Кладезь премудрости Ильфа-Петрова

Продолжение.  Начало

 

Из своей биографии он (Остап Бендер) обычно сообщал только одну подробность. «Мой папа, — говорил он, — был турецко-подданный».

- Ср. сходные формулы для введения личных данных о герое у других авторов: «В интимных беседах, когда его спрашивали, какой он национальности, [Енс Боот] отвечал без всякой иронии: „европеец"* [Эренбург, Трест Д. Е., гл. VI]. Сдержанность при сообщении биографических данных - черта также Павла Ивановича Чичикова: «О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты...» [гл. 1].

«Турецкое подданство» отца Бендера М. Каганская и 3. Бар-Селла интерпретируют как указание на будто бы сирийское происхождение Остапа, что, в первую очередь, позволяет им провести параллели между героем Ильфа и Петрова и Иешуа Га-Ноцри из романа М. Булгакова, который говорит о себе: «Мне говорили, что мой отец был сириец*. «Сирия, заметим, была к моменту рождения Остапа частью Оттоманской империи, а жители ее - сирийцы - соответственно турецкими подданными (заметим еще, что Остап называет своего отца не турком, но именно «турецко-подданным»}» [Мастер Гамбс и Маргарита, 14]. Авторы этой книги сближают Бендера одновременно с Христом («Остап и Иешуа неразличимы до тождества» [там же]) и с нечистой силой: «Сын турецко-подданного есть никто иной, как Демон, дьявол, Люцифер, короче Воланд» [там же, 24].

Параллели Бендера с Христом в обоих романах возникают неоднократно [см. их сводку в ЗТ 10//7]. Нет сомнения и в том, что Бендеру присущ демонизм, хотя и не столько в буквальном, сколько в облагороженном, «печоринском» смысле. Правы отмечающие его параллелизм с булгаковским Воландом [см. Введение, раздел 3].

Нет ничего необычного в том, чтобы Бендер более или менее метафорически приравнивался к дьяволу и наделялся отдельными ассоциациями с ним. Это более естественным образом, нежели «сирийская связь», объясняет мотив турецкого происхождения Бендера. Ведь дьяволу в литературе часто придаются экзотические, иностранные и особенно восточные черты. Ср. Варфоломея в повести В. П. Титова «Уединенный домик на Васильевском», который «говаривал, что принадлежит не к нашему исповеданию» [Титов, 353], колдуна в «Страшной мести», который именуется «турецкий игумен» и носит турецкие шаровары [гл. 4], и страшного ростовщика Петромихали в «Портрете»: «Был ли он грек, или армянин, или молдаван, — этого никто не знал, но по крайней мере черты лица его были совершенно южные» [Гоголь, Полн. собр. соч., т. 3: 431]. Демонический персонаж Мурин в «Хозяйке» Достоевского говорит по-татарски [II.2]. Эпитет «турецко-подданный» напоминает также о «персидском подданном», как именуется черт Шишнарфнэ в «Петербурге» А. Белого [гл. 6: Мертвый луч падал в окошко; Почему это было, и др.].

Наряду с персонажами собственно демонской природы, восточные черты иногда приписываются фигурам романтических разбойников; их связь с «туретчиной» прослеживается, например, в народной рыночной литературе, два известнейших героя которой, разбойники Чуркин и Антон Кречет, выдают себя за турецких подданных. Кстати, в народном сознании они нередко связываются и с инфернальными силами [Brooks, When Russia Learned to Read, 183, 188-189]. Разбойник начала XX века Сашка Жегулев, герой одноименной повести Л. Андреева, наделен восточной смуглотой, выдающей его греческое по матери происхождение. В более общем плане стоит отметить, что не только персонажи двух вышеупомянутых категорий, но и вообще герои особенного типа и романтической судьбы - одинокие, независимые, стоящие отдельно от толпы - часто наделяются иностранными именами и чертами, как, например, пушкинские Сильвио и Германн, серб Вулич в «Фаталисте» Лермонтова и т. д. К этому классу героев, видимо, можно отнести и Григория Мелехова, происходящего от пленной турчанки (о других ти­пологических параллелях между ним и Бендером см. раздел 3 и примечание 32 во Введении).

Понятие «турецко-подданный» могло вызывать и уголовные ассоциации, т. е. работать на плутовской аспект Бендера. В конце XIX - начале XX в. пресса много писала об аферистах и самозванцах из «персидских подданных», подвизавшихся в Азербайджане и Малороссии [см. Короленко, Современная самозванщина]; не отсюда ли взята А. Белым характеристика Шишнарфнэ? Были и авантюристы, выдававшие себя за турок [Короленко, там же, 324]³.

Глумливые упоминания героя о собственных родителях (ср. далее: «Мать... была графиней и жила нетрудовыми доходами», ДС 35; «...папа... давно скончался в страшных судорогах», ЗТ 2) типичны для западного, а за ним и русского плутовского романа [ср. хотя бы: Жизнь Ласарильо с Тормеса, рассказ 1; М. Алеман, Гусман де Альфараче, гл. 1; Кеведо, История жизни пройдохи по имени Дон Паблос, гл. 1; М. Д. Чулков, Пе­ресмешник, гл. 1].

