Свобода, равенство и братство - это их все

13-09-2020
  • Burov Alexey2Откуда черпали свою силу ведущие ценности либерализма, запущенные Французской Революцией принципы свободы, равенства и братства? Из самой природы человека, из естественного закона, как думали многие революционеры? Коли так, то отчего же мы можем встретить их за пределами Запада лишь как западные, как исходно чуждые иным культурам? Стоит, однако, раскрыть глаза и обратиться к азам христианского учения, как мы легко найдем эти ценности, изобильно и разнообразно представленными. О свободе как важнейшем элементе богоподобия, главнейшего религиозного определения человека, уже было сказано выше. Фундаментальные равенство и братство всех людей следуют уже из их общего происхождения от созданной Богом первой пары. Равенство перед законом задано универсальными заповедями Ветхого и Нового заветов. То, что разница социальных статусов не может затмить принципиального равенства и братства, иллюстрируется мимолетной переменчивостью социального положения: раб Иосиф становится ближайшим к фараону вельможей, а видный городской старейшина Иов оказывается последним изгоем. Но если люди в высшем, святом смысле свободны, равны и братья-сестры, то как можно терпеть бесправие, громадный разрыв в социальных возможностях и угнетение одних другими? Разве не должен христианин с гневом восставать против норм греховного мира, требуя именно свободы, равенства и братства? Были и есть церковнослужители, что отвечают положительно на этот вопрос, но они всегда были маргинальны среди христиан. Да и как бы оно могло быть иначе, если основатель религии был учителем мира, а не восстания? Отдай кесарю кесарево, будь добр с иноплеменниками и оккупантами, вложи меч в ножны и заботься лишь о Царствии Небесном, а все остальное приложится тебе — вот Его учение. Как ни ищи, не найдешь в нем одобрения акций гнева и возмездия, восстания масс; не найдешь и порицания полицейской и воинской службы. Иисус из Назарета был подлинным другом кесаря — в той мере, в какой последний, не претендуя на божие, исполнял долг защиты от захватчиков, грабителей и насильников, в чем и состояла идея Pax Romana. Следует признать, что основатель христианства был твердым сторонником цивилизации, ни разу не одобрив воинствующих революционеров, коих вокруг него было немало.

    Если свобода, равенство и братство есть глубоко христианские ценности, что и объясняет их вес для человека Запада, и если мудрость Запада поистине соткана из дополнительных начал, то каковы же дополнения этих трех, отсеченные на прокрустовом ложе разума?

    Свобода имеет смысл лишь тогда, когда она сопряжена с идеями ответственности и служения чему-то или кому-то большему, чем полагающий себя свободным субъект. В противном случае она бессмысленна и деструктивна. Значение равенства, не дополненное ценностью иерархии лучших, ценностью меритократии, обернется торжеством повального хамства. Братство без признания важности состязания и права на дистанцию от другого породит лишь лицемерие и насилие. Выдвигая свободу, равенство и братство и закрывая глаза на их дополнения, служение, иерархию и состязание, Просвещение осуществило ту рационалистическую деструкцию мудрости, что обернулась безумием последовавших утопических революций, начиная с Французской. Отделенные от своих дополнений, свобода, равенство и братство постоянно и закономерно оборачивались торжеством бессмысленности, хамства и кровопролития — снова и снова на удивление борцов за все хорошее против всего плохого, многие из которых, развязывая террор, скоро превращались в его жертвы.

    Выбор революционерами именно этой, а не иной, тройки категорий определяется тем, что она обещает права, не требуя никаких обязательств. Свобода, равенство и братство — сладкие праздничные лозунги; на них прекрасное общество и должно быть основано. Отброшено все трудное и напрягающее: мое служение, что может оказаться слабым; возвышающаяся надо мной иерархия, что может меня унижать уже своим видом; состязание, где я скорее всего буду бесславно проигрывать — все это удалено и табуировано. В реальности, однако же, всегда возникает борьба за лидерство внутри разнообразных иерархий, требующих служения и принуждающих к нему. Иерархия существует, в том числе, и в революционных партиях, и она бурно разрастается при их приходе к власти. Непризнанная, нерефлектируемая революционным сознанием иерархия революционеров становится наиболее тиранической из всех иерархий — ибо этой тирании нет на уровне революционного дискурса, и потому она не может встретить осознанного ограничения в среде революционеров. Отброшенные разумом дополнительные сущности мстят своим появлением в виде фурий, обрекающих общество победившей революции на террор, тиранию, войну.

