УКРАИНА

22-05-2014

Image 10 03 - 22 05 2014Автор – Глеб Орликовский

Недавно прочитала у Газданова, как в 1919* году он с Белой армией уплывал из Феодосии под напором наступающих красных частей, и как страшно горел город: уже отплыв в открытое море, он все еще видел огромное зарево над Феодосией. А ведь там в это время были мои молодые бабушка и дедушка с тремя маленькими сыновьями. Как спасались они, что перечувствовали и пережили в это время? А пережив, как, наверное, надеялись, что это последнее страшное испытание в их жизни. Но оказалось, что впереди  ждала большая война, отнявшая и детей, и дом, и родной город. Вот тебе и «лучше жить в провинции у моря…».

Юлия Тихонова, Кто мы и Откуда

Меня тут в очередной раз «припечатали», как говорили во времена наших прапрадедов, знаменитой цитатой из Чаадаева, одним из так удававшихся Петру Яковлевичу неизбывных отечественных плачей, напоминающих до слёз византийские и древнерусские плачи (литературный жанр, всё-таки, на котором стоим и стоять будем...). Размышляя о Чаадаеве часто вспоминаю слегка мною переиначенные слова Лескова о кн. Гагарине : наши симпатии и антипатии к России состоят в невольной (у П.Я - неразделённой?) любви и невольном влечении к Родине. Итак, Чаадаев : "Народы - существа нравственные, точно так, как и отдельные личности. Их воспитывают века, как людей воспитывают годы. Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в род человеческий.. " и т.д., и т.п. и, даже, если угодно, et cætera. На что, грешным делом, я позволил себе отвечать так : «История никого ничему не учит, ни людей, ни народы. Даже в этом незавидном отношении мы не тянем на исключительность.

Собственно, в чем мы исключение? Да, у нас своебразная культурная традиция, но у кого она не своеобразна? То, что наша культурная традиция душе моей дороже любой другой (а то и всех прочих вместе взятых), нисколько не делает её своебразнее любой иной. Иная ли у нас ментальность? И да, и нет.... Наша "ментальность" так этероклитна** (сожалею, для передачи этого слова по-русски нужно три-четыре эпитета и полстраницы комментариев к ним), что нас способно сплотить лишь смутное сознание общности судеб, что в радости, что в горе. Не так же ли и у других народов? Добрее ли наши добрые, жаднее ли наши скряги, умнее ли наши умные, глупее ли наши глупцы? Вопрос риторический. Достойные и мудрые люди повсюду ничтожное меньшинство, голос которого едва слышен, и разве потому лишь, что редко возвышается? Но дурнее ли оттого далёкое мудрости большинство, эта "толпа" (как без стеснения и безгреховно сказал бы Пселл), жестковыйная и в то же время бесконечно страдающая? Не лучше и не дурнее, это большинство - эволюционная доминанта, избранная и вознесенная самой природой, а микроскопическое - "достойное и мудрое" - меньшинство, это лишь девиация, заключенная в узких рамках генетической погрешности. И большинство это - единственный подлинный народ, населяющий планету, и другого не будет».

Итак, о народах... К моему несчастью я мало знаю Украину и ещё хуже – народы, её населяляющие и населявшие , поэтому написать хорошо едва ли получится : эта юно-далекая и древне-близкая Русь для меня - отрывочные воспоминания, картинки с когда-то посещенной выставки, смесь звонких и негромких, приглушенных временем видений и звуков. Я не стану мучать вас ни Гоголем, ни Шевченкой, ни Малороссией, ни ляхами, а посему вины их в том, что придётся вам не по душе, нет.

ФЕОДОСИЯ : ДА, ТАВРОСКИФЫ МЫ ?

Украина для меня начинается вовсе не с Украины, а с Феодосии, что, «Богоданная», национальной – именно национальной - принадлежности не имеет и, вероятно, иметь не может. И даже не с той Феодосии, что я видел невнимательным детским взглядом, а с Феодосии сказочной, что всё ещё светится неземным светом в том конце тоннеля, что остался далеко за спиной, светом, что с каждым годом притягивает тем сильнее, чем скучнее кажется тот свет, что постылым наважденьем всё пытается, всё тщится мниться нам вдали. Ах, как хороши были рассказы о генуэзских «кафских» башнях, о босом «Ваксе Калошине» (Максе Волошине) в хитоне, о гимназии и бросаемых в море в конце учебного года опостылевших учебниках, о гимназической опере, о французских матросах в беретах с помпонами (щедрыми с мальчишками на дешевые сигаретки : доннэ муа юн сигарет, силь ву пле), о первых планеристах в Коктебеле... о «мадам» Зельцер и «мадам» Штейнгольц, отправляющихся на богатый южный базар в белых платьях и высоких ботинках. 25-вековая Θεοδοσία, современница Херсонеса Таврического, юная черноглазая сестра царственной Пантикапеи.... Навеки древнегреческая. И потому, как и должно, многоголосая. Помимо греков - евреи, крымчаки, караимы, армяне, крымские татары.... Море. Айвазовский. Совсем молодой тогда - лихой герой 1-ой Мировой - летчик Арцеулов. Оба армянских корней. Крымчак Кайя, впоследствии знаменитый исследователь истории крымчаков. Прелестный караим Арыбаджи, после Второй Мировой живший с женой в одной комнате аккуратного белого домика, унаследованного от родителей, но бесцеремонно занятого пришлыми переселенцами, которых одинокие старики побаивались: сын их погиб на фронте, дочь-студентка умерла в Ленинграде от туберкулёза.... «Тяжек Твой подлунный мир, Да и Ты немилосерд. И к чему такая ширь, Если есть на свете смерть?»

