Адский котёл сорок первого: взгляд изнутри

В тот же день, 13 сентября, въехали в Лубны. Киев далеко позади, в двухстах километрах. Колонна спускалась по шоссе к мосту через реку Сула, как вдруг там началась стрельба. Навстречу с истошным криком «Немцы!» бежали люди. Безумцы? Паникёры? Но следом появились танки с крестами на башнях.

Наши рассыпались по кюветам. Кто просто вжался в землю, кто пытался стрелять по танкам. Отец тоже стрелял из… своего револьвера «Наган».

                                                             Лёгкий танк Т II

Танки были сравнительно небольшие, но их внезапное появление вызвало ужас. Отец видел, как медсестра с гранатой бросилась в отчаянии под один из них… Построчив из пулемётов, они ушли назад, к мосту. Автодорога Киев – Харьков была перерезана. Так захлопнулся «киевский котёл» – крупнейший в мировой военной истории.

Далее был сплошной хаос – никаких регулярных частей! Люди стихийно объединялись в небольшие группы. Отец оказался в такой группе единственным офицером, и солдаты потребовали, чтобы он командовал. Он хотел отказаться: мол, я штатский человек и в армии без году неделя, – но ему пригрозили расстрелом. И отец нашёл выход: «Принимаю командование, а своим заместителем по боевой части назначаю сержанта такого-то!..»

Спустя несколько дней командующий Юго-Западным фронтом генерал Кирпонос попытался собрать в Пирятине и упорядочить эту людскую массу. Отец попал в одно из свежесформированных  подразделений. По приказу Кирпоноса их выстроили в колонну и строевым шагом, чуть ли не с оркестром, повели среди бела дня на восток в направлении райцентра Лохвица. Но вслед за самолётом-разведчиком появились танки с крестами, открыли по колонне огонь, и все кинулись врассыпную. Войска снова не стало. Кирпонос остался лишь со своим штабом и через два дня, 20 сентября, погиб, окруженный в роще немецкими танками и пехотой.

Теперь дорогами безраздельно владели немцы, обстреливая леса, где скрывались наши, из танков и миномётов. Отец рассказывал, что по этой стрельбе можно было проверять часы: ровно в 12 она прекращалась (немцы обедали), а в 13 возобновлялась. Одна из мин разорвалась неподалёку от отца, – к счастью, его лишь контузило взрывной волной…  Было много случаев, когда в надежде спастись люди жгли или закапывали документы и пробирались на хутора проситься в «родственники».

Отцу повезло: он встретил пограничников, отступавших от самой границы. Они не брали к себе никого, но тут командир сделал исключение. Не могу себе простить, что не узнал его фамилию и вообще подробно не расспросил отца, – всё думал, что успею…

Командир пограничников держал свой отряд в ежовых рукавицах. Каждый должен был бриться и стирать подворотничок гимнастёрки – это в лесу-то среди болот! Нет бритвы? Брейся стеклянным осколком, но сохраняй воинский вид!

Однажды по «лесному радио», т.е. из уст в уста разнеслась весть: к вечеру 22 сентября наша кавалерия обеспечит южнее села Остаповка «коридор» для выхода ночью из окружения. Кто не успеет, тот опоздает. Успели немногие. Отряд, в котором был отец, успел…

                                                          Пленные красноармейцы

                                                         Тень Наполеона

Но как оказались в нашем глубоком тылу немецкие танки? Сколько их было? Кто ими командовал?.. В советское время было трудно получить ответы на эти вопросы. Даже маршал Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» написал о киевском окружении крайне скупо, избегая цифр и не вдаваясь в подробности.

Я занялся этой темой в 80-е годы, когда отца уже не было. Верно сказано: в молодости мужчину интересует его будущее, а не прошлое его родителей…

Вопросы, цепляясь друг за друга, как шестерёнки, привели меня в июль сорок первого, когда вермахт стремительно продвигался к Москве.  15 июля немцы были уже в Смоленске. До Москвы – 360 км по прямой. И вдруг Гитлер к изумлению своих генералов заявил, что Москва для него – дело третье, это просто «географическое понятие», и остановил вопреки плану «Барбаросса» группу армий «Центр». Он сказал, что гораздо важнее захватить Харьков и Донбасс, – это приведёт к «неизбежному краху экономики противника». Тщетно генералы доказывали, что Москва – «главный государственный, военно-промышленный и транспортный узел русских» и, кроме того, её взятие вызовет огромный психологический резонанс. Фюрер был непреклонен.

