ФИЛОСОФИЯ ТРЕБУХИ

Когда уезжает жена, куда мы бежим? - Кто к боевой и заждавшейся подруге, неважно, сколько вы уже знакомы и знакомы ли вообще (есть женщины, ждущие нас любых, в любое время - у них даже профессия такая), кто - с друзьями в кабак, баню или бар (вариант - к себе домой, на мальчишник как старт предстоящих приключений), кто - собирает по потайным углам удочки и червей (или охотничьи причандалы) - и айда в одиночество. А я к этому добавляю рубцы. Люблю я их, но они - пованивают при варке. А жена не терпит этого легкого пованивания.
Готовятся рубцы не очень сложно - кладешь в кастрюлю побольше эти самых рубцов, ставишь на огонь, солишь покруче, а через час ешь. Кажется, вот и весь рецепт. Конечно, можно и перец, и лаврушку - я принципиально ничего этого не делаю.
Есть можно в горячем виде, а лучше - холодными. Хороши к рубцам хрен (особенно по-еврейски - со свеклой) или горчица. Я к рубцам добавляю водку - грамм 500-800, не более. Вот и сегодня.
-Уже готовы. Ну, что, поехали по первой? Поговорим?
Вообще-то это всегда называлось требухой - самое дешевое мясо, очищенный коровий желудок, несмываемо пахнущий предстоящим навозом. Требуха была доступна своей дешевизной всем, но едома не только голью перекатной - и баре едали. Я ж требуху люблю не только за этот постный вкус и простую белизну. Я ее трансцендентально уважаю. Познакомился я с ней, когда еще с первой женой гулял, после третьего курса, на практике. В Самаре. Вот где голод никогда не кончался. В столовых - и в городских и в студенческих второе называлось "гуляш": ложка ядовито-желтой ячки, три брусочка отварного вымени или требухи и все это залито фирменной подливкой из томатной пасты, машинного масла и соляной кислоты. В единственном табачном магазинчике продавали самые поганые и паршивые сигареты - очередь всегда стояла на два-три квартала. А водка самарская сильно отдавала прелым луком - народ травил с нее от одного запаха. И жара невыносимая. Вот на такой диете - два месяца. С тех пор и полюбил требуху.
Но она пропала. Как вобла и осетрина. Превратилась в дефицит. Объяснить это невозможно: куда пропала на тридцать лет требуха? Ведь коровы-то водились в стране? И оборонного значения рубцы не имели, хотя - может их замораживали и вывозили в тундру, в вечную мерзлоту, чтобы, в случае войны, народ кормить?
В системе Госплана (и, наверняка, других подобного рода заведений) рубцы изредка возникали по буфетам и заказам на правах изысканного деликатеса, за ними сразу становилась очередь - лестно иметь в доме к праздничному столу рубцы. Был еще знаменитый магазинчик "Субпродукты" на Дорогомиловском старом рынке, где очень редко, но торговали рубцами. Вот и все проявления жизни.
Требуха - понятие трансцендентальное. Требуху, как Россию, понимать надо не умом, а самой требухой, животом, пузом.
Ближайшее к требухе понятие - потребность. Та самая презренная животная потребность, без которой нельзя жить и которой нас все-таки с тобой лишали. Это только Марксу, бухгалтеру и экономисту, казалось в пылу несуществующей полемики с возвышенными немецкими философами, что самые жизненные потребности человека материальны. Самая животная треба человека, как, впрочем. и любой живой твари - свобода. Мы пузом чувствуем, когда наступают на нашу свободу и - либо понуро грызем свою цепь, либо - рвемся и мечемся с этой цепи.
В Якутии я был на одной звероферме. Где выращивают песцов и черно-бурых лис. Меру своей свободы я осознал у этих клеток, где зверь не может даже встать в полный рост. Он, рожденный свободным и для бега, лежит, уткнув голодную морду в ненужные ему лапы, в невыносимой вони никогда не убираемого застенка. Недобрый взгляд полон равнодушного презрения к человеку. Его кормят потерявшим всякую надежду на продажу хеком серебристым, отбирая из этого скудного рациона вороватому персоналу. Он, рожденный для свободы и страсти, для охоты и игр, наконец, не выдерживает и начинает, юля и визжа, сходя с ума от боли и тоски, жрать свой хвост и тoщий зад. Эта психическая болезнь называется "самогрыз".