Таким образом, в комментируемой фразе сходятся две главные составляющие фигуры Бендера - плутовская и демоническая. Подобная концентрация тематических мотивов при первом появлении их носителя типична для эмблематической поэтики ДС/ЗТ (ср. ЗТ 1//32 - об аналогичном появлении Паниковского).

 

Вам некуда торопиться. ГПУ к вам само придет.

- ГПУ - Главное политическое управление при Народном комиссариате внутренних дел РСФСР, «новое воплощение Чека» (И. Эренбург), заменившее последнюю в 1922 в качестве основного органа государственной безопасности. Задачей ГПУ номинально была борьба с контрреволюцией, шпионажем и бандитизмом. Фактически деятельность ГПУ была в 20-е годы весьма разнообразной: сюда входила и слежка за инакомыслящими и классово-чуждыми элементами, и преследование партийных оппозиций, и неусыпный контроль над нэпманами, в которых государство старалось поддерживать страх и неуверенность в завтрашнем дне, и репрессии против церкви, и ликвидация беспризорничества, и - в конце десятилетия - насильственная коллективизация деревни. В 1927 на первый план среди функций ГПУ выдвинулась ловля лиц, тайно проникающих в СССР из-за границы и, в отдельных случаях, циничная игра в кошки-мышки с ними (случай В. В. Шульгина, чьи нелегальные визиты в страну были инспирированы ГПУ и проходили под его надзором). Чертой эпохи следует считать то, что органы госбезопасности еще не окружены таким облаком страха, как десятилетием позже; на ГПУ смотрят как на необходимый и здоровый фактор в жизни страны, оно «близко к народу», о нем запросто говорят и пишут, его воспевают в стихах, к его помощи взывают в трудные минуты жизни. В литературе упоминания об органах допускаются как в серьезном, так и в шутливом ключе: крупный хозяйственник звонит в ГПУ, чтобы обезвредить классового врага, проститутка грозится пойти туда же, чтобы удержать богатого клиента [Д. Щеглов, Счастье, цит. по кн.: Белинков, Сдача и гибель..., 358; Катаев, Растратчики, гл. 6]. ГПУ, как оно рисуется в полуофициальной мифологии 20-х годов - это отнюдь не страшный, всевидящий источник власти над жизнью и смертью людей, а любимое детище советского народа, питающееся его помощью и поддержкой, окруженное ореолом героики.

«ГПУ теперь опирается на самые широкие круги населения, какие можно себе только представить, - захлебывается М. Кольцов в 1927. - Не сорок, не шестьдесят, не сто тысяч человек работают для ГПУ. Какие пустяки! Миллион двести тысяч членов партии, два миллиона комсомольцев, десять миллионов членов профсоюза, итого - свыше тридцати миллионов по самой-самой меньшей мере (жены рабочих, вся Красная армия, кустари, бедное крестьянство, середняки...) составляют реальный актив ГПУ. Если взяться этот актив уточнить, несомненно, цифра вырастет вдвое» [Ненаписанная книга, в кн.: Кольцов, Сотворение мира].

 

"Изо всех пышных оборотов царского режима вертелось в голове только какое-то «милостиво повелеть соизволил».

- Один из многих примеров распыления, разлетания по разным делам новой действительности различных частиц дореволюционных престижных комплексов. Формула, применявшаяся в царских указах и распоряжениях. Ср.: «Государь император повелеть мне соизволил обратиться к правительствам государств...» [П. Барк, Глава из воспоминаний, 20]. «Государь Император высочайше повелеть соизволил перевести армию и флот на военное положение» [Солженицын, Август Четырнадцатого, 7Л. 7].

 

- Наших в городе много? — спросил Остап напрямик.

- Перекличка с «Бесами» Достоевского [11.7: У наших]; «наши» часто поминаются и в «Нови» Тургенева.

 

Вам придется побыть часок гигантом мысли и особой, приближенной к императору... Вы должны молчать. Иногда, для важности, надувайте щеки.

— Ср. наставления Верховенского Ставрогину: «Вы - член-учредитель из-за границы, которому известны важнейшие тайны, - вот ваша роль... Сочините-ка вашу физиономию, Ставрогин; я всегда сочиняю, когда к ним вхожу. Побольше мрачности, и только, больше ничего не надо; очень нехитрая вещь» [Бесы, II.6.7]. Некоторые инструкции, однако, противоположны: Верховенский просит Ставрогина говорить, тогда как Бендер предписывает Воробьянинову молчать.

Сходные наставления дает своему ученику Хулио Хуренито в одноименном романе И. Эренбурга перед аудиенцией у министра: «Видишь ли, я теперь полномочный представитель Лабарданской республики, а ты мой секретарь... Если ты не можешь вообще перестать переживать, то, во всяком случае, молчи. Говорить буду я, а если тебя просят — отвечай что-нибудь невинное, например, „мерси"» [гл. 14].

