Не гуманный трансгуманизм Пелевина

29-08-2021
  • Восемнадцатый роман Виктора Пелевина «Transhumanism Inc.»  вышел 26 августа 2021 года.Pelevin Victor -Transhumanism

    О чем это?

    В будущем богатые люди смогут отделить свой мозг от старящегося тела – и станут жить почти вечно в особом “баночном” измерении. Туда уйдут вожди, мировые олигархи и архитекторы миропорядка. Там будет возможно все.

    Но в банку пустят не каждого. На земле останется зеленая посткарбоновая цивилизация, уменьшенная до размеров обслуживающего персонала, и слуги-биороботы.

    Кто и как будет бороться за власть в этом архаично-футуристическом мире победившего матриархата? К чему будут стремиться очипованные люди? Какими станут межпоколенческие проблемы, когда для поколений перестанет хватать букв? И, самое главное, какой будет любовь?

    В связи с нравственным возрождением нашего общества в книге нет мата, но автору все равно удается сказать правду о самом главном.

    Каким получился новый роман Виктора Пелевина «Transhumanism Inc.»

    Несмотря на свою футуристическую оболочку и фантастические сюжеты, пелевинская проза всегда работает с актуальными проблемами наших дней, перепевая старые песни о главном, играя с давно известными сюжетами различных антиутопий. Книга «Transhumanism Inc.» предупреждает о том, что самые радикальные гендер-квир-перемены, помноженные на самые прорывные достижения технологии и науки, все равно не меняют суть сложившегося сегодня миропорядка — а, наоборот, усугубляют заложенные в нем противоречия и проблемы.

    «Все течет, все меняется и остается таким, как было» — пишет писатель в начале своей книги, раскрывая этот тезис в ее новеллах. Будущее человечество представляется Пелевину раем для кучки сверхбогачей, которые оплатили себе вечную загробную жизнь в виртуальном мире. Остальное человечество «уменьшилось до размера обслуживающего персонала». Оно состоит из новых дворян, мечтающих пробиться в избранную касту бессмертных, и неприкаянных разночинцев, которые выполняют роль поддерживающих экономику потребителей — послушно покупая все то, что навязывают им вживленные в мозг импланты.

    Эти же нейрочипы используются для социального контроля над человеком, понижая его рейтинг за неполиткорректные фразы и вольнодумные мысли. А нарушители установленного порядка могут предстать перед Трибуналом разума, действующим в Житомире — очевидно, потому, что украинские цензоры уже сейчас стремятся наказывать за мыслепреступления против государственной власти.

    Впрочем, картина будущего оставляет место для плюрализма — радикальные атлантисты-западники сосуществуют в нем с охранительно настроенными традиционалистами-почвенниками, представляя собой зеркальное отражение оппонентов. Патриоты и иноагенты одинаково встроены в систему. Им даже разрешается выпускать пар, бунтуя в специально отведенных загонах. Эти митинги не угрожают укрывшимся в виртуальной реальности небожителям, существам со спрятанными в банке мозгами, которых именуют словом «банкиры». Потому что они удерживают в своих несуществующих руках хорошо прочипированное и глубоко сегрегированное общество — за счет тотального наблюдения и контроля.

    Все это происходит на фоне победившей феминистской революции, с матчествами и обязательной позитивной дискриминацией, а также в условиях полной декарбонизации биосферы. Высокотехнологичное будущее внезапно оказывается на удивление архаичным — в нем ездят на гужевом транспорте и живут в деревянных двухэтажных домах, ходят в лаптях, онучах и вышиванках, а улицы завалены экологически чистым, но весьма пахучим лошадиным навозом.

    Промышленные предприятия вынесены на территорию Африканского континента, а обслуживающий персонал составляют «хелперы», больше известные под просторечивым словом «холопы». Эти специально выращенные андроиды выполняют роль крепостных — причем, писатель прямо указывает на то, что они заменят в новом мире армии трудовых мигрантов. Такие создания официально не признаются людьми, не имея ни прав, ни голоса. Они не способны мыслить и бунтовать, выполняя любые хозяйские прихоти — вплоть до интимных контактов, которые воспроизводят классические сюжеты русской литературы, повторяя отношения между барином и служанкой.

    Украина имеет в этом мире собственную специфику, которая тоже является достаточно характерной. На расположенной в Виннице робофабрике выпускают несовершеннолетних сексуальных рабынь — так называемых лолит, известных под торговой маркой «Горпина». Их нелегально продают арабским шейхам и японским якузда — причем, это происходит под неусыпным контролем американских кураторов. Пелевин, опять-таки, намекает здесь на реалии наших дней, когда украинское государство считается одним из главных торговцев живым товаром, поставляя девушек для ближневосточных и европейских борделей. И говорит о том, что здесь тоже не стоит ожидать больших изменений.

