Хранитель истории Юрий Дмитриев-Хоттабыч

В Карелии живет человек по имени Юрий Дмитриев, руководитель петрозаводского «Мемориала». За длинную узкую бороду имеет ник Хоттабыч. Своим религиозным призванием считает нахождение могил расстрелянных народной властью рабочих и крестьян и установление поименно всех убитых. Вокруг него собралась группа подвижников. За тридцать  лет они сделали невероятное: восстановлены из небытия десятки тысяч имен. Поставлены мемориальные кресты. Едут и едут туда  новые паломники.

Юрий Дмитриев-Хоттабыч

Эта деятельность мало нравилась властям - генетическим и идейным наследникам палачей. Хоттабыч взял из детдома маленькую  девочку. Его стали обвинять в истязаниях ребенка. Он фотографировал приемную дочь  и посылал в органы опеки для доказательств: на теле нет никаких следов побоев и синяков. Отстали, и Хоттабыч уже два года не фотографирует и не посылает снимки в органы. За эти два года он и его группа не только обнаружили  все ямы с телами невинно убиенных, но и стали устанавливать имена палачей - кто приговаривал, кто конвоировал, кто рыл смертные ямы, кто стрелял. Вот это уже совсем власти вывело из себя, ибо эти власти в основном - как раз потомки тех самых  палачей. Хоттабыча вызвали на допрос, в это время проникли в его дом, изъяли компютер, а в нем - те фотографии приемной дочери. И - готово дело: сейчас его судят за изготовление порнографии.  За те самые снимки, что он посылал в органы опеки.

Ниже об этой мистерии говорят Сергей Пархоменко и Дмитрий Быков. А еще ниже - выдержки из феноменальной статьи о Хоттабыче.

Валерий Лебедев

Говорит Дмитрий Быков

Дело, которое меня заботит сейчас больше всего и которое, наверное, самый большой для меня шок за последние годы, — это история Юрия Дмитриева, руководителя петрозаводского «Мемориала». Юрий Дмитриев мне известен довольно давно, потому что мой сын ездил к нему на Соловки вместе с группой учеников Московской киношколы. У них есть такие экспедиции, довольно жестокие экспедиции, прямо скажем. Это серьёзное средство воспитания — не только потому, что бытовые условия на Соловках, наверное, не самые льготные, но прежде всего потому, что вообще посещение этих мест, где массово расстреливали людей, а выживших подвергали пыткам, — это для молодого организма, конечно, серьёзный шок.

Но я никогда против этого не возражал, потому что, во-первых, руководство киношколы знает, что делает, а родителям, по-моему, в таких случаях надо помолчать. А во-вторых, если не сейчас, то когда они должны узнавать эту правду и когда они выдержат эту правду? Всё-таки ребёнок, мне кажется, более склонен к тому, чтобы такие вещи выдерживать, у него больший запас прочности. И вот за всё время, что Андрей туда ездил и что его друзья и однокурсники туда ездили, у них не было никаких оснований пожаловаться на Дмитриева. Наоборот, они говорили о нём, как о человеке исключительной порядочности, как о человеке чести.

Да и вообще вся эта история с Дмитриевым сама… Вы знаете, что ему инкриминирована детская порнография на том основании, что он фотографировал свою приёмную дочь, фотографировал для себя, не распространяя никак этих снимков, а просто фиксируя её постепенное выздоровление. Вот эта история представляется мне классическим примером использования и так довольно спорной и довольно невразумительно сформулированной статьи для того, чтобы закатать ни в чём неповинного человека.

Ну, в самом деле, изготовление детской порнографии — о чём тут может идти речь? Давайте дадим определение порнографии. Любое фотографирование голого ребёнка является изготовлением порнографии? Даже если его в данном случае снимали в медицинских целях? Девочка досталась ему почти в дистрофии. Сам он её взял, потому что он вырос в приёмной семье и, видимо, считал долгом своим хоть одного ребёнка спасти из детского дома. Не будем сейчас говорить, в каких условиях там ребёнок содержался. Люди делают, что могут. Но, вероятно, условия эти были в любом случае хуже домашних.