Эпизод, в чем-то подобный афере с «Союзом меча и орала», есть также в «Жизнеописании С. А. Лососинова» С. Заяицкого (1926): пройдоха Соврищев проводит своего приятеля Лососинова в Москве на конспиративное собрание противников октябрьского переворота, а чтобы тот не запомнил адреса, надевает ему темные очки: «Изображай слепого». «Я действую по инструкции целой организации», — заявляет Соврищев [ч. 3, гл. 2].

В приключенческом романе Джека Лондона «Сердца трех» (русский перевод 1924) герои, попав в плен к горному племени Центральной Америки, заставляют наименее симпатичного из своей группы (шпиона и интригана Торреса) выдавать себя за легендарного предка племени, якобы вернувшегося на землю с Солнца. Их подсказки нерасторопному самозванцу напоминают о натаскивании Воробьянинова Остапом: «Держитесь высокомерно, как настоящий испанец! Ведь вы же... сотни лет назад жили в этой самой долине, вместе с предками вот этих выродков...» и т. п. Когда Торресу неожиданно удается произнести эффектную фразу в нужном духе, спутники его хвалят: «- Бра­во! - одобрительно шепнула Леонсия». Сходную ситуацию и диалог мы находим в конце романа (ДС 39//10). Бендер в Тифлисе запугивает и морочит Кислярского, побуждая его раскошелиться ради спасения «гиганта мысли» (Воробьянинова). Кислярский упирается, но обычно туповатый Ипполит Матвеевич неожиданно находит нужные слова:

- «Я думаю, - сказал Ипполит Матвеевич, - что торг здесь неуместен! Он тотчас же получил пинок в ляжку, что означало: «Браво, Киса, браво, что значит школа!»

 

 - Вы в каком полку служили?

- Традиционный вопрос военного к военному. Ср. уже в «Капитанской дочке»: «Вы в каком полку изволили служить?» И в шутку у Толстого: «Ну а вы, господин гусар, в каком полку служите?» [к Наташе; Война и мир, П.4.11]. В очерке «В гостях у короля» (1927) М. Кольцов описывает встречу в Белграде с русским генералом; приняв советского журналиста за одного из «наших», тот спрашивает: «А вы в каком служили?» [18 городов].

Впрочем, вы можете уйти, но у нас, предупреждаю, длинные руки!

- Ср. угрозы Верховенского членам кружка: «Не уйдете и от другого меча. А другой меч повострее правительственного» [Бесы, III.6.1]. Возможно, идея и образ восходят в конечном счете к Овидию: An nescis longas regibus esse manus? — «Разве ты не знаешь, что у царей длинные руки?» [Героиды ХУП. 166].

 

Со всех концов нашей обширной страны взывают о помощи. - Монархическая формула, ср.: «Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи...» [рескрипт Александра I С. К. Вязмитинову, цит. в: Война и мир, 1.3.2]. «Со всех концов родной земли доходят до Меня обращения, свидетельствующие о горячем стремлении русских людей приложить свои силы...» [из высочайшего рескрипта Николая II И. Л. Горемыкину, Летопись войны 1914-1915: 27.06.15]. «Я получаю со всех концов многочисленные телеграммы с выражением восторга по поводу принятия Мною командования» [Николай II, цит. по: Шаховской, Sic transit..., 131]. «По всей земле Русской, от подножия Престола до хижины бедняка, не смолкает трепет тревоги народной» [из обращения новгородских дворян к царю в 1916, в кн.: Козаков, Крушение империи, т. 2: 258]. Подхвачено сатириконовцами: «Вы, съехавшиеся со всех концов необъятной моей родины» [обращение к студентам: Советы новичкам, Ст 37.1913 - «студенческий» номер].

 

 Одни из вас служат и едят хлеб с маслом, другие занимаются отхожим промыслом и едят бутерброды с икрой. И те и другие спят в своих постелях и укрываются теплыми одеялами. Одни лишь маленькие дети, беспризорные дети, находятся без призора.

- Отхожий промысел - отход «избыточного» сельского населения (бедноты) в поисках работы по найму в более капитализированные сельские районы или в город [БСЭ, 1-е изд.]. Эти элементы получили название «отхожников» [Смирнов-Кутачевский, Язык и стиль современной газеты].

Риторика Бендера напоминает красноречие одесских персонажей Бабеля: «Есть люди, умеющие пить водку, и есть люди, не умеющие пить водку, но все же пьющие ее. И вот первые получают удовольствие... а вторые страдают...» [Как это делалось в Одессе].

 

Эти цветы улицы, или, как выражаются пролетарии умственного труда, цветы на асфальте, заслуживают лучшей участи... Поможем детям. Будем помнить, что дети — цветы жизни.

