НАШ СКРОМНЫЙ ВКЛАД В ИСТОРИЧЕСКИЙ ВОДЕВИЛЬ

19 августа 1991 года нас разбудил в начале седьмого утра телефонный звонок. Мой товарищ, доктор философии Мурад Ахундов прокричал:"Горбачева скинули ! Включай телевизор". По телевизору как раз зачитывали обращение о создании Госкомитета по чрезвычайному положению (ГКЧП). Телефоны работали, транспорт - тоже. Меня это, теоретически знакомого с принципами чрезвычайных положений, удивило. К 9 мы (с Леной) поехали в центр. Я повез только что законченную вторую статью о безобразиях при выдаче виз в американском посольстве в редакцию журнала "Столица". Главный редактор Андрей Мальгин сказал, что сейчас не до этого, - всех послал на улицы для сбора материалов по назревающим событиям. Мы тоже вышли, благо редакция находилась на Тверской, рядом с самым центром. Улицы были пусты, никаких танков. Пошли к Белому дому, где сразу же получили свеженькие листовки с обращением к народу за подписью Ельцина, Хасбулатова и Силаева, в котором ГКЧП объявлялся, фактически, вне закона. Пошли на Манежную. Дал интервью набежавшему знакомому журналисту из телевидения.

Время подбиралось к 11 утра. На Манежной парни катили вручную троллейбусы и начинали ими перегораживать выезды с трасс. На самой площади шел уже малолюдный митинг (человек 200). С грузовичка некто Иванов, депутат Думы, выкрикивал разные лозунги типа :"Долой Язова", "Долой Крючкова", толпа подхватывала. Вдруг он крикнул "Долой СССР"! Толпа смутно промолчала, несколько голосов неуверенно повторили. Мне это совсем не понравилось.

В 11 на Тверской показались танки, бронетранспортеры и боевые машины пехоты. Доехали до Манежной и остановились. Длинная колонна. Настроение у народа было праздничное, приподнятое. Вроде какой-то маскарад. С солдатами-офицерами заговаривали, шутили. Те: "А мы что? Нам приказали, мы приехали. Мы против народа выступать не будем." В 12 часов войска заняли центральный телеграф. Мы решили - все-таки что-то назревает. Снова пошли в Белый Дом, там я позвонил (внутрь не впускали) Володе Лукину, своему старому товарищу, он в то время был председателем комиссии по международным делам Верховного Совета). Попросил передать материалы для информирования солдат. Принесли пачку, попросили размножить. Тут же мы познакомились с Юрием (фамилию не помню) из Интерквадро, он предложил помощь. У него в конторе размножали листовки, на машине подвозили к колонне, раздавали солдатам. Их расхватывали, как горячие пирожки. Позвонил Карлу Шульцу, пресс-атташе американского посольства. Он принес материалы с реакцией американской стороны. Поначалу они были никакие. Из Интреквадро позвонил (разрешили) на Би-Би-Си Саше Рапопорту, дал в эфир зарисовки с улиц и первый, предварительный анализ происходящего. Анализ сводился к тому, что все это мало похоже на путч и он, скорее всего со дня на день накроется.

На следующий день шел дождь, говорили, что мелкий дождичек устроили ГКЧПИСТы, приказав рассеивать с самолетов в Подмосковье кристаллы то ли йода, то ли еще чего-то для конденсации капель. Во всяком случае, дождик шел не переставая два дня - для целей разгона митингов и препятствования собиранию толпы у Белого Дома. Там уже вовсю строили баррикады, ставили от дождя навесы. Все ходили в голубых пластиковых мешках с дырками для головы и рук, напоминая каких-то средневековых ландскнехтов. "Новые русские" машинами привозили пиццу и горячительное. Защитники пили-ели, нахваливали. Сильно пьяных не было, а так, навеселе. По периметру Белого дома стояли 9 танков. "Ой, - это наши? - испуганно спросила сестра Люда, которая с детства их боялась. "Наши, наши", - успокоил ее бывалый дядя.

