В России быть любимым правителем - чем больше запрещать

18-09-2021
  • Bykov Dmitry2019Большевизм это — такой болезненный и, если угодно, извращенный результат разгула русской стихии и единственная сила, которая смогла ее оковать и впустить в как-то в русло и проконтролировать.

    Большевики — это маленькая маргинальная партия, которая не побоялась поднять власть, упавшую в грязь. Роль большевиков в феврале ничтожна, а в октябре — это скорее уже прав Деникин, который сказал, что большевизм не был раной русской души и русского тела, большевизм — это черви, заведшиеся в ране. Это мне ближе, это мне понятнее. Потому что роль большевиков во всём происходящем — это роль контрреволюционной стихии, которая оковала русскую смуту, русский разгул.

    Так что с выводами Бердяева соглашаться чрезвычайно трудно хотя бы потому, что он отождествляет большевизм и революцию. А еще труднее соглашаться с его пророчеством о том, что в новом средневековье, например, женщина получает особую роль, но не потому, что произойдет эмансипация, а потому, что женщина станет символом вечной женственности. Это никак не связано, ни с образованием, ни с избирательным правом. «Новое средневековье», при некоторых замечательных сильных прозрениях, сегодня читать забавно.

    Все авторы, которых вы перечислили — Толстая, Пелевин, Сорокин — исходят из краха утопии Просвещения. Но ведь надо сказать, что крах утопии Просвещения вообще случился очень давно. Строго говоря, он случился в 1793 году. Поэтому тема нового средневековья, во-первых, не нова, а во-вторых, в литературе не очень плодотворна.

    Вообще самый русский жанр — это антиутопия, потому что Россия любит и умеет гнобить чужие великие идеи. Может быть, собственно, она и создавалась как такой улавливающий тупик для мировой цивилизации. Как говорил Горин, фашизм в России не пройдет, потому что в ней ничто не проходит. В обоих смыслах «ничто не проходит» — в смысле, ничто не кончается, не исчерпывается.

    Новое средневековье трактуется авторами, которых вы упомянули, по-разному. У Пелевина, наоборот, как гуманизм, доведенный до абсурда и переходящий в трансгуманизм. У Сорокина действительно как триумф безвременья, такой русской хтони. У Толстой просто как стилизация на фоне Ремизова, по-моему, на темы Ремизова. Мне кажется, что «Кысь» никакого социологического или гуманитарного смысла не имеет. Это стилистическое упражнение в чистом виде, довольно вторичное вдобавок. Ее рассказы я ценю выше.

    Новое средневековье — это чувство нового триумфа архаики, уж если на то пошло. Потому что с первой попытки прогресс облажался, и возможно, теперь заново воскреснут какие-то архаические практики. Но я согласен здесь с отцом Петром Мещериновым, который однажды сказал, что если, может быть, некоторые тенденции гуманитарного знания или гуманистической парадигмы отмирают, то архаика уже мертва, мертва давно. В общем, так же наивно в нее верить, как думать, что на смену православию, скомпрометировавшему себя сотрудничеством с государством, может прийти старообрядчество. Я пересказываю, конечно, не буквально, но такие разговоры были. Кстати, Солженицын, известный архаист, именно в триумф старообрядчества и верил.

    Я не верю ни в какие устаревшие архаические, извлеченные из-под спуда и пыли практики, которые якобы несут обновление. Ничего они не несут. Они уже давно разложились и, так сказать, вошли в круговорот веществ. И никакого краха теории прогресса я не наблюдаю. Наблюдаю, естественно, некоторое разочарование, некоторый откат, ретардацию. Это естественные вещи. Но никакой альтернативы гуманизму, мне кажется, так и не появилось. Во всяком случае, людей, которые упиваются новым средневековьем, я не понимаю и с ними не солидарен. Новое средневековье явилось в обличии Освенцима, а не в обличии вечной женственности.

