Терминальная стадия России

16-02-2019

Bykov Dmitry

  • Очень много вопросов об одной статье одного автора, которую, в общем-то, и не хотелось бы упоминать. Статья (сурковская, разумеется) не содержит ничего сверхнового, но она дает забавный повод порассуждать о некоторых штампах, которые уж очень глубоко укоренены и, по-моему, совершенно бессмысленны. Я не собираюсь вслед за многими повторять, что это статья «фашистская». Нет, это, скорее, такая глубоко славянофильская, страшно архаическая, безусловно, повторяющая какие-то зады статья. Его представление о «глубинном народе»… Понимаете, не то плохо, что этот термин якобы отсылает к доктрине «одна нация – один вождь», нет. Плохо то, что это термин, не имеющий никакого наполнения, как и вообще любые разговоры о народе. Вот я бы, честно говоря, этот термин (законодательно я бы ничего не запрещал, потому что это уже цензура), но этот термин я признал бы глубоко антинаучным. То есть после него также надо прекращать разговор, как после слов «англосаксы» или «русофобия», или «Хартленд». Потому что перед нами совершенно отчетливо абсолютно ничего не содержащая абстракция, которую каждый трактует по-своему, но это слово действительно ничего не значит. «Народ» – это понятие можно лишь в стихах употреблять, иногда, да и то в плохих, мне кажется, с известной долей осмысленности.
  • cartoon of couple russian kids in traditional dress
  • Что понимается под словом «народ»? Эта абстракция настолько бессодержательна, и в данном случае под «глубинным народом» понимаются худшие качества народа. То есть его инертность, полное отсутствие у него реакции на внешние раздражители, темнота, – вообще, все то, что присуще глубоководным средам, глубоководным существам. Каждый наполняет слово «народ» личным, глубоко произвольным, антинаучным содержанием. Когда мы говорим о «глубинном народе», мы просто пытаемся такой барский взгляд на него, взгляд, конечно, очень высокомерный, выдать за некую, сколько-нибудь обсуждаемую субстанцию. Но в том-то и дело, что тут действительно не о чем говорить.Некрасов – самый, наверное, биполярный наш поэт, действительно, скорее всего, страдавший биполярным расстройством, которое и выражалось в чередовании лирических масок Поэта и Гражданина, в хорошие минуты в этой непробиваемой глубинности видел какие-то прекрасные и возвышенные черты, а в минуты так называемого депрессивного состояния видел сплошную тоску и бессмысленность. Вот пример: это просто у него ямбом для наглядности очень наглядно выражено:В столицах шум, гремят витии,
    Идет журнальная война,
    А там, во глубине России, –
    Там вековая тишина.Это с одной стороны. А с другой:

    advertisement

    Все рожь кругом, как степь живая,
    Ни замков, ни морей, ни гор…
    Спасибо, сторона родная,
    За твой врачующий простор!

    Вот с одной стороны – врачующий простор, а с другой стороны – вязкая, вековая тишина, с которой никакие столичные витии ничего не сделают.

  • Seamless pattern with russian cuisine. Russian food. Hand drawn Russia national traditional background
  • Вот поскольку в России, в российской истории наблюдается такое МДП, маниакально-депрессивное (если угодно, биполярное) расстройство, – это, пожалуй, наиболее адекватный и наиболее печальный диагноз, потому что болезнь-то серьезная, и лечить ее надо не просто таблетками, а весь образ жизни надо менять. Поскольку у российской истории именно такой диагноз, то идет это страшное чередование. С одной стороны народ страшно активный и быстроразвивающийся, отзывающийся на любые цивилизаторские усилия, – условно говоря, концепция Петра, «народ при Петре». А с другой – глубинный народ, как глубинная бомба, затаившийся где-то. Неуправляемый, но за ним есть контакт у богоизбранного лидера. Причем самое печально, что под глубинностью понимаются опять-таки худшие качества, то есть инертность, замедленность всех реакций, чрезвычайная сосредоточенность на собственных нуждах («лишь бы мы сыты были – гори все огнем»).
  • Travelling attractions - Russia
  • Эти качества есть в любом «народе», хотя, повторяю, термин совершенно антинаучен. Эти качества есть в любом персонаже, в любом человеке они есть. Просто они активизируются в разные эпохи. Вот и в российской, собственно говоря, личности (любой) иногда активизируются лучшие ее качества, скажем, стремительность реакции, талантливость, глубина. А иногда наоборот. Сегодняшняя российская власть – что, собственно, и признается в сурковской статье – опирается на худшие качества населения, на худшие человеческие качества вообще: на инертность, на леность, на аполитичность, на эгоизм.Траву кушаем,
    Век – на щавеле,
    Скисли душами,
    Опрыщавели,
    Да еще вином
    Много тешились, –
    Разоряли дом,
    Дрались, вешались.

