НОВОГОДНИЕ УЖАСАНИЯ

«Точно знаю: будет плохо, Верю - станет хорошо.» (вместо эпиграфа)

Обязательно ли валить отсюда? Или всё-таки – нет («нет» в обоих смыслах, то есть валить, конечно, следует, но не так, чтобы обязательно, либо вообще сидеть и не рыпаться)? И когда же всё-таки здесь рванёт? И рванёт ли вообще?

Ответы на тяжёлые эти вопросы почти экзистенциального свойства отнюдь не столь очевидны, как может представляться легкомысленному обывателю, который, однако, в здравом уме и не лишён потому ни вполне понятного страха, ни брезгливости, ни чувства юмора.

Не впервые про то размышляя, пытаюсь теперь сочинить что-нибудь, вроде письмеца, с родительским пожеланием своему единственному и отнюдь не малому ребёнку. Признаю сразу, получается не письмо всерьёз, а лишь кокетливая графоманская попытка сомнительного, наверное, вкуса: уж больно затёртым, прямо-таки до пошлости, выглядит предлагаемый жанр. Тем не менее, адресат у меня обозначен, он уже не сильно молод, приближаясь помаленьку к середине четвёртого десятка своих лет.

Кажется, ещё чуть-чуть, и станет сын мне ровесником, но это, по счастью, всего лишь впечатление, субъективное и обманчивое. На самом же деле, меня он сейчас вдвое младше, а подлинные мои сверстники, пока здравствующие вместе со старшими своими современниками, являют собой по причинам биологического свойства всё более ничтожную долю населения. И едва ли поэтому следует нам заблуждаться насчёт авторитетности собственных суждений про нынешнюю жизнь, тем более, про жизнь грядущую: тут судей и пророков без нас хватает с избытком, всех тех многих, кто помоложе, и, скорее всего, поумнее.

Но, ей же Богу, как трудно иной раз удержаться от нудных стариковских соображений и даже поучений. Ведь очень многие из нынешних сограждан в упор, оказывается, не видят очевидного: мало-помалу, но, похоже, необратимо становится в отечестве всё хуже и противней, так что в теперешней, уже привычной здесь атмосфере всеобщего лицемерия и корыстолюбия, взрослеть и учиться не следовало бы, наверное, ни детям нашим, ни внукам. К сожалению, уже сейчас выросло целое поколение, которому такая обстановка вполне удобна и даже мила.

Но главной у нас бедой, первопричиной прочих бед и несчастий, прежде всякой политики с экономикой, представляется с высоты прожитых лет очевидное наше одичание. Говоря иначе, доброта, гуманность или хотя бы простая благожелательность напрочь отсутствуют не только в намерениях и деяниях правящих вождей со всей их бесчисленной чиновной сворой, но даже в собственных пустых мечтаниях наших. Похоже, никому вообще у нас не до того.

Всегда ли было так – не очень понятно. Наверное, нет, не всегда: нельзя, например, забыть великих событий начала девяностых, так много доброго на самом деле посуливших нам и проявивших в нас. Правда, подлинная причина тех событий до сих пор темна и таинственна, и вряд ли связана с природным нашим православным добротолюбием. Когда привычно проклинают «нынешний антинародный режим», то с порога утверждают неправду: режимчик-то вполне у нас народный.

Оглядываясь на историю, можно без опасения утверждать, что практически любая наша власть (да, пожалуй, не только наша) во все времена имела крепкую массовую поддержку. Трудно, к примеру, пережить патриоту, а я, вроде как, из этих, дружное международное отвращение к любимой собственной стране: «ничего не поделаешь, нэнавидят!» (Фазиль Искандер, «Созвездие Козлотура»).

И здесь трудно возражать: ведь «пацанская» мстительность и хулиганская аморальность главного начальника вместе с начальничками помельче и, соответственно, малосимпатичной их политики опираются, к сожалению, на привычно-злобное недоверие «наших людей» (до чего же всё-таки мерзок их привычный словарь!) ко всему на свете и сплошной потому народный цинизм.

В результате неуёмное казнокрадство, продажность и беззаконие сверху донизу, вообще, любую мерзопакость власти встречают у нас не то, чтобы с одобрением, но уж, точно, безо всякого отвращения.