Оказалось - подразделение майора Евдокимова из армии генерала Лебедя. Перешли на сторону Белого Дома и заняли круговую оборону.

Мы продолжали интенсивно ездить (благо все рядом) из Белого дома в посольство - передавали материалы правительства РСФСР, а из посольства в Белый дом - американские бумаги. Реакция Буша уже стала определенной - никакой поддержки ГКЧП, вся симпатия - Ельцину. Ощущалась страшная нехватка информации. Что происходит, где Горбачев? Не раз проносился слух, что он умер. Белодомовские листовки мы размножали в Интерквадро, они исчезали в сотнях протянутых рук мгновенно. Около тех, кто имел приемники, толпился народ. "Эхо Москвы" давало репортаж с мест. Наконец, ночью отряд военных их отключил. Но вещали бывшие вражьи голоса. Ночь прошла спокойно. Впрочем... Лена настояла, чтобы мы, на всякий случай, ночевали не дома, а у родителей.

21 августа настал кризис. Накануне комендант Москвы генерал Калинин объявил комендантский час, начиная с 11 вечера. Никто и не подумал его выполнять. Продолжался как бы карнавал и единение народа. Подъем духа был невероятный.

Поздно вечером 21 августа по радио объявили, что на 10 вечера назначена штурм Белого дома. Минуло 10 - никакого штурма. Переносится на 11! Опять ничего. На 12 !

На Калининском мосту встала шеренга женщин с огромным транспарантом поперек всей улицы "Солдаты, не стреляйте в ваших матерей". В цепь встали и мужчины. Мы стояли и уж не знаю, что каждый чувствовал. Вдруг вдали показались фары длинной колонны.

"Танки" - ахнула толпа. Перед эти нам объявили, что по Кутузовскому проспекту идет Кантемировская дивизия. Вот такое совпадение - комендант Калинин и Калининский мост. Руки моих соседей по шеренге сжались, никто не двинулся с места. Кто-то задрожал. Наверное, это был я. Несколько минут было откровенно страшно - единственный раз за все время. Ведь это все происходило вскоре после штурма Вильнюсского телецентра, где были жертвы, попавшие под танки. Мысль - что делать, когда танки подойдут на расстояние метров пяти? Резко отскочить в сторону, потянув Лену. Мысль глупая, потому как многие бы стали отскакивать, получилась бы давка и просто не осталось бы места для прыжков. Но убегать заранее было почему-то невыразимо стыдно. Так и стояли, как кролики перед удавом, заколдобившись.

Оказалось - не танки. Шла колонна грузовиков, притом же на помощь Белому Дому. Слава Богу! Все эти баррикады да заслоны настоящая военная техника разметала бы за пару минут.

Ну, а потом 22, арест ГКЧПистов, выступление с балкона Белого дома Ельцина, возвращение из Фороса Горбачева...

Несколько дней и недель я тщательно собирал сведения и раздумывал - что произошло? Ощутили - мы сыграли не в свою игру. Стали участниками исторического фарса.

Выступил на организационно-деятельностной игре в Оренбурге, потом написал на эту же тему статью. Отправил ее в "Независимую газету". Но там ее печатать сразу не решились. В статье роли и Горбачева, и Ельцина не смотрелись как чрезвычайно положительные. Дело шло к развалу СССР, но кто знает, чем обернется в последний момент. В статье я писал о распаде страны как о свершившемся факте, и вовсе этого не одобрял. Эта статья (с небольшими коррективами на последующие события) была напечатана в "Независимой газете" только в первую годовщину путча, 21 августа 1992 года. Ее я и предлагаю сейчас читателям, просто как кусочек истории и по случаю только что минувшей 6-й годовщины со дня так называемого путча.