Юрий Дмитриев — человек, который на протяжении последних 30 лет выполняет работу, которую при правильной постановке дела следовало бы выполнять научному институту. У нас до сих пор… Вот я делал сейчас интервью с Полиной Барсковой, замечательной поэтессой и исследовательницей ГУЛАГа. Она там как раз впрямую говорит, что Института блокады у нас до сих пор нет. Кстати, она исследует в основном не ГУЛАГ, а именно исследует она ситуацию блокады. ГУЛАГ там только в той степени, в какой она занимается судьбой репрессированных, арестованных людей (в том числе Хармса), которые тогда там собственно среди этой смерти, в этом пространстве тотального ада ещё и были подвергнуты репрессиям. То есть машина эта не останавливалась ни на миг.

Барскова как исследовательница блокады говорит, что Института блокады до сих пор в России нет. Есть музей, который занимается этой проблемой. На Пискарёвском кладбище есть люди, которые действительно тоже создают свою летопись. Но нам нужен научный институт, который бы публиковал рукописи, изучал дневники, устанавливал правду. Блокада вызывает очень много вопросов, и эти вопросы обсуждаются в публицистических статьях и не обсуждаются в научных.

Та же история абсолютно у нас и со всем, что касается духовных скреп, со всем, что касается войны, и со всем, что касается ГУЛАГа. До сих пор в стране нет научно-исследовательского центра, который бы выполнял работу, в одиночку поднимаемую Дмитриевым. У нас нет людей, которые бы устанавливали реально, где кто в каком месте расстрелян и закопан. У нас на месте массовой казни (9 тысяч человек там убили) в Петрозаводске, под Петрозаводском стоит один деревянный крест, хотя должен был бы стоять колоссальный мемориал. И детей туда должны были бы привозить не просто из киношколы помогать в раскопках, а чтобы они там стояли, смотрели и понимали, что здесь делалось и как это делалось, когда находят эти черепа, а сверху ещё брошенную свинью, чтобы думали, что это скотомогильник, а сверху две бутылки водки, выпитые палачами.

И вообще всё, что изложено в статье «Дело Хоттабыча», действительно читать нелегко. Я даже как-то не очень понимаю, как здесь можно говорить о журналистской удаче, поскольку слова «журналист» и «удача» с таким материалом не монтируются. Но это чудовищно! И кстати говоря, мне вполне убедительной представляется версия, что, скорее всего, Дмитриев был арестован именно потому, что он накопал имена палачей. А палачи не очень хотят, потомки палачей в частности (вряд ли кто-то дожил), потомки палачей не очень хотят, чтобы их фамилии в таком контексте назывались.

Абсурдность этого дела, мне кажется, очевидна всем. Сейчас к нему подключились довольно многие. Мне очень приятно, что работу группы, в том числе группы «ВКонтакте», где проводятся консультации по делу Дмитриева, координирует от «Мемориала» Лиза Верещагина — талантливый московский поэт, молодой, действительно очень талантливый, и по совпадению такому замечательному студентка МГИМО, у которой я когда-то преподавал. Просто я, Лиза, хочу вам сказать, что я очень восхищаюсь вашей работой. Наверное, без вашей группы я бы не узнал о том, что это так далеко зашло.

И кстати говоря, вот дети, которые туда вместе с Андреем, сыном моим, ездили, часть их оказалась не в курсе, что Дмитриев вообще сидит. Понимаете? И вот представить себе, что полгода человека по этому делу держат в СИЗО — это невозможно. И то, что всё общество молчит по этому поводу… Я понимаю, конечно, что оно отвлекается на проблему мальчика, читающего «Гамлета», и эта проблема тоже по-своему заслуживает внимания (кто бы спорил), но в целом вот это пример того, как совершенно за гранью добра и зла живёт сегодняшняя Россия. Это очень печально.

