ИДЕЯ НАЦИИ О православии, самодержавиии народности

01-01-1998

Предлагаемый вниманию читателя доклад Алексея Дмитриевича Скалдина (1889 - 1943) "Идея нации" был подготовлен им для прочтения в Петербургском Религиозно-философском обществе. Написанный в 1910 г., доклад публикуется впервые. Несмотря на живой интерес к нему со стороны Совета общества, официальное его слушание было отклонено: ...Опасались, что Общество в своей либеральной части возмутится и будет вправе считать, что Совет нарочно проводит такие доклады с почти провокационной целью . Блок, прочитавший Идею нации три раза, высказывал свое одобрение Скалдину лично и в переписке, а Мережковские, В. Иванов и Н. Бердяев провели и обсуждение доклада в своих кружках.

З. Гимпелевич

Идея нации есть не то, что она сама о себе думает во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности.
 

В. С. Соловьев. Русская идея
      Владыка Михаил указывал недавно, что некоторые на христианство смотрят как на нечто, подобное второму этажу странного здания, здания без первого этажа и без фундамента. Под тенью этого здания, Христом построенного, под тенью Голгофы Христовой можно, мол, отдыхать, ни о чем особенно не заботясь и изо дня в день предаваясь преблагополучнейшим размышлениям.
Люди с таким взглядом, несомненно, существуют, но есть и иные, смотрящие на христианство как на бесконечную постройку здания, к тому же, кажется, до сего времени не ушедшую дальше рытья канав для закладки фундамента, столпотворители вавилонские и таких много может быть, таковы все русские интеллигенты, занимающиеся в настоящее время богоискательством.
В действительности схема христианства значительно сложнее двух приведенных. Конечно, человечество, оделенное свободною волею, правом выбора, не должно и не может в христианстве играть пассивной роли, и этаж первый как дело рук человеческих существует и построяется, только не в бесконечности, а до времени, откуда начинается неизбежность, Христом построенный второй этаж, Голгофа, окончательный смысл которой остается для нас неясным до ceгo времени и пребудет таким до скончания века.
Но реченное от Господа да сбудется хотим мы этого или не хотим. Отречется ли мир от Христа или примет его всем сердцем своим неизбежно второе пришествие Христово. В этом-то смысле мы и являемся рабами Господа, рабами созданной Им неизбежности.
Больнее всего душе нашей кажущаяся бессмыслица мира, и даже в неизбежности второго Христова пришествия мы готовы видеть ту же бессмыслицу, ибо в этой неизбежности кроется как бы начало отрицания свободы человеческой воли. Но это именно кажущееся противоречие: во втором пришествии сокрыта не бессмыслица, но первый (высший) смысл, и если он (смысл) остается для нас неясным, то потому лишь, что пока он вне поля нашего зрения. Он откроется, когда небо и земля прейдут, станут иными. Второе пришествие второе Откровение, как первое Откровение вера во Христа Сына Божия. Кто знает веру, кто знает, что приносит она с собой человеческой душе, тот поймет меня.
Сохранился буддийский текст, в котором только следующий взгляд на Нирвану признан единственно верным: Некий монах, по имени Ямака, высказывал следующее еретическое мнение: я понимаю, говорил он, возвещенное совершенным таким образом, что монах, освободившись от грехов, когда распадается его тело, подлежит уничтожению, что он не существует после смерти. Это мнение еретическое. Верный ученик Будды должен думать так: Нирвана есть прибежище, где нет ни земли, ни воды, ни света, где нет ни бесконечности пространства, ни бесконечности разума, где нет ни этого мира, ни другого мира, ни солнца, ни луны. Нирвана существует без основы, без развития, без опоры .
Буддизм является одной из попыток борьбы с бессмыслицей мира, с законами Предвечных Числ, с причинами и следствиями. В завершении буддизма в Нирване почти победа над бессмыслицей. В понятии о Нирване величайшая метафизическая глубина: Нирвана не только не заключает в себе причин и следствий, но также не является следствием нашего земного существования и жизни мира, не связана с ними какой-нибудь причиной. Нирвана от нас отрезана, она по ту сторону. Она есть метафизическое отрешение от всяких условностей. Такой взгляд на Нирвану подтверждается еще символически ответом Будды на вопрос: Кто он? Бог, гений? Нет , отвечает Будда; человек ли? Нет ; кто же ты наконец? Будда! Т. е. какое-то необычайное создание в человеческом образе, создание, приблизившееся к Нирване и уже находящееся отчасти вне причин и следствий.
Второе откровение христианства я уподобляю Нирване. Но указываю, что если в понятии о Нирване есть стремление к полнейшему отрешению от всяких причин и следствий, то в христианском откровении все же остается причина второго Христова пришествия, но только она не принадлежит к категории тех причин, что являются уделом нашего земного существования. Будда же и уверовавший почти одно и то же, ибо верующий, подобно Будде, находится отчасти вне гнета причин и следствий, уже имеет предчувствие второго откровения о смысле.

