Покаяние? Не дождетесь!

Трагедия Николая Второго и российской империи в целом была достаточно выпукло и внятно описана в книге «Царь и революция», написанная известным тройственным любовным союзом Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Философова и опубликованной в Париже по-французски в 1907 году.

Я позволю себе процитировать фрагмент этой книги, собственно, работу Дмитрий Философова. Но перед тем как я процитирую, я скажу общую мысль книги «Царь и революция». Мережковский, Гиппиус и Философова абсолютно правильно замечают, что поскольку монархия в России есть религия, а царь – это некий вариант первосвященника, — скажем, ни в католической, ни, тем более, в протестантской Европе этого нет. Прийти на смену монархии может только религия, и эта религия – русская революция.

Русская революция, — объясняют тогдашней просвещенные европейской публике, авторы сборника «Царь и революция», — это совсем не то же самое, что какие-нибудь события 1830 – 1848 годов в Европе. Это не эксцессы последовательного процесса эволюции абсолютной монархии в конституционную, а далее – к республике, это не постепенный путь. Революция – это такой же объект жертвенного служения, как и монархия. И поэтому тут методом встречного пала: один огонь должен спалить другой. Так и получилось. Хотя свергли Николая Второго никакие не революционеры.

А пока цитата из Дмитрия Философова:

«Царь, человек добрый и слабый, совершенно лишенный воли, совершенно неспособен противостоять людям, с которыми он расходится во мнениях, что послужило поводом для обвинений его в двуличности. «Русским византийцем» прозвал его один высокопоставленный военный. Это мнение неверно. Император вовсе не лицемерен, но, как всякий безвольный человек, он всегда согласен с последним собеседником. Он на каждое предложение отвечает: «Да, да, конечно, конечно», с единственной целью никому не противоречить. Если бы Николай II был частным лицом, скажем, офицером Преображенского полка, он был бы очень любим товарищами и свято чтил бы честь мундира. И — по неспособности — не сделал бы блестящей карьеры. Его «приемы», наверное, так же отличались бы гостеприимством и скукой, как празднества и развлечения его двора отличаются безвкусицей, характерной для мелких буржуа.

Но этот скромный и безвольный офицерик занимает трон русских императоров. На человеке, созданном для обыденной жизни, лежат самые большие обязанности и ужасающая ответственность. Среди торжественной помпезности в Успенском соборе, этом святейшем месте русской земли, Николай II, одновременно верующий и глава церкви, возложил на свою голову корону, и как Царь-понтифик сам себя причастил в алтаре, войдя туда через Святые ворота. Он дал клятву блюсти православие и самодержавие.

Этим актом он принял на себя священство и империю, власть религиозную и светскую. Как личность, Николай II глубоко невинен; как император, он настоящее проклятие для России, особенно потому, что, будучи очень верующим, безупречным православным, он прекрасно понимает, что всякая уступка духу времени есть измена принципам самодержавия. У него равным образом нет сил ни стать действительно самодержавным монархом и тем самым прояснить положение, спровоцировав последний великий бой с народом, ни отречься от самодержавия не только внешне, но и внутренне".

Царская семья. Господь узнает своих

Николай Второй как всякий адепт личного был соткан из мелочей. До сих пор некто не опроверг теорию, согласно которой Русско-японская война, фактически подготовившая и приуготовившая первую русскую революцию 1905-7-го годов, во многом была связана с так называемым инцидентом в Оцу, когда в 1891 году Николай Александрович, в то время наследник престола, наследник цесаревич совершал длительное путешествие по разным заморским странам и доехал до Японии. Для этого заморского путешествия Александр III предоставил своему старшему сыну крейсер «Память Азова». И вот в японском Оцу некий полицейский дважды ударил цесаревича саблей. Цесаревич пострадал, но не сильно. Япониям была в шоке. Император Мэйдзи даже приезжал выражать соболезнование, подбадривать Николая Александровича Романова. И это был первый случай, когда японский император взошел на борт иностранного корабля. По протоколу и этикету так никогда прежде не полагалось.

Инцидент в Отцу заложил в душе Николая Второго стабильное отвращение к японцам, которых он в неформальной обстановке называл не иначе как макаками. И вопреки советам своих ближайших соратников от Сергея Юльевича Витте до старого Константина Петровича Победоносцева ввязался сначала в какие-то сомнительные концессии в Корее, а потом и в войну с Японией, итогом которой был достаточно унизительный для России Портсмутский мир, а брокером этого мира выступил всё тот же Сергей Витте при поддержке министра иностранных дел Ландгсдорфа, потому что больше решать этот вопрос было не кому. Сторонники войны с Японией в решающий момент как-то рассосались.

