ВОЕННЫЙ КАЛЕЙДОСКОП

Когда я рассказываю, что во время двух войн, наша семья безвыездно находилась в Чеченской Республике, в пригороде города Грозного, люди бывают в недоумении: «Почему вы не выехали? Зачем было оставаться в самом пекле военных событий?»Но папа и мама были неумолимы: «Мы никуда не едем, нас никто не тронет, так как мы мирные люди, и, ни в чем не замешаны. Патриоты остаются дома».

В память о войне долгое время оставались автографы в зале и в спальне родителей, две пули пробили стекло и застряли в железных решетках в виде тюльпанов. Один тяжелый, как лезвиеострыми углами осколок, упал во дворе. И за домом еще долго лежал, неразорвавшийся снаряд. Мы любили играть рядом с ним, поджигать гильзы и кидать камни. Но, после одного случая надолго забыли дорогу к нему. Наш дальний родственник, молодой парень лет двадцати, решил обезвредить неразорвавшуюсябомбу. Я не знаю, кем он мечтал стать, когда вырастет, но тот страшный взрыв я не могу забыть до сих пор. Погибли он и его друг. По селу еще долго собирали части их тела. А моя троюродная сестра, увидев окровавленную руку на ветке, упала в обморок.

Дорожка до нашего летнего навеса была устлана гильзами разных калибров, перевернутых вниз. Папа долго гордился подобным новаторством. А мы продолжали взирать на мир через окна, переклеенными крест-накрест полосками, как в фильмах о Сталинградской битве.

Село пустело. Все спасались. А те, кто оставался аккуратно выводил белой масляной краской поверх ворот с улицы: «Здесь живут люди!», или «Не стреляйте! Мирные люди».Настало время настенных граффити. Мои детские рисунки принимали участие в выставках под символичным названием «Здесь живут люди. Чечня». Мы рисовали обожженной пастелью на фабричной бумаге, которую находили в сожженных и разрушенных фабриках и магазинах. На обратной стороне обоев и коробках из-под конфет. Рисовали углем, ручкой и простым карандашом. Рисунки, перенасыщенные обилием крови, горящих домов, беженцев с белым флагом, кладбища, батальных сцен и насилия. Сегодня этим детям около тридцати лет и многие из них больше не рисуют, но продолжают жить с травмированной психикой и просыпаются от кошмаров в ночи.

Одна комната в нашем доме была забита китайскими розами в огромных глиняных кадках, переданных на сохранение от сбежавших хозяев. Комнатные китайские розы тогда только вошли в моду, как гипсовые лепнины, что украшали потолки. Слышны взрывы, гул самолетов, на улице сигналит шофер, а соседка, поспешно дает маме устное пособие по уходу за цветком. Оставались дома кошки, куры, коровы, овцы и золотистые рыбки, продолжающие умирать в аквариумах. Оставались билеты, купленные в театр, цирк, кино, на концерт. Оставались визиты к доктору, встречи с выпускниками, не исполненные песни, не сыгранные роли, не досказанные слова, не дописанные статьи и фотографии, сделанные у фонтана в центре площади Ленина. Украденные войною время и жизни людей. Оставались и мы, от этого становилось еще страшнее. Все уезжают, а почему мы остаемся?

Бывало странно наблюдать, как уезжающие аккуратно и бережно закрывали двери домов, защелкивали ворота, как будто они выходили на пять-десять минут в магазин. Зато потом, во время зачисток,все это яростно и безжалостно вскрывалось и ломалось федералами. Мама всегда молча переносила «зачистки», она брала за руки меня и брата и не вмешивалась ни во что. Только сильнее сжимала наши детские ладошки, когда солдаты ругались, или выносили что-то из дому.

Мама до сих пор вспоминает русского солдата, которого обнаружила за нашим домом. Измазанное копотью лицо, намоченные валенки, он стоял и молча плакал. На вид ему нельзя было дать и шестнадцати лет. «Старшой убьет меня, если я не принесу хлеба. Дайте мне лепешку», - повторял он. Мама зашла в дом и вынесла несколько кусочков лепешки. Потом ужетаких солдат больше, они ходили по домам и выпрашивали хлеб. И как это не странно население делились с ними всем. Все говорили, что это солдаты, которых призвали в армию, они ни в чем не виноваты. Ходили слухи, что они убивали бездомных собак и ели их. Говорят, помогало не заболеть туберкулезом. А еще русские солдаты обменивали консервы и канистры с чистой водой на общипанных гусей, кур или молоко, у оставшихся жителей в селах. Питьевую воду привозили не часто, а в речке Нефтянка несколько раз обнаружили трупы людей. Поэтому использовали дождевую воду или растапливали снег. Не могу забыть, как папа в морозный день вернулся домой в одних тапочках и без зимней куртки. На наши расспросы он коротко ответил, что встретил чеченского военного без зимней обуви, в одном свитере. Ему стало жалко его, и поэтому он подарил зимние сапоги и кожаную утепленную куртку.

