Опасные запреты

30-05-2017

Screenshot_22

Мне представляется, Хлестаков — это бес, оборотень, это такая бесовская фигура. Кстати, у Мирзоева в его «Ревизоре» с Сухановым была такая же трактовка. Гениальная сухановская роль, очень интересная работа. Конечно, Хлестаков — это не просто хлыщ, шут и вертопрах. Вот об этом я собираюсь как раз в лекции с детьми и говорить. «На зеркало нечего пенять, когда рожа крива», — этот эпиграф относится не только и не столько к чиновничеству, которое не должно негодовать на автора, это не только предупреждение, чтобы на автора не сердились. Нет, не автор — зеркало. Хлестаков — зеркало.

Ну, мне в этом смысле ближе всего трактовка незабвенного Терентьева, знаменитого русского авангардиста, где появлялся у Городничего в немой сцене в финале опять Хлестаков, то есть тот самый чиновник из Петербурга оказывался именно Хлестаковым. Гениальное художественное решение, которое потом много раз повторялось на разные лады.

Конечно, о существовании древнего немецкого героя Уленшпигеля понятия не имел Гоголь, когда это сочинял, но Уленшпигель ведь и означает «Я ваше зеркало». И мне кажется, что здесь… Кстати говоря, о происхождении Уленшпигеля же спорят довольно много. Для одних он голландец, для других — бельгиец, для третьих — немец. Уленшпигель — это вообще такая европейская фигура, которая зеркалит власть, которая преподносит, подносит к её носу свои зеркала, своё отражение. И вот Хлестаков — это и есть такое зеркало (кривое, конечно, зеркало) вот этого общества. Он ведёт себя так, как, по его представлениям, должно себя вести влиятельное лицо.

И обратите внимание, что Хлестаков этим своим поведением вмастил, оказался абсолютно в кассу, потому что беззастенчивая наглость, опьянение, взяточничество, иногда грозность («У меня ухо востро!», вот эти немотивированные крики) — всё хиляет. А если бы он себя вёл, как тихий, как робкий, это бы не прошло или во всяком случае это бы не так пугало. Хлестаков ведёт себя, как человек, которому можно — которому можно одновременно приставать к матери и дочери, соблазнять дочь и уводить от мужа мать («Я в некотором роде… замужем. Мы удалимся под сень струй»). Он ведёт себя, как классический представитель власти — ну, это потому, что он пьян и туп. Но, к сожалению, он ведёт себя, как право имеющий. Ему для этого надо опьяняться, а власть и без опьянения к этому готова. Поэтому «Я ваше зеркало» — в данном случае, конечно, Хлестаков их зеркалит. И он в некотором смысле именно гениальный шут, но шут-оборотень, шут, который изображает их, который — зеркало, поднесённое к ним.

Тут есть ещё одна мысль важная, в «Ревизоре». Дело в том, что главный ревизор — это смерть. Вся российская администрация, всё российское общество, не только чиновничество — всё живёт в ожидании ревизора, «Вот к нам приедет ревизор». Я тут давеча читал такую лекцию в рамках этого своего курса о сюжетных структурах в русской поэзии. И одна из главных сюжетных структур русской поэзии в XX веке — это апокалиптическое ожидание, апокалиптика. Таким образом как бы, понимаете, вытесняется мысль о Боге. Бога в советской поэзии нет. И в русской постсоветской поэзии Бог присутствует номинально.

Но тем не менее присутствует рудиментарно где-то на задах сознания мысль о неизбежности раскаяния, о неизбежности расплаты: «Вот мы жили так, что с нами что-то должно случиться». «Все мы бражники здесь, блудницы». Эта мысль есть в «Поэме без героя». Эта мысль есть у Мандельштама в «Неизвестном солдате», очень отчётливая: «Если мы так жили, то неизбежно, что с нами вот это случится». И у Пастернака это очень отчётливо в «Вальсе с чертовщиной». Неслучайно, кстати, у Ахматовой и Пастернака возникает тема страшного демонского карнавала. «Мы так долго носили маски, что что-нибудь должно нас непременно шандарахнуть по голове, чтобы эта маска слетела.

И вот идея расплаты доминирует в «Ревизоре». Понятно совершенно, что все герои этой пьесы знают: им есть в чём каяться. Знаете, вот эта знаменитая шутка, когда присылается (по-моему, Конан Дойль это практиковал) телеграмма: «Бегите! Всё раскрылось», — и все бегут. А что раскрылось — совершенно непонятно. Это вечная проблема людей, живущих псевдожизнью, лживой жизнью. И в «Ревизоре» эта проблема поставлена в полный рост: вся Россия ждёт ревизора, всё российское общество. Может прийти ревизор в виде войны, а может — в виде репрессивного вала, в виде практики репрессий, такой довольно тоже предсказуемой, ожидаемой.

