ИСПОВЕДЬ ГОРОДСКОГО СУМАСШЕДШЕГО

04-10-1997

Григорий Рискин - постоянный автор всеамериканского ежененедельника "Панорама".
Редакции "ЛЕБЕДЯ" известно, о каком писателе в эмиграции говорит здесь автор. Но так как он сам его имя не назвал, то и мы не считаем возможным.

Он как бы носил на лице сразу три греческие театральные маски: страдания, отвращения и ужаса. Я зашел в эту компанию в поисках работы, сам находясь в состоянии депрессии, и посреди офиса величиной со стадион, между столами, за которыми трудились спокойные, исполненные достоинства люди, увидел Его. Рукой в резиновой хирургической перчатке Он выгребал мусор из урн и складывал в черный пластиковый мешок, который был как знамя позора посреди этого улыбчатого мира. Конечно, каждый труд почетен: но отчего тогда это скорбное выражение лица у бывшего члена Союза советских писателей, автора пятнадцати книг, властителя дум иммигрантов, почему, увидев меня, он поспешил скрыться за кулисы?
Сегодня этот уважаемый мною человек на пенсии ("эсэсай" или как там она называется - на самом деле это пособие по бедности), широко печатается в нескольких зарубежных изданиях. Но, читая его, я всегда вспоминаю хирургическую перчатку уборщика мусора на руке, написавшей те пятнадцать книг. Человек бросил перчатку судьбе и выиграл, потому что не изменил себе, остался верен призванию, не наступил на горло собственной песне. Но ведь и не каждому удается - наступить. Порой это кончается трагически. Несколько лет я наблюдал подобный процесс убиения собственной песни, закончившийся самоубиением. Жена все твердила ему, бывшему московскому журналисту:
- Становись программистом, будь, как все нормальные люди. Хочется путешествовать, объездить мир, купить домик в пригороде. Что, мы хуже других, что ли? И пятидесятилетний джентльмен учился день и ночь. Пожелтел, лишился сна, за ним и аппетита. Стал лучшим студентом компьютерной школы. И наконец, о счастье, получил работу в солидной фирме.
Бывало, звоню:
- Ну как? - спрашиваю.
- Отлично, - отвечает, - сорок пять (тысяч$) со старта, все бенефиты. Пишу на Коболе.
Но однажды поутру вот что стряслось. Пошел, как обычно, в ванную комнату, включил душ и рухнул, разбив голову: обширный инфаркт. Нет, нельзя безнаказанно наступать на горло собственной песне. Это чрезвычайно вредно для здоровья. Иные могут, у которых песни-то и нет. А у которых есть... Не получится.
Мне не хотелось бы говорить здесь пошлости, что, мол, деньги не все, не в бабках, мол, счастье. К сожалению, в этом обществе деньги ВСЕ. Без них ты осужден жить в опасном районе города, твой ребенок будет посещать скверную школу, ты останешься без медицинской страховки и "дентал-плана", твоя подержанная машина будет застревать на дороге в дождь и снег. Но искра Божья, данная тебе в наказание, не позволит изменить призванию, она может однажды продырявить твою сердечную мышцу, превратившись в пулю. Ведь, в сущности, та искра - Божья есть проклятие, к которому ты приговорен.
- Как вы думаете, - спросил Сергея Довлатова корреспондент журнала "Слово", -существует ли разница в стимулах писательского труда в СССР и на Западе?
- Стимулы писательского труда - очень внутреннее дело, почти неформулируемое, но если все-таки попытаться ответить на этот вопрос, то литературная деятельность - это, скорее, все-таки попытка преодолеть собственные комплексы, изжить или ослабить трагизм существования. Я, конечно, не говорю о тех, кто пишет из самых простых и здоровых побуждений - заработать деньги, прославиться или удивить своих родных. Я говорю лишь о тех писателях, которые не выбрали эту профессию, она сама их выбрала. И мы, кстати, видим, что при этом ни один литератор не оставил добровольно своих творческих занятий. Среди технической интеллигенции дезертиров сколько угодно, но среди писателей их почти нет.
Счастлив тот, кому удалось выбраться на хлебный русскоязычный островок, получите литературную службу со всеми бенефитами. Кстати, отбор человеческого материала на эти островки часто производится не по принципу одаренности. Сергей Довлатов таки проработал на радиостанции "Свобода" внештатно, то есть без страховок и гарантированного заработка. Видимо, таланту, уму и чести никогда не стоять на первом месте. Я часто думаю: может, и не погиб бы человек, будь у него все медицинские покрытия, дающие покой больному сердцу и равновесие душе, позволяющие регулярно наведываться к врачу.