    Вот бывает апогей, а бывает перигей. Бывает народ глубинный, а бывает возвышенный, условно говоря. Поэтому этот апофеоз глубинности всякого рода – временный. Вопрос лишь в том, как вылечить МДП, что здесь помогает – тру-терапия, пилюли, беседы с психоаналитиком, – трудно сказать, это дело тяжелое. Одно плохо: вместо того, чтобы лечить, болезнь эксплуатируют. У Кафки была где-то замечательная мысль о том, что надо не лечить свою болезнь, а писать ею, превратить ее в свое орудие. Это хорошо, но когда национальные болезни, болезни национального духа становятся средством управления, средством сохранить свою власть, пролонгировать ее максимально, – это напоминает действительно эксплуатацию больного животного, которое там показывают за деньги, собирая на хлеб. Это напоминает шантаж какой-то, скажем прямо, это не отеческое отношение к временному населению, это уж точно.

    У  властей никакой единой линии нет, и нет никакой, простите, осознанной политики тоже, потому что, действительно, если называть вещи своими именами, в терминальной стадии – в такой предсмертной, полубессознательной – больной не очень понимает, что делает. Он совершает хаотические движения руками. В народном языке это называется «аберрация». Он шарит по одеялу, пытается дотянуться до какого-то невидимого врага, но не очень понимает, где этот невидимый враг находится. Здесь та же примерно ситуация, терминальная. Потому что на местах власти не понимают, в какую именно позу надо встать и как, значит, надо двигаться, чтобы центру было более приятно «подмахивать» (так это называется по-русски): то ли надо всех давить и припущать, то ли наоборот, надо проявлять какой-то либерализм, какие-то оттепельные тенденции. То ли надо всех разгонять и ногами топать, то ли наоборот, разрешать какие-то цивилизованные формы протеста. И самое ужасное, что и наверху нет единой линии, и они сформулировать ничего не могут, кроме разговоров о репрессивном фасаде и глубинном доверии.

    Какое там доверие, Господи? Вот это тоже – то, что в России все держится на доверии – это очередная попытка сурковская… А до Суркова сколько этого было – что нет закона, а есть благодать, что нет правил, а есть договоренности, понятия. Это все ужасно смешно, если бы не жители. Конечно, у них хаотическое отношение к митингам. Конечно, им очень неприятно, когда народ, которому полагается быть глубинным, то есть где-то там лежать в берлоге и сосать лапу или что там у него еще осталось, вдруг выходит и начинает заявлять какие-то взгляды. Он выходит из глубины. Мы же тебе сказали, что ты глубинный, чего же ты, собственно, руками-то машешь? Это кошмар какой-то. Вот это для них очень неприятно. Понятно, что у них нет единой стратегии относительно этого. Вообще, что это такое, совершенно таинственные какие-то действия. Это происходит от отсутствия концепции и ценностей, и, самое главное, от вязкой, токсичной и, если угодно, какой-то болотистой среды.

  • russian-couple-wearing-traditional-costume
  • Поскольку, видимо, намерение начальства – окончательно «заглубить» народ, то есть привязать его к днищу, то крамолой являются даже не политические взгляды, а сам факт наличия взглядов. Как, собственно, было сказано у Пастернака в письме к Ольге Фрейденберг: «Крамольно не направление мысли, а факт ее наличия». Поэтому боюсь, что им сейчас не до творческих вечеров.Чтобы пересобраться цивилизацией  нужно много молодых», а ведь средний возраст населения 41 год. А знаете, какое дело? Сейчас люди как-то не стареют, потому что время подзастыло. Я говорил уже, что вот Навальному 45 – это возраст уже солидный для политики, для Явлинского это была уже глубокая зрелость, а для Навального – вечная молодость, он еще мальчик. Да и я как-то, в свои подкатывающиеся 52, далеко не чувствую статуса писателя, сколько-нибудь маститого, хотя я написал довольно много книжек (не буду называть количество, чтобы самому не ужаснуться – тут же не в количестве вопрос), но статуса я не чувствую.

