ДОМА ИЛИ В ГОСТЯХ?

"В зоопарке звери нужны. А зачем они в лесу?"
К. Чуковский: От двух до пяти.

ДОМА

В лес я влюбился сразу - как до того в горы.
В первый же год объездил, исходил и облазил все окрестные пущи и рощи - прямо, как свою собственность. С самой ранней весны, иногда и в конце зимы уже я инспектировал на "Яве" свои владения вокруг Минска.

Лес ещё неуютный - не проснувшийся, не прибранный, всё равно: если день солнечный, с конца февраля уже можно отыскать сухую полянку и с удобством расположиться на ней. Позагорать, почитать, подышать лесным воздухом.

Выбрав подходящее место, разоблачаюсь до плавок, надуваю красный венгерский матрасик и укладываюсь с книжкой на солнышке. Не лето, конечно: и трава тут жёсткая, жухлая - прошлогодняя ещё, и большой вон там сугроб под елью. Но ветра нет, а если и налетит - прошумит где-то наверху, здесь же тихо, сухо, тепло.
Лесное население только-только просыпается: выползает отовсюду - поразмяться тоже, погреться на солнышке ...

БЕЛО-БЕЛОЕ С ГОЛУБЫМ

Валяюсь на матрасике, вдыхаю лесной озон, впитываю весенние лучи и притом читаю ещё что-то занимательное - благодать!
Пёстрая суперобложка книги валяется рядом на траве. Она белая, с яркой тёмно-голубой - синей почти - полосой посредине. Или, если угодно - голубая, с двумя белыми полосами по краям.

Читаю, а краем глаза слежу за рыжей бабочкой, которая пытается на неё присесть. Бумага глянцевая - гладкая, да ещё изогнулась на солнце - бабочке трудно: она перебирает лапками, помогает крылышками, и всё сползает с синей полосы вниз, на белую. А ей не всё равно, ей очень важно, видите ли, остаться почему-то именно там, на синем...

Ага! - зацепилась. Оранжевая на васильковом - прелесть!
Чтение продолжается…
Нет! - ещё одна... (и откуда это зимой - бабочки?). Тоже долго пристраивается, скользит лапками и тоже норовит всё остаться на голубом.
И до чего ж упрямая! - соскользнёт, взлетит, покружит и снова целит на голубое...
Всё. Устроилась, кажется. Сидят рядом, довольные.
Можно продолжить…

Нет. Не суждено мне сегодня почитать: две сразу! Завертелись, спугнули прежних и, вчетвером уже, устроили небольшой кавардак - воздушный балет-хоровод над полосатой сценой-обложкой.

И - всё сначала: присаживаются, сползают, карабкаются, взлетают, снова садятся. Теснятся все, мешая друг другу, на сине-голубой полосе.
Какое тут чтение! - бросил книжку, лежу, наблюдаю. С полчаса ещё наблюдаю, как эти четыре, а потом и ещё три - то сидят, присмирев, то вспорхнут вдруг, покружатся и снова - модницы! - снова на голубое. Только на голубое!

Солнце уходит с поляны, и сразу холодает - я быстро одеваюсь, сдуваю свой матрасик, забираю (извинившись) у модниц их забаву - белый с голубым листок бумаги: до свидания, красавицы!
Привезу следующий раз всем по книжке.
Все - в голубых тонах.

ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫЙ

Тот же лес, и день тоже солнечный. Может, и поляна та же. И время опять - между февралём и мартом. Год, возможно, другой, не помню. Те же - и мотоцикл, и красный матрасик. Не надут только ещё.

В лесу тихо-тихо. Жизнь понемногу закипает - кругом суета и возня, но - тихая ещё, бесшумная.
Пока я, сбросив на траву шлем, вылезаю из куртки и свитера, что-то здесь, однако, переменилось. Ага! - включился звук: в-з-ж-ж-ж-ж... На полянку залетел, вернее, вихрем ворвался маленький мохнатый комочек - шмель.