    «Главный вопрос, который ставит перед нами будущее — это кого туда пустить» — говорит Атон Гольденштерн, номинальный владелец корпорации «Transhumanism Inc.», производителя искусственной реальности, которая является основой футуристической цивилизации по Пелевину. Эти слова, под которыми вполне могли бы подписаться Безос и Маск, отражают собой наши грядущие перспективы. Выдающиеся достижения технологического прогресса, способные освободить от бедности, тяжелого физического труда и болезней, будут использоваться для того, чтобы укрепить существующее угнетение и неравенство. А человечество рискует окончательно разделиться на касты рабов и полубогов, постепенно принимая черты двух разных биологических видов — как это отражено в сюжете романа.

    Afisha

  • Виктор Пелевин — единственный российский автор, чьи новые книги собирают отзывы почти во всех медиа. Даже на обложке новой книги между изображениями гомункулуса и палеолитической Венеры помещены пародии на «ожидаемые» рецензии в вымышленных СМИ — «Стигма-F» и «Деловой Мухоспасск». Должны же существовать хоть какие-то традиции в российской книжной критике?

    Романы Пелевина на такой информационной волне продаются неплохо, но они все чаще напоминают выпуски «Голубого огонька»: зритель/читатель продолжает смотреть/читать, хоть и знает в точности, что его ждет. Виктор Олегович прокомментирует то, что произошло за год, обязательно что-нибудь напишет про буддизм и\или эзотерику, не забудет о сексе. Иногда кажется, что Пелевин просто не может написать текст без сексуальных сцен. А может быть, он методично изобретает тот самый язык разговора о сексе, который спасет нашу скучную литературу?

  •  

    Отрывок из нового романа Виктора Пелевина

    Сасаки-сан был фехтовальщиком. У него был восьмой дан кендо. Он мог не то что разрубить муху мечом — а поймать ее палочками для еды. Сасаки, конечно, мог бы прокормиться своим мастерством, если бы захотел. Мог бы серьезно разбогатеть — его приглашал в Москву сам кукуратор Добросуда, до ухода в банку увлекавшийся боем на мечах.

    Но обучать сердобольскую гвардию Сасаки не захотел — с северным деспотом связываться не стоило, и даже не по этическим причинам. Бро кукуратор фехтовал длинным двуручным мечом и рапирой, в средневековом европейском стиле, отличавшемся от искусства катаны, и замучил бы царственными советами из своей банки.

    Лучший способ избежать проблемы — не ходить туда, где она возникнет. К этому, если разобраться, и сводится вся житейская мудрость.

    Искусство, которым Сасаки зарабатывал на жизнь, было другим, но вписывалось в семейную традицию вполне.

    Сасаки-сан строил боевые механизмы.

    Конечно, не реальных дронов-убийц, смертельных кибернасекомых или что-то подобное. Этим занимались серьезные компании, и конкурировать с ними одиночка не мог.

    Его боевые механизмы были куклами воинов в натуральный размер, практически неотличимыми от людей. Они насмерть рубились друг с другом боевыми мечами на потеху зрителю. Куклы были произведением искусства — и Сасаки-сан верил, что в каждую из них переходит на время часть его жизни. Когда механизм погибал в поединке, жизненная сила возвращалась. Сасаки-сан чувствовал такие вещи тонко.

    Куклы были его собственного дизайна. Механическая сторона была проста — в основе лежал легкий пластиковый эндоскелет с мускульными микромоторами. Конструкции такого типа еще век назад участвовали в танцевальных конкурсах — и побеждали людей в чечетке и танго, поэтому Сасаки-сан мало думал о технических вопросах. Все они были давно решены.

    Искусство заключалось в том, чтобы превратить этот эндоскелет в человека. Или в его убедительное подобие.

    Сасаки-сан научился делать синтетические жилы, полные реально выглядящей крови — и переплетал их с электрическими нервами так, чтобы удар меча действовал на куклу как на живого человека. Ее можно было слегка ранить. Можно было ранить тяжело. И можно было убить. Сам эндоскелет почти всегда оставался целым и работоспособным — но Сасаки-сан никогда не использовал моторные каркасы повторно. Экономия сравнительно со стоимостью конечного продукта была бы небольшой — но что-то важное в духовной стороне его искусства нарушилось бы.

    А Сасаки-сан абсолютно точно знал, что у его искусства есть духовная сторона. Не в смысле высокого идейного содержания, а в самом прямом значении.

    Он верил в духов.

    Это было сложно объяснить. С одной стороны, он понимал, что на мечах рубятся фехтовальные программы. Еще бы ему не понимать — код был написан несколькими программистами под его личным руководством. Но одновременно Сасаки-сан был уверен, что духовная сущность может вселиться в созданный им механизм.

    Программа была очень сложной. Самым простым уровнем была механическая кинематика эндоскелета — эти программные модули Сасаки-сан покупал. Любой уровень человеческой силы, любая скорость, все возможные движения были доступны.

    Сложности начинались там, где Сасаки-сан передавал куклам свое мастерство: свою стойку, свой хват меча, свою манеру двигаться. Для этого он пользовался стандартным танцевальным эмулятором — система записывала рисунок его движений, повторяемых перед камерами много раз, а потом приводила их к среднему значению и воспроизводила через встроенные в куклу моторы. Обученная таким образом кукла выполняла формы кендо в точности как он сам.