6

В первой половине моего доклада я пытался положить основы философского оправдания моего мировоззрения, моей проповеди о русской идее, ибо во имя мировоззрения говорю я. Не знаю, насколько предыдущие мои слова казались вам понятными, но все-таки думаю, что мною кое-что сказано о моем лице. Теперь же, формулировав по возможности кратко эти основоположения моего мировоззрения, я полагаю своевременным перейти к теме доклада, т. е. говорить о православии, самодержавии и народности в свете моей идеи и в свете истории. Итак:
а) жизнь есть ценность, ибо она создана Богом абсолютною ценностью;
б) религиозные идеи могут существовать и помимо Христа, т. е. во имя ценности жизни;
в) всякая религиозная идея, существующая помимо Xpиcта является примитивной, т. е. не дающей окончательного ответа о смысле человеческого существования. В этом отношении, по сравнению с христианством, примитивна не только эллинская религия, но и самая глубочайшая после христианства буддизм;
г) идея общественного устроения вообще не тождественна с христианскою идеей. Вопрос об общественном устроении даже в религиозной плоскости, является вопросом первоначально-органическим, как имевшим возможность существовать до Христа. Этот вопрос лишь одна из подробностей человеческой жизни (есть, например, две подробности: воздайте Божие Богу, а кесарево кесарю), он о жизни и должен быть разрешен национально, так как национальное начало есть жизненное (органическое) и притом ближе всех стоящее к вопросу об устроении;
д) свободная воля отдельного человека (как слагаемого) есть категория души, а не рассудка, следовательно, начало органическое. Религиозная идея (помимо Христа) также начало органическое. Оба начала сливаются в едином (органическом) человеке, но не в понятии;
е) по праву волящего свободно, человек может в настоящей жизни (довлеет дневи злоба его) принять идею христианства или, вернее, эстетику и этику христианства как идею общественного устроения во времени. В частности, такова религиозная (во Христе) идея православия, самодержавия и народности.

7

Главнейшее отличие католицизма от православия, конечно, не в догмате об исхождении Духа Святого и не в пресных и кислых хлебах Евхаристии. Различие в самых числителях к миру (числителем я называю здесь форму отношения идеи христианства этики и эстетики его); споры же догматические и обрядовые есть лишь некоторый элемент числителя., в том, что при одинаковом знаменателе (имя Христа Сына Божия, пришедшего в мир) числителем католицизма является папство (поглощение коллектива единым святым анархистом, лишение коллектива права на свободное самоопределение), числителем же православия (я говорю о русском православии, которое по духовным свойствам народа, его носящего, отлично от византийского православия) является царское самодержавие (поглощение единого царя эстетикой и этикой христианства во имя коллектива).

