НЕЗАВИДНОЕ ПОСТОЯНСТВО, ИЛИ... ЧИТАЯ ЛЕСКОВА

Отношения граждан Советского Союза, а потом и России, со своими посольствами в разных зарубежных странах всегда складывались непросто. Мне нередко приходилось обсуждать эту проблему как с соотечественниками, так и представителями зарубежья. Когда еще лет пятнадцать тому назад в моей московской лаборатории работали, скажем, гости из Америки, то меня удивляло, что при любых проблемах (ничего серьезного, всякие бытовые мелочи типа того можно ли в Москве пить воду из-под крана) они тут же начинали названивать в посольство. И спокойно добирались до самого верха - ну, если и не до посла, то до кого-нибудь из начальства. И им всегда разъясняли, что, как и почему. А когда случилась печальной памяти история с расстрелом корейского самолета, так в тот же день работавший с нами американец поспешил в свое посольство за инструкциями и, вернувшись, рассказывал, как его долго успокаивали, просили не суетиться, но на всякий случай попросили ежедневно позванивать на предмет возможных изменений обстановки. И это несмотря на то, что и без него американского народа туда набежало немало.

Я пробовал, например, представить, как бы отреагировал дежурный по советскому посольству в какой-нибудь забугорной стране, если бы командировочный вроде меня позвонил бы ему спросить, можно ли сырую воду пить где-нибудь в Лондоне или Риме. Моей фантазии не хватало. А вашей хватит? А если что-нибудь покруче - ну, скажем, типа кражи бумажника со священным загранпаспортом, то тут уж одним "Прекратите хулиганить!" было не отделаться - светила трагедия на всю оставшуюся жизнь.

Так что в паре "человек и посольство" работала крутая диалектика. С одной стороны, от посольства было просто некуда деваться, ибо каждый приезжий был обязан немедленно встать на консульский учет и вообще дать о себе знать. А с другой стороны, от него старались держаться подальше, ибо, как и дома, от представителей власти ничего хорошего не ожидали, кроме искусственно усложненной бюрократии и высокомерного хамства, если возникала необходимость чем бы то ни было попросить. Тем более, что говорить можно было только с самыми низшими клерками (если, конечно, ты не народный артист или не популярный писатель, хотя и народные с популярными посольских побаивались - почитайте любой мемуар).

Вроде бы, ситуация по чуть-чуть начинает меняться с установлением новго мирового порядка, но и тут любые связанные с посольскими или консульскими делами проблемы обрастают такими сложностями, что диву даешься. Достаточно, например, было почитать в одном из недавних номеров "НРС" разъяснения юриста по поводу существующих правил въезда в Россию или выезда из нее обратно в Америку тех российских граждан, которые по тем или иным причинам в данный момент живут в Штатах. Как говорится, без поллитра не разберешься. Да и с поллитром не каждому дано запомнить бесчисленные справки и нотариально заверенные копии, которые непонятно зачем надо представлять. Так что резерва для роста еще хватает.

Но вот чем в течение многих лет успокаивали себя столкнувшиеся с официальными представителями своей страны за рубежом советские граждане (знаю это по себе и по своим многочисленным разговорам с друзьями и коллегами), так это тем, что в сложившейся ситуации виноваты не столько сами посольские (во всяком случае, те, кого мы видели в окошках приемных, поскольку в тайные глубины посольских зданий, где можно было бы лицезреть начальство повыше, ход был запрещен полностью и категорически), сколько безумие и античеловечность той системы, которая так упорно выковывала достойные себя кадры. Не только дипломатические, но и любые другие. И, как мы знаем, очень в этом преуспела. Так что оставалось утешаться тем, что, дескать, не всегда так было, и в какие-нибудь стародавние российские времена посольства были для фланирующих по заграницам россиян чем-то вроде добрых тетушек и дядюшек. А раз такое было в одной России, то есть все шансы, что к тому же мы сможем придти и в России другой, то есть, нынешней. Тем более, что даже флаги и гербы те же.

Увы, похоже, что как ностальгия по милым нравам прошлого, так и надежды на лучшее будущее явно преждевременны. И, похоже, что проблемы недавнего прошлого и текущего настоящего имеют свои корни не только в плодотворной работе советской системы по воспитанию взаимной ненависти между государством и его гражданином. Эти печальные соображения пришли мне в голову совсем недавно, когда я, перечитывая своего любимого Лескова, наткнулся на почему-то пропускавшиеся мной в течение долгих лет путевые очерки под названием "Русское общество в Париже". Писались эти очерки в 1862 году, а публиковались годом позже. То есть в те времена, когда в идиллической патриархальной России о существовании коммунистических идей слыхало полтора жителя, а термин "новый человек", если и употреблялся, то никак не в смысле продукта развитого социализма, а в смысле "выскочка" или "нувориш".