    Поэтому 41 год для россиянина – это знаете, как для советского человека «молодой поэт – это 35 лет». В 35 лет, считалось, повезло, если тебе удалось издать первую книжку. Гена Калашников, замечательный поэт, привет ему большой, первую книгу издал в 35 лет.

    «Из трех тетрадей» у Чухонцева была первая книга, чуть ли не тоже 35 лет ему было. Было нормально для советского человека – такой поздний дебют. В таком застывшем времени не бывает старых. Кушнер написал об этом тоже замечательные стихи: «А мы в пятьдесят Андрюши, Люси, Саши». Вот и мы будем так помирать молодыми людьми. Всю жизнь чего-то ждали и самое ужасное, что ничего не дождались. Забавный такой будет триумф.

    Российская современность дает потрясающий простор для того чтобы написать потрясающие абсурдистские, а, во многих отношениях, и трагические романы. И столько всего можно понаписать, и столько всего понаделать! Это будет еще предметом бесконечного анализа, бесконечно увлекательного. Но, братцы, для этого должно пройти время. Просто сейчас даже не потому, что «лицом к лицу лица не увидать», а потому что очень страшно многим высказываться. Выскажешься – будешь русофоб, выскажешься еще раз – будешь экстремист, выскажешься еще как-нибудь – будет кощунство. Просто Россия сегодняшняя нуждается в некотором завершении исторического этапа. Он идет, он уже давно всем ясен, все всё поняли уже, открытым текстом все связано. Даже в Сети появляются какие-то замечательно точные остроты про превращение Третьего Рима в Третий Рейх, про аналогии с 1880-ми годами. Все эти аналогии хромаю, но все равно это идет, это обсуждается, и страсти кипят такие, что мама не горюй. Вопрос-то, понимаете, в ином. Вопрос в том, когда у людей появится достаточно воздуха и простора, чтобы свободно об этом написать. А так-то шекспировские страсти. «Старик, Шекспир…» – как сказано у Вознесенского в «Уездной хронике».

    Просто видите, эпоха, скажем, 1939 года, например, или 1938-го, не породила литературы, написанной тогда. Тогда справились Ахматова и Чуковская, написав «Реквием» и «Софью Петровну» – как бы такой репортаж изнутри процесса. Ну, конечно, Булгаков с «Мастером и Маргаритой», который очень много уловил в самой атмосфере этого бесовского карнавала. А вот постфактум об этом пишут все. Тема сталинских репрессий на Западе самая выгодная, все документальные романы, документальные расследования, масса художественных текстов написано об этом, начиная с «Детей Арбата» и заканчивая сегодняшними какими-то вариациями.

    Понимаете, для того чтобы о терроре или перерождении, или реакции писать, – надо сбросить это, изнутри такие вещи не пишутся. Поверьте мне, наше время станет темой бесконечных исторических саг, и тот, кто сегодня первым напишет первую семейную сагу, срубит массу читательской любви. Но вопрос в том, что нужно для свободного повествования сбросить страх, а именно страх и истерика сейчас усиленно культивируется.

    Зло может быть не ограничено по глубине, потому что нет такого зла, которое нельзя было бы перезлить. Но оно ограничено по времени. Оно существует на очень коротких расстояниях. Зло выигрывает на коротких расстояниях, потому что оно эффектно и оно эффективно. Но на больших, на таких серьезных динамических периодах – важных, бурных в истории – оно проигрывает всегда. Поэтому оно интересно на короткой дистанции, а на длинной, когда оно напрягается, там становится не о чем говорить.

    Когда во главе государства оказываются репрессивные органы, когда государство, по сути дела, ничего, кроме репрессий, не производит (репрессии разные – точечные, неточечные, производство страха такое), то презрение к человеку становится доминантой. И люди начинают себя презирать, они начинают дурно о себе думать. Я это как учитель знаю очень хорошо. Если вы внушаете классу, что это класс умный, перспективный, на многое способный, то он, этот класс, начинает демонстрировать неплохие результаты. Они начинают хорошо о себе думать и постепенно выдавать на-гора интересные доклады, ценные соображения, – вообще они становятся очень приличными людьми. Если ты презираешь их, внушаешь им, что они ничтожества, они будут ничтожествами, даже озлобленными ничтожествами.