Всё, что от меня зависит, конечно, для того чтобы расследование дела Дмитриева прошло объективно и инициаторы ложного доноса были наказаны, — всё для этого я обещаю сделать. Но пока 6 июня можно прийти в Музей ГУЛАГа. Это всё, что у нас есть. Института нет, но музей есть. Это на Самотёке, в центре Москвы. Там в 6 часов соберутся люди, чтобы провести презентацию книг Дмитриева, его расследований, его списков, которые он опубликовал.

И кстати говоря, в этих книгах можно найти многие чудовищные подробности массового уничтожения людей. Тем, кто отрицает эти массовые уничтожения, полезно было бы… Я уж не говорю — покопаться в могильниках. А именно так перевоспитывали немцев в своё время, если вы помните, после 45-го года — заставляли их переносить прах. А то многие тоже, знаете, Холокост отрицали. Но вот думаю, что некоторые люди, до сих пор не представляющие масштаба массового уничтожения людей в СССР, могли бы прийти на эту презентацию и почитать книги Дмитриева — и понять, что собственно этот человек сделал для русской истории. Он не зря называет себя «сторожем истории». Это предельно точное определение.

Говорит Сергей Пархоменко

Я говорю о человеке по имени Юрий Дмитриев, о котором много говорили на этой неделе. Вышел огромный и очень хороший, такой, я даже не знаю, как этот жанр определить – очерк, скажем – о нем на портале, который называется Les.media, вот поищите в интернете, это на самом деле найти очень легко, называется он «Дело Хоттабыча». Хоттабыча – потому что человек просто внешне чем-то Хоттабыча напоминает. У него такая длинная прозрачная борода.

Юрий Дмитриев – человек чрезвычайно известный в среде российских правозащитников и историков, это одна из самых ярких, совершенно поразительных личностей среди тех, кто занимается многие годы исследованиями самых тяжелых моментов российской и советской истории, истории сталинских репрессий. Юрий Дмитриев живет в Карелии, и именно там он фактически в одиночку провел колоссальный объем расследований – и таких полевых поисков, и архивных поисков тогда, когда это было возможно, в 90-х годах, то краткое время, когда российские архивы были относительно открыты. Теперь туда попадать значительно сложнее, добывать оттуда сведения гораздо сложнее, но именно Юрий Дмитриев еще тогда в 90-х годах, абсолютно невероятными усилиями и проделав колоссальную работу, создал одну из самых крупных и самых сильных книг памяти в России.

Вообще было такое движение в 90-е годы, когда в разных регионах России, во многих десятках регионов России разные люди создавали книги памяти, то есть, создавали так или иначе оформленные списки тех, кто оказался жертвами политических репрессий в Советском Союзе в сталинское время и раньше, в первые послереволюционные годы. Книги эти все разные, они сделаны по разным системам, по разным принципам – где-то в алфавитном порядке, где-то в территориальном порядке, так-сяк, но тем не менее, «Мемориал», крупнейшая российская правозащитная организация, которая многие, уже теперь десятилетия, 30 лет почти работает над этой темой, «Мемориал» собрал все эти книги памяти воедино и на основании этих книг создал единую огромную многомиллионную архивную систему, которая позволяет найти жертв сталинских репрессий.

Вот одним из важнейших участников этого всероссийского движения был Юрий Дмитриев, который создавал такую книгу, касающуюся Карелии, и сделал эту работу очень хорошо, а кроме того, он реально физически как археолог, как поисковик нашел огромные захоронения репрессированных в Карелии. В частности место, название которого стало таким важным символом, место под названием Сандармох. Это север Карелии, недалеко от берега Онежского озера, довольно глухие места – гигантское многотысячное захоронение в лесу, которое стало таким народным памятником, и люди, которые там бывают, говорят, что это совершенно незабываемая вещь, когда весь лес превратился в памятник – на каждом дереве фотография человека, который был в этих местах казнен и похоронен в огромных общих могилах.

О. Пашина― Мне кажется, важно еще заметить, что там не только о жертвах террора, еще был опубликован справочник о чекистах большого террора, там были данные о 40-ка тысячах палачей НКВД.