Кстати, привычка доверять имеет не один лишь обыденный, расхожий смысл, но и другой, сугубо экономический: никакой ведь нормальный рынок не мыслим без опоры на взаимное доверие. Понятие «trust» потому относится к абсолютно необходимым категориям подлинного капиталистического хозяйства. «При наличии отсутствия», как изящно подметили классики-сатирики, этого самого доверия неизбежно процветает повсеместное ограбление населения на всех уровнях. Грабят нас в недоверчивых наших банках с их бандитскими ставками, которые по депозитам там всегда ниже инфляции, а по кредитам, наоборот, обязательно запредельны (хоть и пообещала власть умерить аппетит банкиров, пока ждём-с). Грабят в жилконторах с их необъяснимо фантастическими тарифами. Грабят в любой лавке, торгующей, чем угодно, но всегда по ценам вполовину выше рыночных, - налог на всеобщую нашу вороватость и, как следствие, недоверчивость.

Потому-то пообедать в Москве или купить машину обойдётся по крайней мере в полтора-два раза дороже, чем в каком-нибудь Нью-Йорке – не самом, однако, дешёвом городе мира. Утешает однако, что почти забытый уже реальный социализм, пусть даже самого мягкого и сдобного брежневского замеса, был, по правде говоря, и хуже, и противнее нынешних мрачных обстоятельств. Тем не менее, всем давал он тогда подсознательную мечту о завтрашнем дне: коммунистам (немногим настоящим) – о коммунизме, прочим – о неизбежном крахе коммунизма. Жить было интересно, несмотря ни на что, - такая, вот, диалектика. Теперь же напрочь отсутствует хоть какой-нибудь образ будущего, и потому страх, уныние и безнадёжность стали всеобщим нашим грехом.

Но и о прошлом, оказывается, нет у нас никакого внятного представления: чьи же мы в сущности дети? Да и откуда взяться такому представлению? Ведь большевики в своё время с негодованием отвергли великое наследие тысячелетнего государства, отказались внаглую ото всех обязательств бывшей родины, и потому СССР никогда не был правопреемником ни Российской республики 1917 года, ни, тем более, Российской Империи. А нынешняя «демократическая» Россия – наоборот, правопреемник единственно Советского Союза.

Как же тут выстроить и понять логику развития нашей государственности в двадцатом веке? Впрочем, кого сейчас это занимает? Ведь мало-помалу исчезает сам интерес к пониманию чего бы то ни было: откуда же ему взяться у нынешних властных «элит». Они у нас народ, по преимуществу, учёный и со степенями.

Скандалы, сотрясавшие недавно ВАК и всё научное сообщество, поутихли очень быстро и почти никого из этой публики не затронули, оставив им фальшивые звания за краденые диссертации. А начинали теперешние «учёные» начальники в своё время юными студентами с бесстыжего воровства из интернета всех «своих», якобы, курсовых и дипломных работ, - свидетельствую как бывший вузовский преподаватель. Похоже, никому по-прежнему это не интересно, так что не видать конца такому, вот, «академическому» беспределу. Здесь ещё одно свидетельство повсеместного цинизма, недоверия или простого безразличия. Надо ли напоминать, что фальшивые у нас не одни только учёные звания. Законодательные и правовые институты даже не стремятся теперь к правдоподобию, изображая соответствующие функции государства и оставаясь, тем не менее, неживыми социальными муляжами.

Существует в политологии расхожее определение несостоятельного государства как «failed state». Но не годится нам к сожалению даже такая уничижительная характеристика, потому что у нас кое-какое государство всё-таки состоялось, но получилось ненастоящим, фальшивым, то есть не «failed state», a, скорее, «fake state». Это куда, как страшнее, потому что, с одной стороны, устраивает многих, а, с другой, лишает последней надежды и защиты всех прочих. Сам я не привык отделять себя от остальных местных.

Даже расходясь нередко с большинством, я всегда, как мне казалось, их правильно понимал и даже старался оправдать. Но всё меняется, и, увы, сограждане милые теперь уже не вполне доступны моему разумению. Живут они довольно скверно, хоть совсем не так уж бедно.
Больше того, никогда ни в советской, ни в постсоветской России не было такого, как сейчас, материального благополучия (скудноватого, впрочем, сравнительно с Европой или Америкой). Жизнь, тем не менее, ощутимо становится здесь всё более убогой и страшноватой. Подтверждением тому – нынешние чаяния народные и чувства, из которых сильнейшее – это дружная наша ненависть ко всем «не нашим».