Ткнулся мне зачем-то в грудь, отлетел, перекувырнувшись в воздухе, на матрасик и - понравилось! - пошёл кувыркаться там через голову: точно медвежонок! Потом остановился, заметив что-то в траве, взлетел и, набрав высоту, круто спикировал на мой красный - с блестящими никелированными кнопочками по кругу - шлем.
Совершив общий облёт (прикинув: сколько их тут) приблизился к первому выпуклому зеркальцу и, яростно жужжа, принялся свирепо сверлить его головой и усиками. То ли с целью забодать собственное отражение, то ли в попытке пробиться внутрь - в зазеркалье…

С минуту, не меньше, гудел и трудился, кружа и скользя по поверхности полированной кнопки, потом, решительно бросив её, перелетел к соседней. Точно с тем же напряжением и старанием (кажется: шлем сейчас сдвинет!) побуравил и эту кнопку. Бросил не раньше, чем убедился в полной её неподатливости, и тут же обратился к следующей.

Я успел раздеться, надуть матрасик и теперь стоял, в полном недоумении наблюдая за действиями этого летучего медвежонка. Он же, напротив, нисколько уже не интересуясь мной, всю прыть свою обратил на очередную - пятую или шестую - кнопку.

С тем же тщанием, с тем же напряжённым звуком взлетающего лайнера обработал он и эту, и следующую, и все остальные (двенадцать или сколько их там) кнопочек шлема.
Лишь добравшись до самой первой, он взмыл круто вверх и исчез с поляны так же внезапно, как и появился тут несколько минут назад.

Я лично так ничего и не понял. А вы?
- Так-то вот, друг Горацио, - бормотал я сам себе, укладываясь на матрас с очередным томиком Шекспира.

ПЛОСКОЛОБЫЕ

Красивый холмистый пригород Душанбе. Отправляюсь на этюды. Сначала - лесок, не лесок - рощица горького миндаля. Подымаюсь выше. Холм здесь сплошь покрыт ещё зелёной травой.
Споткнувшись о невидимый камень (и раз, и другой), я, наклонившись, увидел, что вовсе это и не камни: в траве ползли, одна за одной, две солидные черепашки.

В пасмурном Питере, откуда только что перебрался я в солнечный Таджикистан, черепаха - редкий экзот. Видеть-то видел, конечно (в террариуме), но потрогать не приходилось.

Заметив человека, одна тут же втянула свои лапки и голову под панцирь, другая скрылась в траве - спрятались! Думают, что спрятались.
Уверены обе: надёжно укрылись от меня, неприятеля.
Поднял одну осторожно - черепашка завертела недовольно плоской головкой, стараясь при этом оцарапать мне пальцы жёсткими коготками задних лап.
Налюбовавшись красивым - как лаком покрытым - узором панциря, положил (не без сожаления) на место. То же самое проделал со второй.
Очень обе симпатичные, но - не брать же с собой.

Побрёл дальше с ощущением превосходства: где ж этим плосколобеньким перехитрить Человека Разумного!

Трава по мере подъёма всё желтей и суше, а сам холм переливается здесь узорами-разводами муара: он, словно вуалью, покрыт густой сеткой - сплетением овечьих тропок с золотистыми полосками травы. Ступаю, по ним, как по ступенькам какой-то фантастической лестницы.

Неподалеку, не отставая от меня, шуршит в траве ещё кто-то - юркий и блестящий. Похоже - полоз. Я его не боюсь: тем более, что это и не полоз вовсе - ящерица. Большая безногая ящерица: желтопузик.

Что ей нужно от меня, непонятно, но шагнул тоже навстречу: надо бы и это пресмыкающееся разглядеть подробнее (настоящий прямо зоопарк тут под открытым небом - без оград, без клеток).

"Пузик" моего желания знакомиться поближе не разделяет: меняет направление, пытается рывками отползти подальше. Но шагать легче, чем пресмыкаться: быстро его нагоняю.
Симпатичный. Тельце изящно изогнуто - гладкое, круглое: всё в золотых колечках. Лобик, как и у черепах, плоский, глазки маленькие.
Зубов не видно, но в руки не беру: пытаюсь поддеть прутиком - раз, другой…
На третьей попытке изящный мой "пузик" выпрямился вдруг и - гладенькой такой круглой тросточкой - заскользил круто вниз… Прямо поперёк тропок! - как по рёбрам ступенек - юзом, юзом - до самой до миндальной рощицы… Только я его и видел!

Он исчез, а я всё стоял в недоумении: вот тебе и плосколобый! Интересно - сам догадался, или опыт предков подсказал ему такой остроумный выход из положения?
Я б ни за что не додумался!

Да если и не сам: был ведь там кто-то первым в длинной цепочке его предков - самым первым, кто додумался до такого простого и изящного решения, до принципиально нового (гениального, как вращение!) способа передвижения…

Передвигаться колесом, кстати, тоже придумал сначала кто-то из неразумных наших братьев. Не вспомню сейчас, кто именно, но - задолго до человека. А ещё раньше, если уж вспоминать, догадались использовать принцип качения и вовсе уж лишённые всяких чувств и разума существа - степные наши перекати-поле.

КАК УБЕРЕЧЬ ПОТОМКОВ?

Снова Беларусь, и снова лес. Тот самый. Место лишь другое - на самой опушке, и время - самый разгар лета.
Уютно расположился в тени у края поля, прямо на зелёной травке. Впереди, до самого горизонта шевелится-колышется пшеница. Хорошо иногда окунуться эдак взглядом во всю эту сочную зелень! Потом перевести его вдаль - на самую границу земного с небесным...

Только этот раз мне не до того. Этот раз я не отдыхаю - работаю: не читаю книжку, а пишу.
Должен, вернее, писать. Никогда раньше не приходилось, но так уж вышло: взялся, пообещал, теперь уже - надо.

Книжка нужная: о природе, о людях, о том, что останется от неё (от этого вот леса и этого поля) и от них (от всех от нас) после нашествия на планету очередного поколения землян.
И понимаю, что нужно, а не пишется. Заключительные - самые важные, самые убедительные слова в голову не приходят.
Лежу, выводя на чистом листе бессмысленные каракули...

Серенькая букашка выбралась из-под тетрадного листа и деловито направилась по диагонали к противоположному краю. Затеваю с ней незамысловатую игру: подставлю карандаш - она его обойдёт, снова подставлю - снова обойдёт…
Обходит деловито - не возмущаясь, не снижая скорости и не теряя направления.

Но вот край. Возвращаю кроху на прежнюю позицию, и - всё сначала…
Букашку эта гонка с препятствиями не смущает: ей надо на ту сторону, и все мои издевательства она воспринимает как неизбежные трудности пути.
Однако, неосторожное движение моего карандаша, и бедняга - на спине! По инерции она продолжает ещё перебирать лапками, но, почуяв неладное, останавливается, выгибает крылышко и, ловко вывернувшись, снова семенит в прежнем направлении...

Жарко: писать мне лень, думать лень. Даже и каракули выводить лень. Возвращаю насекомое на исходную позицию, а кроха - с завидным упорством и терпением - устремляется очередной раз к намеченной цели.

Наконец, оказавшись опять на спине, она смиряется со своей участью: замерла и лапками не шевелит. Даже и на карандаш мой не реагирует. Притворилась: всё, мол, умерла - отстаньте!
Я и сам лежу в полудрёме, не шевелюсь. И ничто вообще нигде уже не шевелится, не колышется: весь мир задремал... Спит...

... Т-тах! - тах! - тах!... - три оглушительно-звонких хлопка - аж земля, кажется, вздрогнула. Что такое? Выстрелы, взрывы?.. Война?..

Я не успел ещё испугаться, не успел о чём-то подумать (о войне - позже), как жучок мой - одновременно с первым звуком! - высоко подпрыгнул, перевернулся в воздухе и мигом скрылся под листом - усиками только из-под него шевелит настороженно!..

Вот это реакция! Вот это боеготовность!..
Да будь это всерьёз (взрывы оказались мирными), я не то, что укрыться и оборониться, я б и очнуться не успел ко второму удару. А третьего и не услышал бы уже, наверное.

Да-а… мне бы такие аргументы!

Книгу я всё же дописал. Никто, кажется, при этом не вздрогнул, не встревожился.
Букашки неразумные лучше нас, Человеков Разумных, подготовлены ко всевозможной опасности.
Они только, в случае чего, и уцелеют.

В Г О С Т Я Х
Гони природу в дверь, она влетит в окно. 

Эти "понаехали" в столицу безо всякого приглашения, никого не спросясь:
кружатся над Свислочью морские чайки, бегают по газонам полевые куропатки, плавают в городском озере дикие уточки-кряквы.
В соседнем парке - прямо в центре города - соловьи. То ли в гости они к нам заглядывают, то ли навсегда уже прописались. То ли дикие они ещё, то ли свои уже, городские - полноправные наши соседи.

И - то ли по бедности набиваются они нам в сожители, то ли это нам, одичавшим в железобетонных наших коробках - пришли напомнить, как роскошен мир, от которого мы отвернулись, от которого огораживаемся бетонными оградами.
К которому и сами когда-то принадлежали, а теперь, если что и узнаём о нём, то - лишь из газет да с экрана телевизора или монитора компьютера.

ЦВЕТНЫЕ ВОРОБУШКИ

Не знаю, как где, а в Беларуси они появляются с началом зимы - зимние этакие воробушки. Такие же маленькие, юркие и жизнерадостные, только ещё и нарядные: синички. А ещё они ужасно любопытные и бесстрашные. И ещё - очень сообразительные.

В нашем общежитии, где, за неимением холодильников, съестное своё держали мы в сетках за форточкой, они ловко проклёвывали любые обёртки и регулярно подкармливались всяческой снедью. Симпатичные такие весёлые воришки - никто на них не обижался.

Но вот, не в общежитии уже, в собственной двухкомнатной квартире: сижу один с книжкой у окна, а за стеклом несколько этих ярких чижик-пыжиков. Дружно суетятся, перепрыгивают, попискивая, с балконной ограды на мой подоконник и обратно: стараются всё заглянуть через окно в комнату, узнать - что это я там читаю?
Потом вдруг исчезли. Все до одной.

Я и забыть о них успел, когда тот же писк и гомон послышались уже с противоположной стороны - из второй моей комнаты.
Расщебетались опять вовсю.
Пришлось подняться: крадусь на цыпочках через прихожую, заглядываю через приоткрытую дверь...

Напрасно я деликатничал: прекрасно они меня видят и нисколько этим не смущаются: три ещё снаружи на подоконнике, две на форточке, а одна уже в комнате - прямо на столе. Шарит там в моих бумагах.
Писку, гомону при этом - на всю квартиру!

Насколько я понял, ведутся оживлённые переговоры: те, что на подоконнике интересуются у тех, что в форточке, а эти у той, что в комнате: "Ну, что там, что там?". А та, что на столе, подробно перечисляет: то-то, мол, и то-то, но - ничего особенного.
И нисколько я им не мешаю.

Ладно, прислонился к двери, наблюдаю: что дальше?
А дальше - те, что на подоконнике меняются местами с теми, что на форточке, а эти залетают в комнату. Все, кажется, перебывали по разу.
Самая шустрая попробовала даже устроиться на люстре: не вышло - пришлось спрыгнуть на пол: прыгает, хитро на меня поглядывая - рядом совсем, в двух шагах...

И - звенят оглушительно, щебечут: делятся впечатлениями! Явно ж - из чистого любопытства: ничего ведь съестного - убедились уже. И немножко ещё из озорства: а вот не поймаешь!

Минут пять, не меньше длилась весёлая забава, а потом - с гомоном-хохотом - упорхнули пичуги на соседнее дерево.
Ну - не прелесть ли? - и себе развлечение устроили, и серьёзного дядю растормошили - оторвали от скучной книжки.

ФАЗАНОВЫЕ

В каждой таджикской чайхане - круглая, куполком - плетёная из прутиков клеточка: домик кеклика - красивой пёстро-серой курочки с красным клювом и красными ободками вокруг глаз.
Его задача: видом своим и пением услаждать гостей. Песенка нехитрая - вся на одной ноте и всё одна и та же: "фьюиить, фить-фить… фьюиить, фить-фить…". Очень любима она посетителями - удачно подходит ко всей этой обстановке: прохладной тени под виноградником, журчанию арыка, глинобитному полу, деревянной тахте с дастарханом и пёстрыми ковриками на них...

Наши куропатки помельче, поскромнее. И в клетках никто их ради пения не содержит. Но на воле они такие же юркие и проворные бегуны по травянистым холмам, как и азиатские: приходилось видеть изредка и издали - и там, на юге, и у нас.
С близи же я впервые увидел их здесь, в Минске, прямо в соседнем парке.

Уж кто только не залетал в этот парк (рядом, через дорогу от дома) - даже соловьи! Врановые, так вообще без счёта: галки, грачи, скворцы, сороки (сизоворонок даже как-то сверкнул ярко-лазоревым опереньем). И сами ворОны с вОронами, конечно же, (не всегда уже и дорогу уступают - почти, как голуби).

А эти фазановые - не сразу даже и понял, кто такие: редкость ещё. Дружная стайка молчаливых серых курочек деловито мельтешит в траве, быстро передвигаясь в одном направлении. Пересекли прямо передо мной аллейку - подбирают что-то на ходу. Закопошились по-свойски в пожухшей траве газона (осень, бабье лето).