    Мне могут возразить, что именно свобода и равенство, определенным образом понятые и взятые без их дополнений есть базовые принципы современного Запада, либеральных демократических государств, чьи успехи в разнообразнейших областях жизни столь значительны. Согласно классической формулировке «Декларации прав человека и гражданина» 1789 года, свобода гражданина ограничена лишь свободой другого гражданина, имеющего те же универсальные права. В число таких прав входит свобода мировоззрения: взрослый человек волен разделять и принимать любую картину мира или не принимать никакой. Насильственная индоктринация недопустима. Универсальность этого принципа означает толерантность к любым взглядам, сколь бы чужды и неприятны они мне ни были. Нетолерантность оправданна лишь в отношении нетолерантных, как учил один из гуру либерализма Карл Поппер. Проведение этого принципа, как он понимался до сих пор, требовала полного религиозного нейтралитета государственных школ — государство не должно навязывать религию; любая религиозная аргументация строго исключалась из школьных программ как недозволительная индоктринация. Этот же принцип требовал исключения религиозно-заряженных тем в обязательных курсах государственных университетов.

    Равенство, согласно тому же авторитетному документу, есть равенство универсальных прав перед законом:

    Закон должен быть одним для всех, защищает он или карает. Граждане, будучи равными в глазах закона, не должны иметь никаких иных преимуществ при занятии общественных должностей, помимо их способностей, доблестей и талантов.

    Последовательное проведение принципа равенства перед законом выразилось в уничтожении сословного права, в установлении всеобщих равных избирательных прав, в конкурентной избираемости всякой общественной власти.

    Что касается братства, то это понятие этическое, а не правовое. В таком статусе оно и присутствует в моральных представлениях Запада, так или иначе связанных с категорическим императивом.

    Явно или неявно, либеральная мысль предполагает определенную устойчивость либеральных ценностей. Нередко полагается, что либеральное общество возможно даже и без поддержки исключаемого из общего пространства христианства, что либерализм может как-то держаться сам собой — в силу хороших привычек людей, их цивилизованности, разумных институтов власти, демонстрации преимуществ либерального порядка. Откуда берется такая уверенность — трудно сказать. Возможно, она подпитывалась самоощущением ведущих либеральных авторов: будучи нередко скептиками или атеистами, они были носителями твердых либеральных убеждений. Ну, раз им такое возможно, то должно быть возможно и всем прочим. Подобная вера в самодостаточность либерализма упускает из виду вечные острые, страстные конфликты между людьми, борьбу за социальный статус, за лучших женщин или мужчин, за утверждение тех, а не иных ценностей. Общество может быть удержано от хаоса и войны, если в нем много тех, кто готов принести свое благополучие и даже жизнь в жертву ради общего блага, ради справедливости, о чем шла речь выше. Подобные жертвы идут против инстинктов жизни; они приносятся силой духа, что побеждает соблазны жизни, ресентимент и страх. Сила духа — не желание, у нее иная природа. В тех случаях, где ставка высока, эта сила может проистекать лишь из связи с такими святынями, что выше жизни, из связи с ее высшим смыслом. Но смыслы такого рода и задаются религиями; на Западе — его родным Христианством. Самое важное, перед чем человек благоговеет, чему готов жертвовать собой, открывается и передается как религиозное — это определение религиозного, если угодно. Высшие ценности, святыни, не изобретаются и не чеканятся, как думал это сделать Ницше, как это хотели воплотить марксистские тирании. Высшие ценности не порождаются новым способом производства, как учил тот же марксизм, но напротив, они могут либо открывать дорогу прогрессу, либо блокировать его. Западная цивилизация создана Христианством, его особенными святынями, куда входят и свобода, равенство и братство. А раз так, то утрата Христианства не может не влечь деградацию самой основы Запада и его гибель.