Главой католицизма взята вся полнота власти над коллективом, все права, до права лжи включительно (иезуиты есть лгущие во имя Христа и его наместника), в православии же право лжи ни за кем не утверждено. Католический священник вовсе не должен молиться о прощении Папе греха иезуитской лжи православие категорически утверждает: один Бог без греха, т. е. и безо лжи. Православие к понятию о лжи применяет всегда один масштаб, католицизм два: ложь во имя полноты власти Папы есть освященное Христом дело, а ложь мирянина, во имя любых побуждений, грех, требующий мольбы о прощении. Т. е. Папа перестает, очевидно, быть человеком, и человеческие мерки к нему уже не применимы, так же, как и к русскому царю (о царе я еще буду говорить). Результат возвеличения царя и папы один и тот же, но я не хочу сейчас решать, кто правее. Здесь спор эстетического характера, а не о правоте. Впрочем, я все же склонен думать, что этика русского православия эстетичнее католической. Из моих последних слов можно заметить, что не официальное православие и самодержавие собираюсь я оправдывать, но те формы, в которые отлились эти две идеи в душе русского народа. Хочу также разобраться, насколько жизненны эти идеи и не пришел ли черед их смерти.
Как возникло фактическое самодержавие и как зародилась, как развивалась идея православного самодержавия в народе? Если царская власть выросла из княжеской, то идея самодержавия выросла из веча.
Что славянин прирожденный раб, думают не только иноземцы, но и почти вся наша русская интеллигенция. Стать свободным значит: перестать быть славянином, сделаться западноевропейцем. С этим, конечно, нельзя согласиться. Наоборот, некоторые исторические и психологические факты в корне опровергают приведенную теорию. Так, никто не назовет вече рабской формой правления, а ведь уже самое слово это показывает, что подобный образ правления был в русских землях исконным, вечным. В смене многих столетий русские славяне рождались, жили и умирали свободными, и еще не так давно, почти в эпоху Шекспира, мужики новгородские кричали на вече: Мы не отчина московского князя! Великий Новгород вольная от века земля! Великий Новгород сам себе государь! и противники Новгорода бояре московские, говорили: А захочет Великий Новгород бить челом, то он знает, как ему бить челом . Вече и посейчас существует на Руси в виде сельских сходов, и все вопросы на этих сходах решаются тем же порядком, каким решались они на вече.
Падение личной славянской свободы обычно приурочивается к призванию варягов, и в этом призвании хотят видеть добровольньй отказ от свободы. Однако, призвав князей, новгородцы не поступились своим вечем, и только спустя шесть столетий вече перестало существовать как образ государственного правления. История не сохранила нам тех условий, на которых варяжские князья сели княжить в Новгороде и новгородских землях. Лишь позднейшие новгородские договорные с князьями грамоты несколько освещают данный вопрос. В грамотах конца XIII века мы находим такие ограничения княжеских прав, что даже бельгийская конституционная хартия в сличении с этими грамотами не должна казаться нам крайне либеральной. Новгородский князь не имеет законодательной власти; он не может без посадника:
а) давать какие-либо грамоты (т. е. льготные, уставные и всякие иные);
б) назначать правителей волостей и вообще мелкую администрацию; в) лишать их должности без вины, т. е. без суда; г) не может судить без посадника словом, князь без посадника, без представителя Новгорода ничто. Но и посадник без воли новгородцев ничто:
&n
bsp;   А вы, братья, в посадничестве и во князьях вольны , говорит в начале XIII века посадник Твердислав. Значит, новгородцы вовсе не призывали князя как правителя. Просто в лице его нанимали искусного в ратном деле чужеземца, которому одновременно поручали власть исполнительскую и защиту государства от внешних врагов. Конечно, нашлись бы и среди новгородцев искусники в воинском деле, но всякий новгородец был прирожденным полноправным гражданином и, следовательно, мог (имел право), опираясь на воинскую силу, политиканствовать, чего новгородцы прямо не хотели: армия у них должна была стоять вне политики. Князь же полноправным гражданином не считался и в силу этого условия был наиболее подходящим для роли военачальника.
Вместе с соблазном правды (хорошего) в душе человеческой господствует понятие о праве. Для вожаков новгородских было ясным, что среди новгородской черни могли возникнуть симпатии к князю на той почве, что он судит лучше, чем посадник, справедливее. Оружием против этих опасных новгородским вольностям симпатий могло стать только право, т. е. установление, кому принадлежит право суда: князю или посаднику. Здесь основа договорных (правовых) грамот, а позднее и целование креста во утверждение справедливости права. Отсюда же и попытка сделать князя неполноправным (не гражданином), лишение его некоторых примитивных гражданских преимуществ, например, права приобретать в пределах новгородских недвижимую собственность, чем пользовался последний новгородский смерд. В этом отношении князь поставлен ниже смерда он только пришлец, не имеющий собственности по закону, и попытка приобрести собственность является с его стороны нарушением закона.
Лишив таким образом князя права экономического гнета (жена князя тоже не могла приобретать недвижимую собственность), новгородцы не забыли и о тех, на кого князь мог рассчитывать как на своих приверженцев ядро ратной силы, княжеских служилых людей: последние также были лишены права на недвижимую собственность, не могли гнести экономически; новгородцы как бы говорили им: будете жить тем, что мы вам дадим , т. е. здесь, в таком установлении, мы видим нечто обратное общепривившемуся порядку: народ подчинял себе служилый класс экономически.
Наконец, князь в своих происках мог через посредство беглых (недовольных) новгородцев и специальных послов опираться на постороннюю (чужеземную) силу. Но новгородцы оградили себя и от этой опасности путем введения в договорные грамоты такого пункта, по которому князь мог предпринимать правительственные и судебные действия только в пределах новгородской земли. Всякое выступление князя по отношению к чужеземцам как лица самостоятельного, облеченного полнотой власти, в силу указанного пункта становилось противозаконным, и князь, нарушивший закон, подлежал смещению.

8

Понятно, такой порядок вещей не мог нравиться князьям, пришедшим с Запада, где власть князя была совсем иной. В то время на Западе уже вполне была утверждена власть правителя-деспота. Западные народы в борьбе за свободу и самобьггность не смогли проявить той живучести, что проявил русский народ. Исторически рано признали они право нераздельной власти одного человека над коллективом. И в настоящее время, когда Западная Европа стала сплошь конституционной, она все же сохранила фетиш деспотизма в лице конституционных монархов, ибо, если разбираться по существу, конституционный монарх бессмыслен и о нем нельзя сказать, для чего он есть; он какая-то ненужно-дикая игрушка, пережиток, но столь глубоко въевшийся, что преодолеть его невозможно. Нет! Конституционное государство, ставшее таким ради экономических выгод населения, не должно позволять себе иметь конституционного монарха, эту слишком дорогостоящую побрякушку. Непреложный смысл имеет только монарх православно-самодержавный.
Но я немного отвлекся. Следует вернуться к тому, что князья с таким общественным порядком примириться не могли и потому искали средств к утверждению своей власти над свободолюбивыми славянами (славяне чтили и чужую свободу: у них не было института рабства, военнопленных они не делали рабами, но, заставив прослужить несколько лет, отпускали на свободу, о чем говорят летописцы). Идея веча была выражена слабее в Киеве и вообще в славянских землях, лежавших ближе к Западу, где влияние более культурных европейцев сказывалось значительно сильнее, чем в волостях новгородских, кроме того, малороссы и белорусы были много пассивнее и податливее великороссов.
Князьям варяжским житья не было от буйных новгородцев (и впоследствии, уже приобретши гораздо большую силу, князья плохо уживались с новгородцами), и они поняли, что если суждено их власти укрепиться на Руси, то легче всего ей укрепиться в Киеве, который, кстати заметить, вовсе и не призывал князей, может быть, именно по своей пассивности и безразличности, но что, на первый взгляд, совсем не говорит о добровольной отдаче киевлянами своей свободы. Не только местоположение и богатства Киева прельстили князей варяжских, но именно и это сознание. Ведь Новгород потом стал весьма богатым городом, однако и тогда князья не очень-то радовались перспективе княжения над буйными новгородцами.
Единственной опорой для князя была дружина. Князь и дружина старались жить между собою мирно, так как это было одинаково выгодно и даже необходимо для обеих сторон, князю потому, что мирволя дружине, он тем закреплял добрые отношения дружинников к себе (самое наименование княжий дружинник указывает на дружбу и единомыслие данного лица с князем), дружинникам потому, что без князя народ их не потерпел бы, ибо один князь был лицом, принятым по договору, и на нем можно было искать; дружинники же в непосредственный договор с народом не вступали, а договаривался за них князь.
Стремясь захватить власть в свои руки, князья, естественно, не мнили найти себе верных в этом деле помощников среди земских людей. В крайнем случае, они могли рассчитывать только на худший элемент, на изменников народному делу, на продажных людей, а потому, не могши особенно доверять таким людям, набирали свои дружины из иноземцев, преимущественно из варягов людей, чуждых интересам местного населения. До XI века княжеская дружина не была национальной, и лишь постепенно земские бояре, соблазняясь преимуществами княжей службы, превратили ее (дружину) в славянскую.