Зачистки и проверки паспортного режима стали повторяться чаще. Во время второй войны наше село было окружено военными несколько месяцев. Мы не могли покинуть село или прогуляться ночью. Подозрительных мужчин увозили на танках или на уазиках, избивали или допрашивали в заброшенном складе. Мы жили в постоянном страхе. Каждый день проверяли шкафчики, полки, пуфики, нет ли подозрительных вещей, которые смогли бы  спровоцировать военных. Папа сжег все видеокассеты, в которых федералы могли бы обнаружить что-либо, чтобы придраться к хозяевам.

Было опасно хранить дома фотографии с чеченскими военными, сделанные во время митингов в городе Грозном. Свой снимок я хранила под футболкой, а папе говорила, что сожгла давно. Одна фотография стоила шесть тысячи рублей. Я долго собирала алюминий и на заработанные деньги сфотографировалась. После первой войны продажа алюминия считалась самым доходным бизнесом. Чешская журналистка Петра Прохазкова даже написала книгу о войне в Чечне под названием «Алюминиевая королева», где рассказывалось о судьбах женщин на войне, продававшихалюминий. Перед каждой очередной зачисткой над селом нависал дым, все что-то сжигали.На одном из сожженных видео мой семилетний родственник, счастливый, показывает значок с изображением Шамиля Басаева: «Папа, сними, пожалуйста!» На другом сожженном видео с открытия мемориального комплекса погибшим в депортации  23 февраля 1944 года «Не простим! Не забудем! Не заплачем!»Бабушка сожгла даже папину солдатскую форму, в которой он пришел со службы с армии. Прощались с чем-то личным, важным, частичкой воспоминания. Предстояло жить настоящим. Власть быстро менялась, и мы не успевали идти со временем и запоминать, что опасно, а что нет. Что можно говорить, а о чем лучше промолчать.

Не могу забыть осиротевших щенят собаки бабы Раисы. Собака ходила с подстреленной ногой, хромала, под конец совсем исчезла. Говорят, что собаки, когда предчувствуют приближение смерти, уходят подальше, чтобы никто не видел их конец. Когда я ходила к лесополосе с другимидетьми за хворостом, то часто слышала, как выли от холода четверо новорожденных щенят. Когда выпал снег, они сдохли. Мы с ребятами решили похоронить их. Мы вырыли четыре небольшие могилки и поверх каждой, вместо обычной надмогильной плиты, что ставится на мусульманских могилах, соорудили и поставили крестики из палочек. Так как баба Раиса была христианкой, мы решили, что и собака тоже была одной веры вместе с ней. Хотя, может, щенята еще не успели понять, что такое вера.

Еще я не могу забыть первое декабря 1994 года, когда мы бежали от военных событий в Шаройский район Чеченской республики. Машины папы и дяди застряли в сугробе, и их пришлось оставить, так как уже стемнело и стал раздаваться вой волков. Несмотря на то, что волки являлись символом Ичкерии, встретиться с ним на тот момент нам не хотелось. Густой туман и занесенные снегом дороги, не помешали нам найти ближайшее село. Мы постучались первые же попавшиеся ворота, нас приютила местная чеченская семья. Они подозрительно долго интересовались, где именно застряли автомобили. А утром мы обнаружили разбитые стекла, пропала вся теплая одежда, обувь, продукты. На снегу валялись несколько яблок. Двоюродный брат не к месту решил пошутить и фальшивым фальцетом запел песню Юрия Антонова: «Яблоки на снегу – розовые на белом…» Юмор не оценили, поэтому ему достались тяжелые сумки. Предстояла еще десять часов пути. Мы остались без теплых вещей и вообще без сменной одежды, но возвращаться назад в Грозный было небезопасно, и поэтому мы прожили около трех месяцев в высокогорном селе Кесалойу дедушки и тети. Ближайший к нам дом располагался в километре. На обратном пути домой папа и дядя узналивсю правду о краже. Именно тогда в моем подсознании многое поменялось. Я поняла, что не бывает плохих наций, бывают злые и добрые люди в каждой нации. А может война их сделала такими? Важно это осознать в жизни, и чем раньше, тем лучше.