 

ЦЕНА ПУТЧА

Валерий Лебедев

Объективно, то есть как именно готовился и проводился так называемый августовский путч 1991 года, никогда документально и точно известно не будет. Хотя бы потому, что готовился он на "устном уровне". Но и имеющегося вполне достаточно для того, чтобы по методу "черного ящика" реконструировать ход событий и их внутренний смысл.

 

Начнем со следующего "сигнала". Вот что рассказывал М. С. Горбачев в первый же день по возвращении из Фороса на телевидении. По его словам 18 августа он работал над статьей о вариантах развития страны и как раз писал страницу о возможном введении некой "хунтой" чрезвычайного положения. "В это время вошли авторы этой статьи", - сказал Горбачев. "Не авторы, а персонажи", - поправил его ведущий. "Ах, да-да, персонажи",- согласился Горбачев. Здесь мы имеем дело с типичной фрейдистской оговоркой, когда настойчивое подспудное желание или мысль прорываются в виде случайных "проговариваний". Помните, как набоковский Гумберт, разъезжая с Лолитой и думая, как солдат, все время про одно и то же, назвал гостиничного портье по имени Ваткитс Кроваткинсом? Вот и Михаил Сергеевич проговорился: "авторы".

Итак, 18 августа к нему приехали пять членов назавтра объявленного ГКЧП. Это трудная аббревиатура, и в КГБ тогда же ее упростили, назвав "Гек и Чук". Я тоже буду пользоваться этим неологизмом. Приехали в Форсе пятеро "Геков-Чуков", и между ними произошел примерно такой разговор (со стороны ГКЧП я его не персонифицирую, хотя, конечно), первую скрипку играли Язов и Крючков): "Михаил Сергеевич, настало время: конец лета, а уборка урожая идет плохо, он валяется на полях, сахарную свеклу не собирают... (во время первых допросов Крючков особенно напирал на сахарную свеклу - наверное, как любитель сладкой жизни). Скоро осенний призыв в армию, а на местах растут дезертирские настроения, национализм, опасность отпадения республик. Настало время, о котором мы с вами много говорили: нужно ввести чрезвычайное положение.

Разумеется, Горбачев не мог не знать о недавнем решении народных депутатов СССР, в каких именно случаях предусмотрено введение чрезвычайного положения с последующими утверждением Верховным Советом. Для этого должно быть в наличии хотя бы одно из четырех условий. Первое условие: состояние войны. Второе: крупномасштабные стихийные бедствия. Затем, такие же крупномасштабные технологические катастрофы (типа чернобыльской или больше) и, наконец, эпидемии. Ни одного из этих условий не было.

Горбачев, видимо, согласился с выводами "Гека и Чука", но отказался подписывать указ o введении чрезвычайного положения, мотивируя это тем, что он слишком тесно связал свое имя с демократией и что его лучше иметь в качестве неприкосновенного политического запаса.

Горбачев поднаторел в аппаратных играх, просто его не ухватишь. "Геку-Чуку" пришлось уступить. Более того, видимо, ради его алиби они сделали вид, что арестовали его (с 35 охранниками!), что отключили его связь, дескать, президент ничего не мог сделать. И вот тут есть одна тонкость. У Горбачева имелось четыре разных системы связи: радиосвязь, связь ВЧ, еще одна обычная телефонная связь - все это можно более-менее отключить (или заглушить). Но четвертую систему нельзя отключить в принципе, потому что она представляет собой маленький пульт персонального передатчика с непосредственным выходом на космический спутник, который потом ретранслирует сигнал сразу во много мест. Следовательно, невыход Горбачева на связь мог быть только добровольным. Вся эта информация просочилась, потом ее судорожно стали официально опровергать, но думаю, что она достоверна. Это следует хотя бы из того, что слишком велика его ответственность как человека, который держит в руках так называемый черный чемоданчик с системой правительственных кодов, с помощью которой запускаются межконтинентальные ракеты. А эта связь - и есть как раз "черный чемоданчик". Потом особо подчеркивалось (но без упоминания о коммуникационных возможностях), что "черный чемоданчик" все время оставался у Горбачева.