    Еще сложнее было обучить куклу разным уровням мастерства — так, что она могла фехтовать в любом из десяти данов, становясь из слабого и неуверенного противника сильным и непобедимым.

    Если бы Сасаки-сан не был мастером фехтования сам, он не сумел бы отмерить эти уровни с такой точностью. Но он знал, чем восьмой дан отличается от шестого, и чем недостижимый десятый отличается от восьмого.

    Он закладывал в систему такие параметры, чтобы на верхних настройках кукла могла зарубить его самого. В таком режиме с ней было опасно фехтовать даже на бамбуковых палках. Ну, а с программой на шестом дане он мог справиться почти всегда — если, конечно, удача была на его стороне. Вот только фехтовать с ней на настоящих мечах он не стал бы.

    Все было в точном соответствии с каноном.

    Сасаки-сан гордился тем, что он делал. Если бы Книгу Пяти Колец великого Миямото Мусаси можно было перевести на язык кодов, это и была бы его фехтовальная программа.

    Но это было еще не все.

    Когда общий программный код был уже готов и отлажен, Сасаки-сан сделал к нему два маленьких добавления.

    Первым был генератор случайных настроек, превращающий стандартную программу в сплав умений, уникальный для каждой куклы. Все они отличались друг от друга — причем даже Сасаки-сан не знал, как именно. Одна двигалась чуть быстрее, другая ловчее рубила сверху, третья, не оборачиваясь, неотразимо колола мечом назад... Именно поэтому Сасаки-сан верил, что древние воины могут почтить созданный им механизм своим присутствием: в программе появлялась таинственная и непредсказуемая пустота, способная вместить дух.

    Второе добавление было в этом отношении еще важнее.

    Сасаки-сан вставил в программу несколько блоков с мантрами буддийской секты Шингон, где обучался в молодости. Мантры никак не отрабатывались динамическими модулями — просто проходили сквозь нейропроцессор, как бы начитывающий их без всякой связи с исполняемыми операциями. Получалось, что система все время читает мантры. Поэтому Сасаки-сан верил, что его боевой механизм доступен зрению духов.

    Сасаки-сан вполне серьезно допускал, что в его куклы нисходят души древних воинов. Солдаты ведь часто возвращаются на место битв, через которые когда-то прошли: для духов, думал Сасаки-сан, заново принимать человеческий облик хлопотно, а кукла — временное пристанище, своего рода гостиница на день — как бы избавляет от необходимости рождаться всерьез и брать на себя великую работу жизни и смерти.

    Вступать в общение с тенями Сасаки не собирался, полагая себя чем-то вроде хранителя кумирни на краю загробного тракта. Дело хранителя — не лезть в непонятную ему жизнь призраков, а подметать дорожки и зажигать благовонные палочки. И духи его отблагодарят.

    Фехтующие куклы стоили дорого. Сначала на них было мало покупателей — дюжину приобрели фехтовальные залы, но разве многие всерьез изучают фехтование в наши дни? И Сасаки-сан нашел другой способ заработка, изменивший всю его жизнь.

    Он стал устраивать бои с тотализатором.

    Поединок между двумя куклами был кровавым и убедительным. Одна из кукол гибла — и, по правилам, не подлежала восстановлению. Иногда гибли обе. Исход был непредсказуем, поединок мог длиться несколько секунд или целый час. Особым шиком было то, что сетевая трансляция боя не велась — поэтому на кукол Сасаки приходили поглядеть очень богатые люди (лучшие клубы были счастливы выделить ему приватный зал, обычно с большим октагоном за сеткой из углеволокна, где в остальное время дрались живые бойцы).

    Но настоящие деньги Сасаки-сан стал зарабатывать тогда, когда его кукольные бои вошли в моду у главных баночных якудз.

    *************

    Писать сочинения было просто. Считалось, что ученики делятся личными мыслями, но на самом деле текст нашептывала кукуха, диктуя с допотопной как сам Шарабан-Мухлюев шпоры. Это не наказывалось: преподаватели смотрели только на почерк.

    Проанализируйте фразу из «Залесей» Г. А. Ша­ра­бан-Мухлюева:

    Еще щелкали заливисто последние вечерние соловьи и отливал багрянцем западный подол неба, а в залесях было уж темно, как в анале у Джеффа Безоса, куда приползла помирать обманутая американская демократия...

    Кукуха диктовала медленно, чтобы Маня успевала своими круглыми каракулями за голосом в ушной сеточке:КЛ

    Чтобы понять сравнение классика русской литературы, вспомним, что в Америке когда-то существовала газета «Вашингтон Пост», девизом которой были слова «Democracy dies in darkness». Эта влиятельная газета была куплена одним из самых богатых олигархов планеты Джеффом Безосом. В подобном не было ничего необычного — практически все СМИ и социальные сети того времени принадлежали олигархическим структурам.

    Психология работника СМИ конца карбоновой эры была тогда же описана в теории «каскадов доступности» («availability cascades»): действующий в условиях корпоративного отбора журналист неизбежно приводит личную трансляцию в унисон с нарративом, обещающим быстрейший карьерный рост. Как говорили в позднем карбоне, «главное отличие журналиста от проститутки в том, что журналисту платит сутенер». Или, как выразился веком раньше Эптон Синклер, «трудно заставить человека понять что-то, если его зарплата зависит от того, что он этого не понимает».

