"РУССКИЙ МАНИФЕСТ" КАРЛА МАРКСА (Как бы к 150-летию "Манифеста коммнистической партии" и 45-й годовщине смерти Сталина )

01-01-1998

В стимулирующей спор статье Григория Рыскина в прошлом "Лебеде" ""Извинение перед Карлом" было написано: "Главное у Маркса - его концепция истории. Он не изобрел ее самостоятельно, а выведал из предшествующих философских и экономических учений.... Возьмите любой учебник истории, и вы увидите: он построен в точном соответствии с марксовой материалистической концепцией, разумеется, без ссылки на Маркса".
Что за предшествующие учения - не сказано. Восполним пробел: главные идеи истории Маркс заимствовал у Гегеля. Именно он дал системное представление, что такое прогресс и что такое героическая личность в истории.
Для начала давайте поговорим о системе понятий, в рамках которой будет ясно - прогресс или регресс происходит со страной, в каком направлении надо двигаться и, допустим, какой смысл для истории имеет существование той или иной страны. Зачем для всемирной истории нужны, например, Буркина-Фасо или Полинезия? Можно ли без них обойтись? Вопрос это не праздный. В определенной системе отсчета каждая страна нужна, а с гегелевской точки зрения - не каждая. Вот без этих Буркина с Полинезий, по гегелевской философии, всемирная история вполне может обойтись. В ее рамках можно выяснить, что представляет собой Россия, какое место она занимает в общем ходе истории.
Философию истории Гегеля Маркс (а во многом - и мы) принял не потому, что она "единственно научная", и других нет, а потому, что она оптимистична: "завтра будет лучше, чем вчера". Это своего рода акт веры! Ведь в принципе мы могли бы выбрать философию истории, по которой считалось бы, что жить становится все хуже и печальнее - и всегда можно подобрать факты, которые подтвердят нашу философию. Это все равно, как, скажем петь песню: "то ли еще будет, ой-ой-ой!", где вот этот припев "ой-ой-ой" не позволяет надеяться, что потом будет лучше, а можно петь более оптимистическую: "птица счастья завтрашнего дня, выбери меня!".
Конечно, существуют и совсем другие философии истории. Например, долгое время вообще не было линейной истории. Мир представлялся движущимся по временному кругу. Так было у древнегреческого историка Полибия, у Сыма Цяня - древнекитайского историка. Позже, в европейской культуре Нового времени - у Вико. В рамках такой философии истории происходят одни и те же события, которые полностью повторяются через определенный период. Возникают те же войны, те же государства появляются, те же люди живут. Это старинная идея. Она была присуща еще индуизму и пифагорейскому учению.
После возникновения христианства, которое задало начало отсчета мира, и особенно сотворения человека, в котором говорится о духовной эволюции человека, его понимания Бога, , смысла его жизни и даны эсхатологические представления о конце света, были как бы заданы начало и конец истории (особенно у Августина Блаженного), - история размыкается, превращается в линейную, поэтому можно говорить, на каком месте мы находимся - в начале пути, в середине, в конце. И вся история стала протекать как бы в "тени будущего": имеется конечная цель, расположенная в будущем (страшный суд и конец мира), до нее время отмерено как в песочных часах и оно пересыпается из будущего в настоящее, становясь тут же прошлым. И до будущего остается времени все меньше и меньше.
У Гегеля, который, так сказать, "офилософил" христианское понимание истории, эта линейность приобрела вполне завершенную форму. Но еще до Гегеля выдвигались такие как бы линейные теории, в соответствии с которыми мы если и движемся, то в обратную сторону, - от "золотого века" к распаду. Вот, например, у Руссо были такие антитехнологические - чуть не написал "антинаучные" - воззрения. А в принципе - почему бы и нет? Руссо очень негодовал по поводу науки. Он считал, что природа специально скрывает свои секреты, как мать прячет спички от неразумного дитяти, чтобы он не нашел, не поджег, себе не навредил. Поэтому, рассуждал Руссо, не надо разгадывать тайны природы, не нужно пытаться открывать ее законы - это не к добру, это все плохо кончится. Руссо даже с патетическим пафосом восклицал: "Народы мира! Знайте, что наука привела многие народы к гибели". (Французские просветители, а потому наследующие им французские революционеры иначе как к "народам мира" и не обращались.) Весь пафос руссоистских идеалов построен на гармонии жизни и природы, а урбанизация, создание машин, научные знания - это увод от лона природы, это гибельный путь. Если придерживаться руссоизма, то весь ход истории - появление городов, возникновение ремесел, развитие науки, технологии производства - это сплошная деградация. Потому нельзя согласится с Рыскиным, когда он называет Руссо в качестве "предтечи по истории" Маркса.