- О выражении «пролетарии умственного труда» (т. е. интеллектуалы, поэты и т. п.) см. ДС 6//7. Метафора «дети - цветы» и т. д. была штампом уже в XIX в. Претенциозный афоризм «Цветы — дети царства растений, дети — цветы царства людей» мы находим у М. Сафир [Избранные мысли, СПБ, 1893, 94; указал К. В. Душенко]. Далее мы находим эту фразу у М. Горького: «Дети — живые цветы земли» [Бывшие люди]; у Л. Андреева [Цветок под ногою]; у Тэффи: «-Дети - это цветы человечества! - восторженно воскликнул поэт» [Трагедия счастья]. Перейдя в советский обиход, выражение это появляется в заглавии культурфильма «Дети — цветы жизни» [1919, Советские художественные фильмы, т. 1]; цитатно у М. Кольцова: «Этот цветок жизни вырастет здоровым, чистым и умным» [Одесский гранит, в кн.: М. Кольцов, Крупная дичь] и т. д. Со своей стороны, пафос этой затертой метафоры снижают своими каламбурами юмористы: «С поправкой. - Дети, брат, цветы жизни. - Да. А алименты - ягодки»; «В детском саду. -А это вот дети — так сказать, цветы жизни. - А не находите ли вы, что эти цветы очень уж у вас распустились?» [См 09 и 11.1926].

В 20-е годы это сентиментальное клише применялось к беспризорникам. Ср.: «„Друг детей" есть добровольное общество, которое ставит своей задачей помощь беспризорным детям, которые есть цветы жизни» [из стенгазеты; И. Свэн, Друг детей, Бу 08.1927]. В Москве начала нэпа «на Театральной площади, темной, занесенной снегом, горели тусклые лампочки: „Дети — цветы жизни"» [Эренбург, Люди, годы, жизнь, II: 265; то же в его кн.: Жизнь и гибель Николая Курбова (1922), гл. 29]. Были в ходу также выражения «цветы улицы», «цветы на асфальте» (о связи беспризорничества с асфальтовыми чанами см. ДС 5//2).

В пьесе Б. Ромашова «Конец Криворыльска» (1926) прибывший из-за границы диверсант применяет сходные приемы конспирации: «Майор Маркус прибыл от благотворительной организации и с деньгами в иностранной валюте на церковные нужды». Далее между ним и «лучшими людьми города» происходят разговоры в духе ДС: «Маркус: Я предлагаю деньги на благотворительные цели. Мне нужны кое-какие сведения. Не позднее послезавтра. Вы давно служите? Ярыгин: Третий год. Я — бывший жандарм, майор. Маркус: Очень хорошо. Наша организация вполне легальна. Мы собираем информацию для научных трудов».

 

Браво, гусар!.. Для гусара-одиночки с мотором этого на первый раз достаточно.

- «Кустарь-одиночка», «кустарь с мотором / без мотора» - из официальной номенклатуры кустарей в эпоху действия романа. Оба термина юмористически обыгрываются в литературе тех лет. Так, «кустарь-одиночка» настойчиво повторяется в «Бурной жизни Лазика Ройтшванеца» И. Эренбурга(1928). В повести А. Толстого «Василий Сучков» (1927) «за столиком... спал щекой в луже пива горько напившийся какой-то кустарь-одиночка» [гл. 8]. Б. Пильняк заявляет, что писатель со своей пишущей машинкой должен рассматриваться Наркомфином как «кустарь с мотором» [Орудия производства, 1927].но обычно туповатый Ипполит Матвеевич неожиданно находит нужные слова: «— Я думаю, — сказал Ипполит Матвеевич, — что торг здесь неуместен! Он сейчас же получил пинок в ляжку, что означало: „Браво, Киса, браво, что значит школа!"»

Облагая данью старгородских обывателей в зависимости от их положения и доходов, Бендер пародирует советскую классификацию налогоплательщиков (ср. сходную трактовку посетителей при продаже билетов в пятигорский «Провал», ДС 36). Одновременно, подставляя на место «кустаря» «гусара», Остап продолжает игру с гусарскими мотивами, начатую ранее заданным вопросом: «В каком полку служили?»

 

Дядьев и Кислярский долго торговались и жаловались на уравнительный.

— «Уравнительный сбор входил в состав промыслового налога в 1921-1928. У. С. взимался в размере определенного процента с оборота... Общественные предприятия облагались более низким процентом У. С., чем частные» [БСЭ, 1-е изд. (1936); указал А. Вентцель, Комм, к Комм., 76].

Ну, тогда валяй на улицу Плеханова. Знаешь?.. - А раньше как эта улица называлась? - спросил извозчик. - Не знаю. - Куда же ехать? И я не знаю... - Тоже извозчик! Плеханова не знаешь!

- В более ранних изданиях романа поиски улицы Плеханова кончались словами: «И вот всю ночь безумец бедный, куда б стопы ни обращал, не мог найти улицы имени Плеханова». Реминисценция из «Медного всадника» созвучна теме этого эпизода, где индивид терпит поражение при столкновении с государством.

Переименование улиц, промышленных предприятий, ресторанов, кинотеатров и целых городов в послереволюционные годы было для новой власти одним из способов символического преображения действительности и тотального овладения ею. Переработка старой культуры могла быть полной лишь при условии смены имен, поскольку имя, как известно, связано с самой личностью (identity) именуемого, воплощает его тождество самому себе.

Волна переименований достигла апогея в 20-е гг., коснувшись и таких центральных для отечественной истории и культуры топонимов, как Санкт-Петербург (Ленинград), Дворцовая площадь (пл. Урицкого), Невский проспект (проспект 25-го октября), киевский Крещатик (ул. Воровского). В менее крупных центрах переименование носило сплошной характер, лишая город историко-культурной индивидуальности и затрудняя поиск нужных мест. «Старинные многовековые названия новгородских улиц, знакомые мне с детства: Легощая, Разважская, Коржевская, Чудинская, Прусская и другие были упразднены, и вместо этих имен... звучали в Новгороде имена Лассаля, Либкнехта, Бебеля, Розы Люксембург и других врагов старого мира. Моя Прусская улица стала улицей Желябова» [Добужинский, Воспоминания, 61]. Множество мест было переименовано в честь вождей оппозиции, вскоре попавших в опалу, а потом и вовсе изглаженных из народной памяти. Так, всем известная Гатчина под Ленинградом превратилась в Троцк; в юмореске из жизни провинции упоминается «Кошачья улица - теперь проспект Иоффе» [А. Иоффе, соратник Л. Троцкого, покончивший с собой в 1927; См 25.1926].

Так как ориентироваться в сплошь переименованных улицах было практически невозможно, развилась своего рода двойная бухгалтерия: за немногими исключениями (касавшимися имен царя и членов царской фамилии), старые названия употреблялись параллельно с новыми. «Могу сказать, что Николаевская это, кажется единственная улица [в Киеве], которую „неудобно" называть в трамвае. Все остальное можно говорить по-старому. Кондуктор по обязанности выкрикивает новые названия: Улица Воровского, Бульвар Тараса Шевченки, Красноармейская, а публика говорит Крещатик, Бибиковский бульвар, Большая Васильковская. Вот еще нельзя говорить Царская площадь. А надо говорить: Площадь Третьего Интернационала» [Шульгин, Три столицы, 189].

Позднее многие из прежних названий были восстановлены, но не из уважения к прошлому, а ввиду впадения в немилость многих из деятелей, чьи имена были присвоены улицам и городам. Наиболее массовый случай такого рода — «десталинизация» сотен топонимов после так называемого «разоблачения культа личности».

Блуждания Бендера по переименованным улицам могут рассматриваться в символическом плане — как выражение растерянности нормального человека (причем часто пришедшего из другого мира, «аутсайдера») перед путаницей и абсурдом советской действительности. В этом смысле одним из «прототипических» текстов, видимо, является рассказ П. Романова «Лабиринт» (1918), где та же ситуация дана в несколько ином варианте. Его герои тщетно пытаются освоить систему ориентации в городе, основанную на расположении «отделов»: «Улицы у нас, батюшка, никак не называются, а вы идите по вывескам и по отделам разбирайтесь... Финотдел пройдете, медицинский отдел пройдете, охрану материнства с младенчеством пройдете и мимо санитарного с уголовной комиссией сверните к народному хозяйству...» и т. п.

Это стремление устроителей нового мира реорганизовать пространство, придавая ему при этом характер пространства конкретного, понимаемого не как континуум, измеряемый в однородных единицах, а как набор дискретных объектов («отделы»), что типично для первобытно-мифологического мышления [см. об этом Введение, примечание 48], было позже распространено и на сферу времени, что нашло отражение в перекройке календаря и в попытках ликвидировать традиционные дни недели (так называемая «непрерывка»). Эта кампания, также приводившая к путанице, затронута во втором романе, в эпизоде Хворобьева [см. ЗТ 8//20]. Сложность правил ориентации и непроницаемость нового мира для непривычного к нему человека представлена в развернутом виде в конце второго романа — в истории злоключений Бендера-миллионера в социалистической России. Недоразумение с извозчиком в ДС 14 может рассматриваться как уменьшенный прообраз этого окончательного краха Бендера в финале дилогии.

Аналогичный разговор между седоком и извозчиком находим в записках В. В. Шульгина (место действия — Киев):

«Я взял простого извозчика, бросив ему уверенно и небрежно:

- На улицу Коминтерна!

Но старичок обернул на меня свою седую бороду времен потопления Перуна:

- Коминтерна? А вот уж я не знаю... Это где же будет?

- Как где? Да Безаковская!..

- Ах, Безаковская, вы бы так и сказали.

И мы поехали тихо, мирно. Когда приехали, он открыл мне полость, как полагается, и сказал:

- Так это Коминтерна. Вот теперь буду знать!

Я был очень горд. Не даром меня большевики печатают. Я и извозчиков им обучаю. Подождите, скоро доберусь и до народных комиссаров» [Три столицы, 175]¹.

Ср. ДС 7//1; ДС9//3; ДС 11//2, где выявляются другие совпадения между ДС и книгами Шульгина. Заметим, на сколь широкий круг источников опирается сюжет о визите Воробьянинова в свой дом: среди них рассказы и слухи о возвращающихся белоэмигрантах, воспоминания самого Шульгина, архетипический сюжет о старом доме и преданном слуге, «Путевые картины» Г. Гейне [ДС 9//3], роман Ж. Жироду «Зигфрид и Лимузэн» и др.

В «Бесах» [III.5.14; указал А. Жолковский] Мария Шатова ругает извозчика, путающего улицы: «Вознесенская, Богоявленская — все эти глупые названия вам больше моего должны быть известны, так как вы здешний обыватель (ср.: «Тоже извозчик! Плеханова не знаешь!»). Два ряда названий сходны по месту их в господствующей культуре (Плеханов, Маркс – как прежде Вознесение, Богоявление).

 

34//15 ДЕЛО ПОМОЩИ УТОПАЮЩИМ - ДЕЛО РУК САМИХ УТОПАЮЩИХ.

— Переиначенное изречение: «Освобождение рабочего класса должно быть завоевано самим рабочим классом» [К. Маркс, Общий устав Международного товарищества рабочих]. В форме, более близкой к тексту ДС, встречается у Ленина: «Мы всегда говорили, что освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих» [выступление на IV конференции профсоюзов и фабрично-заводских комитетов Москвы, 1918]; цитируется и в художественной литературе, например, у А. Платонова [Чевенгур, 171].

Этот марксистско-ленинский лозунг часто переиначивался применительно к разным сферам. Нарком здравоохранения Н. А. Семашко провозглашал в популярном журнале: «Желаю, чтобы в будущее десятилетие охрана здоровья трудящихся стала действительно кровным делом самих трудящихся» [КП 45.1927]. «Борьба с туберкулезом - дело самих трудящихся» - гласил значок противотуберкулезной борьбы в СССР в 20-е гг. [Грибанов, Медицина в символах и эмблемах, 192]. Дело / безопасности труда — // дело / самих рабочих [Маяковский, Лозунги по безопасности труда, Поли. собр. соч., т. 10]. Были уже и попытки юмористической переделки лозунга, хотя и менее остроумные, чем в ДС, например: «Купанье трудящихся есть дело самих трудящихся» [См 34.1927] или: «Изжитие халтуры - дело самих халтурщиков» [Суд над халтурой, Чу 11.1929].

Пресса эпохи ДС не раз указывала, что дело спасения утопающих поставлено из рук вон плохо. Острот на тему бюрократизма и волокиты в спасательном деле много в сатирических журналах лета 1927: прежде чем спасать утопающего, его спрашивают, член ли он профсоюза; чтобы спасти утопающего, надо сначала самому вступить в члены Моснава; инструктор на мосту читает группе лекцию о спасении утопающих, пользуясь, как наглядным примером, тонущим под мостом человеком, и т. п. [все примеры — из журнала «Смехач»].

Ирония плаката в том, что он служит «предвестием» последующего развития событий: спустя некоторое время васюкинцы окажутся в положении утопающих и должны будут спасаться собственными силами, а отнюдь не с помощью Бендера, столь великодушно им обещанной.

Остап поклонился, протянул вперед руки... и взошел на эстраду.

— В рассказе В. Катаева «Лекция Ниагарова» (1926) заглавный герой, авантюрист и халтурщик, читает в Политехническом музее лекцию о межпланетных сообщениях, во многом похожую на шахматную лекцию Бендера. Так, Ниагаров тянет время и маскирует свое полное незнание предмета тем, что ставит вопросы и сам отвечает на них: «В сущности, господа, что такое междупланетное сообщение? Как показывает само название, междупланетное сообщение есть, я бы сказал, воздушное сообщение между различными планетами и звездами...»

Ср. Бендера: «Что такое, товарищи, дебют, и что такое, товарищи, идея? Дебют, товарищи, - это „Quasi una fantasia". А что такое, товарищи, значит идея? Идея, товарищи, - это человеческая мысль, облеченная в логическую шахматную форму» и т. д. Как и герой ДС, Ниагаров, с помощью сообщника, присваивает кассу (50 червонцев) и обеспечивает себе путь к бегству (извозчик у подъезда).

Сходства между рассказом Катаева и данной главой ДС отмечены М. Одесским и Д. Фельдманом [ДС, 530-531]. Комментаторы, однако, не вполне удачно называют бендеровское выступление «аллюзией на рассказ Катаева». Неясно, для чего бы соавторам понадобилась интертекстуальная игра с прозой своего старшего друга и коллеги по «Гудку», намеки на нее (а именно в этом смысл слова «аллюзия»). Скорее следует видеть в данной перекличке довольно типичную для соавторов эксплуатацию общего для них с Катаевым юмористического фонда, или, на худой конец, просто «творческий плагиат», которого они тоже отнюдь не чуждались.

 

Остап рассказал аудитории несколько ветхозаветных анекдотов, почерпнутых еще в детстве из «Синего журнала»...

- «Синий журнал» - развлекательное петербургское издание со склонностью к сенсации, эротике и невзыскательному пряному юмору. Имел разделы: «Кунсткамера», «Иностранный юмор», «Анекдоты». Относительный интерес этому, в современных терминах, «таблоиду» придавало участие сатириконовцев: А. Аверченко, В. Князева, Арк. Бухова и др.

Журнал входил в круг детских впечатлений братьев Катаевых:

«Петя любил рассматривать столичные новинки. Его волновали... разноцветные карикатуры „Сатирикона" и „Будильника"; развешанные на рогульках, как белье, целые гирлянды выпусков „Пещеры Лейхтвейса", „НатаПинкертона", „НикаКартера", „ШерлокаХолмса"... иллюстрированные еженедельные журналы „Огонек", „Солнце России", „Весь мир", „Вокруг света" и в особенности новый, недавно появившийся, странный „Синий журнал", действительно сплошь синий, пачкающий пальцы, сильно пахнущий керосином» [Катаев, Хуторок в степи, Собр. соч., т. 5: 471; действие в Одессе в мае 1912].

 

«С какой стати оставлять свою фотографию в этом жалком городишке...»

— Поскольку уже прослежены некоторые связи этой главы ДС с мотивами «Одиссеи», можно соотнести отказ Бендера позировать для фотографии с отказом Одиссея назвать циклопам свое настоящее имя. С другой стороны, в мире магии как имя, так и изображение являются частями личности, которые нужно оберегать от посторонних. «Нежелание примитивных людей фотографироваться хорошо известно: они боятся оставить часть своей персоны в руках незнакомцев» [Seligman, The History of Magic..., 38-39].

 

 Гул пробежал по рядам любителей.

- Ср.: «Гром пошел по пеклу» [Гоголь, Пропавшая грамота]. О сеансе Бендера как «игре в аду» см. выше, примечание 13.

 

- Позвольте, товарищи, у меня все ходы записаны!

- Контора пишет, - сказал Остап.

- Из песенки 20-х гг.: Дела идут, контора пишет, / Кассирша деньги выдает... Цитата: «(Дела идут) контора пишет», - была общеупотребительной. Мы встречаем ее у М. Кольцова (например: «И контора пишет. И дела возникают» [Светлая юность // М. Кольцов, Крупная дичь]), в ряде рассказов и фельетонов М. Зощенко, в тогдашних журналах (рисунок «Контора пишет...» на обложке Сж 04.1928) и др.

Ср. плутовство Ноздрева и протесты Чичикова: «Нет, брат, я все ходы считал и все помню». Еще один возможный отзвук Гоголя — в лекции Бендера: «...если каждый индивидуум в отдельности не будет постоянно тренироваться в шашк... то есть я хотел сказать - в шахматах...»

 ...Гроссмейстер, поняв, что промедление смерти подобно, зачерпнул в горсть несколько фигур и швырнул их в голову одноглазого противника.

— «Промедление смерти подобно»  очередная ленинская цитата в этой главе [см. выше, примечания 12 и 15]. «Промедление в выступлении смерти подобно», - предостерегал В. И. Ленин членов ЦК РСДРП(б) накануне октябрьского восстания; всего в ленинских текстах это выражение встречается 7 раз [см. Поли. собр. соч., справочный т. 2]. Афоризм восходит к Петру! [см.: Ашукин, Ашукина, Крылатые слова] и далее к античности: ср. «periculum in mora» [Тит Ливии, многократно цитировано; см. Словарь латинских крылатых слов], «mora damnosa est» [Овидий, Метаморфозы XI.376].

Вопрос огоньковской «Викторины»: «9. Кто и когда сказал „Промедление смерти подобно"?» Ответ: «Петр I перед Полтавской битвой» [Ог 16.12.28].

 

17//5 - Эй вы, херувимы и серафимы! - сказал Остап, вызывая врагов на диспут. - Бога нет!

- Сцена не могла не вызывать в памяти читателей публичные диспуты между А. В. Луначарским и обновленческим митрополитом А. И. Введенским в 1923-1924. Об этих диспутах под общим названием «Есть ли Бог?» рассказывает Э. Миндлин [Необыкновенные собеседники, 234-241]. Это был, однако, лишь наиболее знаменитый из диалогов такого рода; диспуты на религиозные темы между коммунистическими агитаторами и священнослужителями велись в 20-е гг. повсеместно как в городах, так и в провинции, вызывая оживленный интерес [см., например, Громов, Перед рассветом, 88; Борисов, 75 дней в СССР, 49; Катаев, Огонь, и др.]. «Каждый приходил с толпой своих сторонников, и начиналась неистовая словесная битва, потрясавшая сердца», свидетельствует Н. Чуковский [Литературные воспоминания, 174].

По поводу этого места В. Шкловский замечает, что спор с ксендзами имеет аналогию в плутовском романе - в мотиве «спора шута с раввином» [Шкловский, «Золотой теленок» и старинный плутовской роман].

17//6 Пуэр, соцер, веспер, генер, либер, мизер, аспер, тенер. Эти латинские исключения, зазубренные Остапом в третъем классе частной гимназии Илиади и до сих пор бессмысленно сидевшие в его голове, произвели на Козлевича магнетическое действие.