    Вся доступная обществу информация оказывалась таким образом структурирована по каскадам доступности без формальной цензуры. Но когда все общество садится на информационную диету, определяемую олигархией, демократия превращается в ее диктатуру независимо от того, насколько честно проводятся выборы.

    Демократия может пережить тьму, но в тотальной симуляции ей не надо даже умирать — понятие просто теряет смысл. Удивительно, как великий русский прозаик сумел сжать эту сложную концепцию до одной певучей, щелкающей соловьиными трелями фразы...

    Маня, конечно, не грузилась, только слегка недоумевала. Ну да, все, наверно, так и было — но ругать чужую демократию, пусть даже покойную, сидя в аудитории под портретом бро кукуратора, было как-то... Неизящно, что ли.

    Она не понимала многих переносимых на бумагу слов (и даже целых предложений), но это и не требовалось — главным было упражнение в благородном искусстве чернильного завитка, сладкая боль в запястье. А вот Гольденштерн, наверно, понимал все и вспоминал молодость — так что Маня даже разделяла отчасти его странную ностальгию.

    Проанализируйте отрывок из «Открытого письма западному художнику» Г. А. Шарабан-Мух­люева:

    Ты шепчешь о звоне ночной гитары, о вакхическом танце мулаток, о том, как дрожит солнце на крылатом демоне капота, ты поешь о любви и смерти, серотонине и свободе — но я гляжу в твои хитрые глаза, вслушиваюсь в твою осторожную речь, и понимаю ясно: ты был, был в том райкоме партии, ты сосал у [черного] (в зарубежных изд. вычеркн.) вонючего козла, и поэтому ни в одном твоем слове нет теперь ни красоты, ни правды, ни сердечного света...

    Кукуха меланхолично надиктовывала ответ:

    Чтобы понять эмоциональные и несколько графические образы из открытого письма нашего замечательного классика, следует вспомнить, что Герман Азизович застал еще древнесоветское время и был неплохо знаком с его культурой. В Советском Союзе было много писателей, они получали какие-то премии и выпускали много книг — но предки жителей Доброго Государства практически их не читали.

    Причина была простой — чтобы стать советским писателем, нужно было совершить определенную последовательность душевных движений, в результате которых, как выразился сам Герман Азизович, «все внутреннее пространство художника оказывалось плотно и надежно заполнено помоями, гноем и калом». Впитывать творческий продукт такой души, хорошо зная, как она устроена в разрезе, было противно даже нетребовательным строителям коммунизма.

    Прошел век, и все изменилось — буквально перевернулось. Теперь уже продукт западного художника превратился в засиженную тремя парткомами стенгазету, мимо которой лучше было проходить не глядя, как делали советские обыватели: понятно было, что внутри — линия партии плюс чье-то желание оседлать ее с профитом. Художник — на этот раз уже западный – оказался обременен таким количеством идеологических установок, что главной его заботой стало изображать расслабленную непринужденность, шагая по единственно разрешенному маршруту.

    Но советские писатели хотя бы пытались сохранить себя среди нечистот — они создавали обитаемые острова духа. Западные художники не делали ничего подобного. Они без рефлексии подхватывали любую идеологическую директиву — как глисты, наперегонки спешащие навстречу каловым массам, чтобы вырвать у судьбы главный капиталистический приз: право остаться в организме еще на день...

    Ну да, да. Может быть. Но каким же глистом надо было быть, чтобы, как этот Герман Азизович, проползти аж от допотопных советских времен — через крио-фазу — до баночного пятого таера по сердобольской части... Какая уж там совесть. И потом, западные глисты после отсоса хоть о крылатых демонах пели, а наши — все о каких-то залесях...

    В сочинение, конечно, этого вставлять не стоило. Прекрасному было весело и так.

    ******************

    Рецензии

     Екатерина Писарева:

    В издательстве «Эксмо» и в «ЛитРес» вышел новый роман «единственного и неповторимого» Виктора Пелевина TRANSHUMANISM INC. 604 страницы, 75 тысяч — стартовый тираж. Но стоит ли оно того?

    От новых книг Пелевина уже давно никто не ждет ни божественных откровений, ни пророческих предсказаний, ни сколько-нибудь свежих мыслей. Он давно стал кем-то вроде комментатора реальности, правда, отлетевшего в запредельное космическое пространство. Ему прощают то, за что любого другого писателя распяли бы и отменили, — и нетерпимость, и сексизм, и бесконечную самоцитацию, и несмешной юмор. Ежегодный роман Пелевина — как ежегодное обращение Путина: к сожалению, поспевает в срок и по расписанию. А если пропустите, вам все равно перескажут.

    В этот раз нам предлагают погрузиться в мир отдаленного будущего, в котором стало доступно бессмертие. Не всем, конечно, и за большие деньги. Олигархи, бизнесмены, банкиры, правители — все, кто может себе позволить купить иллюзорное будущее, — после смерти окажутся в «баночном» измерении, то есть смогут законсервировать свой живой мозг в надежном хранилище. В «баночной» реальности даже есть своя иерархия, в которой обитатели первого таера — это бессмертные низшей категории. Самым высоким, почти заоблачным, оказывается одиннадцатый таер, или «Золотая звезда», — он принадлежит Прекрасному, великому и хитроумному Атону Гольденштерну. Собственно, он же владеет компанией Transhumanism Inc. (которая управляет всем, что есть на земле), индустрией бессмертия, технологиями и патентами.

    Общество будущего разделилось на три части: «баночную» элиту, обычных смертных и биоработников-холопов, их обслуживающих. России в мире Пелевина больше нет, на ее месте после падения династии Михалковых-Ашкеназов основали Доброе государство, во главе которого — бро кукуратор. Привычные социальные сети заменили албанским Контактоном, а из писателей почитают только Шарабан-Мухлюева — главного классика, давно «сыгравшего» в «банку». (Тут Пелевин, конечно же, иронично выводит свой автопортрет, скромно замечая, что писатель еще «три века назад высказался по всем вопросам мироздания».)

    Всего в романе семь вполне самостоятельных глав, в каждой из которых есть и сюжетный твист, и знакомые репризы. Пелевин описывает разные истории и разных героев, но никому из них, кажется, по-настоящему не симпатизирует.

    Первое, что бросается в глаза, — в мире пелевинского будущего тоскливо и очень архаично, в нем ездят на чипированных лошадках и телегах, косят сено, попивают пиво «Спящая красавица», владеют холопами и ходят к кукухотерапевтам. Все, как и сейчас, вращается вокруг двух вещей — денег и секса, секса и денег. Сначала все хотят заработать, чтобы попасть в банку вечной жизни, а потом уже из банки начинают думать, как же с помощью новых технологий и смертных людей реализовать свои сексуальные желания.

    Вокруг них и крутится большинство сюжетов. В какие-то моменты кажется, что Виктор Олегович переизобрел для себя секс — как минимум открыл наконец кибердильдонику и виртуальное порно.

    Девушка Маня разделяет с Гольденштерном Прекрасным свой «чувственный опыт», талантливый мастер Сасаки-сан перепрошивает секс-роботов и делает из них самураев, студент занимается оригинальным сексом на Колесе сансары, баночники высших таеров примеряют на себя кошачью шкуру, а бывший нейропрограммист Дмитрий пытается воспроизвести бунинскую «Митину любовь» в новых реалиях.

    Происходит это, как уверяет автор, в мире победившего матриархата, но с ним у Пелевина все так же плохо, как и с феминизмом. Откуда ни возьмись всплывают старые шуточки про «ми ту» из «Тайных видов на гору Фудзи», о которых все предпочли забыть. (Новые шуточки, надо сказать, не лучше: например, «гомик» (homo) — это человек без баночных перспектив.)

    Пелевинский матриархат тоже кажется неумной и злой шуткой. Нельзя же на полном серьезе считать, что единственное, чего не хватало женщинам для счастья, — это нейрострапоны и мужская проституция. Спасибо, Виктор Олегович, выдал дилдо, словно ключи в рай.

    Вот только в раю, или баночном бессмертии, все равно оказываются в основном мужчины (банкиры, бизнесмены, правители), а редкие женщины — это либо неумные владелицы косметических брендов, либо блогерши. В очередной раз отказывая женщинам в праве на интеллектуальную деятельность, писатель остается верен своей мизогинии.

    Не обходит стороной он и любимый критический огород: «Слушай, кисо, если ты так хорошо понимаешь рецепт, по которому сделаны мои книги, попробуй напиши такую же. Лет на десять член изо рта сможешь вынуть».

    В общем-то даже обидеться серьезно на все это не получается. Философ и мудрый пророк в прошлом, Пелевин сегодняшнего дня выглядит заправским троллем, от отчаяния упражняющимся в остроумии. Он пытается нащупать нерв времени, но каждый раз натыкается на свое отражение, стареющее с каждым днем.

    ****************

    Игорь Кириенков размышляет, почему поздний Пелевин оказался созвучен депрессивному 2021 году

    Отдаленное будущее. Человечество научилось разделять тело и мозг и, по сути, решило проблему бессмертия: теперь олигархи и политики могут, не дожидаясь физической смерти, переместиться в специальную, хорошо защищенную банку. Находиться в этом состоянии (мозг под землей управляет чьим-то чужим телом или пребывает в симуляции) можно бесконечно долго — точнее, пока позволяют деньги. После нескольких опустошительных войн население планеты радикально уменьшилось, а бытовой уклад напоминает конец XIX века со вкраплениями продвинутых технологий: больше никаких ядовитых выбросов в атмосферу. На месте США — Соединенные Сейф Спейсы, а тем, что когда-то было Россией, управляют социалистические евразийские революционные демократы-охранители — сердобол-большевики. Но это неважно: в действительности вся власть принадлежит корпорации «Transhumanism Inc.», которая оснастила население планеты мозговыми имплантами и ошейниками-кукухами (что-то вроде смартфона будущего) и с их помощью гонит в мозг рекламу, а также довольно жестко следит за дискурсом. В частности — карает тех, кто пытается заговорить об истинном хозяине этого мира, таинственном сооснователе «Transhumanism Inc.» Атоне Гольденштерне.