По Гегелю, что бы ни делали люди, они все равно придут к светлому концу. Локально история может двигаться как угодно: назад, вбок, стоять на месте, но общая, всемирная история придет обязательно туда. А то общество, которое сошло с главной исторической последовательности, не существует для истории.
Некие общества "садятся" на главную историческую последовательность и проходят ее, если они меняют свои конструкции вовремя: скажем, восточный мир заменяется на греческий, тот на - римский, а римский - на германо-христианский (термины Гегеля). Гегель называл Запад германо-христианским миром, поскольку весь Запад является, по Гегелю, результатом экспансии германских племен. Да, так вот, что бы ни делали люди, абсолютная идея себя проявит, и они достигнут конечной цели. Более того, эта идея реализуется через любые действия людей. Гегель называет это хитростью мирового разума. Люди могут и не знать, что они делают, они преследуют свои конкретные корыстные цели и руководствуются, например, алчностью или местью. Александр Македонский стремился реализовать свои амбиции и отомстить персам за серию персидских войн, а что он в результате сделал? Он распространил греческую культуру на всю Ойкумену и выполнил предначертание абсолютной идеи. Он заменил восточный мир в Ойкумене на греческий, т.е. тем самым создал следующий этап. Он заменил один общественный строй, который характеризуется своей политикой, религией, наукой, нравственностью, на другой - тот, где выше свобода. Конкистадоры в Месамерике алчно набивали свои карманы и злодействовали по отношению к индейцам, но и они выполняли предначертания абсолютной идеи, распространяя христиано-германский мир на новый континент.
По Гегелю, по мере смены миров все время происходит рост свободы. Каждая последующая социальная конструкция обладает большей степенью свободы. Для этого вели свои завоевательные походы греки, Александр Македонский, римляне, Цезарь, Август, затем, например Наполеон.
И, наконец, наступает германо-христианский (западный) мир, он расширяется, намереваясь заполнить собой всю цивилизацию. Полководцы и императоры ведут свои войны исключительно для того, чтобы воплотить абсолютную идею, хитрость мирового разума, и распространить германо-христианский мир на более широкую область. Когда они "отрабатывает" свое, то, подобно мавру, который сделал свое дело и может гулять смело, удаляются с исторической арены. Поэтому Александр Македонский умирает за ненадобностью - в молодости от малярии - он больше не нужен истории. Наполеон терпит окончательное поражение при Ватерлоо, и умирает в ссылке на острове святой Елены после того, как он исполнил свою историческую роль.
Мы наблюдаем некий прогресс. Возьмем, например, такой параметр, как свобода. Растет она или нет? По Гегелю, она растет. Это проявляется и в социальной сфере и во всех остальных. Например, в чисто технической области: человек раньше мог только ходить пешком, теперь он может плавать по воде, летать, т.е. перемещаться разными способами. Он становится все более свободным. В социальном смысле у греков и римлян - рабы и свободные, потом появляется формальное юридическое право, где все равны перед законом.
В рамках гегелевской философии мы можем спросить: "А какую роль занимает Россия в мировой истории? Где она там находится?" По Гегелю, она наверняка находится где-то в восточном мире, по крайней мере, так было во времена Гегеля, в первой половине ХIХ века. Это, конечно, реконструкция, потому что о России специально Гегель не писал. Ну, а где ж ей еще находиться, когда у нее крепостное право, которое лучше называть рабовладельческим. Термин "право" в сочетании с "крепостным" - это очевидный нонсенс. Право определяется как равенство и даже некоторый примат отдельного человека над целым государством (в смысле защиты прав человека). В связи с этим понятно, что права не было в восточных деспотиях и даже язык не знает таких выражений как, скажем, египетское право или китайское право. В России настоящее право возникло во второй половине ХIХ века, после отмены крепостного состояния и судебной реформы 1864-1864 годов. А до того только и было что "крепостное". Точно также, как при коммунистическом режиме существовало "советское право" - такой же абсурд, как и "крепостное".