Чрезвычайное положение вводилось легально, то есть как форма продолжения политики законной власти. На Западе наше чрезвычайное положение сначала было воспринято спокойно и корректно: ни Миттеран, ни Буш в первые 4-5 часов не высказали никакого осуждения, как бы признав легитимность происшедшего.

А раз все законно, то и не надо лишних телодвижений, которые бы заставили подумать, что происходит нечто экстраординарное. Именно поэтому "Гек и Чук" сохраняли прежнюю идеологию. В своих обращениях они продолжали демократизацию, политику гласности, поддержку частного предпринимательства. Хвалили Михаила Сергеевича, который выздоровеет и вот-вот вернется в теплые объятия.

Именно потому не было сделано ничего, что делается при настоящем чрезвычайном положении: не были отключены телефоны городской сети, не перекрыты дороги, не прекращена продажа железнодорожных и авиационных билетов, не было начато глушение нелояльных радиопередач. И самое главное - не было произведено ночного интернирования всех потенциальных противников - то есть того, что сделал в свое время Ярузельский, арестовав примерно 5 тысяч членов за одну ночь, интернировав всю головку "Солидарности" как в центре, так и на местах.

Наше чрезвычайное положение изначально не планировалось как переворот, а мыслилось как некое очередное действо, как, например, Павловское повышение цен: неприятно, да, но легально, законно, ничего не поделаешь, придется подчиниться.

То, как проводилось введение нашего в высшей степени странного чрезвычайного положения, косвенно говорит и о роли российского руководства. Смотрите: 18 августа Ельцин прилетает из Казахстана, когда вопрос о введении чрезвычайного положения уже решен. Нет ничего проще, чем его арест в аэропорту Внуково. Этого не происходит. Затем Ельцин едет на дачу в Архангельское, всю ночь остается там, а утром спокойно приезжает оттуда в Белый дом. Масса возможностей для его интернирования- и ни одна не использована. Это настолько невероятно, что уже после путча для правдоподобия создается история о том, как утром на дачу Ельцина прибыла команда для ареста Ельника - но, дескать, опоздала, минут за двадцать до того он уже уехал. И уже не догнать... Такая незадача. А приехав в Белый дом, Ельцин встречается со всеми своими помощниками, советниками и министрами, которые, по счастью, тоже на свободе. После десяти утра по центру Москвы начинают распространять первое обращение из Белого дома, квалифицирующее происшедшее как правый переворот, а "Гека и Чука" - как преступников. Оно подписано Ельциным, Силаевым и Хасбуатовым. Белый дом не отключен от телефонов, от электроэнергии. По телефону, телетайпу, факсам все областные и городские власти России получают приказы о невыполнении распоряжений ГКЧП и уголовной ответственности за ослушание. Именно эта система связи оказалась решающей для провала ГКЧП. Из Белого дома ведет передачи радиостанция. Доступ к Белому дому свободен, и вокруг него начинает собираться народ. Просто какие-то чудеса.. Эти чудеса можно объяснить рационально, если предположить следующее.

"Геки и Чуки" не раз вели разговоры об опасных тенденциях, клонящихся к распадустраны, с недавно избранным президентом РСФСР Б. Ельциным. Трудно сказать, кто именно вел беседы, но скорее всего - Лукьянов. Можно думать, в этих разговорах Б. Ельцин не отрицал всякие негативные тенденции, шедшие в стране, в частности рост преступности, да и кто из власть имущих и владеющих информацией мог бы отрицать столь очевидные вещи! Конечно, с Ельциным не обсуждались не только детали установления чрезвычайного, положения, но, скорее всего, сам этот термин не упоминался, а разговоры сводились к тому, что, мол, с этим надо что-то делать, надо что-то предпринять. И опять-таки трудно было не согласиться, что, конечно, нужно что-то предпринять. Под сильнейшую психологическую установку "Геков-Чуков" эти естественные слова воспринимались как согласие на любые меры, которые руководство Союза решит использовать, а стало быть, как "добро" на установление чрезвычайного положения.