Знаешь, сколько дохло и выбраковывалось на той ферме зверей, чтобы сдать одну шкурку в Иркутск? - Сто. А из этих ста только десять доходили до Ленинградского пушного аукциона. А на том аукционе продавалась только одна из десяти шкурок. 9999 бессмысленных и мучительных смертей - ради одной десятидолларовой шкурки, которую ни одна уважающая себя и животный мир европейская женщина никогда не оденет. Ты думаешь, в нашей стране (еще в СССР) было 300 миллионов человек? - Ошибаешься. Давай прикинем, очень грубо, конечно, сколько душ было в нашей стране.
По России пронеслось печальным вихрем полтора миллиарда душ. Сколько из них умерло, так и не став покойниками? Не упокоившись? Не отмщенные и невинные жертвы. Сейчас коммунисты говорят: покаяние - интимный процесс. А где они были во время Нюрнбергского процесса и принудительного покаяния немецкого народа? - Не фашистов, а всего народа, когда Карл Ясперс сказал всем немцам: хватит тыкать пальцем в фашистов, русских, американцев, евреев и других - пора загнуть палец на себя! Неотпетые, неоплаканные, неприкаянные души витают над Российской империей зла, заунывно скребут души живых и жаждут, жаждут их покаяния и суда. Среди этих привидений - и запоротые и расстрелянные Тухачевским тамбовские мужики, и тихие солдаты второй мировой, и лагерные миллионы, и загубленные в болотах на строительстве дворцов и каналов еще Петром - никто из злодеев России не проклят и никто из них не покаялся сам в содеянном. Они лежат, сидят, стоят в своем неподвижном теперь величии, а их жертвы - сотни миллионов жертв! - все не обретают покой восстановленной справедливости. Неужели так и не будет второго Нюрнберга и придется ждать Второго пришествия?
От той вонючей клетки я отошел шатаясь - я хотел выгнать всех этих зверюг на свободу и сесть за них всех. Пусть самогрыз, пусть встать нельзя - но их-то за что? И сколько звериных душ зависло в воздухе над этим проклятым местом? Ну, что - по следующей? Кстати: анекдот на эту тему. Штирлиц склонился над картой СССР - его рвало на родину.
Слово требуха произошло от глагола "теребить" - очищать и вычищать негодное и ненужное.
Ты никогда не видел, как в деревне забивают коров? - да, нет, не буду я тебе этого рассказывать - слишком уж это...Я только глаз их забыть не могу. И последнего мычания. О пощаде. Я в колхозах в общей сложности года четыре провел. Как Бродский в ссылке. И пастухом был, и кормачом, и скотником, а более всего - вакцинацией телят занимался, роды принимал, и осеменителем. Да ты не смейся - одеваешь резиновую рукавицу по плечо, сначала возбудитель вкалываешь, потом по самое плечо, а потом девчонка-зоотехник из шланга пускает в корову порционную струйку. Я за день до 300 коров осеменял. Они меня всегда любили. А вот, как забивают коров - только пару раз видел и - довольно!
Меж двух столбов - перекладина, к задним ногам привязана веревка и с ее помощью свеже убитую вздымают головой вниз, вспарывают - сколько всего вываливается из туши! И шкуру сдирают, как со святого Варфоломея.
Ливер в деревнях раньше ели, а в советских колхозах - не знали, что с ним делать и выбрасывали собакам. Свиньям. В канаву. И среди всей этой убоинки - требушинка, которую ведь оттеребить надо, очистить как можно быстрей и тщательней. Ты помнишь, как нас врачи проверяли перед отъездом, как теребили нас по ОВИРам, на работе и по первым отделам. Это ведь мы с тобой тогда были требухой советского народа, моральной рваниной, нам все делалось так. чтоб мы уезжали умытые слезами и очищенные гневом, унижением и оскорблением. "ПМЖ? - подождешь, падла, никуда не денешься и жаловаться не посмеешь, не наш человек."