Вспомним как назвал Россию Лермонтов: "страна рабов, страна господ", много резких слов по поводу положения личности в России произнесли русские философы - Бердяев, Булгаков, Федотов, Ильин, не говоря уж о Герцене, Белинском, Чернышевском - революционных демократах. Да иногда проговаривались и сами государи-императоры. Екатерина II в своем наказе сенату в том месте, где писала о крестьянах взяла да ляпнула вдруг: "рабы". Да, были у Гегеля кое-какие основания относить Россию к Восточному миру. Но не полные.
По Гегелю, государства такого типа вообще сходят с исторической последовательности - как, например, Китай. Он был восточным миром, сыграл свою роль, да так потом и остался восточным миром. Другие страны постепенно набирали темп. А Китай дрейфовал до ХХ века по оси времени, не поднимаясь по вертикали в направлении роста свободы. И только теперь там намечаются какие-то ростки свободы, да и то пока что только экономической.
Можно вспомнить также "полинезийский рай", есть такой термин в социологии. Это идеал для руссоистского подхода, для исторического принципа Руссо. Не надо ни пахать, ни сеять - сорвал банан и съел... Тепло, не надо ничего строить, не нужно ни одеваться, ни спасаться от холода. Такой рай, такое общество для Гегеля - вне истории.
Но кое в чем, при всем уважении к великому диалектику, мы все-таки не согласны с Гегелем. Он, очевидно, Россию относил к восточному миру. А она занимает какое-то промежуточное положение - с одной стороны, Россия находится на историческом пути развития и проходит главную последовательность, но, с другой стороны, как-то часто норовит с нее свалиться. А потом опять с трудом вскарабкивается на главную историческую последовательность. В этом - драматизм российской истории. И ее особенность.
В связи с изложенным интересно рассмотреть, как Маркс оценивал Россию (и вообще славянство). Оказывается, он делал это полностью с позиций гегелевской философии истории, но только весьма усугубил его выводы. Настолько, что его можно считать своего рода расистом. Маркс в 53-54 годах был корреспондентом двух газет - "Нью-Йорк Геральд Трибюн" и "Фри Пресс" и делал там обзоры о России по поводу идущей Крымской войны. Маркс писал обзоры историко-философского характера, и общая оценка России была у него такой: вот лежит громадный ящер, очень злобный, с мощной челюстью и маленьким мозгом (образ Маркса). Для западной цивилизации он представляет колоссальную угрозу. Как пишет Маркс, солнце Западной цивилизации не может обойти мир, не пройдя через мост Золотой Рог в Константинополе. А пройти этот мост оно не может, не столкнувшись с этим чудовищем, лежащим на дороге. Поэтому его обязательно надо ликвидировать. Иначе Западная цивилизация не сумеет распространиться по всему миру.
Что же делают правительства западных цивилизаций? Они ведут себя глупо, мелко, ведут никчемную Крымскую кампанию, занимаются захватом какого-то там Севастополя или, паче того, Сапун-горы. Не этим надо заниматься, а следует полностью и окончательно решить вопрос: нужно ликвидировать панславизм, полагали Маркс и его друг Энгельс.
Резкие высказывания о славянах и русских в советское время либо убирались цензурой, либо, когда немного просачивались, их объясняли ненавистью Маркса и Энгельса к российскому самодержавию, закабалившему и поработившему народ. Но этим не объяснишь такую, скажем, фразу Маркса: "ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью" или "лишь война против России есть война революционной Германии" (К. Маркс, Ф. Энгельс. Собрание сочинений. Издание второе. Т. 5, с. 212).
Маркс был заядлым норманистом, полагал, что государственность славянам принесли норманны, сами славяне на это не способны. Впоследствии точь в точь такие идеи излагал Розенберг в "Мифе ХХ века", да и сам Гитлер в своих "Застольных разговорах". И, само собой, Геббельс в "великолепных статьях" (так он их всегда аттестует в своих "Дневниках").
Вывод же из исторической аморфности славян Маркс делает такой: "Народы, которые... лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность" (т. 6, с. 294).
Ну а коли это так, то не нужна им никакая самостоятельность и даже просто автономия. А что же им нужно? Это не так важно. А важно то, что они не нужны прогрессу. Читаем: "В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом" (т. 6, с. 186). Итак, все славянские народы должны исчезнуть с лица земли ради "революционного прогресса". Учитывая, что Маркс отождествлял буржуазную алчность с еврейством, эту участь должно было бы разделить и "мировое еврейство".
