? - неуверенно запротестовал директор.
- Это по случаю нашего знакомства. Так как насчёт моего дела?
- Бумага ваша?
- Моя.
- Тогда ладно, - сказал он и поставил резолюцию: "Разрешаю".

Настала очередь добывать бумагу. Это сейчас проще простого, а тогда бумага была в жутком дефиците, как, впрочем, и всё от водки до колбасы. В одной Москве работали десятки издательств и выходили сотни газет. Многодневные поиски оказались успешными, нашелся обанкротившийся кооператив, я успел купить рулон газетной бумаги до того, как хозяина кооператива застрелили в подъезде его дома. Рулон (как говорят полиграфисты - роль) весил около тонны. С огромным трудом мы погрузили его в кузов грузовика и привезли в типографию. Бригадир печатников, молодой смуглый парень, очень спокойный, даже меланхоличный, поинтересовался:

- Вы что привезли?
- Как что? - удивился я. - Бумагу. Сыктывкарского комбината.
- У вас газета какого формата?
- Как "Неделя".
- А роль шириной восемьсот сорок миллиметров. Как я его в машину запущу? Это же не "Правда".
- Сколько нужно?
- Четыреста двадцать.
- А если разрезать пополам?
- Ну, попробуйте.

Ещё два дня искали, кто бы мог разрезать рулон. Подписались в каком-то научно-исследовательском институте на другом конце Москвы. Повезли туда. В институте за три сотни располовинили его огромной циркуляркой. Уже тогда при виде неровного лохматого среза я почувствовал, что мы сделали что-то не то. Бригадир печатников подтвердил:
- И что за газета будет с таким обрезом?
- Подравнять нельзя?
- Разве что вручную, ножницами.
- Что же делать?
Он посмотрел на моё растерянное лицо и уточнил:
- Сколько, вы сказали, тираж?
- Пять тысяч.
- Можем договориться. Бумагу найдём. Это будет стоить вам четыре пятьсот. Налом. Годится?
- А дешевле?
- Не мне же одному, - меланхолично объяснил бригадир и я понял, что торг неуместен.

Тираж был готов через три дня. Моя "шестёрка" осела над грузом газетных пачек. Ни одной своей книге я не радовался так, как этим восьми полосам на бумаге сыктывкарского комбината. Социальные изобретатели смотрели на меня с уважением. В Минкульте, куда я привёз полсотни экземпляров, в репертком сбежалось все театральное управление. Подгородинский пожал мне руку и поздравил с почином. Только перезрелые редактрисы сидели с поджатыми губами. То ли не могли мне простить, что из-за меня их товарки из ВААП-информа остались не у дел, то ли были недовольны тем, что какой-то чужак нахально вломился в их уютный театральный мирок.

Ещё по пачке "Курьера" я отвёз в ВТО и в ЦДЛ, в объединение драматургов. Газета разлетелась по Москве и была встречена с большим интересом. Через несколько дней у меня раздался телефонный звонок:
- Это Салынский, главный редактор журнала "Театр".
- Добрый вечер, - вежливо поздоровался я, недоумевая, что нужно от меня этому литературному генералу - секретарю правления Союза писателей СССР, председателю Всесоюзного совета по драматургии и обладателю ещё каких-то должностей, тоже высоких.

Оказалось, что причиной звонка было небольшая заметка "Смотрите, кто идёт" под рубрикой "Размышления у театральной афиши". Я написал её, чтобы заполнить дырку на развороте с премьерами России. Там, в частности, было:
"А.Гельман как-то сказал, что будет рад, если его пьесы уйдут из репертуара театров. Это будет означать, что исчезли породившие их проблемы. И вот: ни одной пьесы Гельмана в премьерной афише. А проблемы? Исчезли? Нет М.Шатрова, А.Мишарина, А.Салынского, С.Михалкова. Это понятно. Но нет и А.Володина, мало А.Галина, Э.Радзинского, М.Рощина. Кого же много?"