    Русские реформы — это самый тупиковый путь. Быть в России популярным правителем, причем заботящимся о народе, ретроспективно любимым, можно единственным путем — как можно больше расстреливать. Это был метод Ленина, и он оставил по себе такую благодарную память, что памятники в каждом городе — и далеко не всегда это было неискренне. Это метод Сталина. Это метод Александра III, который, в общем, невзирая на мирную свою внешнюю политику, внутри Россию абсолютно окостенил — и посмотрите, как сейчас ему молятся.

    То есть в России есть только один способ быть успешным — это запрещать как можно больше и делать жизнь как можно невыносимей. Все русские реформы с потрясающей периодичностью приводят к трем последствиям. Первое: реформатора начинают ненавидеть его сторонники, потому что он их компрометирует — его шаги очень половинчатые. Второе: реформатора начинают высмеивать, и он порождает новый взрыв социальной сатиры.

    Я думаю, что антология русской сатиры, посвященной реформам, увенчанная поэмой Некрасова «Юбиляры и триумфаторы» или главой о губернаторе-реформаторе из «Отцов и детей» Тургенева — это могла бы быть блистательная антология.

    Ну и третье. Русские реформы заканчиваются тем, что реформатор оказывается перед необходимостью в какой-то момент убрать себя. А убрать себя он не может. Поэтому он начинает, как Горбачев, одной рукой завинчивать гайки, а другой рукой совершать какие-то ритуальные прогрессистские жесты для Запада.

    Поэтому реформы в России обречены до тех пор, пока не появится в России класс реформаторов, который не будет принадлежать к чиновничьей, к управленческой верхушке и при этом будет нарастать снизу. Но это не будет революция. Понимаете, это не будет низовое движение по полному уничтожению всего существующего строя. И путь реформ сверху, и путь революции снизу оказался в России одинаково бесперспективным. Это надо признать.

    Именно поэтому, собственно, противопоставить большевизму в Гражданской войне было нечего. Элементарно нечего. И некому было противостоять. Это я потому об этом говорю, что у нас сейчас очерк о Деникине в «Собеседнике». Я как раз поразился, как люди, значительно более одаренные в военном и в культурном отношении, чем большевистская верхушка, совершенно ничего не смогли ей противопоставить.

    «На днях Михаил Ходорковский и Христо Грозев сказали о том, о чем я давно говорил своим друзьям: сегодня единственный способ добиться в РФ хоть каких-нибудь политических результатов — это забастовки». Ну хорошо, вот вы добьетесь политических результатов. Но политические результаты в сегодняшней Россия не изменят абсолютно ничего. Вы можете заменить любого человека в вертикали, но самой вертикали это не изменит и не отменит.

    Вам надо было бы, если бы вы пришли к власти, публично расстрелять нескольких особенно подлых апологетов режима, и тогда вы добились бы определенного влияния. Нескольких наиболее разнузданных хамов, нескольких подонков, нескольких абсолютно потерявших берега пропагандистов войны и других забавных ребят, которые решили, что навеки пришло их время. Но вы ничего этим не добьетесь, потому что, может быть, испугается какое-то количество народа, но публичные расстрелы абсолютно никогда еще не приводили к нравственным… Боже упаси, я ни к чему подобному не призываю, просто говорю, что могло бы привести к политическим сдвигам. Публичные расстрелы никогда не приводили к нравственному совершенствованию.

    И Сергей Марков, который всё время повторяет: «Жестче, жестче!», — это у него явно какие-то подсознательные коннотации возникают. Кто может всё время мечтать о жесткости? Тот, у кого мягко. И вообще у меня ощущение, что слово «жесткий» стало некоторым маркером политической импотенции. Они все об этом говорят: «Надо жестче, жестче!» — это сладкие мечты.

    Но жесткость в сегодняшней России ничего не изменит. Никакие забастовки, никакие выходы на улицы, никакие публичные акции, выход на улицы миллионов всё равно не приведут к тому, что население изменится качественно. Изменит качественно только одно — участие населения в решении своей судьбы. Честные выборы, честные суды, честная пресса, механизм общественного контроля — одним словом, дать в руки удочку, а не рыбу. Вот это единственное, что можно делать. А публичные или непубличные общественные, антиобщественные действия ничего не дадут совершенно.