То, что Харьков и Донбасс исключительно важны для советской экономики, Гитлер отлично знал и раньше. Почему же он круто изменил стратегию, имея все шансы войти в Москву по примеру Наполеона? А причина, я уверен, именно в Бонапарте! Гитлер проводил параллель между ним и собой, считая себя не менее великим завоевателем и полководцем. И после нападения на СССР ужаснулся этому сравнению. 19 июля 1942 года во время обеда в ставке «Вервольф» под Винницей он признался сотрапезникам: «Какой-то болван выдвинул тезис о том, что Наполеон, подобно нам, также выступил в поход против России 22 июня. Но, слава богу, я сразу же сумел опровергнуть его, противопоставив этой болтовне мнение авторитетных специалистов, доказавших, что Наполеон двинул свои войска в Россию только 23 июня» (Генри Пикер. «Застольные разговоры Гитлера»).

Утешение услужливых историков оказалось слишком слабым, страх остался, ибо Гитлер вообще имел склонность к мистике.  В молодости он был художником, и чем ближе немцы подходили к Москве, тем сильнее и ярче рисовалась ему картина пожара 1812 года, с которого начался бесславный закат Бонапарта. Чтобы вырваться из этой мистической колеи, фюрер убедил себя: гораздо важнее Москвы для него Украина! «Гитлер питает инстинктивное отвращение к тому, чтобы идти тем же путём, что и Наполеон. Москва вызывает у него мрачное чувство»,– сказал тогда один из главных военачальников вермахта Альфред Йодль.

Первой стратегической целью был объявлен Киев. 25 августа танковую армию под командованием Гудериана повернули из центра на юг.

                                                  Генерал Гейнц Гудериан в июле 1941-го   

                                                       Удержать любой ценой!

Немцы подошли к Киеву намного раньше, еще в июле.  Быстро наступали со стороны Житомира и Белой Церкви, но были остановлены у черты города 37-й армией генерала Власова. Того самого Андрея Власова, который позже станет героем обороны Москвы, а затем, попав в плен, – предателем. Однако в том, что Киев оборонялся 73 дня, его огромная заслуга. Даже Хрущёв в своих воспоминаниях нашёл для Власова добрые слова: «Он приобрел славу хорошего генерала, умеющего командовать войсками, строить оборону и наносить удары по противнику». А вот маршал Жуков вообще «не заметил» в связи с Киевом ни Власова, ни 37-ую армию. Правда, надо учесть, что книга Жукова была неофициальной советской историей войны, Хрущёв же опубликовал свои мемуары на Западе…

Сам Никита Сергеевич был в то время первым секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Украины и членом Военного Совета Юго-Западного фронта (чисто партийная, «комиссарская» должность). А командовал фронтом генерал Кирпонос, известный личным мужеством в боях, а также тем, что слепо выполнял самые бессмысленные приказы начальства. В 1940 году он во главе своей стрелковой дивизии штурмовал город Выборг по льду залива под огнём финской артиллерии. Очень многие бойцы были тогда убиты или утонули, но Кирпонос не дрогнул, за что и получил от Сталина золотую звезду Героя Советского Союза и звание генерал-майора. Честь бы и хвала новоиспечённому генералу, если бы не одно обстоятельство: в Москве финны уже подписывали мирное соглашение, по которому Выборг отходил к СССР.  Надо было просто подождать. Но командарм Тимошенко, так и не сумевший дойти до Хельсинки, решил напоследок покуражиться…

                           Михаил Кирпонос (фото 1938 года)

И вот Михаил Кирпонос, который всего три года назад был начальником Казанского пехотного училища, уже генерал-полковник и руководит пятью армиями Юго-Западного фронта. Сталин приказал удержать Киев любой ценой, и Кирпонос сосредоточил на защите украинской столицы всё своё внимание. Он мало смыслил в стратегии, как и его начальник Семён Будённый, лихой рубака Гражданской войны, которому, кроме Юго-Западного фронта, подчинялся ещё и Южный. Им как-то не пришло в голову, что немцы не обязаны брать Киев в лоб,  а могут взять его в широкие клещи. Лишь после прорыва  Гудериана с севера на Конотоп и Ромны им стало понятно, что запахло окружением. Будённый отправил Сталину из Полтавы просьбу разрешить отход Юго-Западного фронта на тыловой рубеж. О том же просил в шифрованной телеграмме начальнику Генерального штаба Шапошникову Кирпонос.

Сталин отреагировал немедленно. Он заменил в Полтаве Будённого на Тимошенко, а у Кирпоноса потребовал по телефону «перестать заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути сопротивления… Киева не оставлять и мостов не взрывать без разрешения Ставки». Правда, дал при этом указание «организовать оборонительный рубеж на реке Псёл фронтом на север и запад, отведя на этот рубеж 5-6 дивизий».

Обратите внимание: «фронтом на север и запад»! Это значит, что 11 сентября ни Сталин, ни Шапошников, ни Будённый с Кирпоносом не знали, что с юга, от Кременчуга, навстречу Гудериану спешит по левому берегу Днепра танковая армия Клейста – более семисот танков, до десяти тысяч автомашин, примерно двести тысяч солдат. Уже 13 сентября она перережет под Лубнами шоссе Киев-Полтава-Харьков. Где же была воздушная разведка фронта, если она вообще была?!

                                           Генерал Эвальд фон Клейст

Я знаю теперь, что за танки увидел отец: легкие T-I  и Т-II 16-й танковой дивизии генерала Ганса Хюбе. Интересно, что этот генерал был в 1936 году во время Олимпиады в Берлине комендантом Олимпийской деревни. «О, спорт, ты мир?..»

                                                                   Катастрофа

В ночь на 14 сентября начальник штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Тупиков (бывший военный атташе посольства СССР в Германии) отправил  в Москву очередную оперативную сводку, закончив ее  словами: «Начало понятной вам катастрофы – дело пары дней». Он считал, что необходимо немедленно начать отвод войск из Киева на левый берег Днепра – завтра будет поздно.

Через пару часов Сталин вызвал Кирпоноса к телеграфному аппарату:

– Согласен ли товарищ Кирпонос с выводами Тупикова?

– С оценкой Тупикова не согласен. Вашу задачу, товарищ Сталин,  выполним: Киев врагу не отдадим!

Верил ли Кирпонос своему обещанию или просто страшился гнева вождя? Если верил, то, в отличие от Тупикова, жил иллюзиями, не представляя реального положения вещей. Как тут не вспомнить впечатление Рокоссовского от встречи с Кирпоносом в июле сорок первого: «Я пришел к выводу, что не по плечу этому человеку столь объёмные, сложные и ответственные обязанности, и горе войскам, ему вверенным»…

Сталин, конечно, понимал, что бодрое заверение Кирпоноса мало чего стоит. Он пригласил к аппарату Тупикова: не изменил ли тот свое мнение?

– Я по-прежнему на нём настаиваю, товарищ Сталин. Прошу разрешить отвод войск сегодня.

– Ждите ответа!

Но из Москвы не последовало никаких указаний ни в этот день, ни через день,– видимо, Верховный Главнокомандующий был в мучительных раздумьях. Лишь 16 сентября в штаб фронта прилетел полковник Баграмян с устным приказанием маршала Тимошенко оставить Киев и, «прикрывшись небольшими силами по Днепру, начать отвод главных сил на тыловой оборонительный рубеж. Основная задача – разгромить противника, вышедшего на тылы войск фронта, и в последующем перейти к обороне по реке Псёл». При этом Тимошенко всю ответственность возложил на Кирпоноса: «Пусть проявит максимум активности, решительнее наносит удары в направлениях на Ромны и Лубны, а не ждёт, пока мы его вытащим из кольца»…

Задача была поставлена слишком поздно: ведь именно 16 сентября вражеское кольцо окончательно замкнулось в районе Лохвицы и с каждым часом становилось всё плотней. А Кирпонос усугубил ситуацию, заявив Баграмяну, что ничего не будет предпринимать, пока не получит письменное распоряжение: «Вопрос слишком серьезный!»

Баграмян объяснил:  мол, Тимошенко не стал ничего писать из опасения, что самолёт будет сбит, и приказ попадёт в руки немцев. Мне думается, причина была не только в этом: Тимошенко не согласовал свой приказ со Ставкой и решил застраховаться. Если бы Сталин назвал сдачу Киева преступлением, маршал мог бы утверждать, что не давал никакого приказа. Похоже, так думал и Кирпонос, – он послал в Москву радиограмму с просьбой подтвердить устное приказание Тимошенко.

Подтверждение пришло лишь 18 сентября. Вот тогда Кирпонос и сколотил в Пирятине войско из разношёрстных групп, о котором рассказывал мне отец. Войско, вновь распавшееся при первой танковой атаке…

Кирпонос погиб в роще Шумейково юго-западнее Лохвицы. Там же был убит начальник штаба фронта Тупиков и член Военного Совета, второй секретарь ЦК Компартии Украины Бурмистенко.

Но где же Хрущёв? А он еще в конце июля «пошел на повышение» – перебрался в Полтаву к Будённому членом Военного Совета всего Юго-Западного направления. И потом остался в той же роли при Тимошенко. Не будь этого повышения, лежать бы Никите Сергеевичу рядом с Кирпоносом, – и вся история СССР с 1953 года была бы совсем иной.

                                                        Лидер смалодушничал   

В воспоминаниях Хрущёва я споткнулся об удивительную фразу: «В конце августа или в начале сентября соединения противника ударами с юга и с севера соединились восточнее Киева. Наша группировка оказалась в окружении».

Как же так?! Даже я на всю оставшуюся жизнь запомнил дату появления немецких танков в Лубнах – 13 сентября, а член Военного Совета Юго-Западного направления её запамятовал: пару недель туда – пару недель сюда…  Да ведь там каждый день и даже час имел решающее значение! Действующие лица таких трагедий не забывают их даты даже в преклонном возрасте.

Лукавил Хрущёв – но с какой целью? Зачем утверждал, будто Киев был окружен немцами на две недели раньше, чем в действительности? Думаю, он защищал себя от неудобного вопроса: «Почему первое лицо Украины не появилось в столице, чтобы морально поддержать киевлян в самые трудные для них дни?»

Настроение, которое  царило в городе 29 августа, за три недели до его сдачи, передаёт в своем дневнике (он издавался и доступен в Интернете) киевлянка Ирина Хорошунова:

«Война принимает неимоверные размеры. Что означает это движение немцев, которое не останавливается нигде? И хотя они несут огромные потери, хотя всё равно у меня и у многих других крепка уверенность, что победим мы, а не они, всё равно факт остается фактом – они идут вперед, они забрали уже огромную территорию…

           Мы ничего, ничего не понимаем. Временами охватывает такой страх, какой-то животный ужас, с которым невозможно справиться. А временами, чаще, мы всё еще ждем решительного перелома, поворота в войне, который должен быть, но который так запаздывает.

           Город снова полон слухами. Кто-то говорит, что есть приказ о сдаче Киева. Мы считаем, что это провокация. Всё говорит об обратном. Киев будут защищать. Очень много наших войск стянуто к Киеву. И вчера был в оперном театре митинг интеллигенции Киева. На нем снова и снова говорили о том, что Киев был и будет советским. На митинге выступал Бажан (видный украинский поэт – Авт.). Значит, он в Киеве. Это очень хорошо».

Запись от 16 сентября (кольцо окружения замкнулось, до сдачи Киева три дня):

«Говорят, что всё Правительство Украины снова в Киеве, а до этого времени мы жили, по сути, без власти. Но и сейчас мы не очень её чувствуем. Правда, в газете напечатана статья секретаря ЦК КП(б)У Лысенко о том, что Киев был, есть и будет советским, в чём он клянётся народу»...

Хрущёв мог обойтись без клятвы. Уже само появление лидера в столице укрепило бы веру: «Победим мы, а не они!» Но лидер смалодушничал, и сам это понимал, иначе не стал бы потом подтасовывать хронологию.

    Немецкий часовой на колокольне Киево-Печерской лавры. На заднем плане горящий мост через Днепр

Другие считают, что Сталин не сдавал Киев, отвлекая туда силы вермахта, а тем временем крепил оборону Москвы. Ой ли?! Москва в середине октября фактически была беззащитной, а Сталина ждал самолёт с прогретыми моторами, чтобы доставить его вслед за правительством в Куйбышев.

Сталин держался за Киев, отлично понимая, каким психологическим ударом для народа будет его потеря. Но даже не это главное. Он очень рассчитывал на поставки союзниками в СССР военной техники, продовольствия и т.п., а переговоры об этом с представителями США и Великобритании должны были состояться в Москве в конце сентября.  Думаю, Сталину было очень важно не сдать Киев до этого срока: ведь союзники могли рассудить, что нет смысла вкладывать  средства в армию, которая терпит такие поражения. К счастью, Рузвельту с Черчиллем хватило ума и терпения…

Красная Армия понесла под Киевом огромные потери в людях и технике, немцы же потеряли драгоценное время. И когда в октябре вермахт возобновил наступление на Москву, началась осенняя распутица. Автомобили и пушки вязли в непролазной грязи, а уже 7 ноября – будто по заказу к годовщине Октябрьской революции – ударил мороз и усиливался с каждым днём. «Танки скользили по обледеневшим склонам, потому что не было специальных шипов для траков, – вспоминал Гудериан. – Не было ни маскхалатов, ни, что самое страшное, шерстяных штанов. Солдаты ходили в хлопчатобумажных брюках, и это при 22 градусах ниже нуля! От одних обморожений каждый полк потерял уже по 500 человек, пулемёты не могли стрелять из-за морозов»…  Но откуда было взяться шипам, тёплым штанам, морозостойкой смазке для оружия  и т.п., если Гитлер планировал разбить Красную Армию за пару месяцев и уже в начале июля бахвалился, что «с ней фактически покончено»?

Не умаляя героизма защитников Москвы, надо честно признать:  им очень помог «Генерал Мороз». Немцы не встретились бы с ним под Москвой, если бы не Киев.