***

Люблю Феодосию! Что с ней теперь сталось, я не знаю, но теперь, конечно, это даже и не та Феодосия, что застал я, по детски непонимающе смотревший на дом, красивый, из белого камня, с витым чугунным навесом над крыльцом, с четырьмя большими высокими комнатами, кухней, погребом, просторным вестибюлем и флигелем во дворе, дом, который загадочно «был» нашим, затем - на окружавшую его сияюще белую стену, на нависшие за ней ветки персиковых деревьев, чьих плодов попробовать я отчего-то не имел права и потому, надо думать, хотел нестерпимо. Но я по-прежнему люблю Феодосию. Когда Гаврилу Державина нашли умирающим, в его кабинете ещё горела зажженная им накануне свеча, а на аспидной доске начертано было начало оды : «Река времен в своём стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей». Топит.... Но Феодосия остается. На моём веку - в Российской империи. Уже четвертой из тех, что она знала. Как сказал бы Алданов, à son âge on ne lit plus, on relit.****

А как забыть крутые скалы западной, степной Таврии, где потомки фракийцев, готов и скифов когда-то породнились со славянами и викингами, чтобы дать рождение могучим тавроскифам об обоюдоострых топорах, приближенной гвардии византийских императоров? Пустынные степи Тарханкута с их заброшенными и полуразвалившимися овчарнями, сложенными - словно десяток тысяч лет тому назад - из неотесанного камня, из терпеливо собранных булыжников размеров в человеческую голову? Гостеприимство крымского татарина, тайком пробравшегося на тянущую словно магнитом единственную сохранившуюся в памяти - в исторической памяти соплеменников - родину.... О, память, память!

ЗАКАРПАТЬЕ : РУСИНЫ, ЧТО В ИМЕНИ...

Я люблю оживлять в памяти - когда и если удаётся - самые ранние, детские, подростковые чувства и впечатления, в этом есть какое-то особое волшебство. Как жаль, что в кальцинированных меандрах памяти так многое утратило живость или вовсе потерялось так, что и не найти теперь, как ни вороши. Порой, правда, всплывают в памяти совсем уж смутные образы, даже не образы, млечные тени. И почему-то хочется вытащить их из небытия: дать им какие-то черты, найти их место в калейдоскопе "первопамяти"... и потихоньку калейдоскоп становится плотнее, живее, а тени превращаются в лица, черт которых я и помнить-то, может быть, не должен, но на удивление узнаваемые. Совсем мальчишкой мне посчастливилось побывать в приграничном Закарпатье, у по-балкански стройных, сухих, крепких и на удивленье рукодельных русинов, к которым надо было добираться с пересадкой в тихом, провинциально уютном Львове. Микроскопическая железнодорожная станция «Рахов», почтительно закрытая в честь ночного времени, желтый фонарь и низкий, какой-то домашний, почти игрушечный перрон, с которого было весело наступать на рельсы, с двумя деревянными скамейками, заспинные зелёные мешки с карманами и застежками: кто бы мог подумать, что в этом ночном мягком, теплом воздухе прячется дверь в целый мир, восхитительное царство южной, необычной, ни на что не похожей закарпатской природы. Бескрайние грабовые и, кажется, даже буковые леса с их удивительными грибами-пестряками, так никогда и не решающимися выглянуть из-под земли, кристально чистые горные речушки с их каким-то первобытным, восторженным купанием, внезапно обрывающаяся заброшенная австро-венгерская узкоколейка со старым, давно ржавеющим и вызывающим необъяснимый восторг маленьким австрийским паровозом... тишина, красота и покой, преумноженные идеальным увеличительным стеклом детского взгляда, а теперь ещё и временем.

Кто бы мог подумать, что русины дали миру всем известных поэта Кукольника, Игоря Грабаря, Энди Уорхола и даже недавнего дамского любимца Тома Селлека? Ваш покорный слуга этого не знал, но не поленился выяснить к случаю – редкая победа над ленью всесильной и обволакивающей, могучей как Антей и уютной как вздутая гусиным пухом подушка. Тогда ничего этого Ваш покорный слуга и подозревать не мог, ибо деловито взбирался на сухую, голую, неприветливую Говерлу, вершины которой засеяны плоскими камнями, где под холодным, пронизывающим - не до костей, сквозь кости - ветром греются на ярком солнце мечтающие о чём-то серо-желтые змеи.

КИЕВ : НИОБА ГОРОДОВ РУССКИХ...