Можно порицать за это земских бояр, можно звать их изменниками, но ведь с призванием иноземной дружины они теряли почти все свое значение для земских людей, переставали быть боярами, большими, лучшими людьми, на которых лежала защита славянских земель от иноземных покушений. Расстаться же со своими классовыми преимуществами, слиться с земскою чернью они не хотели и потому им следовало избрать одно из двух: или прогнать князя и дружину и сесть на их место, или же передаться князю, служить его интересам. Они избрали последнее и тем положили начало своему разрыву с народом, тому разрыву, который в настоящее время предстал перед нами в своей окончательной форме (я говорю о непримиримейшей вражде между народом, с одной стороны, и барством и интеллигенцией, которая тоже является потомком княжеских служилых людей, с другой). Впрочем, галицкое боярство в XII ве
ке пыталось решительно бороться с усиливающейся княжеской властью, но, будучи не поддержано по каким-то причинам, оставшимся неясными, земскими людьми, потерпело неудачу. (Если мы вспомним позднейшую борьбу польского шляхетства с королем, то усмотрим какую-то отдаленную, но несомненную связь между польским движением и попыткой бояр соседней Польше галицкой земли.)
Татарское нашествие, лишив русские земли политической самостоятельности, вместе с тем значительно утвердило власть князей. Русские уже не могли ставить себе князей, их ставил хан, а так как татары во внутренние распорядки русской земли не вмешивались или вмешивались мало, то князья и не преминули воспользоваться своей сатрапской долей самостоятельности. Затем в русских людях стало крепнуть сознание необходимости освободиться от татарского ига. Освободиться можно было лишь при помощи ратной силы, что в свою очередь увеличивало уважение к князю руководителю ратной силы, а следовательно, увеличивало и его власть.
Новгород не испытал всей тяжести татарского ига, и потому распорядки новгородские и отношение новгородцев к князю оставались прежними. Но пришел черед и Новгороду. Его дедовские обычаи также пали, но пали от руки московских людей, уже объединенных в то время идеей царского самодержавия. Нельзя сказать, чтобы новгородцы особенно упорно защищали свои вольности: они покорились не только московской силе, но и московской идее.
Лишне говорить о том, что пределы новгородские граничили с московскими и что новгородцы, постоянно общаясь с москвичами, не могли быть не знакомыми с идеей самодержавия. И когда Новгород решал вопрос: стать ли ему под Великим Князем Московским, то среди новгородцев было уже много приверженцев Москвы, и хотя вначале власть в Новгороде была в руках противников Москвы, но сторонники помалу приобретали все большую и большую силу и, наконец, одолели.
Кроме вопроса о политическом подчинении Москве, новгородцы должны были решить еще и другой: о православии. Оставаться верными православию значит принять власть с православным архиепископом и царскую власть, освященную православною церковью; отказаться от православного архиепископа, ставленника Московского митрополита, значит принять униатского ставленника. Этот вопрос для новгородцев, еще под предводительством Александра Невского защищавших православие от папства, не был пустым вопросом, и потому-то новгородцы в спорах на вече кричали: Мы не бывали за латиною и не ставили себе архиепископа от них. Как теперь вы хотите, чтоб мы поставили себе владыку от Григория, а Григорий ученик Исидора латинина? К Москве хотим, к Москве, по старине, к митрополиту Филиппу в православие .