    Исторические факты подтверждают этот вывод яснее некуда. Революционная интеллигенция, возглавившая уничтожение Западной цивилизации в России столетие назад, была решительно антихристианской, большинство же народа было неграмотно, имея весьма отдаленное, преимущественно магическое, представление о вере. Лидеры германских партий, получивших 90% голосов на выборах 32-го года, или презирали Христианство, как национал-социалисты и социал-демократы, или ненавидели его, как коммунисты. Спасли Европу от марксистской и нацистской погибели и вернули ее на либеральный путь те страны, где Христианство было особенно сильным — США и Великобритания.

    Послевоенная Западная Европа строилась преимущественно христианскими демократами, но и этот послевоенный христианский импульс уничтожался либеральным нигилизмом. Либерализм, живущий за счет ценностей Христианства, неустанно рубил и рубит сук, на котором сидит, что не может продолжаться вечно. Упорная работа по уничтожению своей основы приносит плод: основа таки рушится, увлекая в бездну всё, что она держала.

    Эрзац-религии

    То, что происходит сегодня в Штатах — все это безумие woke, 'пробужденных рыцарей социальной справедливости', начекистов, как предложил их называть Михаил Эпштейн,— следствия вакуума смысла, созданного либерализмом. Это явление того же рода, что и распространение марксизма, фашизма, нацизма в Европе и России прошлого века; к тому же роду относится и фанатичный экологизм. Свято место пусто не бывает: изгнанное из школ и университетов Христианство замещают заточенные на массовый вкус примитивные эрзац-религии, слепленные из обломков старого учения.

    …утрата веры с сохранением религиозной христианской психологии могла создать только отчаянного революционера и социалиста. Все желания перенеслись в эту, земную жизнь. С утратой веры в Бога и в неземную жизнь, оставалась только жизнь на земле, помышления о благе принимали земные формы, и стремление к счастью для себя и для других неизбежно перенеслось к доступности благ земных. —

    отмечал Лев Александрович Тихомиров (1852-1923), бывший член Исполкома террористической «Народной Воли», переосмысливая в эмиграции свое революционное прошлое, в брошюре «Почему я перестал быть революционером» (1888). Мысли Тихомирова перекликаются с теми, к которым пришел с годами видный участник движения зеленых Майкл Шеленбергер. Приведем цитату об 'апокалиптической природозащите' из его недавней книги «Apocalypse Never» (2020):

    Having first experienced and then studied the phenomenon for fifteen years, I believe that secular people are attracted to apocalyptic environmentalism because it meets some of the same psychological and spiritual needs as Judeo-Christianity and other religions. Apocalyptic environmentalism gives people a purpose: to save the world from climate change, or some other environmental disaster. It provides people with a story that casts them as heroes, which some scholars, as we will see, believe we need in order to find meaning in our lives. … The trouble with the new environmental religion is that it has become increasingly apocalyptic, destructive, and self-defeating. It leads its adherents to demonize their opponents, often hypocritically. It drives them to seek to restrict power and prosperity at home and abroad. And it spreads anxiety and depression without meeting the deeper psychological, existential, and spiritual needs its ostensibly secular devotees seek.

    Имея вначале опыт и затем изучая этот феномен в течении пятнадцати лет, я понимаю, что секулярных людей влечет к апокалиптической природозащите по той причине, что она отзывается на те же психологические и духовные нужды, что Иудео-Христианство и другие религии. Апокалиптическая природозащита дает людям цель: спасти мир от изменения климата или иного экологического ужаса. Она предлагает людям историю, где они предстают как герои, в чем, как полагают некоторые знатоки, мы нуждаемся, чтобы найти смысл жизни…. Беда с этой новой природозащитной религией в том, что она становится все более апокалиптичной, деструктивной и саморазрушающей. Она ведет своих приверженцев к демонизации оппонентов, часто лицемерно. Она ведет их к поискам ограничения силы и процветания дома и за рубежом. И она распространяет тревожность и подавленность, не соответствуя тем глубоким психологическим, экзистенциальным и духовным нуждам, удовлетворения которых ищут ее как-бы секулярные приверженцы.