Естественно, что у такого умного человека и замечательного писателя, каким был Лесков, интересного и поучительного в очерках немало. В частности, об отношениях России и Польши. Но я сейчас вовсе не об этом. Я о том, что и Лескову приходилось по делам (оформлял доверенность - правда, знакомо?) общаться со штатом русского посольства в Париже. И что они видел людей и ситуации, до того похожих на так хорошо знакомые нам, что просто оторопь берет! Так что даю слово Николаю Семеновичу.

"Дом этот (русское посольство - ВТ) в течение весьма долгого времени... считался недоступным для невысокотитулованного русского туриста, и мы даже не умели себе представить, где на Руси тот русский счастливец, который мог бы похвалиться, что пред ним отпирались двери нашего посольского дома далее швейцарской... Из всех людей, которые в мое время хлопотали об аудиенции у посла, и из всех тех, которые рассказывали мне о подобных хлопотах впоследствии, ни один не был перед другими обижен: все они не получили просимых аудиенций...". Конечно, если подумать, то иправильно - чего там занятого человека беспокоить, когда он, к примеру, готовится идти к местному руководству новый заем выпрашивать - или это у меня с сегодняшним путается? Но вот если действительно по делу, то, небось, дворянин дворянину со всей душой и так далее?

Пожалуйста, и на этот счет свидетельство имеется. "Мне довелось только раз утруждать нашего генеральского консула просьбой о засвидетельствовании доверенности на имя моей матушки, продаваший наш наследственный хуторок. До этих пор, приходя в посольство за визой и за справками, я, как и все другие, обыкновенно не был допускаем далее узенькой и весьма грязной передней, в которой сидит консульский сторож, а перед ним терпеливо и нетерпеливо стоят приходящие в консульство путешествующие подданые России (все такое родное, правда? - ВТ). От этого сторожа мы получали и свои справки, и свои визы, ...но для засвидетельствования доверенности сторож, собственноручно отбирающий паспорта, нашелся вынужденным пустить меня к самому консулу. Я просился к консулу сначала вежливо, потом, разбесившись на сторожа, который расспрашивал меня, ловя блох в своей французской бородке, отодвинул его своим русским локтем в сторону и вошел в самую непрезентабельную зелененькую комнатку с тремя канцелярскими столами и конторкой (вот тут уже пахнуло патриархальщиной: у нас в посольстве во-первых, попробуй отодвинуть сторожа из ГБ с рязрядом по самбо, а если и справишься, то наступит такое во-вторых, что вовек не отмоешься! - ВТ). У всполошенных моим появлением консульских писарей я осведомился о том, как написать за границей доверенность, которая была бы действительна в русской гражданской палате. Доверенность должно было писать простым письмом, на простой бумаге, и она должна была получить лишь засвидетельствование консула (кое-то, все-таки, было попроще - ВТ). Получив такой совет, я попросил одолжить мне листок бумаги и позволить мне написать за одним из пустых столов пять строк, подлежащих засвидетельствованию. Листок бумаги мне писаря дали, но в позволении написать письмо в этой комнате отказали, сказав, что консул не дозволяет здесь русским садиться (правильно, в коридор их или еще подальше! -ВТ)."

Так что пришлось недоумевающему Лескову провести совершенно кафкианский разговор с писарями, и, в итоге, он "выгнанный из русского посольства, пошел в французкий погребок, где все русские пишут". Но, все же, написал - как-никак, писатель - и пришел обратно заверять. "Через полчаса являюсь в посольство. Консула еще не было, и меня оставили ждать в передней, где уже толклись несколько человек русских, посылавших господину консулу разные благожелания (стука, значит, не очень опасались, и то хлеб! -ВТ). Через час явился консул, и некоторых из нас стали пропускать в зеленую комнату. Дошла и моя очередь. За конторкой, которая час тому назад была пуста, теперь стоял черноволосый господин, которому подали мое письмо с приготовленной уже на нем подписью. Он обмакнул перо и подписал не ситая. - Так ли это написано? - спросил я этого чиновника. - Мм--, - отвечал он мне и отворотился.

...Так точно обращались здесь и со всеми. На это обращение раздавалось и раздается много глухих жалоб, но это ничему не помогает: говорят, и до сих пор русских все-таки держат в передней и посылают в кабачок". Ну, хватит!

Знал бы великий русский писатель, как долго еще будут российские посольства держать посетителей в передних и посылать за бумагами и с бумагами не то, что в кабачок, а даже неудобно сказать, куда, вконец бы, верно, огорчился. К счастью, не дожил. А мы живем. И ничего - тоже все, что надо, рано или поздно, в передней или в коридоре, с помощью консула или без оной, но заверяем и подписываем. Правда, теперь с выводами о советском происхождении суровых посольских нравов я буду поосторожнее. Куда глубже уходят в историю эти нравы... Так что с чего бы это им так быстро меняться. Надо уметь ждать! Правда, даже если Лесков не дождался...