Кто скажет, что это не идеи Гитлера, пусть оборвет "Лебедю" крылья.
В советских учебниках не забывали упомянуть об интересе Маркса к России. О Германе Лопатине (он перевел на русский 1-й том "Капитала"), который был чуть ли не приемным сыном Маркса. При шести дочерях (три из которых умерли), впрочем, Маркс действительно нуждался в сыне. Ибо сын, прижитый от служанки Нетхен , увы, не считался Марксовым и не носил его фамилии, ибо когда папа Маркс выдал свою служанку замуж, то и ребенку была дана фамилия отчима.
С умилением вспоминали, что Маркс учил русский язык, чтобы в подлиннике читать "Очерки из экономической экономии (по Миллю)" Чернышевского. Увы и увы. Сам Чернышевский относился к "Капиталу" Маркса более, чем прохладно. Он, находясь в ссылке в Вилюйске (там холодно, может оттого и прохладное отношение?), сиживал на берегу Вилюя и развлекался тем, что вырывал странички из "Капитала", делал из них лодочки и пускал по мутным водам. И плыли они в Ледовитый океан, неся малым народам севера свет немеркнущих идей.
Но и Маркс не остался в долгу. Он русский бы выучил только за то, что.... Впрочем, слово классику Энгельсу, который в письме Марксу так пишет о тяге своего великого друга к русской филологии и проливает свет, за что бы Маркс выучил русский (который так и не выучил): "...По крайней мере хоть один из нас будет знать языки, историю, литературу и особенности социальных институтов как раз тех народов, с которыми придется немедленно вступить в конфликт" (т.28, с. 31-32). И эта идея была позже принята на вооружение в Вермахте. Там издавали разговорники, в которых на первом месте стояли исконные русские слова : "Кто из вас комиссар?", "Покажи, где прячутся евреи". "Ты мать партизана, да?", "Еда, водка, быстро-быстро". А уж русское выражение "Матка, курка, млеко, яйки - шнель, шнель" каждый "согражданин" Маркса знал и без всякого разговорника.
Да, по Марксу, панславизм - это уже больше, чем царский режим. Это определенный дух, настрой, это плоть и кровь населения, которое уже запрограммировано от рождения социальной программой на определенную форму поведения, на послушание, на подчинение. У этого населения нет гражданских начал, нет понятия демократии, свободы, потому это толпа, управляемая монархом, и представляет собой грубую животную силу, как мышцы у ящера. А вот когда произойдет революция (естественно, социалистическая), то она заменит эти слабовольные тупые правительства в Западной Европе на волевые, революционные правительства - они-то и прикончат российское чудовище - оплот панславизма, и тогда солнце Запада (уже коммунистического) перейдет через Золотой Рог и взойдет над миром. Над миром, в котором не будет реакционной России и не менее реакционного славянства. Так писал Маркс в серии своих статей, многие из которых (но не все - советская цензура не дремала!) были впоследствии напечатаны в СССР в 8, 9, 10 томах собрания сочинений.
Одну из своих статей он начинает таким анекдотом-притчей: два персидских мудреца заспорили, рождает ли медведь живых детенышей или откладывает яйца? Один из этих персидских ученых, как видно, более образованный, сказал: "Этот зверь способен на все". "Вот так, - комментирует Маркс, - и русский медведь на все способен. Особенно когда зверь знает, что другие ни на что не способны и безвольны". Как видим, он исходил из того, что восточный мир в образе России не просто сошел с исторической сцены, но каким-то образом завис на этой линии и мешает остальному миру двигаться.
Вот это и было оригинальное развитие, которое Маркс внес в философию истории Гегеля.

Комментарии
  • rpol - 05.01.2016 в 10:44:
    Всего комментариев: 6
    Налицо беллетристика вместо логики истории. Именно в её контексте можно уловить сильные стороны мыслей Маркса.
    Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0
    • redactor - 06.01.2016 в 09:56:
      Всего комментариев: 1947
      Было бы хорошо хотя бы назвать эти сильные стороны. Пусть эти сильные стороны имелись. Однако, вывод из этих сильных сторон у Маркса был таков: славянство Показать продолжение
      Рейтинг комментария: Thumb up 0 Thumb down 0

Добавить изображение