Ворона - тоже мне горожанка, без году неделя! - недовольна: очень возмущена пришельцами - пытается даже прогнать со "своей" территории. Увязавшись за двумя отставшими, подскакивает, взлетает, снова набрасывается - пытается отбить от стаи. Те не очень-то боятся: отмахнувшись от нахалки, присоединились к своим и продолжают себе копаться в траве и листьях.
Когда вороне надоели пустые хлопоты, она, громко прокаркав напоследок в адрес добродушных курочек что-то недоброе, взмыла вверх - смылась...

Разбираются уже между собой наши гости - делят территорию, не обращая внимания на хозяев.
Так вот и перебираются - так вот и переберутся понемногу - в городские парки дикие обитатели леса: гони природу в дверь, она влетит в окно.

М О С К В И Ч К А

Я, вчерашний питерский студент, приехал тогда в славную столицу улаживать свои дела, а в перерывах между посещениями высокого начальства просто бродил по городу.
Не помню уже, как и почему оказался я так однажды у самого подножия Воробьёвых (Ленинских уже, конечно) гор. Горы, не горы, а вспомнилось что-то: потянуло поразмяться - решил вскарабкаться прямо по крутому зелёному склону наверх.

Парк тут - почти что лес. Ни аллей, ни скамеек, ни прохожих. Даже и тропки, как в лесу. А ещё - лесная тишина, и никого нет. Странно так: только что был шумный многолюдный город, а тут - хоть грибы собирай. Грибов, впрочем, тоже не видно.

Я забрался уже довольно высоко, когда впереди между деревьев что-то мелькнуло - собака, видимо. Бреду дальше, почти наверху уже. Снова впереди промелькнуло нечто рыжеватое. Странно (рассуждаю про себя) - что тут делать собаке? Ну, сам я - понятно: иду осмотреть новый университет, а ей-то, что здесь надо?

Приостановился. Странный пёс, не обращая на меня внимания, кружит и кружит неподалеку странной - танцующей какой-то - походкой, вынюхивает что-то в траве. Пригляделся и - глазам не верю: никакая это не собака!.. Ну, цветом и ростом могла бы ещё сойти за пёсика, но пышный этот хвост, "фокстротная" эта поступь: самая, что ни на есть, лиса! Точно такая, как в мультфильмах, книжках и зоопарке.

Зверёк, помелькав (так и не удостоив меня вниманием) скрылся, а я всё гадал - откуда бы ей тут взяться - в самом центре большого шумного города? Решил: сбежала, наверное, из зверинца или из какого-нибудь "живого уголка" клуба юннатов.

Позже узнал, что в Англии лисы давно уже освоили городские пригороды. Устраиваются на постоянное местожительство прямо в лондонских подвалах. Там уже к ним привыкли.
Про здешних такого не слышал, но может, и наши перенимают уже западные обычаи?

ЗАБЛУДШИЙ

Ежедневная - одна и та же - дорога на работу быстро надоедает. Если есть время, схожу остановкой-двумя раньше и остаток пути прогуливаюсь до института пешком.

Этим утром я спускался от самого Оперного и проходил уже мимо Янко-Купаловской парковой ограды, когда далеко впереди раздались (или показалось?) какие-то странные вскрики и смех.

Оглядевшись и не заметив ничего особенного, я привычно свернул на свою улочку и побрёл не спеша в гору. Улочка эта, хоть и ведёт к парадной нашей площади, по утрам совершенно безлюдна. Бреду, задумчиво разглядывая старинные двухэтажные домики (в одном из них ночевал, по легенде, сам Наполеон)…

Ой! - что это?.. На том конце улицы, наверху явился вдруг ниоткуда какой-то большой серый комок и - колобком устремился вниз… Что ж такое? - несётся прямо на меня!
Откинулся инстинктивно в сторону…
Заяц!

Да крупный такой, да красивый!
Поджимая под себя передние лапки, выпятив грудь и закинув назад голову (уши - чуть не до хвостика), он, изящно изогнувшись (словно олень на капоте "Волги"), в несколько огромных прыжков одолевает улочку и, промелькнув-просвистев мимо меня, перемахивает через парковую ограду.
Не уступи я вовремя дорогу, перепрыгнул бы и через меня.