С. Пархоменко― Да-да, это сделал тоже «Мемориал» совсем в недавнее время, чем навлек на себя очень большое, так сказать, недовольство и российского государства в целом, и правоохранительных органов, точнее, силовых, репрессивных органов прежде всего. Вскоре после этого, собственно, «Мемориал» сделался иностранным агентом, что, в общем, легко можно было ожидать. Ну, это связанные, несомненно, вещи. Если мы занимаемся поисками жертв, то мы автоматически оказываемся обязаны найти и убийц.

И вот Юрий Дмитриев, один из самых известных деятелей этого движения, один из самых известных исследователей и человек, внесший колоссальный личный вклад в эту работу, оказался совершенно неожиданно обвинен по абсолютно безумному абсурдному поводу, обвинен в том, что он будто бы оказывал какое-то сексуальное насилие в отношении своей приемной дочери.

А история заключается в том, что он действительно является приемным отцом девочки, и девочка эта не очень здорова, и он на протяжении несколько лет фотографировал ее регулярно, там, каждый месяц он делал ее фотографию, для того чтобы проследить, иметь такую летопись ее такого выздоровления. Что все в порядке, и что она крепнет, и что с ней все хорошо. Вот именно эти фотографии, которые, кстати, он уже и не делал на протяжении почти последних двух лет, потому что это уже стало не нужно, потому что с девочкой, вроде, все в порядке, так он и перестал эти фотографии делать, эти фотографии оказались поводом для обвинения его в каких-то педофильских намерениях.

Плюс, есть еще второе обвинение, там у него дома нашли какой-то кусок ствола от охотничьего ружья. И вот на основании того, что нашли эту железяку, его обвиняют в незаконном хранении оружия, при том, что из этого куска ствола, понятное дело, выстрелить невозможно, он просто деталь огнестрельного оружия, да и то находящаяся не в полном порядке.

И вот 1 июня в Петрозаводском городском суде начался процесс по его поводу, он обвиняется по двум тяжелым статьям. Одна – это развратные действия в отношении несовершеннолетнего, а другая – вот это самое хранение оружия. И, конечно, это повод для того, чтобы за него вступиться. И поскольку это один из самых тяжелых для защиты видов обвинения, и есть сколько угодно случаев, когда люди, обвиненные в такого рода преступлениях, абсолютно огульно, бессмысленно и без всякого повода, они просто оказывались за решеткой, потому что очень трудно доказывать в суде вещи, которые с этим связаны.

Я думаю, что над Дмитриевым сегодня  нависла очень серьезная угроза, при том, что это, несомненно, в высшей степени достойный человек, обвинения эти совершенно абсурдны. Представить себе ничего подобного в отношении человека, который всю свою жизнь посвятил такой работе – историк, правозащитник, исследователь, человек чрезвычайно таких гуманистических человечных убеждений, представить себе его в виде насильника абсолютно невозможно, и это, конечно, просто попытка его каким-то образом заткнуть и от него избавиться как от какой-то беспокоящей единицы, потому что это человек, который все время требовал от власти какого-то участия в этих исследованиях, требовал допуска к документам, требовал того, чтобы те захоронения, которые он обнаружил, были каким-то образом взяты государством под свою опеку. В общем, что называется, надоел.

Плюс – история с иностранным агентом, формально в этом обвинен «Мемориал», Дмитриев имеет отношение к этому «Мемориалу», местным чиновникам нужно каким-то образом отчитываться, каждый же должен шпиона найти на своем участке границы. Ну вот, другого шпиона в Карелии не нашлось, нашелся этот.

В общем, я здесь призываю всех, кто меня слышит, и всех, кто понимает, насколько важны такого рода исследования и такого рода гражданская и правозащитная деятельность, обратить на эту историю внимание и следить за этим, и высказываться по этому поводу…

Пишет Шура Буртин

 Описывался человек (Юрий Дмитриев) как  очень резкий, эмоциональный, со сложным характером (почти все употребляли слово "ершистый") - однако при этом прямой и чрезвычайно открытый, технарь-работяга с шукшинским характером. В юности поучился в медучилище на фельдшера, но бросил. Пару лет отсидел за драку, работал слесарем в банно-прачечном комбинате, начальником каких-то кочегарок в ЖЭКе, рабочим на слюдяном заводе. Водил туристов по Карелии, научился выживать в лесу. Женился, завел двоих детей, зарабатывал на квартиру. А в перестройку, как многие, увлекся политикой - из зоны он вернулся антисоветчиком.