Столкнули с того хлебного островка талантливейшего Анатолия Гладилина. Подозреваю, что они, островки эти, напоминают бревнышки в половодье, на которых спасаются зайцы некрасовского деда Мазая. Вокруг холодная бездна капиталистического рынка труда. От ужаса у зайцев вырастают когти, которыми они когтят друг друга. В эмигрантской среде принято подшучивать над своими "городскими сумасшедшими". Именно таков статус иммигрантского бедолаги - литератора, не сумевшего отрешиться от своей сути на фоне всеобщего бескнижия, отсутствия читательского внимания, былого почтительного уважения.
А ведь это, можно сказать, самоубийственный героизм - жизнь человека, не способного стать филистером органически. Тут извечный сюжет, мигрирующий через тысячелетия. Банкир Соломон Гейне предлагает своему племяннику Генриху стать финансистом, а тот не может: хотел бы, да не в силах. Разве не об этом "Письмо к отцу" робкого Франца Кафки, проработавшего многие годы скромным клерком, чтоб сберечь себя для литературы? Разве не по той же причине полуслепой автор "Улисса" перебивался уроками английского языка? Финансистом, программистом, бизнес-администратором может стать каждый. Но не каждому подарена искра Божья. Не всякий способен загасить ее во имя "американской мечты": домика с автомобилем на лужайке.
Отчего буржуа завсегда посмеивается над своим "городским сумасшедшим": понаехали щелкоперы, ля-ля, тополя? Потому что, "влача свои закованные дни", он подозревает: у бытия есть иной, потаенный, высокий смысл, от которого филистер отгорожен "всемством" (неологизм Достоевского). А этот самый бессребреник- щелкопер есть живое свидетельство высокого начала, "посланец звездного неба", глашатай истин вековых, о которых буржуа знать не желает, ибо они разрушают его покой и самодовольство. Видимо, у провидения есть особый замысел относительно всех этих чудаков, засылаемых им в толпу. Оно хочет предотвратить ДУХОВНЫЙ И КУЛЬТУРНЫЙ АПОКАЛИПСИС, исчезновение экзистенциальной подлинности, напомнить о смысле жизни.
Как много раз в эмигрантской прессе читали мы о преуспевающих врачах и бизнесменах, слышали похвальное слово в адрес успешных, высокооплачиваемых программистов. Но где же похвальное слово "щелкоперу", оставшемуся верным своему призванию в "целом море бед", - литератору-бессребренику, творящему в безвоздушном пространстве, сохранившему себя в безнадежной ситуации? Нет его, этого слова! А если и прозвучит, то с ироническим и обидным оттенком. Тут торжество мещанина над интеллигентом. А ведь традиционно русская пресса за рубежом еще со времен Герцена оберегала личность от посягательств деспотичной пошлости. Отчего все это? Кому мешает наш "городской сумасшедший", бегущий от "всемства" американской мечты в свое сомнительное щелкоперство? И тут весьма уместно вспомнить "Степного волка" Германа Гессе: "Было вообще такое впечатление, что он явился к нам из другого мира, из каких-то заморских стран, и находит все здешнее хоть и красивым, но немного смешным... ибо, по сути, внутренне он занят совсем другим... Хотя наш квартирант отнюдь не вел упорядоченной и размеренной жизни, он не обременял нас и не причинял нам никакого ущерба... Но внутренне, психологически, этот человек обоим нам, тетушке и мне, еще как мешал и был еще каким бременем..." Степной волк, вовсе не желая того, был для филистера оводом, не дающим ему покоя. Именно этим словом называл себя Сократ. Видимо, явление это - необходимый элемент бытия, без которого распадется дней связующая нить.
...Почему-то случается так, что навещаю я этого человека лишь в минуты боли и печали. Вот и сейчас я пришел к нему, находясь в депрессии. Опять этот крохотный домик в пригороде, срубленное молнией дерево, старенький "шевроле" на дорожке. О, как мы поседели, как бороду-то, бороду запорошило! Но веселы голубые глаза:
- Ну, что у меня?.. Медицинская страховка? Конечно, нет. Жена сломала бедро. Весь в долгах. В "Звезде" напечатали роман, а издать отдельной книгой - денег нет. Вот уже на протяжении более десятилетия он выпускает русскоязычные книги. И никак не может уйти от своего неприбыльного занятия. Но не будь этого человека в нашей эмиграции, как много потеряла бы она. Ведь то, что делает Он, есть история русской общественной мысли.
Говорят, в Москве будет сооружен памятник русской эмиграции, на постаменте которого выбьют имена культурных деятелей зарубежья. Монумент не будет полным, если не поставят, среди прочих фигур, бронзового "городского сумасшедшего", оставшегося верным себе вопреки т

Комментарии

Добавить изображение