    Основные черты этих революционных суррогатов религии нетрудно перечислить; они присутствуют уже в их общем предке, марксизме, о котором автор этих строк имел случай высказаться.

    Во-первых, они крайне узки и примитивны по содержанию. В них нет ничего о происхождении мира и человека, их коллекция нравственно-значимых историй ничтожна, если и есть вообще, нет обоснования морали (но требование служения революции есть, конечно), нет вечного и трансцендентного, нет Бога, нет философской мудрости.

    Во-вторых, все они сконцентрированы на социальном, все они раздувают групповые конфликты, играя на энергии ресентимента, разделяя людей на правильных и неправильных, наших и ненаших, хороших и дурных на основе социального положения, национальности, расы или этничности. Все они выделяют особое место для борцов за великое дело, с коими адепты себя и отождествляют. Задачей борцов является распространение учения, вовлечение в борьбу тех, что еще не пробудились; будить их, накачивать злыми обидами и претензиями ко всем и вся, захватывать власть и устанавливать новый порядок.

    В-третьих, все эти революционные учения принципиально не допускают свое критическое обсуждение: всякая попытка такого рода предосудительна, заранее объявляется злодеянием, осознанным или неосознанным выражением интересов порочных групп. Таким образом, революционные эрзац-религии глубоко враждебны свободе мышления и рационализму: в ответ на свою критику они всегда предъявляют аргумент ad hominem, заявляя об извращенности и порче самого критика. Вместо ответа по существу они атакуют личность критика априори. Отсюда же следует установка эрзац-религий на переписывание всего культурного наследия: а как иначе, если это наследие всё пронизано интересами порочных групп?
    Поскольку разум и мораль объявляются порождением старого порочного общества, а все благо исходит от эрзац-религий, никаких моральных или разумных ограничений их адептам быть не может.
    Эрзац-религии тяготеют к обрастанию ритуалами традиционных религий — почитанием мощей, реликвий и икон святых, совместным пением религиозных гимнов, инициациями, исповедями, покаяниями и проклятиями.

    Конкретные революционные эрзац-религии и движения: марксизм и его вариации, 'Black Lives Matter', Антифа, разнообразные воинства социальной справедливости, радикальный феминизм, группы LGBTQ+, борцы с глобальным потеплением. Список такого рода имеет тенденцию к пополнению. Там, где вырублен вековой сад, растет что попроще: бурьян, репей, чертополох. На месте изгоняемого христианства будут расти эрзац-религии, религиями не называющиеся (богов-то у них нет!), а потому вполне годные, а то и обязательные для школ и университетов либерального Запада.

    Ценностный вакуум, создаваемый либерализмом во имя свободы, заполняется: духовная природа, как и физическая, не терпит пустоты. Там, где запрос на смысл жизни не удовлетворен, люди либо губят себя в наркоманиях и самоубийствах, либо падают в сон механической рутины будней, либо ищут новую религию. Самый простой и доступный вариант таковой — эрзац-религия, пропагандируемая школами и университетами не как религия, а как правильный и моральный взгляд на мир. Люди, охваченные революционными эрзац-религиями, есть варвары, порождаемые либерализмом и враждебные ему. Они его и хоронят, и свободу, и равенство, и братство. Либерализм жив, эффективен и может быть даже прекрасен лишь до тех пор, пока он не закончил убийство своего материнского начала, Христианства. Без матери это создание не живет.