Дмитриев подружился с председателем петрозаводского "Мемориала" Иваном Чухиным. Тот тоже был любителем: подполковник милиции, который заинтересовался историей Беломорканала и с головой ушел в прошлое. В 1989 году по указу Горбачева были открыты архивы НКВД - и друзья в них поселились. Отчеты наркомата внутренних дел со списками расстрелянных, протоколы заседаний "троек" и "двоек", визы спецкомиссий НКВД и прокуратуры, утверждавших списки будущих жертв, справки о реабилитации - ворохи несвязанных друг с другом документов с тысячами и тысячами фамилий исчезнувших людей. Сопоставляя их, Чухин стал готовить книгу "Поминальные списки Карелии" за 1937-38, годы Большого террора. Дмитриев начал ему помогать. (“Юра, если пообещает сделает сто процентов. "Дмитриев моя фамилия!", - такая у него поговорка, - “Не сомневайся, сделаем, Дмитриев моя фамилия!”)

В один из дней, в середине октября 1937 года к соловецкому причалу из Кеми пришли три баржи. Зеков неожиданно выгнали на генеральную проверку. Там зачитали огромный список, больше тысячи фамилий, отправляемых в этап. Дали два часа на сборы.
Больше о людях, увезенных на этих баржах, никто ничего не слышал. Они никуда не прибыли, не всплыли больше ни в документах, ни в воспоминаниях. Возникла легенда, что баржи были утоплены в Белом море. Родственникам десятилетиями выдавали фальшивые справки: «десять лет без права переписки», «находится в дальних лагерях», «умер от воспаления легких, от инфаркта…».

В 1989 г в газете «Вечерний Ленинград» начали публиковаться рассекреченные расстрельные списки сталинского времени, с реальными датами исполнения приговоров. Работая с ними, мемориальцы заметили, что первых числах ноября 1937 года была убита тысяча человек. Они предположили, что за этим скрыт массовый расстрел. Через несколько лет в питерских архивах ФСБ, тогда еще открытых для историков, они нашли протоколы "особой тройки" НКВД, содержащие поименные списки приговоренных – 1825 человек. Из которых следовало, что этот массовый расстрел был проведен в три приема. И что первый, самый большой этап, был отправлен с Соловков на материк в конце октября. Однако ни в одном из документов не называлось место приведения приговоров в исполнение. "Мемориал" начал его искать, результатом стало многолетнее расследование, которое когда-нибудь войдет в учебники.

В документах фигурировало имя главного исполнителя - капитана госбезопасности Михаила Матвеева. А вскоре в карельских архивах ФСБ нашлись дела сотрудников 3-го Управления ББК Александра Шондыша и Ивана Бондаренко. В октябре 1937 года они, под началом Матвеева, и произвели расстрел первого этапа. А уже через полтора года сами тоже были расстреляны - как и очень многие из тех, чьими руками делался "большой террор". Капитан Матвеев был арестован и осужден на десять лет лагерей (откуда, правда, через пару лет досрочно вышел и вернулся к работе в ГБ). Из перекрестных показаний палачей и нарисовалась вся картина событий.

Делалось это так: заключенных по одному вызывали из камеры - якобы на медосмотр. Приводили в “комнату вязки рук”, как ее технологично называли сами чекисты. После сверки со списком звучала условная фраза: «На этап годен». Тут же двое чекистов хватали заключенного за руки, выворачивали назад, а третий их жестко связывал. Если заключенный кричал, его «обездвиживали» ударом дубинки по голове и душили полотенцем – так, чтобы он потерял сознание. Палачи очень боялись криков - зеки не должны были понимать, зачем их привезли в Медвежью Гору.