А еще "теребить" означает - "кастрировать". И мы с тобой - кастраты, брат. Мы - ни то, ни се. И не американцы и не русские. Там нас обзывали евреями, а здесь не принимают за евреев. Хотя русский иммигрант в США в среднем - еврей, здесь ты не в состоянии быть им. И ты теряешь уже привычную дозу страха и пыха антисемитов. Тебе стыдно, что там, под покровительством действительно демократической страны Америки, разворачиваются новые погромы и в самом центре Москвы, на всех фасадах и заборах чья-то коричневая рука хватает робкие души: "Берегитесь! Завтра! Мы знаем вас, жиды, поименно! Это будет последний ваш день, последний наш бой!!".
То, что происходит в России, еще Аристотелем называлось охлократией - властью толпы, выдвигающей в лидеры подонков, тиранов и дурафлейтеров.
Но мы с тобой, брат, кастраты, хотя все еще смотрим программу "Время", не замечая, что это - дурь, не имеющая никакого отношения к происходящему, все еще хватаемся за "Известия" и приехавших вчера. И как кастрированные коты, мы здесь быстро набираем вес, ты заметил?
По следующей? Знаешь, что такое "ни то, ни се"? - четвертинка на троих. Нам это, с тобой не грозит.
А еще требухой называли жадин. Выходит, мы с тобой еще и жадины. Не знаю, как ты, а я действительно - жадина и последняя требуха. Мне все мало. Глаза не насытятся видеть этот мир, эту красоту, я не могу насмотреться, например, на красивых женщин.
Еще один анекдот:
-доктор, от чего это - кругом столько красивых, умных, интересных молодых людей, а меня все на баб тянет? Доктор, наверно, я - лесбиян?
Мы - жадины и по этой причине эмигрировали из России, чтобы прожить еще одну жизнь, заново родиться. Строго говоря, мы могли бы и не уезжать, как то смириться с той жизнью, ну, в самом крайнем случае, пересидеть несколько лет в зоне, сам не знаю, за что. В нас - жажда жизни и жадность к ней. Мы и старую жизнь не бросаем - жалко, жадность одолела.
Я теперь так думаю, что мы, эмигранты, и есть требуха. Кстати, мы здесь себя величаем иммигрантами, а там-то - проходим как эмигранты. Чего в нас больше? И кто мы по сути? Вот к иммигрантам "требуха" не подходит. Только к эмигрантам. Требуха - это скорбный гимн эмигрантов и легкая грусть иммиграции.
И пусть се. что я сказал о требухе и нас - правда, но есть и еще одна правда. Слово "требуха" сородственно латинскому "strebula" - мясо жертвенных животных. Знаю я этих жрецов - вызывали и нас на партбюро. Они, думаешь, Богу возжигали лучшие куски? - Как же. Они лучшие куски сами сжирали, а Богу - чего попроще, калятинки, рубцов наложат. Требуха, она, конечно, не филейная часть, а, выходит, что именно она и есть Божественная пища. И мы с тобой, брат, - Божественная пища, потому что Он питается нашими мыслями и молитвами. Ну, что, не слетать ли нам за следующей в магазин? Что тут из ближайшего ночью открыто?

        Александр Левинтов - наш старый и заслуженный автор. Мы публиковали его этюды о Москве, потом, в течение многих номеров, главы из рукописи "Жратва". Как читатели успели заметить, это не столько поваренные рецепты (хотя и они там незримо присутствуют), сколько социология нашей недавней жизни в России.
Печатали, мы, печатали, и нашлись издатели в Москве, которые заинтересовались творением социо-психо-кулинара и издали рукопись в виде отличной выглядящей книги в твердом переплете, на плотной белой бумаге, с иллюстрациями, 365 стр. превосходного ядреного текста. Иногда даже хочется эту книгу немного погрызть.
Теперь эта книга готова к употреблению как по прямому назначению - для чтения и вразумления, так и для подарка и красивого расположения на полке.
Книга незамедлительно будет выслана по получении чека на 10 долларов (плюс 2 доллара на пересылку) по адресу: