Мун Ин и Ким Ын - нетрадиционные объятия

                                                                     Встреча двух Корей

• Андрей Николаевич Ланьков - (род. 26 июля 1963, Ленинград) — российский востоковед-кореевед и публицист. Профессор. преподаватель Университета Кукмин (Сеул).

   

• На фоне слухов, утечек и угрожающих твитов (в 2017 г.) шло постепенное наращивание американского военного присутствия в регионе, а официальные представители США стали очень активно говорить о нарушениях прав человека и репрессиях в КНДР (заметим, вполне реальных). Все это выглядело как военная и политико-пропагандистская подготовка военной операции.

  И вдруг все изменилось. Сначала, в ноябре 2017 года, КНДР, благополучно испытав ракету «Хвасон-15», способную поразить любую точку на территории США, вдруг заявила, что «полностью завершила работу над силами сдерживания» и прекратила дальнейшие испытания ядерных устройств и МБР за их якобы ненадобностью (мол, все уже и так готово к бою). При этом специалистам ясно, что новые северокорейские МБР пока еще, как говорится, сырые и нуждаются в дополнительных запусках.

  Далее, в своей традиционной новогодней речи Ким Чен Ын заявил, что открыт к диалогу и сотрудничеству, в первую очередь с Южной Кореей, и что Северная Корея хотела бы отправить спортсменов на Олимпийские игры, проходящие в Южной Корее. Это заявление резко контрастировало с тем, что говорили в Пхеньяне до этого. В мае 2017 года к власти в Южной Корее пришла новая, левоцентристская и умеренно националистическая администрация Мун Чжэ Ина, которая относилась к Северной Корее куда лучше своих предшественников из консервативного лагеря и настойчиво пыталась наладить контакты с Пхеньяном. Но тогда все эти попытки отвергались Пхеньяном с порога.

  

  Арка Воссоединения  обеих Корей. Въезд в Пхеньян.  В С.Корее не существует свободного перемещения автомобилей и людей — каждый человек привязан к своему городу. Чтобы поехать в другое место, нужно оформлять что-то типа командировки. Поэтому на всех дорогах стоят Контрольно-пропускные пункты.

  Прозвучавшие в новогодней речи северокорейские предложения были немедленно приняты Сеулом. Делегация КНДР действительно приехала в Пхенчхан на Олимпийские игры, причем возглавила делегацию Ким Ё Чжон, сестра Ким Чен Ына, которую многие считают вторым или третьим по влиянию человеком в Пхеньяне. Она встретилась с южнокорейским президентом Мун Чжэ Ином, и в результате была достигнута договоренность о возобновлении контактов между двумя корейскими правительствами и, главное, о проведении в апреле третьей за всю историю встречи глав двух корейских государств.

  За этим последовал блиц-визит в Пхеньян двух высокопоставленных представителей южнокорейского правительства – главы южнокорейской разведки и советника президента по национальной безопасности, которые отправились ужинать с Ким Чен Ыном. Через своих южнокорейских гостей Ким Чен Ын передал Дональду Трампу предложение о встрече на высшем уровне, и это предложение было тут же принято американской стороной.

  К цветистым выражениям Пхеньяна все уже давно привыкли (там каждые пару лет обещают «превратить Сеул в море огня»), но на этот раз похожим образом стали выражаться и в Вашингтоне. В частности, Трамп пообещал, что ответом на действия КНДР будет «гнев и пламя», и назвал Ким Чен Ына «маленьким человечком с ракетой». В Пхеньяне не остались в долгу и сообщили городу и миру, что Трамп – «старый маразматик».

  Действия правительств региона недвусмысленно показывают: и Китай, и Южная Корея, и особенно Корея Северная в своих решениях в последние месяцы исходили из того, что Трамп действительно готов стрелять. Нравится кому-то или нет, но проводимая Трампом политика шантажа сработала, заставив Пхеньян остановить испытания и пойти на переговоры.

  Ким Чен Ын сказал, что Северная Корея закрывает свой «северный ядерный полигон», и подчеркнул, что сейчас, когда безопасность страны обеспечена на необходимом уровне, основные ресурсы и силы следует сосредоточить на решении экономических задач.

  В таком заявлении нет ничего неожиданного. По сути, оно повторяет, пусть и в более четкой форме, то, что было официально сказано еще полгода назад, в конце ноября 2017 года. Тогда в Пхеньяне было заявлено, что КНДР «полностью завершила» разработку сил ядерного и ракетного сдерживания. Хотя напрямую о прекращении испытаний тогда не говорилось, наблюдатели восприняли ноябрьское заявление однозначно – именно как декларацию о приостановлении ядерных и ракетных испытаний, в которых теперь, дескать, больше нет никакого военно-технического смысла (потенциал уже создан). Сейчас Ким Чен Ын просто повторил то, что было сказано тогда, хотя и в более определенных выражениях.

  Прекращение ядерных испытаний для Северной Кореи – шаг не просто ожидаемый, а неизбежный. Последние несколько месяцев руководство КНДР активно стремится договориться с США и, до некоторой степени, с Южной Кореей. Договоренности по определению всегда предполагают компромисс, то есть уступки с обеих сторон, а мораторий на проведение ядерных и ракетных испытаний является едва ли не самой очевидной и неизбежной из всех мыслимых уступок, которые только может сделать Пхеньян. Иначе говоря, уже несколько месяцев ясно, что в любом случае Пхеньяну рано или поздно пришлось бы делать заявление о моратории.

  Само по себе заявление о прекращении работы «северного полигона», столь понравившееся мировой печати, является чисто символическим. На полигон всегда можно повесить виртуальную табличку «закрыто», но в условиях КНДР эту табличку также легко и снять. Если ситуация изменится, ядерный полигон будет объявлен открытым – или же возобновит свою работу вообще без всяких формальных объявлений. Как вариант, на смену «северному полигону» может прийти «восточный» или «южный» – тем более что на старом, ныне закрываемом, полигоне возникли, кажется, некоторые технические проблемы.

  При этом надо иметь в виду, что никаких заявлений об отказе от ядерного оружия Ким Чен Ын не делал.

  Заявления Ким Чен Ына – это часть подготовки к встрече с президентом Трампом, которая намечена на май или июнь. Сейчас уже мало сомнений в том, что эта встреча состоится. Очередным показателем того, что подготовка к ней идет полным ходом, стал состоявшийся в начале апреля визит в Пхеньян Майка Помпео, до недавнего времени – директора ЦРУ, а теперь – госсекретаря.

  Причины, по которым Северная Корея в конце января неожиданно сменила свою позицию и согласилась на переговоры, достаточно понятны. Связано это, в первую очередь, с «фактором Трампа». На протяжении первого года его правления из Белого дома постоянно поступали сигналы о том, что на этот раз США готовы применить силу для решения «корейского ядерного вопроса».

  Вдобавок Вашингтону удалось добиться того, что Китай, который ранее не проявлял особого энтузиазма по поводу санкций против КНДР, внезапно занял беспрецедентно жесткую позицию. В прошлом году Пекин активно поддержал новые санкции Совета Безопасности ООН, которые близки к полному эмбарго и фактически лишают КНДР возможности продавать те немногие северокорейские товары, которые пользуются спросом на мировом рынке.

  Столкнувшись с реальной вероятностью американской атаки на военные и промышленные объекты, а также понимая, что новые санкции рано или поздно подорвут экономику страны, руководство КНДР решило пойти на некоторые уступки. При этом об отказе от ядерного оружия речи не идет и идти не может: в Пхеньяне не забыли уроков Ирака и, особенно, Ливии и считают ядерное оружие единственной гарантией своего политического, а отчасти – и физического выживания.

  Через пару-другую недель Ким Чен Ын наконец открыто заявит, что его страна собирается отказаться от ядерного оружия – со временем, конечно, и только в том случае, если для этого будут созданы соответствующие условия (такие заявления он уже делал, но пока – только кулуарно).

  27 апреля 2018 г. в маленьком пограничном поселке Пханмунчжом состоялась встреча глав двух корейских государств – президента Южной Кореи Мун Чжэ Ина и Высшего Руководителя КНДР Ким Чен Ына.

  Подписанная в Пханмунчжоме декларация по своей риторике неотличима от деклараций 2000 и 2007 годов, не говоря уже о более ранних документах, которые подписывались в 1991 и совсем уж далеком 1972 году. Фраза о стремлении к объединению и готовности не покладая рук трудиться над достижением этой замечательной цели должна присутствовать в любом межкорейском документе – таковы установившиеся на Корейском полуострове правила политической игры, менять которые никто не собирается.

  Каждый раз, когда Северная и Южная Корея начинают обмениваться широкими улыбками, спортивными делегациями и концертными группами, в российских и мировых СМИ увлеченно обсуждается тема «объединения Кореи», а иногда там даже появляются сообщения о том, что «корейские государства решили начать процесс объединения». Принятая в Корее риторика время от времени принимается за чистую монету даже серьезными людьми, поскольку эти люди не имеют особого представления о реальном положении дел на Корейском полуострове.

  Слово, которое ласкает слух

  Слово «объединение» имеет в современном корейском политическом словаре исключительно позитивные коннотации. Этот термин и на Юге, и на Севере используют для того, чтобы политкорректным образом описать контакты между двумя Кореями. Например, в составе южнокорейского правительства имеется Министерство объединения, которое, по сути, является просто «Министерством по вопросам отношений с КНДР». В Южной Корее научно-исследовательские институты, занимающиеся проблемами КНДР, активно используют слово «объединение» в своих названиях. Точно так же обстоят дела и на Севере. На северокорейском официальном жаргоне даже сотрудники северокорейской разведки, в поте лица своего трудящиеся на южнокорейской земле, именуются «работниками объединения».
  Раскол страны, фактически случившийся в 1945 году и формально закрепленный тремя годами позднее, официально не признан ни на Севере, ни на Юге. И Конституция КНДР, и Конституция Республики Корея утверждают, что на всей территории Корейского полуострова имеется одно и только одно законное правительство. Как легко догадаться, по мнению Северной Кореи это правительство находится в Пхеньяне, а по мнению Южной – наоборот, в Сеуле. С точки зрения южнокорейского законодательства, КНДР является даже не «самопровозглашенной республикой», а «антигосударственной организацией». С точки зрения северокорейского правительства, все обстоит ровно наоборот: Южная Корея является территорией, оккупированной Соединенными Штатами, на которой действует марионеточный и не имеющий легитимности режим.

  Обе стороны временами предпринимали весьма экзотические шаги, дабы продемонстрировать, что их власть распространяется на весь Корейский полуостров. В частности, по северокорейской Конституции, до 1972 года столицей КНДР официально был Сеул, в то время как Пхеньян тогда полагалось считать лишь временной ставкой северокорейского руководства. С другой стороны, президент Южной Кореи и по сей день назначает губернаторов в северокорейские провинции. Губернаторы эти, понятное дело, во вверенных им провинциях не появляются, но для размещения их офисов построено даже специальное здание на ближней окраине южнокорейской столицы.

  

  На Севере и на Юге большую роль в господствующей идеологии играет национализм. Корейский этнический национализм, разумеется, подразумевает, что все «люди корейской крови» должны жить в едином и единственном корейском государстве. Поэтому идея объединения является составной частью националистического идеологического пакета, от которого сейчас ни Сеул, ни Пхеньян отказаться не могут.
  Тем не менее опросы общественного мнения показывают, что население Южной Кореи все хуже относится к идее объединения, причем чем моложе житель Юга, тем меньше энтузиазма он проявляет в отношении объединения. В частности, по данным проведенного Сеульским государственным университетом опроса, в 2016 году среди 20-летних южан объединение страны считали необходимым 36,7%, среди 40-летних так думало 54,2%, а среди 60-летних – 75,4%. Иначе говоря, среди 60-летних доля сторонников объединения в два раза выше, чем среди молодежи.