Когда в накопителе собиралось до 50–60 человек, конвоиры начинали таскать их в кузов, укладывали штабелем и накрывали брезентом. Караван из грузовых и замыкавшей их легковой машины выезжал в лес. “Для того чтобы предотвратить возможные эксцессы со стороны осужденных я предложил Шондыш сделать деревянные "колотушки" как холодное оружие”, - объяснял Матвеев.

Команда, работавшая в лесу, загодя выкапывала большие глубокие ямы в легком песчаном грунте. Рядом разводили костры — для обогрева конвоя и освещения. Машины подавали к ямам, людей по одному вытаскивали из кузова. В ямах находились палачи - Матвеев, Алафер, Бондаренко и Шондыш. «В указанной яме приказывали арестованному ложиться вниз лицом, после чего в упор из револьвера арестованного стреляли», - писал в показаниях Матвеев.

Тех, кто казался еще бодрым или что-то говорил, били по голове колотушкой, сталкивали на дно ямы и стреляли. Покончив с очередной партией, одна часть расстрельной команды возвращалась в Медвежью Гору за следующей, а другая рыла новые ямы. Всего за ночь удавалось провести до четырех таких рейсов. Женщин возили отдельно. К четырем утра операцию заканчивали.

Хоттабыч с помощниками ставит памятник

Хоттабыч:

- Сидел в ФСБ, заполнял эти все карточки, несколько тысяч штук – дату ареста, ну, все по мелочи. А потом, когда карточки кончились, я понял, что у нас громадные дыры в списках. Нам пишут люди, спрашивают, а мы в своей картотеке их родственников не видим. И тогда я решил, что все это лажа, чем мы занимаемся. Я снова пришел в ФСБ и говорю: «Мне дела не нужны. Дайте мне протоколы заседаний «троек» с актами». И вот тут все пошло и поехало... Это было что-то. Копировать мне не давали. Переписывать от руки – ну, что я там успею за восемь часов? Фотографировать тоже было нельзя. Я брал диктофон, наговаривал протоколы, наговаривал акты, которые к ним подшиты, целиком. Слово в слово, буква к букве. Приходил домой, полночи расшифровывал, переписывал, соотносил расстрелы со списками репрессированных, снова уходил, записывал, и так далее. Вот тогда у нас образовалась уже более-менее достоверная база.

Он нашел на улице овчарку, назвал ее Ведьмой, научил искать могилы и они стали неразлучной парой, месяцами пропадали в лесах вдвоем.

Из архивов Дмитриев понял, что расстрельных кладбищ в Карелии должно быть много. Но они были тотально засекречены, в документах конкретное место не указывалось никогда. Но косвенные сведения в актах иногда встречались. И Дмитриев начал искать: зиму он просиживал в архиве, а летом уходил в леса. Как выглядят расстрельные ямы, он уже знал.

А потом оказалось, что это правда было очень важным: через несколько лет архивы ФСБ снова захлопнулись - но именно из этих разрозненных Книг Памяти впоследствии была собрана общая по репрессированным, включающая около трех миллионов человек, далеко не всех, но все-таки очень многих.

Хоттыбч: На кладбище "Красный Бор" у меня была галлюцинация. Рассказываю, как есть. Катя и ее подруга Ксюша повезли меня на машине. Красный Бор находится прямо у дороги - старый тракт был в стороне, а новое шоссе прошло по захоронению. Заходим в лес, я иду вперед, минут десять брожу. Я здесь ничего особо не чувствую. Возвращаюсь к девушкам сказать, что можно ехать, и холодею - на меня глядят двое чертей: зеленые лица, светящиеся глаза, хищный оскал. Я вижу их совершенно ясно, наяву и безо всяких наркотиков. Никогда во взрослом возрасте со мной такого не было. Слова застревают в глотке, я отворачиваюсь, иду к машине, стараясь прогнать наваждение. Когда мы отъезжаем, оно полностью рассеивается. Девушки ни при чем, я понимаю, что только что видел духов места. В репортажи вроде бы не принято включать галлюцинации, но я чувствую, что эта имеет непосредственное отношение к тому, что я тут делаю.