Фраза "Это понятно" и обидела вельможного драматурга. Целый час он рассказывал, с каким трудом прорывались его пьесы через рогатки цензуры, как требовали бесконечных доработок его пьесы "Мария", а доведенный до генеральной репетиции спектакль "Мужские беседы" в театре им. Вахтангова к выпуску так и не разрешили. Было такое ощущение, что о своей тернистой драматургической судьбе рассказывает не Салынский, а Вампилов, так и не доживший до московских премьер. Когда разговор наконец-то закончился, я положил трубку и понял, что стал влиятельной фигурой в театральном мире.
Агентство довольно быстро набрало обороты. Оживилась наша приёмная, где поначалу мои сотрудники сатанели от безделья. Зачастили драматурги с новыми сочинениями, из театров стали приезжать, звонить и писать. Пьесы мы размножали на ксероксе и высылали наложенным платежом. Когда институт повышения квалификации с моей подачи провёл всероссийский семинар завлитов, приёмная превратилась в клуб.

Но по-настоящему я понял, что занимаюсь нужным делом, во время театральной биржи. Такие биржи Минкульт проводил каждую осень. В Москву съезжались директора и главные режиссёры театров и артисты, желающие сменить место службы. (В театрах не работают, там служат.) В тот год биржа проходила в Доме культуры издательства "Правда". Мы развесили в длинном коридоре все выпуски "Театрального курьера", возле них не редела толпа. Артисты оживленно обсуждали, кто из их знакомых уже получил "з.а.", а кто даже "н.а." - заслуженных и народных артистов, кто сыграл Сирано де Бержерака, а кто аж Гамлета. Биржа в тот год прошла очень успешно. Около двухсот актеров сменили театры, они уже знали, что им нужно из выпусков нашей газеты под рубрикой "Из Вологды в Керчь? Из Керчи в Вологду?"

Всё было хорошо. Кроме одного: катастрофически не хватало денег. Я экономил на всём. За аренду приёмной не заплатил ни разу. А когда директор института деликатно напоминал мне об этом, выдавал ему по 500 рублей как члену Экспертного совета. Комнату, примыкавшую к приемной, сдал каким-то деловым ребятам, занимавшимся бизнесом, связанным с аэрофотосъемками, за тысячу рублей в месяц. Чтобы не переплачивать компьютерщикам, купил в издательстве "Прогресс" композер IBM. Издательство переходило на компьютеры и по дешевке распродавало старую технику.

Композер состоял из блока размером с тумбочку и печатающего устройства, как две электрических машинки "Оптима". У него был набор головок с разными шрифтами, фотокассеты хранили до пяти страниц текста, а качество печати не уступало лазерному принтеру. На нём я и набирал гранки "Курьера", техред выклеивала оригинал-макет и отправляла его в типографию. Каждый месяц мы рассылали в театры по десять экземпляров газеты наложенным платежом и потом получали на почте переводы по 12 рублей. Никаких налогов с этих денег я не платил, но и при этом с трудом сводил концы с концами.

Театров в России было около четырёхсот, а ещё 67 русских театров работали в союзных республиках. Они входили в ведение Министерства культуры СССР. Туда я и пришёл с предложением рассылать газету в эти театры бесплатно, а Минкульт будет перечислять агентству по 15000 рублей в квартал. Моё предложение было встречено с энтузиазмом, за небольшие деньги министерство ставило себе большую "галочку". Мы разослали очередной выпуск "Курьера", но денег не получили, хотя начальник отдела по фамилии Степанцов, бывший театральный режиссёр, клялся, что всё на мази. Через месяц я понял, что чиновника нужно замотивировать. Платить ему по 500 рублей я не хотел и не мог, поэтому придумал другой способ. Набрал на композере две заметки. Одну под названием "Так поступают советские люди", где говорилось, что русские театры в республиках получили по десять экземпляров "Театрального курьера России" бесплатно благодаря содействию начальника отдела Степанцова. Вторая заметка называлась "Так не поступают советские люди".