  В КНДР по понятным причинам социологические опросы на такую тему проводиться не могут, однако, по имеющимся сведениям, можно предполагать, что особого энтузиазма по поводу создания единого государства не наблюдается и на Севере – по крайней мере, среди элиты.

  Старики-энтузиасты и студенты скептики

  Несколько упрощая картину, можно сказать: отношение к проблеме объединения в Южной Корее зависит в первую очередь от возраста.

  Для пожилых жителей Юга Северная Корея – это, безусловно, часть корейского государства, но это одновременно и территория, в которой у власти находятся зловещие «коммунистические бандиты», под гнетом которых страдают соплеменники. Для большинства этих людей единственным приемлемым сценарием является объединение страны по южнокорейской модели и под эгидой Сеула, хотя некоторые из них теоретически готовы обсуждать и какие-то компромиссные варианты. Однако и политическое влияние этих людей, и их доля в общей численности населения сейчас сокращается – по чисто биологическим причинам.

  Вторая группа – это люди, условно говоря, среднего возраста, то есть те, кто родились примерно между 1955 и 1975 годами. Образованная и политически активная часть этого поколения училась в южнокорейских университетах в семидесятых и восьмидесятых, то есть во времена, когда радикальные левонационалистические группы доминировали в жизни крайне политизированных южнокорейских университетов. Многие из этих людей (по крайней мере, их наиболее образованная и социально активная часть) провели свою юность, активно штудируя запрещенную литературу – труды Маркса, Энгельса, Ленина, Мао Цзэдуна, Че Гевары и, конечно же, Ким Ир Сена. В молодые годы многие из них относились к Северной Корее положительно, иногда даже считая Северную Корею образцом для подражания, государством, где свободно и счастливо живут рабочие, крестьяне и прочие простые хорошие люди.

  События девяностых и двухтысячных привели к тому, что былые бунтари в своем подавляющем большинстве сильно разочаровались в Северной Корее. Особое влияние на них оказал распад социалистического лагеря, равно как и массовый голод в Северной Корее в 1996–1999 годах. Дополнительный удар нанесла и передача власти в КНДР по наследству. В молодые годы многие из студенческих радикалов не очень верили рассказам официальной печати о нищете в КНДР и семейно-династическом характере власти в Северной Корее, но сейчас сомнений в этом у них не осталось.

  Именно из этих людей, кстати, в основном и состоит окружение нынешнего президента страны Мун Чжэ Ина.
  Если же говорить о тех, кому сейчас меньше 40–45 лет, то есть о тех, кто родился позже 1970–1975 годов, то их отношение к Северной Корее можно описать как смесь враждебности и равнодушия, слегка приправленного высокомерно-иронической усмешкой. Эти люди, к числу которых относится и большинство нынешних студентов, обычно не ощущают личной связи с Севером.

  

  Младшее поколение жителей Юга, в которое, напомним, входят почти все, кому сейчас меньше 40–45 лет, относится к Северу просто как к очень бедной стране, управляемой каким-то странным и отчасти смешным образом. Тот факт, что население этой бедной и странной страны тоже говорит на корейском языке, воспринимается ими скорее как исторический парадокс.

  Не желая напрямую отрицать необходимость объединения как политической цели, молодые жители Юга обычно говорят, что объединение страны, конечно же, необходимо, но оно не должно осуществляться с излишней поспешностью, к нему нужно готовиться основательно и не спеша. Такой поворот логики позволяет исключить вопрос объединения из актуальной повестки дня и отложить его на неопределенное будущее, не бросая в то же время прямого вызова идеологии этнического национализма.