Сандармох принес Дмитриеву еще одну страсть: он решил во что бы то ни стало найти два других соловецких этапа, второй и третий. Каждый из них - это крутейшее расследование, но нет места здесь о них рассказывать. Поиски второго этапа привели Дмитриева в район Лодейного Поля, он так его и не нашел, хотя каждое лето продолжает прочесывать тамошние леса. А третий этап, как он понял, так никуда и не уплыл - навигация закончилась, и зеков расстреляли прямо на Соловках. В поисках третьего этапа Дмитриев обнаружил расстрельные ямы Секирки - наверное, одного из самых страшных мест в человеческой истории.

Подарки от коммунистов Хоттабыч поименно устанавливает убитых

Дмитриев наткнулся на магический ритуал, делающий их судьбы частью его. Он выкапывал расстрелянных, давал им имена, снова хоронил - и входил в их жизни, все эти люди делались ему родными. Он стал Хароном, перевозящим какие-то частички их душ обратно в мир живых. Дмитриев стал верующим, мистиком. Он говорил, что слышит голоса убитых - и во время бессонных ночей, когда он перебирал карточки убитых, и в шорохе лесных ветвей.

Много лет Дмитриев искал кладбище, бродя с Ведьмой по лесам вокруг 8-го шлюза (Беломорканала). Расспрашивал местных охотников - и наконец один из них рассказал, что видел барсучьи норы, возле которых валялись какие-то кости. Дмитриев отправился туда и нашел, что искал, кости были человеческие. Это было то самое кладбище, примерно на десять тысяч человек. Дмитриев обмерил его, поставил крест и назвал место Барсучьей Горой. На самом деле кладбищ таких вдоль ББК множество, все знали, что канал построен на костях. Но одно дело, слухи, а другое - могилы. Это захоронение, по мнению Дмитриева, самое большое. В Европе на любом из таких кладбищ стоял бы огромный мемориал, на который бы ездили главы государств. У нас это глухой лес с деревянным крестом, поставленным одиноким чудаком.

Все что осталось от 10 тысяч строителей Беломора, погибших только на одном участке

Чухин и Дмитриев устроили публичное отпевание и похороны останков расстрелянных.

Полностью: http://les.media/articles/406627-delo-khottabycha

ПРИЛОЖЕНИЕ

Говорит Сергей Мироненко, бывший глава Росархива, теперь эту должность занимает лично Владимир Путин. А Мироненко - научный консультант. Вот его ответ на вопрос:

— А сколько лет, интересно, самой старой нашей гостайне?

— Честно говоря, затрудняюсь ответить. Но могу сказать, что засекреченной, например, остается определенная часть архива ВЧК.

— Начиная с 1917 года?

— Начиная с 1917 года.

— Слышал, кстати, что разглашению в числе прочего не подлежат имена тех, кто в годы репрессий приводил приговоры в исполнение. Это так?

—  Имена некоторых из них известны. Это, например, известный комендант НКВД Василий Блохин, на руках которого кровь многих тысяч людей. Но в принципе для истории, думаю, не так важно, был ли это Блохин, Иванов или Сидоров. Важно, кто создал и запустил машину террора. Основная ответственность за репрессии лежит, несомненно, на высшем руководстве страны. Главные палачи — Сталин и его окружение.

— А вы как считаете, не помешал бы нам свой Нюрнберг?

— Считаю, нет, не помешал бы. Но вероятность этого, конечно, невелика. Об этом в числе прочего говорит судьба законопроекта, внесенного в Госдуму бывшим членом Совета Федерации Константином Добрыниным, — о преследовании за оправдание преступлений сталинизма. С тех пор прошло больше года, но что-то не вижу, чтобы этот закон обсуждался. Видимо, парламенту некогда заниматься такими вещами.

http://www.mgorskikh.com/18-istoriya/1332-svoj-nyurnberg-nam-ne-pomeshal-by-eks-glava-gosarkhiva-proanaliziroval-gostajny