И еще одно предположение: Ельцин через своих людей не мог не знать накануне 19-го числа о замыслах союзного руководства и, вполне возможно, специально вел последние разговоры так, чтобы создать впечатление о своей поддержке будущих "путчистов.". Тем самым они провоцировались на неконституционные действия (напомню, что формальных условий для введения ЧП не было), а это позволяло обвинить их в перевороте и одним ударом ликвидировать ненавистный "Центр". Риск? Безусловно. Это был крупный политический риск, но именно в этой области силен Б. Ельцин. Он рисковал да еще как, войдя в конфликт с политбюро в ноябре 1987 года, но устоял, пройдя в депутаты ВС СССР, рисковал, баллотируясь на пост председателя ВС России, рисковал, выходя из КПСС прямо на XXVIII съезде... И всегда выигрывал! Ведь, провоцируя ужесточение Центра, он не мог знать всех последствий и не мог гарантировать легкую - да и трудную тоже - победу над столь могущественными соперниками.

Каково же было изумление "Гека-Чука", когда 19-го утром они увидели реакцию Белого дома на свой демарш. Видимо, последовали звонки от одного, от другого: мы же договаривались, вы же соглашались с нами относительно необходимости мер... А пока суд да дело - время шло. И только после одиннадцати утра в центре Москвы появились танки и бронемашины. Так и выходит: рано утром они были сосредоточены на Кольцевой автомобильной дороге. Первая публичная реакция Ельцина-Силаева-Хасбулатова датирована девятью утра, да час прошел, пока ее распространяли. Только когда в ГКЧП поняли, что это не блеф российского руководства и, тем более, не шутка, был отдан приказ о продвижении бронетехники к центру города, а это и заняло как раз время порядка часа с небольшим. Лишь в 12 был занят Центральный телеграф и делались попытки перекрыть Манежную площадь, на которой уже шел малочисленный митинг. Депутат Моссовета Иванов с грузовика скандировал: "Язова долой!", "Янаева долой", "КГБ долой!" и даже вдруг "Долой СССР!". Последний лозунг меня как-то покоробил, и, между прочим, его тогда не шибко-то поддержали ( то есть не дружно промямлили).

Само появление танков и БМП я могу объяснить только одним: попыткой оказать психологическое давление на Ельцина и его команду. Захватывать Белый дом и интернировать находящихся там руководителей России после происшедшей огласки, после радиопередач на заграницу, было бы фактически невозможно. Невозможно в логике законного установления чрезвычайного положения. Это неизбежно повлекло бы за собой довольно многочисленные жертвы не только среди все увеличивавшейся толпы вокруг Белого дома, но и среди законных членов правительства и депутатов России. Это - грандиозный скандал на весь мир. Да и вообще захват зданий не производится танками - это дело спецгрупп типа впоследствии ставшей известной группы КГБ "Альфа". Там каждый - уж не знаю, как его назвать, боец не боец, в общем, коммандос, - что твой танк: бронезащита тела и головы, легкие маленькие малокалиберные автоматы с пульками со смещенным центром, огнеметы. На руках - перчатки, в "пальцы" которых вмонтированы пистолетные патроны (в рукопашной, обхватив врага руками, его можно застрелить сзади), спецгранаты, газ, особая подготовка... В общем - не дай Бог.

Как известно, попытки захвата Белого дома не было. Но и психологическая атака не привела к смягчению позиции российского руководства. А раз так, то танки и БТР в центре Москвы выглядели просто дико. Именно это и признал на первых допросах Язов, назвав своей самой большой ошибкой приказ о введении в Москву бронетехники.

Что ж, Борис Николаевич очередной раз выиграл этот бой. Однако победа - не хочу сказать, пиррова, но цена ее очень велика. Судите сами: эта цена - развал СССР, исчезновение с карты мира сверхдержавы. Само по себе это, может быть, и не так плохо, даже вполне возможно, что изменить политический режим только и можно было через распад страны, да и вообще "СССР"- аббревиатура неблагозвучная, просто мы к ней привыкли. Да, это возможно, но не доказано. Наверняка были способы ликвидировать режим за меньшую плату. Но тогда бы оставался Горбачев как президент, а вот для его устранения решили не скупиться. Морально новому российскому руководству это оправдать было тем легче, что они, конечно, знали о причастности Горбачева к попытке установить чрезвычайное положение.

Это объясняет, почему так стремительно пять "Геков-Чуков" 21 августа полетели на Форос к Горбачеву. Странно ведь лететь к человеку, которого вы вроде как арестовали, правда? А вот если он был косвенным соучастником, это перестает казаться странным. Они могли бы сказать примерно так: "Михаил Сергеевич, может быть, сейчас, когда вы увидели, что без вас не получается, подключитесь и освятите своим именем все происшедшее, и тогда мы обойдемся без жертв. Тогда эти чрезвычайные меры пойдут от имени, президента, и никто слова сказать не сможет, все будет еще более законно".

Но поскольку Михаил Ceргеевич через эфир - оставленные ему приемник и телевизор - знал о реакции Запада и здесь, в стране (информацию он получал, по его словам, в основном из сообщений радиостанций Би-би-си и "Свобода",) а Би-би-си ретранслировала передачи радиостанции Эхо Moсквы", так что он знал обо всех внутренних событиях, он понял, просчитал, что даже его участие ничего не спасет, дело зашло далеко, и фактически не принял их.

И потом делалось все, чтобы на допросах эти "Геки и Чуки" не проговорились. Чтобы этого не случилось, сделали довольно тонкий шаг. С самого верха была организована так называемая утечка информации, то есть секретные материалы следствия вдруг попали на Запад: видеокассеты с записью первых допросов "Гека и Чука". "Комсомольская правда" и "Известия" начали печатать протоколы допросов, переводя их с немецкого, ибо они сначала были переведены на немецкий язык и напечатаны в "Шпигеле", а затем из "Шпигеля" эти материалы были переведены с немецкого на русский и печатались у нас. "Комсомольская правда" писала, мол, побольше бы нам таких, путчей, иронизировала: дескать, материалы были проданы "Шпигелю" за валюту -бизнес, так сказать, переход к рыночным отношениям. Вообще-то зарабатывать валюту на политических сенсациях у нас принято, и это давно отработанный метод. Я напомню, что, скажем, отставка Хрущева произошла в полной тиши, у нас информацию задержали на 30-40 часов 13-14 октября 1964 года. Пока советский народ, как всегда, ничего не знал, спецгонец по имени Виктор Луи, недавно умерший, якобы журналист, а на самом деле человек КГБ, повез информацию о падении Хрущева из Запад и продал ее за очень большие деньги. Потом этот трюк повторяли неоднократно, последний раз - в случае со смертью Л. Брежнева.

Первые допросы "Гека-Чука" велись, видимо, после предварительных разговоров с ними о том, что может облегчить их участь. Все они направлены на то, чтобы подчеркнуть, что Михаил Сергеевич был изолирован, ничего не мог сделать, если бы и хотел: не мог ни сообщить, ни тем более улететь, ни выехать, что он изначально был категорически против введения чрезвычайного положения, но они настояли и его изолировали. Второй сквозной момент в допросах "Гека и чука" - это кто больше во время переворота надрался, кто был больше пьян. Дескать, не в политике дело, а обидели Михаила Сергеевича по пьянке, а так - свои люди.

И опять получается, что мы, кaк и раньше, при всей нашей разнузданной гласности, все равно с Запада узнаем о том, что происходит здесь (по традиции, больше доверия). Кстати, расследование по факту "утечки" ничего не дало. Естественно...