В министерство я поехал с моим помощником Володей Каменевым. Чиновник встретил нас с нескрываемым раздражением:
- Ну что вы всё ходите? Государственный театр в Тбилиси ждёт денег уже полтора года!
- Они могут ждать, а мы не можем, нам за всё приходится платить наличными. В следующем номере "Курьера" пойдёт вот это. Прочитайте.
Первая заметка заставила его расплыться от удовольствия.
- Или вот это, - сказал я.
Володя Каменев долго рассказывал потом, как чиновник забегал по стенам своего кабинета.
Через месяц деньги были перечислены, но мы их так и не получили - они были сняты со счёта социальных изобретателей по авизо за какой-то их долг.

Между тем ползучая инфляция брала нас за горло. Страница ксерокса за сорок копеек превратилась в пятьдесят. Печать "Курьера" из 4500 возросла сначала до 5000, а потом и до 5500. Платная реклама светотехнического оборудования и дымогенератов для шоу положения не спасала. Нужно было искать новые источники финансирования.

На театральной бирже в Доме культуры "Правды" многие режиссёры и директора театров жаловались на то, что их премьеры, даже очень удачные, никак не освещаются в центральной прессе. Это натолкнуло меня на мысль предложить театрам заключать с агентством договоры на информационное обслуживание. Мы обязуемся всесторонне освещать деятельность театров, в том числе их премьеры, а они нам за это платят. Бедные городские театры по 600 рублей в год, богатые академические - по 1500. Моё предложение получило неожиданно широкую поддержку, бюджет агентства стал пополняться.

Возникали совершенно неожиданные идеи. Однажды ребята, дежурившие в приёмной, передали мне, что звонили из какого-то частного центра пластической хирургии и предложили встретиться. Центр арендовал этаж больницы на Хорошевке и впечатлял евроремонтом, редким по тем временам. Специализировался на коррекции лица, исправлении недостатков фигуры и, в частности, на увеличении женской груди. Хозяйка центра, энергичная молодая женщина в белоснежном халате, каких позже стали называть бизнес-вумен, объяснила, что она хотела бы давать в "Курьере" рекламу. А потому у нас, что реклама будет адресной, услугами центра захотят воспользоваться артистки и дамы из околотеатрального бомонда. Цену она назвала сама - по 2000 рублей за рекламные полполосы. Я сразу согласился. Но это было ещё не всё. Она спросила:
- Вы можете выпускать "Курьер" на английском языке? На английском для начала. Потом на немецком и французском.
- Зачем? - удивился я.
- Чтобы рассылать в посольства и в зарубежные театральные агентства. Иностранки - самые выгодные клиентки. Реально?
- Это обойдётся вам в копеечку.
- Не имеет значения. Затраты окупятся.
- Сколько стоят ваши услуги? - полюбопытствовал я. - Например, сиськи?
- Имплантанты, - поправила она. - Восемнадцать тысяч рублей для наших и шесть тысяч долларов для иностранок.
- За одну?
- За обе.
Договорились на том, что рекламу она даст в следующий номер, а насчёт выпуска "Курьера" на английском я подумаю.

В быличке "Бизнес по-русски" я писал, что в те годы у меня числился литературным секретарём Гриша, то ли чеченский еврей, то ли еврейский чеченец. Причём зарплату 50 рублей в месяц платил не я ему, а он мне. Занимался он всем, на чём можно хорошо заработать, а запись в трудовой книжке ему была нужна, чтобы отмазываться от милиции. Как-то он привёл к нам в приёмную двух хмурых чеченцев. Вроде бы настоящих. Один был лет сорока, в костюме с галстуком. Второй молодой, в кожаной куртке. Объяснил:
- Ты говорил, что тебе нужны деньги. Поговори с моими друзьями.
- Сколько тебе надо в месяц? - спросил старший. - Пятьдесят тысяч? Сто тысяч?
- Говори, не бойся, - сказал второй.