    Эта книга только прикидывается романом. Новый текст Пелевина состоит из семи глав, которые можно читать автономно (за исключением, пожалуй, последней); чувствуется, что, несмотря на колоссальный опыт в сочинении длинной прозы в сжатые сроки, Пелевин тяготеет к жанру новеллы — ироническая экспозиция, развитие, неожиданная развязка. С другой стороны, постоянная смена протагонистов и попытка обозреть довольно подробно разработанный универсум с разных ракурсов (гендерных, зоологических, технологических) позволяет сравнить «Transhumanism Inc.» с сорокинской «Теллурией» — футуристическим романом-коллажем из 50 фрагментов. С единственной, но решающей разницей: если Сорокина интересуют приключения языка, то Пелевина, как всегда, волнуют парадоксы сознания и тюрьма, в которую нас загоняет собственный мозг, — ну, или те, кто получил над ним контроль.

    Набор ожиданий от новой книги Пелевина, ее традиционная рецептура известны: путешествие героя, жаждущего найти ответы на главные вопросы жизни, вселенной и всего такого, а на билбордах по пути к пункту назначения — отсылки к событиям минувшего сезона; от года к году все менее изящные. В «Transhumanism Inc.» вскользь упомянуты подозрительные отравления, в умеренно невинном контексте встречаются слова «дворец» и «вирус», в служебном — «чипирование», зато, как принято у этого автора в последнее время, относительно много времени уделяется социолингвистическим трендам — от «ок, бумер» до cancel culture.

    В этом месте любой пишущий о Пелевине чувствует себя в тупике. Можно атрибутировать отдельные — например, самые грубые и непочтительные реплики о волнующих сетевые массы явлениях — самому автору и на этом основании сделать вывод о его взглядах, вкусах, чувстве юмора. Это понятный, но, как представляется, неточный ход мысли. В пелевинском мире ото всех концепций, которые претендуют на финальную истину, поднимается «колдовская желтая вонь» — и неважно, с каких позиций выступает герой-резонер. Писатель тут просто работает увеличительным стеклом, превращая петит эпохи в капс.

    Тем, что когда-то было Россией, управляют социалистические евразийские революционные демократы-охранители — сердобол-большевики.

    В этом, по-видимому, и заключается драма позднего Пелевина — по крайней мере, для тех, кто продолжает его читать. В очередной раз он предлагает грубый шарж на нашу реальность, в котором дельные рассуждения об информационной инфраструктуре эпохи теряются среди пустоватых шуток. Гиперболизируя, доводя до абсурда отдельные коллизии современности, Пелевин заодно дезавуирует и те соображения, которые мы — с изложенными абзацем выше оговорками — могли бы осторожно приписать ему самому. Например, о подлинных истоках конспирологического мышления или о том, кто является главным бенефициаром войны поколений, гендеров, рас — и, соответственно, настоящим врагом всех независимо мыслящих людей. Впору подозревать сговор: решительный критик существующего капиталистического уклада и его побочных проявлений вроде identity politics — ценнейший агент корпоративной диктатуры; в конце концов, какой это панк-жест — отдать почти тысячу рублей за книгу в безобразной, по обыкновению, обложке, в которой откровенно расскажут, как все подло устроено, и даже покажут пальцем на виновных?

    Обо всем этом в книге, разумеется, тоже пошучено, отчего на душе становится особенно грустно. Очередной пелевинский аватар — Герман Азизович Шарабан-Мухлюев, автор безразмерного собрания сочинений и ядовитых афоризмов, — тоже живет в банке; чем не авторефлексия о собственном двусмысленном статусе богатого радикала. Кажется, не подкопаешься: нарисовав тоталитарный ад, художник честно вывел в углу и себя самого — не самого страшного, но все-таки беса.

    Дельные рассуждения об информационной инфраструктуре эпохи теряются среди пустоватых шуток.

     

    Пелевин 15 лет (с «Чапаева и Пустоты» до «Ананасной воды для прекрасной дамы») объяснял обществу, что с ним происходит. Потом кричал в спину соотечественникам, увлекшимся уличной политикой и поверившим в то, что они совсем скоро смогут распоряжаться своей судьбой, что-то обидное (между «S.N.U.F.F.» и «Любовью к трем цукербринам»). Уходил в астрал («Смотритель»). Однажды (благодаря «IPhuck 10») даже сорвал овации — как до сих пор кажется, не вполне заслуженные. Пелевин-2021 оказался равен обществу — истерзанному (см. сводки новостей), но хорохорящемуся (см. фотографии из отпусков), обреченному, но все еще надеющемуся найти в реальности прорехи, через которые можно будет вырваться и воспарить. Вот это очень человечное сочетание противоречивых позывов, амбиций, страстей и тоски и воссоздает новая книга Пелевина, в которой разыгрываются сюжеты о безнадежной любви, неутолимой жажде власти и обреченных поисках смысла всего происходящего.