    «Приходится согласиться, что без Путина нет России. Но нельзя же такую цену платить за сохранение страны». Можно. А какую еще цену вы готовы платить за сохранение страны? Если страна действительно в следующий раз, при следующей попытке ее разбудить полностью повторит ситуацию из рассказа «Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром» — у Эдгара По, помните, был такой рассказ, где человек был накануне смерти месмеризирован, введен в гипнотический сон. И когда его разбудили, он буквально под руками гипнотизера превратился в полужидкую гниющую массу. То есть процессы разложения в нем на какое-то время затормозились, а потом разом дошли до кондиции.

    Это очень страшный и очень противный рассказ — думаю, самый противный у Эдгара По. Но он довольно полезный. Вот если Россию сейчас разбудить, это будет стремительное разложение последних институтов. Может быть, конечно, это и вызовет немедленный порыв к свободе и всеобщий оптимизм. Но мне кажется, что ничего подобного 1985 году, или тем более 1991, мы уже не переживем. Опять-таки, не переживем в обоих смыслах. Не переживем потому, что стресс окажется слишком силен для этого государственного механизма.

    Построить другой механизм, наверное, можно. Но для этого придется сначала, как предрекал еще в 90-е годы замечательный психолог Борис Кочубей, прожить период полной атомизации, период распада подлинно травматического и непреодолимого. Я очень бы этого не хотел.

    Я думал раньше, что Россия ниже какой-то планки опуститься не может. Это был мой оптимизм. Теперь я вижу, что может, но это тоже, как ни странно, внушает мне определенный оптимизм. Может быть, она потому и хочет опуститься ниже этой планки (вот здесь внимание), что бессознательно пытается себя разрушить.

    Спасти Россию — это, в общем, не так сложно. Но, может быть, она не хочет больше спасаться. Может быть, она хочет до конца скомпрометировать такой архаический способ развития, такой архаический способ политики. До конца низвести себя, как бы до полного ничтожества. Показать всю пагубность, всю пошлость, всю подлость такого массового растления.

    Кстати говоря, это массовое растление народа довольно легко отыгрывается назад, как ни странно. Люди просто перестают быть плохими, потому что это перестает доставлять им наслаждение. Это наслаждение очень кратковременное. Такой оргазм, конечно — оргазм падения. Но не сказать, что это удовольствие для всех. Оргазм свиней, как мы знаем, длится полчаса — но не все же свиньи. Поэтому поваляться в грязи, почавкать, похрюкать некоторым очень нравится, но таких людей не очень много, и это всё быстро отыгрывается назад. Трусость куда-то девается.

    Поэтому мне кажется, что и здесь тоже можно увидеть оптимизм. Понимаете, это такое падение, которое в реабилитации уже не нуждается, и более того, для которого реабилитация невозможна. Какие-то реабилитирующие основания есть у большевиков: они действовали в условиях полуразвалившейся страны. Какие-то обоснования могут быть у Берии. Даже Сталину находят какие-то оправдания. По крайней мере, сталинисты понятия не имели об очень многих вещах.

    Или это мне кажется только,

    Потому что про эти года

    Знаю я, уж наверное, столько,

    Сколько им и не снилось тогда, — писала Слепакова.

    Но у нынешних времен, когда все всё знают, все всё понимают, когда у них на глазах развертываются все эти скандалы, репрессии, унижения, чудовищная ложь, дикие падения — тут никаких оправданий быть не может. И мне кажется, что в такой оргии самоистребления есть какой-то провидческий смысл. «Never more» какое-то, «Больше никогда». То есть чтобы что угодно, но никаким образом снова не возвращаться в эту парадигму уникальности и стокгольмского синдрома, роднящего людей с властью.