    Вот на что русский человек, человек довольно внушаемый, человек вербальной культуры, особенно остро реагирует, так это на отношение к себе. Либо это презрение, и это презрение особенно исходит от сегодняшних правителей России – не только от Путина, а от всего его клана. Мне кажется, что за границей душа русского человека довольно быстро распрямляется. Он перестает себя презирать, он перестает думать, что он не соответствует каким-то высоким лекалам. Он наоборот начинает пытаться. Ну не хуже же он всех. Возникает дух какой-то здоровой конкуренции с так называемыми местными жителями, возникает желание что-то кому-то доказать. И главное, понимаете, нет этого постоянно давления пропаганды, которая основана на плохом мнении о человеке. Ведь та пропаганда, которую втюхивают людям, по самому своему качеству она говорит о бесконечном презрении к ним. Ни достоверности, ни деликатности, ни таланта, ни ума, – сплошное какое-то гомерическое, визгливое хамство. И ведь мы этого достойно. Если вы начинаете думать, что вы этого достойны, постепенно вы начинаете эволюционировать под эту планку.

    Ведутся  разговоры о том, что подготовка к большой войне является как бы главной стратагемой современной России. Это тема расписана у Стивена Коткина (я только что прочел, поэтому под впечатлением) во втором томе его грандиозной биографии Сталина. Второй том в два раза толще первого, там 1200 страниц. Он больше даже, чем «Infinite Jest». Плюс там есть еще справочный аппарат огромный. Книга эта называется «В ожидании Гитлера». И там довольно подробно и увлекательно расписывается, что Сталин, разумеется, не верил Гитлеру, он не верил никому. Но Сталин в Гитлере нуждался. Не для войны, война откладывалась до бесконечности, и может быть, он и не хотел реальных боевых действий, потому что после Халхин-Гола понимал уровень реальной боевой подготовки. Все было сложно. Но режим подготовки к войне удобнее, чем война. Не война все спишет, а предвоенный психоз все спишет. И нагнетать этот психоз в эпоху ядерного сдерживания можно сколь угодно долго.

  • russia cold war
  • Так что я не думаю, что Россия готовится к войне. Россия будет сколь угодно долго пролонгировать военный психоз. Военный психоз очень удобная вещь. С его помощью несогласных можно объявлять предателями. Вообще, слово «предатель» сегодня в России самое употребительное, как и всегда в пиковые моменты ее истории. Ты еще рта не открыл, а уже предаешь. Постоянные поиски врага, постоянная уверенность в том, что враги только ждут растерзать наше «тело белое, пушистое, рассыпчатое» (цитируя Салтыкова-Щедрина, «Дикого помещика»: «понежу свое тело белое, тело белое, рыхлое, рассыпчатое»).Мне кажется, что предвоенный психоз – это вещь, с одной стороны, чудовищная по своим последствиям, потому что она генерирует страх, а страх обесценивает все. Это как бы такой огромный знаменатель, который обесценивает дробь. Это очень удобная вещь для управления и очень токсичная по последствиям, поэтому никакой войны, конечно, никто не ожидает. И, во всяком случае, ее не хотят вести всерьез, но о ней очень много думают, говорят и ею пугают. Если не пугать, то не очень понятно, какие духовные скрепы сейчас останутся. Кстати, вот сегодня со студентами пытались перевести на английский слово «скрепа», и как-то, честно говоря, кроме «super clip», то есть «супер-скрепка», никакого варианта не предложили.

    Практически вся российская история, кроме очень короткого периода, условного говоря, русского модерна, 20-х и 60-х, разговоров о будущем избегала. И даже это как-то есть в национальном характере: загад богат не бывает. Где еще такая пословица существует? Может, есть какие-то аналоги, но то, что нельзя гадать, предсказывать, раскидывать веер этих вариантов, предполагать какие-то собственные или господни планы, – в России будущее табу, потому что неизвестно, будет ли оно вообще. То ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет, как отвечают на все вопросы.

    Это вечная проблема – табуированность будущего. Я могу даже объяснить, почему: потому что разговоры о будущем – это разговоры о новой парадигме, о том, что будет другая власть, а никогда не было власти более достойной, чем власть императора Тиберия, понимаете? Мы не можем даже прогностически предположить, что будет после Путина, потому что сама конструкция «после Путина» предполагает, что Путин конечен. А это уже оправдание и разжигание. Поэтому здесь возникает единственная ниша для социального прогнозирования – это фантастика. И надо вам сказать, что Стругацкие, разгоняя в диалоге свою мысль, сумели очень многое предсказать. Даже прошлое в России не так табуировано, как будущее. Хотя в прошлом есть огромные зоны табу, о которых нельзя говорить в принципе или о которых должны говорить только специально разрешенные, специально обученные люди, и говорить специально разрешенные вещи, мифологические конструкции, которые разрушать нельзя. Как писал тот же Стругацкий, «прошлое стало объектом религии, а не изучения».