    «Должно же это означать что-нибудь еще, кроме перераспределения капитала», — замечает герой популярной пьесы, ставшей важным претекстом «Transhumanism Inc.». Самое тут важное — отсутствие вопросительного знака, а значит, и самой инстанции, которая могла бы ответить страждущим что-то утешительное. Как становится понятно из финала романа, там, на ледяной вершине, нас встретят старые знакомые, которых все тоже до смерти достало. Чего стоит этот мир, если даже его князь с радостью готов дезертировать.

     

     

     Лиза Биргер ( Esquire)

    Бессмертие, которое мы заслужили: какой получилась книга Виктора Пелевина Transhumanism Inc.

    Имя владельца компании, Гольденштерна, нельзя называть всуе, а то получишь минусов в карму. Но каждому известно, что триста лет тому назад ее основали два друга, кореец и швед, которые для прикола взяли имена Розенкранца и Гильденстерна, нет, не героев трагедии Шекспира, а ее интерпретации драматургом Томом Стоппардом. В мире, позабывшем все достижения нашей цивилизации, где Толстой и Булгаков существуют только в виде статьи в «Вокопедии», почему-то оказываются не забыты антисемитские советские анекдоты, цитаты и Чуковского и фильм Стоппарда 1990 года с Тимом Ротом и Гэри Олдманом в главных ролях.

    Любовь к фильму Стоппарда, пожалуй, единственное, что лично я как читатель могу разделить с Виктором Пелевиным в его новом романе. Пьеса, а затем и ее экранизация показывала трагедию второстепенных персонажей, которые лишены свободы воли в чужой пьесе, но обладают сознанием. Они не стремятся на роль главных героев — им бы выйти живыми. Но время остановилось, подброшенная монета все время падает одной и той же стороной, героям остается только бесконечный разговор о смысле вот этого всего, поскольку пока они болтают, их не выводят со сцены, а значит, они продолжают жить. В 1990-е, когда вышел фильм, а страну крутило так и этак, в героях Стоппарда узнавались маленькие люди, против своей воли попавшие в воронку большой истории.

    Так и герои нового романа Пелевина — сплошь второстепенные персонажи, от которых ничего в этом мире не зависит. Роман состоит из семи новелл, на первый взгляд мало связанных друг с другом, но каждый герой в нем второстепенен: от юной девицы Мани до могущественного кукуратора, властителя Доброго государства, в которое превратилась Россия после сердобол-большевистской революции, свергнувшей клонированных царей из клонированной династии Михалковых-Ашкенази. Как говорит первой же героине романа на первых же его страницах мудрая тетка, «мир вовсе не театр, деточка. Мир — это тир. И люди в нем мишени». А это значит, что всегда есть главный — тот, кто с ружьем.

    Как любой современный русский писатель, Пелевин одержим идеей власти. На какой бы обочине истории ни оказались его герои, возможно и вовсе лишенные свободы воли, все они вовлечены в круговорот желания, власти, подчинения и доминирования. В общем, отсутствует уют, волки зайчика грызут — если уж и вспоминать русскую классику позднего карбона, как в мире романа обозначено наше время, то логичнее привести это стихотворение, которое задумывалось как шутка, а оказалось пророчеством. Но Пелевин вместо Олейникова вспоминает бородатую шутку 1916 года про бородатую женщину: «Бородатая женщина не просто сделалась реальностью, ее назначили идеологическим центром. Но даже футуристы шестнадцатого года нервно засмеялись бы, расскажи им кто-нибудь, что у женщины будущего будет не только борода, но и член…»

    В новом романе Пелевин выступает в любимой роли записного циника, который с первых же страниц шутит про «покажи свою ми ту», и с удовольствием топит всякую толерантность в очень посредственных шутках. Например, живые люди в мире трансгуманизма называются «гомиками», а женщины ходят с нейрострапонами, поскольку «полноценный фаллический опыт» привел к изменениям в гендерных клише и теперь все дамы хотят доминировать, а мужчинам, бедным, вообще деться некуда. У всех теперь матчества, и каждый второй мужской герой страдает от недотраха, потому что добывать женское тело становится сложнее. Если можно было бы по художественному тексту диагностировать боязнь женщин и страх перед cancel culture (которой в романе в далекие карбоновые времена, конечно же, подвергались только белые цисгендерные мужчины за то, что они мужчины), то вот этот художественный текст.

    Забавно, что этим новым миром женского доминирования правят опять мужчины. Тут никто не задается вопросом, что делать с обретенной вечностью — райские сады можно населить гуриями или хотя бы одной Евой посимпатичнее, посадить яблоневые деревья, запустить винные и молочные реки. Женские тела тут опять служат для мужского удовольствия, их можно иметь, взрывать, уничтожать, а они самым удобным образом сводятся к программе из пяти слов: миленькие, молчат. И даже триста лет спустя феминитивы продолжат оставаться символом политической борьбы, хотя на самом деле это простая грамматика. Да что там женщины — по всем канонам теорий заговора в романе шутят и про евреев, и про расы, и про разнообразные анальные отверстия. Эти махровые советские анекдоты, которые должны были быть забыты еще в прошлом веке, очень странно смотрятся в тексте из двадцать первого года XXI века. Один из этих анекдотов — про двух евреев, экономящих на телеграммах, один из которых посылает другому новость о кончине третьего: «Абрам всё», а другой отвечает: «Ой», — становится духовным ключом романа, намеком на выход из чертова колеса сансары, в котором переродиться уже не получится.