Посетители мне сразу не понравились. В их хмурости было что-то опасное. До первой чеченской войны было ещё лет пять, но по Москве уже шли слухи о чеченской мафии, с которой лучше не связываться.
- Пятьдесят тысяч решат наши проблемы, - ответил я, осторожно подбирая слова.
- Умный человек, понимает, что нельзя борзеть, - одобрил старший. - Дам пятьдесят тысяч. Хочешь спросить, за что? Скажу. У тебя фирма международная, так?
- Международный фонд социальных изобретений.
- Возьмёшь на работу двух-трёх моих людей. Им нужно ездить за границу. В Польшу, в Германию. Будешь давать им командировки.
- Зачем им за границу?
- Лишнее спрашиваешь. Я знаю зачем, а тебе знать ни к чему. Сможешь?
- Нет. Фирма только по названию международная. Когда нужны командировки, мы оформляем их через Министерство культуры, - для убедительности приврал я.
- Мне всё равно, через кого. Поговори в министерстве.
- Поговорю. Но ничего не обещаю. Народ там очень осторожный.
- А ты хорошо поговори. Сколько нужно денег, скажи.
С этими словами гости откланялись.
- Ты в самом деле пойдёшь в министерство? - поразился Володя.
- Я что, больной?
Гриша позвонил через неделю.
- Мои друзья спрашивают, как дела. Был в министерстве?
- Был.
- И что?
- Направили меня в первый отдел. Твои друзья знают, что такое первый отдел?
Знали. И очень хорошо. Больше на моём горизонте они не возникали.

Деньги от театров и за рекламу подправили бюджет агентства. Я даже возместил ущерб, который нанес семейной казне, и получил возможность платить моим сотрудникам по 400 рублей в месяц. Бурные политические потрясения 91-го года воспринимал с воодушевлением, не подозревая, как они аукнутся нашему бизнесу. В декабре президенты Ельцин, Шушкевич и Кравчук подписали в Беловежской пуще соглашение, денонсирующее договор 1922 года о создании СССР. Советский Союз исчез, а через некоторое время закрылись все союзные министерства, в их числе и Минкульт СССР, из которого к нам притекал слабенький финансовый ручеёк. Это мы пережили. Но не пережили гиперинфляцию, которая обрушилась на Россию после либерализации цен.13700 рублей от российского Минкульта очень быстро превратились в копейки. Госучреждения могли ждать индексацию, мы не могли, за всё приходилось платить сразу.
На последние деньги выпустили газету и объявили, что Независимое театрально-информационное агентство "Экспресс" и "Театральный курьер России" приостанавливают свою деятельность до лучших времён.

Лучшие времена для нас так и не наступили. Подшивку "Курьера" я отвёз в газетный зал Ленинской библиотеки. Там она и лежит. Не знаю, затребовал ли её хоть один человек.

92-й год был самым трудным годом в новейшей истории России. Не раз я спрашивал себя, как мы смогли его пережить. Первое объяснение лежало на поверхности. Когда неизвестно, куда ехать, умелый хозяин отпускает вожжи и лошадь сама находит дорогу. У правительства хватило ума отпустить вожжи. Указ мэра Лужкова о свободе торговли превратил Москву в огромную барахолку. Везде - у Малого театра с задумчивым драматургом Островским на пьедестале, на улице Горького, ещё не ставшей Тверской, возле Юрия Долгорукого, возле всех станций метро - все торговали кто чем мог: книгами из домашних библиотек, посудой, поношенной обувью и одеждой, сахаром, макаронами, сигаретами, водкой. Казалось бы, что толку от этой жалкой торговлишки? Но прошло немного времени, и всё начало налаживаться. Как-то само собой. Народ умеет выживать. Научился, жизнь научила. Только ему не нужно мешать.

Сегодня я нахожу чудесному спасению России другое объяснение, не опровергающее первое, а дополняющее его. Свобода пробудила в людях предприимчивость, самодеятельность в буквальном значении этого слова. Предприимчивые, самодеятельные люди и помогли стране преодолеть глубокий кризис. В последующие два десятилетия происходило излечение широких народных масс от этого гриппа. Нужно признать, успешное. На человека, надумавшего начать какой-нибудь бизнес, сегодня смотрят, как на ненормального. И он в самом деле не совсем нормальный, если надеется успешно противостоять бандитским наездам, ментовским крышам и бесконтрольному произволу чиновников.

Что заставляет меня смотреть в будущее с осторожным оптимизмом? Вот уже бутылка самой дешевой водки стала по 170 рублей. И купить её можно только с десяти утра до десяти вечера.
Вам это ничего не напоминает?