Есть еще несколько деталей, подкрепляющих сказанное. Это маленькая волна, микроцунами как бы самоубийств. Все они были уж очень какие-то ненатуральные - особенно Ахромеева (военного советника Горбачева), который якобы повесился, имея при себе пистолет. Пуго (министра МВД - его пистолет лежал в полутора метрах от кровати. Получается - сначала убил жену, затем выстрелил себе в висок, положил пистолет на тумбочку, лег и умер), Кручины (управделами ЦК), Павлова (последнего управделами ЦК), Лисоволика (зам завотделом ЦК). Все они странным образом прыгали с балконов - их тела находили в 5-8 метрах от стены. Очень уж сильно разбежаться нужно было, прыгая через балконные перила как через барьеры... А потом глумились: когда тело Ахромеева было кем-то вырыто, мундир снят и украден, то пресса шутила: дескать Ахромеев выглядел хорошо, хотя вел себя, то есть пах, уже плохо. А по поводу Пуго шутили так: забил заряд я в тушку Пуго.

Да, эти смерти в массовых средствах информации отнюдь не подавались как трагедии. А именно как некие забавные происшествия, своего рода хохмы. Или как сухая информация, без всякого анализа и подробностей. Примерно как сводка погоды - сегодня была такая-то температура, там шел дождь, здесь - снег. Что ж, включим и их в счет платы.

Когда я говорю о попытке установить чрезвычайное положение (о "путче"), о соучастии в этом М. Горбачева или "провоцировании" путча Б. Ельциным, то здесь нет никакой отрицательной оценки. Вообще нет никакой оценки, хотя наши слова как бы изначально нагружены эмоциями (скажем, участник - 'это хорошо, соучастник - всегда означает нечто плохое). Просто шел процесс нормальной российской политики. Одна сторона хотела сохранить прежний (точнее, нечто вроде брежневского) режим, свою власть, нo - одновременно - отстаивала территориальную целостность страны, прочность исполнительной власти. Другая сторона хотела радикально изменить политический режим, получить всю полноту власти, но ценой распада страны. Видите, как все неоднозначно? Вот и судите, кто более матери - истории ценен.

А пока... Пока члены ГКЧП (кроме троих) сидят в "Матросской тишине". С какими же обвинениями? Сначала - по обвинению в измене Родине. Но в этой статье (64 УК РСФСР) везде говорилось об ущербе суверенитету и территориальной неприкосновенности СССР. После аннулирования этого самого СССР (и вовсе не "Геком-Чуком") инкриминировать эту статью стало нелепо. Сейчас остановились на обвинении "заговор с целью захвата власти", а это примерно то же самое, что обвинять коньяк "Наполеон" в бонапартизме. Во-первых, такой статьи в УК нет, эта формулировка -· концовка вce той же статьи "измена Родине".

Во-вторых, им не надо было захватывать власть, которая и так у них была. В-третьих, в разных разъяснениях Верховного суда ранее всегда говорилось, что заговор с целью захвата власти - это всегда заговор с целью реставрации капитализма (понятно, почему- власть-то считалась социалистической, поэтому заговор с целью захвата власти должен иметь задачу свергнуть эту власть, т. е. восстановить капитализм).

В общем, большой казус. Понятно, что ныне власти испытывают огромные затруднения "по юридической части" - не ясно, по какой статье и за что их судить, но столь же неясно, как долго можно еще их держать в заключении.

Помнится, Ходжа Насреддин брался за 20 лет обучить читать осла, полагая, что за это время кто-нибудь да умрет. В общем, время все спишет.

P.S. Все гэкачеписты - узники Матросской Тишины и участники "Второй октябрьской революции 1993 года из Лефортова (Хасбулатов, Руцкой, Лукьянов и др.) -были отпущены по амнистии Думы 1 марта 1994 года.