    Осмысление ценностей

    И что же вы хотите этим сказать? — могут спросить здесь меня — что надо возвращаться к соединению церкви и государства, к клерикальному государству и правящей церкви, к инквизиции и новому средневековью? Нет, не так. Прежде всего, я обращаю внимание, что помимо Сциллы религиозной тирании и религиозных войн, от которой попытался уйти классический либерализм, есть еще и Харибда бессмысленности, цинизма, светской тирании, террора и войн, и что либеральный поворот от Сциллы повел прямиком на Харибду. Моей первой целью было обрисовать существо проблемы. Проблема классического либерализма — прежде всего в слепоте по отношению к своей ценностной основе, в ее уничтожении ради ложно понятой свободы. Ложность здесь понимается вполне прагматично: если некое представление о жизни гарантированно ведет к самоубийству, это представление ложно по определению. Если либерализм и может быть спасен, то лишь при осознании своей зависимости от Христианства и соответствующем пересмотре своего проекта. Питаться за счет родителей и одновременно гнать их за дверь можно лишь какое-то время. Выделенный кредит заканчивается, и следует наконец понять, что своих средств на счету нет, не было и не будет, что все великие достижения были обязаны родительскому наследству. Единственный вариант жизни теперь, по исчерпании наследства — осознание ситуации, метанойя и возврат в отчий дом в надежде на продолжение родительского дела. Либерализм, его основания, должны быть осознаны и переосмыслены.

    Прежде всего, это касается понятия свободы. Свобода — не в вакууме святынь и смыслов, который, если не убьет человека телесно, то насосет в пустую душу первый попавшийся сор примитивных убийственных бацилл: марксизма, нацизма, империализма, начекизма, или еще какой радости. Свобода — в глубоком осознании духовного наследия и в его дальнейшей культивации. Это не значит, что должна быть введена инквизиция. Это не значит, что все мировоззрения, кроме одного, должны быть запрещены. Но это значит, что Христианство, в его ценностном ядре, должно обязательно изучаться и дебатироваться в школах и университетах, ибо без дебатов подлинное понимание невозможно. Это значит, что знание духовной истории Европы, понимание ее святынь, должно быть обязательным для учителя, выборного лица и чиновника. Свобода должна быть понята не как идейная безотцовщина, но как ответственность наследника, не как бессмысленный бунт, а как продолжение великого дела духовного роста каждого и всех, к вящей славе Господней.

    Равенство, вторая аксиома либерализма, также должна быть переосмыслена. Почему все граждане должны обладать равными правами голоса на выборах? Почему голоса людей, много сделавших на благо общества, голоса мудрых, доблестных, жертвенных, успешных в ремеслах и просто трудолюбивых должны идти с тем же весом, что голоса полных невежд и социальных паразитов, не говоря уже о преступниках? Почему человек, не имеющий достаточно ума и порядочности, чтобы обеспечивать себя и свою семью, не сдавший этот минимальный экзамен жизни, севший на шею сограждан, должен вообще иметь право голоса при выборе власти? Социальные паразиты, пролетарии (в исходном римском смысле слова) массово голосуют за пролетарских демагогов, тех, кто этот паразитизм будет далее раздувать в своих интересах. Нетрудно догадаться, что подобная малина ведет лишь к экономическому краху страны.

    Должно быть переосмыслено и братство. Ценность братства должна пониматься как неотрывная от ценности его дополнения, этического неравенства. В абстрактном ядре человечности, люди этически равны. И однако же, мудрые и праведные этически выше невежественных и безнравственных. Это нередко понимается, но говорить об этом не принято: «братство» не позволяет. На деле, такое эгалитарное «братство» скоро оборачивается хамством, а то и каинским убийством лучших. Важным аспектом этики братства является взаимопомощь. Важно, однако, чтобы она не оборачивалась медвежьими услугами. Адаму было сказано, что в поте лица он будет добывать хлеб свой. Христос отказался превращать камни в хлебы. Зря отказался? Вот было бы здорово, голод на земле прекратился бы, и можно было бы не работать уже в поте лица своего. Но Господь наш отвел этот вариант: «Не хлебом единым жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих». Освобождение от трудового пота, выходит, закрывает уши человека от слов его Небесного Отца. Иисус не последовал совету Сатаны кормить людей дармовым хлебом. А вот идеологи всеобщего благосостояния, welfare state, решили иначе, им совет Сатаны понравился. Так кто же наш учитель братства — Христос или Сатана? Надо ли обеспечивать даровым хлебом трудоспособных, но не работающих людей, или, вместо того, следует открывать общественные работы и платить за труд, пусть это стоило бы и дороже? Надо ли держать в общеобразовательной школе детей, не желающих учиться и мешающих в этом другим? Не следует ли их отчислять, ради общего блага, их блага в том числе? Не хотят или не могут учиться — пусть работают, дармового хлеба быть не должно.