При этом сколько угодно можно рассуждать, как велики были потери самой Японии, особенно экономические на этом фронте. Она все равно выиграла войну. Это факт. И русская революция случилась тогда именно в России, а не в Японии, где был тогда и манифест 17 октября и Кровавое воскресенье 9 января 1905 года, намного предшествовавшее манифесту, когда вроде как без ведома Николая Второго, — а у слабого правителя всегда всё происходит без его ведома, — была расстреляна многотысячная манифестация к Зимнему дворцу, организованная священником и двойным агентом Георгием Гапоном.

Уникальный памятник русской истории и, можно сказать, публицистики – это многолетний дневник Николая Второго. Я приведу просто совсем немножко цитат из него, чтобы вы понимали стилистику этого документа. Основная часть из дневника посвящена таким вопросам: Сколько Николай Второй спал? Как он совершал прогулки? На кого он охотился? А охотился он не только на уток и фазанов, но – на ворон, бездомных кошек и собак. Причем изначально эти кошки и собаки не всегда были бездомными. Их зачастую министерство императорского двора, возглавляемое графом Фредериксом, покупало у крестьян для нужд императорского двора, чтобы его императорскому величеству было на кого охотиться. За свою царственную карьеру Николай Второй истребил около 8 тысяч собак и 6 тысяч кошек. Поэтому, я думаю, что сообщество зоозащитников, если бы его спросили, не поддержало бы канонизацию Николая Второго, но зоозащитников никто не спросил.

«11 июля. Пятница. Жара дошла до 24 в тени. Утром был занят до часа. Завтракал с Багратионом, дежурным. Погулял до 3 с четвертью, затем поехал с Ольгой и Татьяной в Красное. Принял кавалерийскую и воздухоплавательную офиц. школы перед большой столовой. Опоздал на скачки на полчаса. Обедал у кавалергардов и был в театре».

На следующий день: «12 июля суббота. В четверг вечером Австрия предъявила Сербии ультиматум с требованиями, из которых 8 неприемлемы для независимого государства. Срок его истек сегодня в 6 час дня.

Завтракал с офицерами… Оттуда поехал в военный госпиталь…».

То есть иными словами начало Первой мировой войны входит в один ряд с истреблением кошек и собак, сном Николая Александровича и температурой воздуха на дворе.

Сегодня много говорят о коллективной ответственности нашего народа за гибель семи, доктора и слуг Николая II. Но при этом никаких конструктивных выводов не делается. Мы не видим никакой интенции к покаянию. Каяться надо не за расправу над Николаем II, в конце концов, жертвами войн и тоталитарного режима в нашей стране стали десятки миллионов людей. Мы должны покаяться за сами неверные подходы к жизни, за то, что мы ни во что не ставим человеческую жизнь, а в Европе ее цена высока. Генералы говорили о Николае II, что он достаточно флегматично относился к потерям на войне. И Когда эти потери к 1916 году превысили 2 миллиона человек убитыми, он говорил, что, дескать, «что ж, у нас есть еще людской резерв, на всё воля божья».

И поэтому нам нужно национальное покаяние, как Германии после Второй мировой войны, за всю жестокость нашей истории, за нашу нелюбовь к себе, за пренебрежение наше к нам самим, за то, что тоталитарные реликты нашего сознания, полученные от советского режима, мы вкладываем нашим детям и внукам и поэтому постоянно воспроизводим систему абсолютной монархии, при которой гражданские права и политические свободы ничего не стоят, а слова «демократия» и «реформы» считаются ругательными. Вот сейчас даже Кремль запретил упоминать пенсионную реформу, но не из-за самой пенсионной реформы, а здесь то, оказывается, что слово «реформа» ассоциируется у народа с чем-то негативным еще с девяностых годов.

Поэтому покаяние – это не покаяние перед Романовыми, а покаяние перед самими собой и перед Господом Богом и без этого покаяния Россия не перейдет в новую историческую фазу, а на такой переход хотелось бы надеяться.