Вот это - да! Такого и в лесу-то нечасто встретишь…
То-то кричали там, внизу! - заметили его видно тогда ещё, когда махнул он из парка наверх. Я застал его, выходит, уже возвращавшимся с парадной нашей площади: запутался косой в городской географии.

И - куда ж он теперь, бедный? Забрёл видно ночью из леса, и, пробираясь зелёными клиньями, добрался до самого центра. Выбраться ж вовремя назад не сумел: заплутал, серенький, в наших каменных джунглях - это ж не в родном лесу!

Жаловались потом и в нашем Ботаническом: обгладывают зайцы драгоценные их экзоты. Особенно зимой (когда, кроме коры на деревьях, и поглодать нечего). А ведь Ботанический у нас не где-то на окраине - в самом центре тоже.

На окраины же забредает и более крупный зверь. В дачном пригороде (на московском направлении) стоят на шоссе знаки: "Осторожно, лоси!" (сам объезжал пару раз на мотоцикле сохатых).

Надвигается, выходит, лесной житель на город, наступает. Осваивает понемногу отобранные у него когда-то территории.
Куда ему ещё и деваться? Сами ж выдавливаем его из лесу - выживаем из родного дома.

А КАК У ДРУГИХ?

Заглянул из любопытства в интернет.
О! По соседству - на Украине - к горожанам, кроме привычных уже лосей и зайцев, заглядывает в гости рысь, и даже зубры. В Москве по парку с выразительным названием Лосиный Остров гуляют, как у себя дома, лоси, по Москве-реке плавают (кроме привычной уже кряквы) стайки чомги. В Сибири (Байкальск, Кызыл) забредают иногда в город бурые медведи, в Омск - ондатры и косули.
И повсюду в городских парках расселились - почти одомашненные уже - белочки.

Дальше - больше. Полноправными американскими гражданами-горожанами (безо всяких там грин-карт) становятся, кроме лис, и еноты, и ондатры, и даже небольшие медведи-барибалы, а волки, шакалы, лоси и кабаны свободно разгуливают по Центральному Парку Нью-Йорка.
Парижские окраины осваивают косули, а в самом центре - прямо по Елисейским Полям - бегают-прыгают кролики (и дикие, и перероднившиеся уже с домашними).

В берлинском Митте (= Центр), как у себя дома, копаются в мусорных баках еноты, а бобры (200 колоний!) освоили, как свою, территорию Тиргартена (= Звериного сада), спокойно живут-поживают, мирно поделив между собой весь город на семейные ареалы, и лисицы (1700 семей!). Пять тысяч кабанов-берлинцев, самостоятельно усвоив правила уличного движения, пересекают теперь улицы не абы как, а - либо по подземным переходам, либо - предварительно оглянувшись налево-направо.

Что уж говорить о стране чудес, Индии, где люди испокон веков живут вперемежку с обезьянами и кобрами (а коровы получили статус почётно-неприкасаемых горожан)!

Словом, животный мир ведёт на города широкое наступление по всему фронту (по всем фронтам). И горожане подумывают уже от глухой обороны перейти к активным контрдействиям.

х х х

Так для чего нужны звери в лесу? Нужны ли они вообще?
И - дома они или в гостях на этой планете?

Думаю, мудрая бабушка разъяснила любознательной внучке, что существуют на свете звери не потому, что нужны или не нужны людям, а потому, что без них просто невозможна нормальная жизнь на земле.

Что все они вместе - все мы вместе! - и составляем одну общую Жизнь.
И что все мы здесь, на Земле - дома.
Жизнь же, нормальная жизнь, там только и возможна - в лесу, в степях, в горах. Жить нормально - это быть на свободе, дышать лесным воздухом и пить родниковую воду.

И что догадаемся мы когда-нибудь - такие все умные-разумные и грамотные-преграмотные - как ужиться нам с природой, как мирно разместиться нам здесь с дикой нашей роднёй. И не будем мы, подобно малоумным звероящерам, присваивать себе всю планету, вытесняя с лица земли своих собратьев - скверно такие попытки кончаются…

Такую вот волшебную сказочку со счастливым концом рассказала, думаю, мудрая бабушка любознательной своей внучке.
И кто-то из её внучек или внучат раздумывает уже, наверное (а там, глядишь - и додумается когда-то, умница), как решить непростую эту задачу.

Не глупей же мы, высоколобые, меньших наших собратьев.
Или глупее?