Не следует забывать, что целый век без малого не затухает у нас гражданская война, сейчас, по счастью, холодная. И третий уже десяток лет родное начальство, пытаясь хоть как-то замирить страну, тщетно взыскует объединяющей национальной идеи.

Теперь идея обретает помаленьку пугающую силу и плоть. Имя ей – погром. Последняя реализация обретённой национальной идеи состоялась нынешней осенью в Бирюлёве, когда в ответ на единичное бытовое убийство так называемые «москвичи» (юная потомственная «лимита») устроили массовую выволочку всему нерусскому населению столичной окраины. Это многотысячное действо я наблюдал с некоторым содроганием из-за границы по телевизору. По возвращении обнаружил дома кое-какие перемены: горы мусора во дворе и вонючую грязь в заплёванном подъезде, - навсегда, казалось бы, и прочно забытые обстоятельства некогда привычного советского быта.

Ох, избаловали же нас в Москве улыбчивые и дружелюбные азиаты, летом и зимой чистившие тротуары и мывшие лестницы, беспрекословно чинившие нам электричество и водопровод. Эти милые люди, всегда готовые помочь жильцу завести машину или втащить мебель на этаж, в одночасье изгнаны были бзделоватыми городскими чиновниками, струхнувшими перед разгулом нациствующих толп в Бирюлёве или, того пуще, на Манежной. Теперь зима наступила, снежок присыпал грязь и мусор, зато сделалось скользко и потому невозможно стало выехать из обледенелого нечищеного двора. Так и живём. Такая, вот, идея у нас получается национальная.

Потрафляя нацистам, глупые начальники наши, если только сами не попадут им «под раздачу», то уж, точно, в грязи утопят и столицу, и другие города. А последовательное разжигание национальной розни по телевизору при любом зигзаге нашей угрюмой внешней политики ещё пуще обостряют угрозу всеобщей межэтнической катастрофы. Другая угроза – хозяйственный тупик впереди. Здесь вообще нет надежды: никаких впредь экономических реформ и даже попыток, и госбюджет, как на большой войне(может, и впрямь собрались наши власти СССР свой любимый починять с ружьями: без стрельбы-то никак не выходит, а ума должно хватить), а ещё безумные расходы на продажную любовь братьев-славян и горделивые национальные «понты», - всякие там сверхскоростные магистрали плюс всемирные чемпионаты с олимпиадами. Одни лишь «майские указы» пресловутые чего стоят (не путать с «апрельскими тезисами», не менее пресловутыми)! А стоит всё это, между прочим, так дорого, что немалые государственные заначки неизбежно иссякнут уже через несколько лет. И что же дальше?

Ведь шарахнет, рано или поздно, и никому тогда у нас мало не покажется, в особенности, в обстоятельствах дальнейшего усугубления «дружбы народов». Так что лучше «складывай баян», сынок, и подыскивай детям своим уголок поспокойнее, покуда время позволяет, хоть и сейчас уже мы все здесь беззащитны. Есть, правда, нашему человеку одна крепкая и вполне работоспособная защита под названием «авось пронесёт»: проносило же и в девяносто первом году, и в девяносто третьем. Но тогда в пользу русского «авось» были, пусть маленькие, зато вполне различимые предпосылки. Может, и в этот раз такие появятся когда-нибудь в дальнейшем, но покуда предстоящая катастрофа даже проблеска надежды не обещает, и наша перспектива нынче выглядит беспросветной.

Нельзя только знать, в какой точно форме случится неизбежное потрясение. Потому, быть может, и не окажется оно светопреставлением, и удастся его как-нибудь пережить: ведь обошлось же без великой крови при обрушении Советского Союза, геополитической катастрофе воистину вселенского размаха. Мы, похоже, здесь опять обречены, но с Божьей помощью и теперь как-нибудь переможем грядущие страсти.

Мне-то самому бежать особо некуда, тем более, что всё у нас в конце концов обязательно образуется к лучшему, рано или поздно.