 - Остап цитирует группу латинских исключений, которой в мнемонических целях придана стихотворная форма. Но и в таком облегченном виде исключения были для многих синонимом гимназической зубрежки: «Мне в гимназии легко давался латинский язык. Другие, бывало, бьются над исключениями. А мне ничего» [Дорошевич, На смех, 26]. Иногда заученные в школе исключения наделяются некой иронической символикой и магией, помогающей герою в его дальнейшей жизни. Так обстоит дело в данном месте ЗТ, а также в воспоминаниях Г. Гейне:

«Vis, buris, sitis, tussis, cucumis, amussis, cannabis, sinapis - слова эти, имеющие такое значение в мире, достигают этого тем, что, принадлежа к определенному классу, все же составляют исключение; поэтому-то я очень уважаю их, и то обстоятельство, что они у меня постоянно наготове, на случай, если внезапно понадобятся [случай Остапа!], доставляет мне много внутреннего спокойствия и утешения в скорбные часы моей жизни [Идеи. Книга Le Grand, гл. 7; другие вероятные переклички с этой книгой см. в ЗТ 35//1 и 10].

Отношение к древним языкам как к ненужному балласту было типично для левой интеллигенции. Тот же автор пишет о «бессмысленном зазубривании латинских и греческих исключений» и о том, что эти языки «любить, конечно, нельзя» [Маленькие чиновники, Избр. рассказы и очерки]. Подобные отзывы легко умножить.

Неприязнь к античности, однако, разделялась далеко не всеми: многие представители интеллигенции, как В. В. Вересаев, П. Н. Милюков, А. Белый и др., в свои школьные годы увлекались ею и становились хорошими филологами-классиками. Вообще не подлежит сомнению роль гимназических древних языков в формировании блестящей культуры Серебряного века, равно как и русской школы классической филологии XX в.

«Антиклассицизм» левых кругов выражал не столько неприятие языков, сколько презрение к консервативной системе народного просвещения, внедренной при Александре III и К. Победоносцеве.

Остап учился в «Одесской мужской гимназии Н. К. Илиади, со всеми правами правительственных гимназий» (Николаевский Бульвар, 1). В этой гимназии учился, между прочим, и Остап Шор, реальный прототип Бендера, о котором см. ДС 5//5 [а также: Ильф А., ЗТ, 425].

11III   Я даже накормил пятью хлебами несколько тысяч верующих. - О пяти хлебах, насытивших пять тысяч человек, см. Евангелия [Мф. 14.17-21, Лк.9.13-17, Ин.6.9-14].

Похвальба Бендера — вероятный отголосок сообщений прессы 1929-1930 о деятельности евангелиста Ивана Чурикова, чья коммуна под названием БИЧ (Братство Иоанна Чурикова) находилась в Вырице, в ста километрах от Ленинграда. Основанная еще в дореволюционные годы, она стала мишенью нападок в агитпропе и была закрыта в 1929. Чуриков славился излечением больных и кормлением голодных: «„Я, как Христос, пятью хлебами насыщаю пять тысяч человек", говорит Чуриков. Из пуда муки в коммуне [с добавлением картофельных отрубей] выпекают шесть пудов хлеба» [КН 02.1929; детали биографии Чурикова в очерке Тур, Старость вышибалы, Ог 07.07.29]. «Братец Чуриков» упоминается в романе В. Каверина «Исполнение желаний» [1.8.5].

Шутка, аналогичная бендеровской, встречается также в записной книжке В. Кина: «Она, подобно евангельскому герою, удовлетворила целую толпу одной рыбой и пятью хлебами» [1925-1930; В. Кин, Избранное, 223]. О жуликах, выдающих себя в 1924 за Иисуса Христа и св. Ипатия, идет речь у А. Зорина [Христос на земле // А. Зорин, Рассказы].

Христос, наряду с Наполеоном и чертом (а также с Николаем I и Сталиным), входит в группу харизматических и/или авторитарных образов, на которые фигура Бендера проецируется неоднократно [список параллелей с Христом см. в ЗТ 10//7].

17//8 Ты им про римского папу скажи, про крестовый поход.

- Для нас эти мотивы звучат некой исторической романтикой, однако в те дни они воспринимались вполне злободневно. Папа Пий XI в 1930 призвал к «крестовому походу» против большевиков, обвиняя их в преступлениях против человечности и гонениях на церковь. Это вызвало в СССР бурную кампанию против папы и «новых крестоносцев». Карикатуры на папу становятся частью политкарнавалов, папе «дают ответ» постройкой самолетов, его имя не сходит с плакатов и со страниц сатирических журналов. Его обвиняют в сговоре с империалистами, заявляя, что «наместник Петра превратил ключи апостолов в ключи от сейфов, банков и трестов» и выступает «с крестом против серпа и молота». Сочиняются антипапские юморески и куплеты вроде:

ЕЩЕ О ПАПЕ

Прибежали к папе детки,

Второпях зовут отца.

— Папа! Цифры пятилетки

Выполнимы до конца!..

Ждать такого результата

Неприятно ж, наконец...

— Это правда, бесенята!

Грустно вымолвил отец.

[подпись: Скорпион, Ог 10.04.30].