  Это отношение как-то хорошо сформулировал один мой южнокорейский знакомый: «Какое объединение? И главное, зачем? Мне оно не нужно. Я несколько раз бывал в Кэсонской промышленной зоне, да и в Пхеньяне один раз побывал. Это – не наша страна. Они там и говорят по-другому, и думают по-другому. Они там даже выглядят иначе. Я вам вот что скажу. Они там везде понаписали, что счастливо живут под мудрым руководством Вождей. Вот пусть себе и живут там счастливо, наслаждаются. А объединение – лет через сто, не раньше. Двести – тоже ничего».

  Объединение как экономическая катастрофа

  На настроения в сеульской элите большое влияние оказал непростой опыт Германии, которую в Южной Корее всегда воспринимали как аналог разделенной Кореи. Объединение Германии, как известно, стоило дорого и было очень болезненным. Это обстоятельство подвигло корейских специалистов на то, чтобы подсчитать, во сколько может обойтись Корее объединение.

  Стартовые условия объединения в Корее куда хуже, чем в Германии конца восьмидесятых. Если верить оптимистам, то по уровню ВВП на душу населения Южная Корея превосходит Северную в 14 раз, а если верить пессимистам, то разрыв этот является чуть ли не 30-кратным. Даже если поверить оптимистам, все равно обнаружится, что разрыв в уровне ВВП на душу населения, ныне существующий между двумя корейскими государствами, является самым большим в мире разрывом между двумя странами, имеющими общую сухопутную границу. Для сравнения, разрыв в уровне ВВП на душу населения между Восточной и Западной Германией в 1989 году был всего лишь двух- или, от силы, трехкратным.

  На протяжении последних 25 лет южнокорейские и западные экономисты неоднократно пытались оценить стоимость объединения – то есть стоимость вытягивания Северной Кореи на уровень экономического развития, сравнимый (не равный, а просто сравнимый!) с уровнем Юга. Эти оценки дали самые неутешительные результаты. Стоимость объединения оценивается в астрономические суммы – от половины до пяти годовых ВВП Южной Кореи. Вдобавок опыт общения с северокорейскими беженцами, каковых сейчас на Юге более тридцати тысяч, наглядно показал, что в культурном и социальном отношении жители двух корейских государств отличаются друг от друга гораздо больше, чем говорят националисты.

  Иногда утверждается, что объединение даст Южной Корее (точнее, южнокорейским экономическим элитам) доступ к северокорейским запасам полезных ископаемых и к дешевой рабочей силе. Увы, эти утверждения при более детальном рассмотрении не выдерживают критики. Северная Корея действительно обладает определенными запасами полезных ископаемых, но эти запасы трудно назвать рекордными и уникальными, так что южнокорейские фирмы могут обнаружить, что им куда проще покупать сырье на международном рынке.

  Не так просто обстоят дела и с якобы «дешевой» северокорейской рабочей силой. В том случае, если Север и Юг станут одним государством, с общим трудовым законодательством и единым рынком труда, северокорейская рабочая сила основательно подорожает. Учитывая низкую производительность труда северокорейских рабочих (результат их недостаточной образовательной подготовки и иного профессионального опыта), вполне может получиться, что северокорейская рабочая сила в итоге окажется даже дороже, чем рабочая сила Юга.
  Осознание всех этих обстоятельств привело к тому, что южнокорейская политическая и экономическая элита стала относиться к перспективам объединения без особого интереса. Впрочем, ее взгляды разделяются и большинством населения, в первую очередь молодежью, которая понимает, что астрономическая стоимость объединения будет финансироваться в первую очередь из карманов южнокорейских налогоплательщиков, то есть из их карманов.