    Но религиозное поклонение прошлому не исключает все-таки какой-никакой истории. А вот социальное прогнозирование на очень низком уровне. Говорить о будущем разрешалось только фантастике. Потому что, смотрите, Стругацкие предугадали большинство проблем постсоциалистического мира, эпохи «нового потребления», как в «Хищных вещах века». И сами они называли это единственным сбывшимся прогнозом. Многие черты «Града обреченного» мы наблюдаем внутри нашего эксперимента, третья часть «Пикника на обочине» – хищническое расхищение собственного прошлого.

    Мне представляется, что фантастика – единственная площадка для дискуссий о вариантах будущего. И я помню 90-е годы, когда главным фронтом фантастики были антиутопии. И правильно тогда говорил Владимир Новиков, что «каждое уважающее себя издательство сегодня должно повесить табличку «С антиутопиями вход запрещен». Хватит, больше нельзя. Тогда же Ирина Роднянская и Вячеслав Рыбаков одновременно, не сговариваясь, заговорили о том, что антиутопия – это отказ от исторического усилия. Надо построить утопию. Попытка написать утопию – «Ордусь» у Рыбакова и, безусловно, своего рода утопией является «Мир Дозоров», где добро и зло перестали, так сказать, противодействовать друг другу, а стали договариваться. Определенная утопичность есть, наверное, как ни странно, в пелевинской «Священной книге оборотня», и это тоже довольно интересная российская утопия, утопия о связи волка и лисы, путаны и спецслужбиста. Они тоже построили бы довольно интересную Россию.

    Иными словами, пространство будущего в Росси практически не  обсуждается. У нас же нет ни малейшего представления о том, что мы будем строить в ближайшие шесть лет, в ближайшие десять лет. Эта тема напрочь закрыта, но фантастика к ней осторожно подступается. Между прочим, очень многое сделали два, казалось бы, совершенных реалиста – Луцик и Саморядов, которые еще в своей короткометражке «Кануны» наметили тему катастрофы, когда все сорвалось и понеслось, и люди превратились в такой огромный зал ожидания. Это гениальная вещь, я помню, что Андрей Шемякин был одним из первых, кто ее заметил. Собственно, дальше это пошло у них в «Диком поле» и в наибольшей степени – в «Детях чугунных богов».

    Вот это ощущение страны как дикого поля, где есть два-три промышленных центра, а между ними беспрерывно происходит то ли гражданская война, то ли выживание, то ли какие-то банды. Непонятно, как вот в «Окраине» у Луцика. Это довольно странная утопия. Но, конечно, Луцик и Саморядов внесли огромный вклад в прогнозирование будущего. И между прочим, мне кажется, что в это превращение страны в дикое поле сегодня мы несколько заигрались. Поэтому фантастика – это ведь не среда, не площадка о достоверностях. Это площадка социального прогноза.

  • russia-map-destroy
  • Я полагаю, что субъективно декабристы в массе своей были людьми самоотверженными, вполне героическими и бескорыстными. Более того, очень одаренными, одаренными многообразно – литературно, политически, как хотите. Кроме того, такие люди, как Пестель были, безусловно, очень талантливыми военными, которых любили солдаты. Но при всем при этом в российской циклической схеме каждая революция сопровождается двумя восстаниями. Первое восстание – это бунт старый элит, условно говоря, это Стрелецкий бунт, когда они сопротивляются новизне. А второе восстание – это бунт элит новых, которые только что вершили судьбы, только что участвовали в историческом процессе, а теперь заморозок вынуждает их стать винтиками, вынуждает их стать кукольными картонами персонажами. Это бунт декабристов, это бунт Артемия Волынского при Анне Иоанновне. Это бунт Тухачевского, рискну сказать, хотя очень многие люди считают, что никакого заговора Тухачевского не было, но сама мысль об этом заговоре возникает. «На нашем месте должна быть звезда». На этом месте должно было быть хотя бы призрачное, хотя бы в разговорах, но недовольство этих самых элит происходящим при Сталине.Следующая такая фигура – мне кажется, это Ходорковский. Линия Пестель – Тухачевский – Ходорковский описана у меня в довольно давней статье. Это люди, которые только что были частью революционного процесса, неоценимого ни в каких моральных категориях, потому что они здесь ни при чем. Вы не будете работающий двигатель четырехтактный оценивать в моральных терминах. Но они не согласны смиряться с ролью винтиков. И, конечно, декабристы, которые только что, действительно, в европейском походе пережили пик русской истории, которые с солдатами выстраивали совершенно особые отношения и которые вдруг попали в аракчеевщину – палочную дисциплину, в диктатуру тупого насилия, в уставщину, – аракчеевщина в целом не очень приятное явление, это слово заслуживает своей негативной коннотации. Попробуйте их бунт рассмотреть с этой точки зрения. Не с точки зрения их гипотетического народолюбия и столь же гипотетического цареубийства, – они разные были. Были, действительно, радикалы вроде Каховского, были вполне инфантильные мечтатели вроде Муравьева-Апостола, были поэты-мыслители вроде Рылеева. Это были очень разные люди. Но постарайтесь увидеть за действиями нежелание людей терять достоинство, превращаться в детали механизма. Это единственная декабристская интенция, которая сохраняется во всех подобных эпизодах русской истории.