Впервые поклониться граду Софии киевской, Василия Шульгина, св. Владимира, Черной сотни, врубелевского иконостаса, Бейлиса и еврейских погромов, Андреевского спуска, ближних и дальних могил Киево-Печерской лавры я приехал лет шестнадцати, щеголяя одним лишь веселым черным пушком над верхней губой,  поскольку больше и щегольнуть тогда мне было нечем. Но, как сказал бы Малапарте, в юности не только такой пустяк как невозможность щегольства, но даже голод, это не индивидуальная, не личная трагедия, а факт жизни, обыденный настолько, что юность его принимает как должное, а оттого почти и не замечает. Не помню, ни что я ел, ни где я спал, но отчетливо помню, как необъяснимо хорош показался мне старенький трамвай, что так лихо и беззаботно огибал капризные горки верхнего города. Помню, как позабавил изящный, сверкающий зеленью и чистотой проезд, где стоял дом Щербицкого, закрытый и для транспорта, и, кажется, даже для праздной публики. Помню, как остановил на секунду сердце темный – неотреставрированный! – врубелевский иконостас, которому так шла эта густая мрачность потемневших, нетронутых, врубелевских красок. Но города я почти не помню, память его не приняла, не захотела удержать, не пожелала впитывать в себя ни помпезный мост через показавшийся - из-за моста? - столь же помпезным Днепр, ни величественный зеленый холм с прущим из него гранитным колоссом... да и были ли они там в самом деле ?

Но вот, что осталось в памяти радостным и счастливым воспоминанием : разбитый Андреевский спуск, увенчанный подлинно русским, изящным, несмотря на величественную внушительность, храмом. Двухэтажные полудеревянные домики с открытой резной балюстрадкой, ведшей в этаж, что шли гусиной чередой вдоль спуска, похожие и кое-как пронумерованные, как казалось, одним и тем же номером, к которому, вероятно, были приделаны какие-то бисы. В моей памяти он неотличимо схож с Андреевским спуском с фотографий столетней давности (и уж точно ни в чём не напоминает теперешние почтовые открытки). Словом, поди, найди в этой кутерьме «дом Булгакова», самое имя которого жильцам спуска было безнадёжно незнакомо. Возмутив покойную жизнь приветливых домохозяек, рассказав в тринадцатый раз историю о их таинственном знаменитом соседе, их немного встревожившую, я, наконец, обрёл, что искал : дом 13-бис. Я не испытал ни восхищения, ни благоговения, ни восторга – для них в душе уже не было места, сознаюсь: я почувствовал... гордость. Покойную, неторопливую гордость патера Брауна, разрешившего нешуточную головоломку.

Лет семь назад мне вновь случилось «там» побывать – очень недолго, ради какой-то ненужной (ни мне, ни, я думаю, кому-либо ещё) «презентации», единственным воспоминанием от которой осталась тронувшие меня слова местного журналиста, что, смущаясь, пожал мне руку и с чуть слышным вздохом сказал: «Как давно я не слышал такого русского языка», и мне отчего-то стало смертельно жаль и его, и ещё чего-то, неизмеримо большего, в слова умещающегося неохотно – из щепетильности, вероятно. «Там» - в городе с тем же названием, но чужом, неузнаваемом, посторонним, от которого я, отбыв повинность, спасительно и радостно прятался в антресолях Св. Софии, любуясь константинопольскими верблюдами и обезьянами, в который уже раз думая о том, что, наверное, было сказано Ахматовой : “Людям моего поколения не грозит печальное возвращение – нам возвращаться некуда. Иногда кажется, что можно поехать в те места…, но потом я начинаю понимать, что это невозможно, что не надо врываться в хоромы памяти, что я ничего не увижу и только сотру этим то, что так ясно вижу сейчас.”

 -----------------------------------------------------------------

*  Не смею заподозрить Газданова в ошибке, хотя катастрофическая эвакуация Феодосии обычно датируется 1920-ым годом.

** Этероклитность подразумевает как разномастность, случайную перемешанность (индейское покрывало или, как теперь говорят, патч-ворк), так и различный, также вполне случайный, почти не сохраняемый живой памятью исторический генез....  Да и не грех нам из греческого заимствовать, как я уже успел не раз сказать : заимствования из греческого - не займ, а проценты.

*** Ходасевич, Вечер (23 марта 1922)

**** «A mon âge on ne lit plus, on relit » (В моём возрасте не читают, а перечитывают) - Алданов. Перефразировано : «в её возрасте...» вместо «в моём возрасте...».

 

 

 

 

-

Комментарии
  • Игорь Сагарадзе - 23.05.2014 в 08:05:
    Всего комментариев: 218
    Ах, Украина, моя Украина! Регина Мочарко, девушка из Ужгорода, моя любовь… даже не на первом курсе, на абитуре. Она и стала тогда моей Украиной и, быть может, остается Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
  • khyum - 24.05.2014 в 20:19:
    Всего комментариев: 112
    Это грёзы или слёзы памяти.... Автор человек уравновешенный. В наше время это большая редкость.
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
  • Павел - 15.03.2015 в 02:27:
    Всего комментариев: 1
    А как-бы пообщаться с автором?
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0

Добавить изображение