    Чудовищная получается картина, даже если принять, что циничное отношение к любой либеральной мечте, будь то мечта о честных выборах или мечта о равноправии, вшито в код пелевинского текста по умолчанию. Ведь как иначе показать читателю, что всё сансара и стоит заняться душой. И мне кажется неправильным верить, что аудитория Пелевина все это радостно схавает — просто потому, что не все читатели Пелевина вылезли из каменного века, словно фигурки на криво слепленной обложке книги (кстати, если верить копирайту, им же самим и слепленные). Мир этого романа довольно отвратителен, о чем стоит предупредить читателя с самого начала. Роман про трансгуманизм, где это магическое слово вынесено прямо в название, подчеркнуто антигуманистичен. Вместо свободы воли и веры в человеческий разум, способность и интеллект, без которых невозможно бессмертное сознание, Transhumanism Inc. предлагает те же игры власти, насилия и подчинения. Только хуже.

    Тут сложно не вспомнить другой роман о трансгуманизме — один из лучших текстов этого года, «Смерти.net» Татьяны Замировской. Татьяна Замировская, белоруска, живущая в Нью-Йорке и пишущая самые завораживающие сегодня тексты на русском языке, рассказывала, что свой роман о жизни после смерти писала буквально на скорость, подозревая, что к этой теме скоро обратится Пелевин, а ей не хотелось бы прийти к финишу второй. В сравнении роман Замировской оказывается намного лучше, не просто потому, что он лучше написан чисто стилистически, завораживающей чистой прозой, а именно потому, что он гуманистичен. В нем дубликаты, сохраненные сознания мертвых, помещенные в свой собственный интернет, прорываются в мир живых, просто чтобы сообщить, что с ними все в порядке. В мире дубликатов бродят даже нейрозомби — те, кого не сохранили, но они все равно живут в памяти любящих их людей. Один из самых сильных моментов романа — когда сознание героини случайно оказывается в собаке и там она переживает невероятный опыт чистого сознания в сияющем непонятном мире. У Пелевина есть буквальная рифма к этому тексту: одна из новелл романа разыгрывается в бутик-пространстве «Базилио», куда герои попадают, чтобы побывать котами, но нет, не испытать свет чистого сознания, а поиметь другого альфа-самца и овладеть самочкой.

    Все тридцать лет, что мы его читаем, Виктор Пелевин пишет одну и ту же книгу о пребывании человека в иллюзии. Герои его рассказов и романов могут купить все, кроме просветления. И даже если бы просветление можно было бы купить, как показывал роман «Тайные виды на гору Фудзи», ничем хорошим это бы не кончилось. Все события, все шутки, все мемы, все гэги неизменно нужны для единственного финального момента, момента истины, встречи с божественным. По‑настоящему счастливо эта встреча, пожалуй, закончилась только однажды — для Петра Пустоты, героя романа «Чапаев и Пустота», повстречавшего своего бодхисаттву в дурдоме. Но это было 25 лет назад, в 1996 году.

    В Условную Реку Абсолютной Любви нельзя войти дважды, и кажется, что союз читателей Пелевина с каждым новым его романом удаляется от нее все дальше. Это трагедия, где второстепенные персонажи обречены погибнуть, так и не догадавшись, в каком тексте они оказались и что от них требуется. Как любой русский классик, Пелевин одержим идеей Бога — точнее того, что от него остается в идеологическом пространстве кукух и корпораций. И единственное человеческое чувство во всем его романе — это ужас от, возможно, полного отсутствия божественного в трансгуманистическом мире.

     

    Материал подготовил В. Лебедев

Комментарии
  • ВС - 30.08.2021 в 07:18:
    Всего комментариев: 343
    Только сегодня скачал текст Пелевина и, понятно, прочесть его не успел. Зато уже появились три критических текста. И это через три дня после издания книги! На кого же Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 3 Thumb down 2
  • Уфч - 30.08.2021 в 12:24:
    Всего комментариев: 1210
    Современный писатель должен быть бомбистом-экстремистом. А эти пелевины только потуги и имитация. Из серии "Импотенты о любви".
    Рейтинг комментария: Thumb up 2 Thumb down 2
  • someone - 30.08.2021 в 14:17:
    Всего комментариев: 609
    Цитата -- Ему прощают то, за что любого другого писателя распяли бы и отменили, — и нетерпимость, и сексизм, и бесконечную самоцитацию, и несмешной юмор. -- Возможно, Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 3 Thumb down 3
  • сергей - 31.08.2021 в 11:01:
    Всего комментариев: 1507
    "очевидно, потому, что украинские цензоры уже сейчас стремятся наказывать за мыслепреступления против государственной власти" - без коричневой струи и гадостей в Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 2

Добавить изображение