    Это эссе было начато вопросом о человеке, что он такое? Дополнительным к нему является вопрос о том, к чему следует стремиться? С античных времен на этот вопрос многие отвечали, что человек стремится к лучшей жизни, к счастью, что такова и есть высшая цель, свойственная человеку по его природе. Но что же есть счастье, в чем оно? Этимология русского слова указывает на смысл доброго удела, удачи, как утверждает словарь Фасмера. То же и в английском: happiness имеет тот же корень, что и глагол to happen, случаться. Удачный случай, везение, фортуна. На всех современных европейских языках слово 'счастье' изначально имело смысл удачи, — сообщает этимологический словарь etymonline.com, добавляя далее, что единственным исключением является валлийский, где используемое для того слово исходно означало 'мудрость'. Что ж, если так, то следует признать, что лишь валлийская этимология созвучна великой античной философии. Счастье, стремление к которому ставили главной целью великие греческие мыслители, eudaimonia, имеет вполне ясную этимологию благого бога, гармонии с благим божественным началом. Платон, Аристотель, стоики понимали эвдемонию как реализацию доблестей, высших качеств души, ее соответствием божественным образцам, arete. Это совсем иное, чем поиск удачи, или удовлетворения желаний, веселья, восторга или сладостного забвения. Счастье как удача, везение, в греческом языке тоже есть, но передается иным словом, eutukhía. Христианство приняло греческую задачу эвдемонии как стяжание Святого Духа путем подражания Христу — именно так отвечал, например, св. Серафим Саровский на вопрос о смысле жизни. Просвещенческий гуманизм, с его отказом судить о духовном, совершил подмену духовного материальным, внутреннего внешним, эвдемонии эвтихией. О порочности гуманистически понятого счастья говорил Солженицын в своем выступлении в Гарварде:

    Если бы, как декларировал гуманизм, человек был рождён только для счастья, - он не был бы рождён и для смерти. Но оттого, что он телесно обречён смерти, его земная задача, очевидно, духовней: не захлёб повседневностью, не наилучшие способы добывания благ, а потом весёлого проживания их, но несение постоянного и трудного долга, так что весь жизненный путь становится опытом главным образом нравственного возвышения: покинуть жизнь существом более высоким, чем начинал её. (1978)

    Критическое начало, заложенное в Христианство через философию, приводило как к росту наук, искусств и учености, так и к критике Церкви. Следствием этого же начала явилась Реформация и религиозные войны XVII столетия. Войны разрешились конвенцией Просвещения — оставить самые главные вопросы на рассмотрение свободных индивидуумов, вынести их за поле общего образования и общезначимых понятий. Пусть каждый человек решает их для себя — sapere aude! Отсюда, однако же, следовала редукция общезначимых ценностей до простонародно-житейских. Великие документы Просвещения еще могли говорить о Боге, но очень абстрактно, как об основании либерализма. Процитируем знаменитые слова Декларации Независимости тринадцати соединенных штатов 1776 года:

    Мы полагаем самоочевидными истинами, что все люди созданы равными, что они наделены их Создателем определенными неотторжимыми Правами, среди которых — Жизнь, Свобода и стремление к Счастью (Happiness).