    К сожалению, этот бунт элит, как правило, не бывает подхвачен большинством. Потому что их много-то не бывает – людей, которые не готовы мириться с новым положением дел; людей, которые не готовы мириться с этим окостенением, окаменением истории. Только что под руками была живая плоть истории – и вот она мертвеет, и вот она превращается в вечную мерзлоту. Естественно, они застывают, но это как попытки двигаться в застывающем цементном растворе. Конечно, для участников это всегда кончается драматически, но нельзя не отметить одного – умеренного прогресса. Все-таки Волынского казнили, причем еще пытали, Пестеля повесили, Тухачевского расстреляли, а Ходорковский жив. То есть хоть какой-то, слава богу, нравственный прогресс, несмотря на 11 лет отсидки, есть.

    Просто понимаете, хочется надеяться на то, что будет сломан механизм вот этого воспроизводства, этого обязательного послереволюционного заморозка. Термидор – это такая вещь, которую никто еще не избежал. Революция всегда Сатурн, всегда пожирает детей, но есть надежда, что бесконечные революции тоже не будут воспроизводиться.

  • Я не говорю, что Советская власть хороша. Я говорю, что сейчас хуже.   Советская власть была убита чем-то худшим, чем она. Не лучшим, а худшим.  Она убита не свободой, она убита энтропией, жаждой обогащения, ленью. Она стала жертвой распада, а не улучшения. Советская власть была в конце сравнительно сложной системой. Мы сейчас живем в очень примитивное время. Крым наш - это выплеск звериного национализма. Правильно сказал Глеб Павловский: они пытаются построить империю даже не до Ленина,  а до Петра. Крым добил советский проект. Это был еще один гальванический удар по трупу, отчего труп уже закипает.Из передачи на  "Свободе":
  •  По материалам передач "Один" в "Эхо Москвы" за февраль 2019, "Свободы"  и подбор иллюстраций подготовил В. Лебедев
Комментарии
  • Boris Kollender - 16.02.2019 в 03:21:
    Всего комментариев: 343
    Понравилась статья? - Нет!. Даже очень Нет.
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 4
  • Бобылов Юрий - 16.02.2019 в 13:49:
    Всего комментариев: 86
    На мой взгляд, обсуждаемая статья В.Ю. Суркова - политологический ЛЕДОКОЛ, чтобы расколоть многовековые льды в деспотической (царской, советской коммунистической и Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
  • someone - 17.02.2019 в 04:05:
    Всего комментариев: 606
    Быков по сути прав, но опять растёкся мыслью по древу. Слишком много слов. По теме: Сурков со своей писаниной - жирный тролль. Вряд ли он это всерьез - про глубинный Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 0
  • va - 17.02.2019 в 10:18:
    Всего комментариев: 201
    Странно-т как! Сам Д.Быков писал про глубинный народ в романе Ж/Д. Там были славяне (глубинный народ), варяги (служивые люди - военные, особисты, чиновники, крупный Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 1
  • Maks - 17.02.2019 в 14:20:
    Всего комментариев: 37
    Насчет фактической табуированности истории согласен. Яркий пример тому история ингушского народа, чья история, культура фактически под тотальным запретом, ист. Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
  • Просто зритель - 17.02.2019 в 19:40:
    Всего комментариев: 1135
    И снова устали не знает курчавый пакостник и плут - немецких хвалит полицаев сатирик Дима Зильбертруд.
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 29
  • beobachter - 20.02.2019 в 10:36:
    Всего комментариев: 41
    К чему стадам дары свободы? Их нужно резать или стричь.
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 0

Добавить изображение