Перенесемся теперь в 2018 год. Кажется, что нынешний российский правитель Владимир Путин ничем не похож на Николая Второго. Он сильный, решительный, последовательный, он сметает своих политических противников, у него нет никаких конкурентов и представить себе нечто подобное «великокняжеской фронде» в современной российской элите почти невозможно.

Но давайте все-таки попробуем найти что-то общее между последним российским императором и бессменным президентом Российской Федерации на протяжении последних 18 с половиной лет.

Во-первых, Владимир Путин, тоже де-факто (но не де-юре) абсолютно монарх. Он совмещает все полномочия трех ветвей власти — исполнительной, законодательной и судебной и никакими полномочиями поступаться не хочет. Он противник любых институтов, которые ограничивали бы его власть, институтов, которые зародились в 90-е годы, находились там в зачаточном состоянии, но их можно было поливать водой из лейки и развивать. Но Владимир Путин предпочел их похоронить и поливать их могилу неизвестного политического института, одновременно грея руки на вечном огне, там же сооруженном у могилы российских политических институтов.

С одной стороны, Владимир Путин как будто ничего не боится, но вместе с тем все закручивание гаек, принятие так называемого антиэкстремистского законодательства, которое фактически есть возвращение в Уголовный кодекс преследования за инакомыслие; аресты за лайки и перепосты в социальных сетях; создание Росгвардии численностью 300 тысяч человек, десятки тысяч человек ФСО; перекрытие городов, где появляется Владимир Владимирович, — все это не говорит о полной уверенности в себе. Вообще-то, христианский правитель, глубоко верующий, не может так переживать из собственной физической безопасности, ведь он должен понимать, что с ним ничего не случиться, если не будет на то господней воли.

Но в стране продолжается ужесточение режима, потому что внешняя колоссальная брутальность этого режима, его фасад не вполне соответствуют его заднему двору, где, видимо, царит некая психологическая неразбериха. Возможно, даже она существует на уровне психологии бессознательного, но бессознательное, как мы знаем, как мы знаем главнее сознательного. И в сегодняшней российской элите мы видим в среде ее правителей ту же проблему, ту же болезнь, что и Николая Второго: несоответствие масштаба понимания современного мира вызовам истории.

Мир вошел в 2003 году в эру Водолея, которая будет характеризоваться не только растущими политкорректностями и толерантностью, что не только хорошо, но и плохо, но истончением и истиранием страниц. Новая технологическая революция, которая уже идет и приведет к победе над смертельными заболеваниями, например; снижение роли и набора функции государства в пользу корпораций и просто физических лиц; переход систем управления от иерархических моделей к сетевым, синкретизм, то есть смешение различных идеологий, утрата идеологиями их императивного статуса, то есть отказ идеологий от претензий на то, чтобы диктовать повседневную жизнь человека; предельное сближение в треугольнике «наука, религия, искусство, сближение и сами великих религий; уход от больших войн в понимании прежней человеческой истории – войн по Карлу фон Клаузевицу или мировых войн 20-го века и переход к системе полицейских спецопераций и гибридных конфликтов.

Собственно, в эру гибридной войны мы уже живем, и самым крупным субъектом ее является сегодня путинская Российская Федерация.

Российские правители живут вне этого контекста. Их философию достаточно правильно описал помощник Владимира Путина Владислав Сурков в своей программной статье в журнале «Россия в глобальной политике», опубликованной около двух месяцев назад. Концепция путинской России – это одиночество. Россия не участвует в мировых процессах, не нуждается в союзниках. Она готова к тому, чтобы от сотрудничества с ней все отказались. Она больше не генерирует позитивных образцов для всего мира. Она окукливается и замыкается в себе и при определенных благоприятных обстоятельствах это одиночество становится альфа-одиночеством. То есть Россия как абсолютно одинокий волк или орел на скале почему-то начнет диктовать волю всеми миру.

Диктовать свою волю всему миру она не начнет, поскольку уже в ближайшие десятилетия мир уйдет так далеко, что ни скорость бега волка, ни скорость полета орла будут недостаточны, чтобы этот мир догнать и обратить на себя его благосклонное внимание.

Но подобно тому, как романовская абсолютная монархия была анахронизмом уже к концу первого десятилетия 20-го века, так и политическая система современной России – это анахронизм. Анахронизм не выживет. Сколько времени это займет и каких жертв потребует – отдельная группа вопросов, которая выходит пока за пределы обсуждения.

По материалам "Русская провокация" подготовил В. Лебедев