Ведь все герои Революции жили, вспомните, в ожидании репрессий. Это наиболее отчётливо показано, кстати, у Трифонова в «Исчезновении», в последнем незаконченном романе. Они ждут репрессий не потому, что они понимают Сталина, нет; их мучает собственная вина. Они вспоминают свои художества времён войны. Во время войны гражданской они были шибко весёлые, молодые и могли себе многое позволить, а в 40–45 лет они уже понимают, что это было несколько чересчур.

И ожидание расплаты — это главное ощущение россиянина. Вот когда за ним приходят, он понимает, что он всю жизнь этого ждал. И вот ревизор этот… Ну, блин, простите… Грех, наверное, тоже опять себя цитировать:

Вчера палили. Соседний дом 
Был превращён в
 редут. 
Сколько мы
 вместе, столько и ждём, 
Пока за
 нами придут.

Грех сказать, это было в такой поэме «Военный переворот». Всегда все исторические катаклизмы в России воспринимаются как заслуженная расплата. Поэтому главное произведение русского эпоса XX века — поэма Блока «Возмездие», из которой и вышло всё остальное. Возмездие — это такая своеобразная природа российской истории. И все олигархи прекрасно знают, что за ними придут однажды (а иначе и быть не может).

В общем, грустно всё это говорить, потому что страна, в которой всё воспринимается как возмездие, а смерть как заслуженная — это и есть истинно кафкианская страна. Другое дело, что как бы эту кафкианскость не надо всё время подчёркивать, потому что возникает вторичность определённая. В этом смысле, скажем, публикуемый сейчас в журнале «Знамя» роман Анатолия Курчаткина, где главного героя зовут Ка и происходят абсолютно кафкианские события, представляется мне неприлично вторичной книгой. Просто это вино уже пили много раз. И зачем его пить ещё раз так наглядно?

«В рассказе Брэдбери «Вельд» родители купили детям волшебную комнату, а потом задумали выключить её, так как их встревожило психическое состояние детей. Но дети не могли смириться с запретами и сделали так, чтобы родителей сожрали. Нужно ли запрещать то, что до этого было разрешено?»

Нет. Понимаете, тут как бы не так опасно запрещать разрешённое. Это опасно, но не всегда ведёт к фатальным последствиям. А вот после долгого запрета разрешать — это почти всегда путь к срыванию крыши. Изначально не надо запрещать, потому что все запреты придётся потом отменять. Запрет — это попытка затормозить движение времени, а его тормозить бессмысленно.

Поэтому, вот смотрите, в России всегда, когда отменяют цензуру — тут же после этого рушится государство, или во всяком случае оно переживает серьёзные катаклизмы. Точно так же… Поэтому не надо вводить цензуру. Вообще отмена запрета любого всегда задевает очень много соседних сфер жизни, а не только ту, которая непосредственно касается этого запрета. Вот точно так же и сейчас, я абсолютно уверен, когда в России в скором времени начнут отменяться запреты (ну, статья за экстремизм и прочие), когда станет можно говорить, сила взрыва, который за этим последует (взрыва сначала, конечно, интеллектуального), она будет огромна. Но дело в том, что этот интеллектуальный взрыв может расшатать основы государства, потому что государство было построено на запрете.

Поэтому не так опасно запрещать, как опасно разрешать. А чтобы не возникало этой ситуации, не нужно всё время обкладывать человека флажками, не нужно на каждом шагу громоздить колючую проволоку, не нужно запрещать дискуссию, потому что потом разрешение этой дискуссии может вас довольно далеко завести. Вот именно в этом опасность всех запретов.

**********************

«Пересмотрел сериал Снежкина «Брежнев». Режиссёр явно ненавидит престарелого властителя и высмеивает его. Почему окружению был нужен подобный правитель?»

Да понимаете, он его не ненавидит. Или ненавидит — или высмеивает. Андрей, тут надо разграничить чётко это понятие. Где ненависть — там нет места юмору. А это сериал такой скорее достаточно юмористический. Снежкин вообще о застое хорошо снимает. Достаточно вспомнить принёсший ему славу фильм «ЧП районного масштаба» — фильм, который, конечно, гораздо значительнее и интереснее повести Юрия Полякова. Ну, он вообще любит распад, любит, знаете, вот запах увядания. Его лучший фильм — на мой взгляд, это «Цветы календулы» (такие «Три сестры» своего рода) по замечательному, кстати, сценарию Коновальчука, по-моему, надо проверить.