    О счастье здесь сказано и могло быть сказано тоже лишь весьма абстрактно, ибо каждый решает сам, в чем оно; ну а общедемократическая адресация, вслед за этимологией, предполагает тут скорее удачную хорошую жизнь в простонародном значении, а не в эвдемоническом смысле Платона-Аристотеля или Отцов Церкви. Явно или неявно, Просвещение полагалось на то, что либеральные конвенции хорошей жизни окажутся устойчивы, что они получат достаточную поддержку основных слоев народа, принимающих именно либеральный путь к счастью. Стоить отметить, что религиозная основа либерализма осознавалась отцами-основателями США. Процитируем в этой связи Фрэнсиса Фукуяму:

    Либералы локковского толка, совершившие Американскую революцию, например, Джефферсон или Франклин, или страстно веровавшие в свободу и равенство, как Авраам Линкольн, заявляли не колеблясь, что свобода требует веры в Бога. Социальный контракт между разумно-эгоистичными индивидуумами не был, иными словами, самоподдерживающимся; требовалась еще и вера в божественные награды и наказания. («Конец истории и последний человек», Нью Йорк, 1992)

    Соглашаясь с этим, Фукуяма отмечает и тенденцию либерализма к самоуничтожению:

    Другими словами, либеральная демократия не самодостаточна: общественная жизнь, на которой она основана, должна в конечном счете исходить из источника, отличающегося от либерализма … За долгий срок либеральные принципы оказали разъедающее воздействие на ценности, предшествующие либерализму и необходимые для сохранения сильных общин, а потому необходимые и для возможности самоподдержания либерального общества. (там же)

    Практика либеральных государств строилась на все более последовательной дехристианизации, т.е. на уничтожении ценностной основы самого либерализма. Следствием этого уничтожения и явились серьезные проблемы и поражения либерального порядка, все более разрастающиеся: марксистские режимы, фашизм и нацизм, авторитарно-мафиозные государства на территории бывшего СССР, разворачивающаяся революция и левая диктатура в Штатах и подобные им движения в Европе.

    Запад, таким образом, стоит перед кризисом, сравнимым по значению с тем, что он пережил в войнах XVII века, завершавших тоталитарно-христианский исторический этап. Путь либеральной дехристианизации, последовательного секуляризма, путь Просвещения, не избавил, однако же, Запад от войн и революций; напротив — продемонстрировал новые ужасы. Очевидно, ни навязывание христианства государством, ни изгнание его из общественных институтов не сулит ничего доброго; оба варианта обанкрочены. Что ж — ведь оба они являются исторически сложившимися крайностями, а крайности редко бывают оптимальны, как учил еще Аристотель. Мудрость теряется как при тираническом навязывании, так и при не менее тираническом отторжении. Мудрость передается лишь мудрым образом, сочетающим свободу и традицию. Старые ресурсы традиционного либерализма, однако же, себя исчерпали. Так что, одно из двух: либо Запад будет разлагаться на эрзац-религиозные и мафиозные тирании, либо он двинется по пути осознания своей великой духовной основы и мудрого сочетания свободы и традиции.

    Это вторая часть работы Алексея Бурова «Опасная мудрость Запада»

  • Первая часть здесь и 3-я часть - окончание
Комментарии
  • ВС - 14.09.2020 в 05:38:
    Всего комментариев: 343
    Прекрасный текст!
    Рейтинг комментария: Thumb up 2 Thumb down 3
  • Уфч - 14.09.2020 в 09:39:
    Всего комментариев: 1210
    У аффтара эксклюзивное и вульгарное представление о "христианстве", да и по упоминаемым историческим событиям, экономполитконцепциям. И соответственно выводы у Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 3 Thumb down 5
  • Уфч - 14.09.2020 в 09:50:
    Всего комментариев: 1210
    Кстати из "тройки категорий" категорией в филсмысле является только "свобода". "Равенство" и "братство" категории только в концепции Бурова. Впрочем нам не доложили к Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 3 Thumb down 3
  • Greg Tsar - 15.09.2020 в 18:41:
    Всего комментариев: 71
    Берем завершающую квинтэссенцию: "Мудрое [?!] сочетание [?!!] свободы [?!!!] и традиции [?!!!!]" = вы только посмотрите, какой в результате получился апофеоз беспредметной и Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0

Добавить изображение