Из армиив Чечне иногда сбегали молодые солдаты и часто прятались в чеченских семьях. Кто-то считал их шпионами или разведчиками, а кто-то им верил и всячески помогал скрываться. Потом за ними приезжали их матери, которые к тому времени, ночевали у границы, и благополучно покидали республику. Так произошло и с одним солдатом, который сбежал и скрывался в заброшенном яблоневом саду. Его, обессилевшего, нашли сельские дети и привезли на тачке в село. Две недели местная медсестра тетя Женя в буквальном смысле вытащила его с того света и поставила на ноги. Жил он в заброшенном доме по соседству. Питался у соседей и у нас. А за солдатом приехала мама, его одели в женскую одежду, нанесли макияж, и незаметно провели черезвсе блокпосты. Довез их мой родственник.Они обещали писать письма, но мы их неполучали.

Мой папа, бывший чемпион Северного Кавказа по вольной борьбе, занимался захоронением неизвестных, ему помогали еще три-четыре человека с села. Трупы к нам в село привозил «Красный крест». На войне у людей нет профессий. Либо ты воюешь, либо ты сидишь дома, потому что трус или патриот, отказавшийся покинуть республику. Больше нет выбора. Деньги, даже если были у людей, то они закончились. Ничего не работало. Ели только то, что вырастает в огородах или дает домашняя скотина. Еще можно обменять на продукты одежду, золото, технику. Все, что когда-то представляло ценность, перестает быть значимым. Какие только обезображенные трупы не привозили к папе. Он все это видел и поэтому часто закрывался в неотапливаемом зале, в том самом, где пуля разбила стекло. И слушал радио «Свобода» и «Немецкую волну», сделав по громче звук. Папа подсоединял радио к аккумулятору, которое часто заряжал с помощью мотора для света. Это помогало узнавать, хотя бы, что примерно происходит в Чечне, что говорят о нас в мире, закончится ли этот кошмар когда-нибудь. Я приходила на кладбище, на котором еще недавно находилось кукурузное поле. Это было как новое место работы папы, только здесь не платили, не было привычных бумаг, печатей, счет и урны для бумаги. Ему было тогда тридцать семь лет. Вдоль забора кладбища мы сажали плодовые деревья сливы, черешни, абрикос. Он учил меня, что нельзя жить в этом мире с ненавистью в сердце, надо учиться прощать и жить дальше, но и бороться за свои права. Папа похоронен именно на этом кладбище в 2003 году. Скончался от инфаркта миокарда.

Во время бомбежек, когда люди спускались в подвал, то брали с собой только документы, воду и продукты. Это былото,что представляло ценность, и было самым необходимым. После войны, не переставала удивляться, как человек может расстраиваться из-за того, что отключили свет или газ. Огорчаться из-за то что, нельзя найти подходящий чехол для мобильного или когда не успеваешь посмотреть любимый сериал. Потом все это стирается, и ты становишься, как все.

Почему нельзя было хранить дома видеокассеты, где были запечатлены парады и какие-то другие события? «Убивать можно, а смотреть нельзя?» - недоумевала родственница. Сегодня практически все можно найти в интернете. Пару раз я пыталась посмотреть войну, спустя много лет после случившегося, но не смогла… слезы душили. Никогда не забуду просмотр документального фильма. Разрушенный Грозный, люди бегут в панике. Лежит убитый пожилой человек, а рядом маленький русский мальчик поднимается, завидев происходящее вокруг, плачет и бегает за оператором: «Дяденька, дяденька, помогите! Дедушка горит! Дяденька помогите!» С одной стороны во мне боролся человек, который злился на оператора, который не смог положить камеру и успокоить, но с другой стороны журналист обязан передать всю правду.

Не могу забыть мой калейдоскоп, который сломался, когда мы бежали в подвал во время очередных обстрелов и воя военных самолетов над головой. На любимую игрушку наступили те, кто бежал позади меня. А я так любила взбираться на крышу и взирать на серое небо сквозь калейдоскоп, на затейливые орнаменты, переполненных разноцветных красок. Слайды сменялись вычурными узорами и напоминали сладкие леденцы.В этих иллюстрированных слайдах не допускалась место реальности. Хотелось задержаться. А сегодня наоборот, внимание удерживает прошлое.