Что касается идеи, почему нужен был подобный правитель и почему собственно эта тема — тема застоя — сегодня так популярна и привлекает столько взоров. Понимаете, «по плодам их узнаете их». Надо эпоху судить по её результатам. Конечно, прав Веллер, когда он говорит, что более зловонной эпохи, чем конец семидесятых, не было. Действительно, почти все в это время либо умирают, как Высоцкий, либо задушены, полузадушены вот этой подушкой, как Стругацкие, либо уезжают, как Аксёнов. Ну, невыносимое время, особенно после разгрома «Метрополя», когда уже все ушки были на макушке. Но при этом эпоха застоя в целом была исключительно результативна. Можно много говорить о гнилости Серебряного века. Ну, это такая действительно узорчатая гниль на стёклах теплицы. Да, довольно страшное время. Но при этом не будем забывать того, что это время одно из самых результативных в российской истории, в российской культуре.

Поэтому приходится признать, что эпоха Брежнева — это эпоха, что ли, наиболее органичная для России. Она и органическая очень такая, навозная, как тёплый навоз, в котором преют какие-то замечательные семена. Но нельзя не признать, что это для России действительно очень органично, когда, с одной стороны, давление не чрезмерно… Да, сажают диссидентов. Да, есть Андропов, который требует возвращения к ленинским нормам, и в том числе к ленинским нормам расстрелов, видимо, и к ленинским формам контроля, потому что начинают уже отслеживать, кто ходит в кино в рабочее время, начинают усиленно писать доносы на того, кто опоздал. Помните сталинскую борьбу с опозданиями?

Но при всём при этом андроповская эпоха — это уже самый финал, это уже загнивание. И случайно в этом загнивании уже вырастает зерно новизны. Всё-таки снимаются некоторые границы с Западом, появляется детская дипломатия. Горбачёва вытащил Андропов, между прочим (это его ставленник), как на человека делового он обратил на него внимание. Поэтому эпоха Брежнева — она, с одной стороны, эпоха умеренного, ещё не слишком сильного давления, не слишком громкого террора; а с другой стороны, это эпоха такой замечательной скрытой свободы. «Пусть у себя на кухнях говорят, что хотят». Конечно, это полусвобода. Конечно, эта эпоха растит конформистов. Конечно, из птенцов её гнезда почти ничего хорошего не вышло.

И не будем забывать, что эпохой застоя с этим культом разведчика сформирована и нынешняя российская власть. Владимир Путин вырос на сериале «Щит и меч». А почему тогда была так популярна фигура разведчика? А потому что думает одно, говорит другое, делает третье. Штирлиц — это такой трикстер эпохи застоя. Он всё время… Вот правильно подчёркивал Пелевин белизну его водолазки и черноту мундира. Под мундиром-то он белый и пушистый.

И всё время идут разговоры о том, что это эпоха двойной морали. Да, эта эпоха двойной морали развратила страну. Да, «питомцы» этой эпохи сегодня правят. Понимаете? Ведь Путин, Сечин, Иванов, Медведев, Алишер Усманов (который, правда, в эту эпоху довольно сильно, как мы знаем, пострадал) — это всё птенцы этой эпохи, люди оттуда. И это, конечно, довольно трагическая ситуация.

Но не будем забывать о том, что она была, что называется, fruitful, prolific. Это время в достаточной степени… ну, я не буду употреблять чудовищного слова «креативное», но это время, когда люди думают, когда у них есть время осмысливать происходящее, потому что нет больше никаких занятий, нет больше ничего серьёзного. Вот так бы я это охарактеризовал.

По передаче "Один" http://echo.msk.ru/programs/odin/1987038-echo/

Комментарии
  • Витя - 30.05.2017 в 15:09:
    Всего комментариев: 116
    “На зеркало неча пенять, коли рожа крива”. Гоголь ... А у Быкова переврано: «На зеркало нечего пенять, когда рожа крива». Нехорошо.
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 5
    • redactor - 31.05.2017 в 10:45:
      Всего комментариев: 1753
      Дорогой мальчик Витя, слово "коли" и означает как раз "если" или в том же значении "когда". "Коли" - это уже устаревшее слово. Смысл присловья от такой замены нисколько Показать продолжение
      Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 1

Добавить изображение