• 
•                                               Две Кореи вчером, снимок со спутника (темная часть - Северная Корея)
•  

  Партократ и теневики в одной лодке

  У северокорейской элиты нет никаких оснований для того, чтобы мечтать о слиянии в объятиях с южнокорейскими «братьями и сестрами». Объединение страны, пусть и в форме мягкой конфедерации, приведет к тому, что в Северной Корее начнет распространяться информация о процветании Юга – процветании, совершенно невероятном по меркам северокорейского простонародья. Информация эта по сути своей является политически дестабилизирующей, и ее распространение может спровоцировать массовое недовольство в стране. Это недовольство, скорее всего, будет направлено против северокорейской элиты.

  Вдобавок, даже если волнений и возможной революции на Севере удастся избежать, северокорейская элита отлично понимает слабость своих позиций в подобном гипотетическом конфедеративном союзе. Несмотря на то что в последнее время северокорейская экономика показывала неплохие результаты, отставание от Юга остается огромным, так что союз с Югом будет катастрофически неравным.
  В последние два десятилетия большую роль в северокорейской экономике играет новая буржуазия, класс предпринимателей, возникший в 1990-х годах в результате полустихийного распада государственной экономики советского образца. Сейчас северокорейская экономика во многом является частной, причем в годы правления Ким Чен Ына процесс приватизации ускорился –теперь новой буржуазии помогают сверху, без особой огласки проводя реформы, похожие на преобразования в Китае 1980-х годов, и помогая теневой экономике, так сказать, «выходить из тени».

  Однако молодая северокорейская буржуазия тоже едва ли мечтает об объединении. В том случае, если северокорейские владельцы обувных мастерских, траулеров и угольных шахт окажутся на одном рынке с южнокорейцами, шансов конкурировать с южнокорейскими гигантами-чэболь у них нет совсем, и, как приходилось убедиться автору этих строк, многие из них это обстоятельство вполне осознают. Поэтому новая северокорейская буржуазия, при всей своей нелюбви к старой партийно-силовой номенклатурной элите, все равно понимает: и «партократы», и «теневики» находятся в одной лодке, которую в их общих интересах лучше было бы не раскачивать.

  Революционное объединение и его опасности

  Объединение может стать только результатом революции, то есть, в общем, оно будет похожим на тот вариант, который был осуществлен в Германии. Речь идет о падении северокорейского режима, за которым последует объединение страны, на практике являющееся поглощением Севера богатым Югом.

  В случае с Северной Кореей было бы наивным рассчитывать на то, что возможная революция там будет бескровной и, как говорили в Восточной Европе, «бархатной»: у северокорейской элиты нет выхода, у нее мало шансов вписаться в новый режим, так что она будет драться. Понятно и то, что поглощение Севера Югом окажется чрезвычайно болезненным и дорогостоящим и с большей долей вероятности превратится в экономическую и социальную катастрофу для Юга.

  Едва ли подобный поворот событий вызовет радость и на Севере. Скорее всего, после объединения уровень жизни в Северной Корее ощутимо возрастет. Однако послереволюционный энтузиазм скоро стихнет и, как не раз бывало в истории, даст дорогу разочарованиям. Северокорейцы, став гражданами единого государства, довольно быстро привыкнут к новому – заметно более высокому – уровню жизни, к возможности каждый день есть чистый рис, а не опостылевшую кукурузу. Однако, привыкнув к новой жизни, они обнаружат, что в единой стране они оказались гражданами второго сорта и что, скорее всего, не только они, но и их дети будут жить существенно хуже, чем их южные братья и сестры. Понятно, что результатом этого станет недовольство объединением даже в тех слоях, которые поначалу, скорее всего, будут его активно приветствовать и даже, возможно, сражаться за него.

  Ни о каком мирном и постепенном объединении страны ни сейчас, ни в обозримом будущем не может быть и речи. Вопреки закостеневшей риторике, объединения сейчас не хочет никто – кроме разве что части северокорейских низов, мнение которых никому не интересно и ни на что не влияет – по крайней мере, пока.

  По статья Андрея Ланькова https://carnegie.ru/commentary/76151

  https://carnegie.ru/commentary/75760

  https://carnegie.ru/commentary/76206         

  Подготовил Валерий Лебедев