    Ну потому что, правда, смотреть стыдно. Если бы можно было хотя бы смотреть на это как на тот же период 30-х годов — под разными углами зрения. Но это же вырождение во всём, даже в репрессивном аппарате. Поэтому думаю, что здесь такое сознательное целеполагание, сознательное стремление навстречу возрождению. Но это возрождение — оно не сразу, а только через полную деградацию.

    «Что вы можете сказать про «Умное голосование»?». Я ничего не могу и не буду, по условиям программы, говорить про «Умное голосование». Скажу только, что аббревиатура кажется мне не очень удачной. Тут, видите ли, какая штука. Я помню, давал я на курсе черновую строфу из пушкинского «Пророка»:

    Восстань, восстань, пророк России,

    В позорны ризы облекись,

    Восстань и с вервием на вые

    К У. Г. явись.

    «Что зашифровано под литерами «У. Г.»?». И вижу, в аудитории хохот. И только потом, с некоторым запозданием, как всегда, я осознал, что «У. Г.» — это «унылое говно». В оригинале-то у Пушкина гадательно восстанавливается «к убийце гнусному явись». Но эта расшифровка никому не пришла в голову. «К унылому говну явись».

    Это довольно забавный эпизод. Мне аббревиатура «У. Г.» даже в случае «Учительской газеты» (мое глубокое ей уважение) кажется какой-то уже совершенно безнадежно скомпрометированной. Как в свое время КПСС или как ГКЧП.

    Я думаю, что менять современную Россию политически бессмысленно. Можно менять двумя путями. Либо активно способствовать ее деградации — уверен, что многие современные идеологи будут этим отмазываться: чем хуже, тем лучше, мы торопились к счастливому будущему. А другой путь — это путь культурный. То есть стараться как-то окультуривать это пространство.

    Потому что, понимаете, бессмысленно выпалывать сорняки. Они всё равно растут. Надо насаждать культурные растения и потом уже выпалывать сорняки. Нужно какой-то участок земли взрыхлить, высадить яблоньку, например, или огурцы, или клубнику, и дальше всё пропалывать.

    Я занимаюсь своим таким посильным пробуждением ума. Иногда на писательских семинарах, где учу людей писать какие-то короткие тексты. Я вовсе не обещаю сделать из них писателей — я учу их писать увлекательно. Это можно сделать за 4 дня, легко. Я пытаюсь читать лекции. Я думаю, что стихи в наибольшей степени способствуют моральному пробуждению народа. Потому что стихи — это самое гармонизирующее занятие.

    Аристономия должна нарасти с нуля. Должна появиться новая меритократия.

  • По материлам "Один" подготовил В. Лебедев
Комментарии
  • Андрей - 18.09.2021 в 16:14:
    Всего комментариев: 38
    Как это часто бывает у Быкова - винегрет.
    Рейтинг комментария: Thumb up 4 Thumb down 3
  • someone - 18.09.2021 в 21:09:
    Всего комментариев: 606
    Чего не хватает Быкову? В магазинах - Пятёрочка, перекресток и прочих - еды навалом: сыры, колбасы, сардельки, пельмени, хлеб, булка, конфеты, плюшки, пряники, торты - Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 9 Thumb down 5
    • ВС - 19.09.2021 в 03:37:
      Всего комментариев: 343
      Someone - всё правильно. В Штатах говорят - люди голосуют карманом! И так везде. Не нравятся такие люди, какие есть - нужно искать себе другой глобус. А "окультуривать Показать продолжение
      Рейтинг комментария: Thumb up 3 Thumb down 4
  • Bam - 19.09.2021 в 08:24:
    Всего комментариев: 9
    Если мне не изменяет моск, то политика это часть культуры - культура более общее понятие. Вот так вот отбросить одну часть культуры: протесты, террор и оставить Показать продолжение
    Рейтинг комментария: Thumb up 1 Thumb down 2
  • net - 20.09.2021 в 05:44:
    Всего комментариев: 470
    Дебил-эрудит ,как положено,страшно далекий от народа.
    Рейтинг комментария: Thumb up 2 Thumb down 2

Добавить изображение