9

Но в чем же для народа притягательность православного самодержавия? Православное самодержавие двухсторонне: одна сторона его обращена к небу, другая к земле; оно единит небо и землю. Один из современных русских писателей в поэтической статье о душе русского народа (появившейся в печати года три назад) приводит следующее народное сказание: отыщи большой муравейник, от которого идут двенадцать дорог. Раскопай и облей его водою и наткнешься на дыру в земле. Копай на три сажени и увидишь муравьиного царя на багряном или синем камне. Облей его кипящей водой, и он упадет с камня, а ты копай опять, охвати камень платом. Он спросит: нашел ли? А ты продолжай копать молча, камень держи во рту и платом потирайся. Ты небо отец, ты земля мать, ты корень свят, благослови себя взять на добрые дела, на добро . Что же? говорит писатель. Корявый и хитренький мужичонка копается в муравейнике, ищет корешка, которым, верно, будет лечить коровье вымя или свою больную бабу. Отчего же муравьиный царь там беспокоится и отчего мужичонка так красиво просит о корешке небо и землю? Оттого, что у мужичонки сила нездешняя. И муравьиный царь тайный его сообщник. А главное, оттого, что мужичонка, наверное, найдет корешок, на что бы он ему ни был надобен. Ищет, значит найдет .
Этот писатель, несмотря на свою интеллигентность, хорошо (по наитию Духа Свята) понял мужицкую душу. И, по заповеди Христа, ему нечего заботиться о том, что говорить, ибо говорить за него будет Дух Святой, который в нем.
Действительно, муравьиный царь русскому мужику тайный сообщник потому что вера у них обоих одна: в Божескую землю. Плечом к плечу работают в Божеском мировом деле и муравьиный царь, и русский мужик. Здесь почувствована живая связь с миром, нет отрицания мира, логического его распада, Но логика все же есть изумительно- своеобразная, так как человек, привыкший думать обычно-логически, подобно думать не станет. Во-первых, скажет он, у муравьев осуществлен коммунный строй жизни и, следовательно, царя им иметь незачем; во-вторых, жизнь муравьев я прекрасно знаю, и знаю, что искать у них нечего; в землю на три сажени они не закапываются. Мужик думает иначе не потому, что ему нужно выдумать какую-то небывальщину, отвлеченность вроде рационализированной братской любви, но потому, что для него понятие о настоящем (православном) царе не есть понятие о каком-то начальнике-угнетателе, но о связи Бога с землей, о воплощении по благодати Божией справедливости, без которой общение с землею будет грехом, а не праведным делом. Ишь, муравьи-то копаются! Стало быть, у них Бог и царь есть, иначе к чему им и копаться, если связи с землей и оправдания ее у них нет. Здесь и Бог становится не заступником, т. е. не защитником от чего-либо, так как от чего и от кого защищать Ему мужика, когда Он (Бог) выше всего на свете. Бог-отец с трудовыми мозолями на руках. Изначальный мужику соратник (ты небо отец, ты мать земля). Мужик Богу помощник, а Бог мужику, и оба они по одной борозде идут.
Логически мыслящий человек постоянно стремится найти математическое соотношение между своей личностью и миром, между миром и Высшей силой благодатью Духа Святого. Но так как все эти величины в настоящем неизвестные, то, конечно, усилия логики оказываются бесплодными. Мужик, признавая (чувствуя) безусловную реальность всех трех величин, объединяет их не в логике, а в вере; вместо знака: ставит + (нагольный тулуп + мужик = мир + благодать Духа Святого). Что бы ни получилось в результате это другое дело но результат есть и положительный: русская идея Бог, царь, мужик. И возможность таких плюсов создана мужицким чувством ужаснейшего реализма реализма веры, органичностью мужика, тем, что для него одинаково непреложно реальны и он сам, и его нагольный тулуп, и благодать Духа Святого.
Но как выросла в мужике вера в эту благодать? В русском народе заложено огромное стремление к подвижничеству. А кто же, как не подвижник, может ощутить всю полноту благодати Христовой. Подвижники были элементом, объединившим русский народ с Богом, так как, подвижничая, они не теряли живой связи с народом, с организмом, и то, что давалось им, давалось одновременно и организму-народу. Подвижники объединили народ с Церковью. Что говорила Церковь говорили они. Церковь говорила о царе православном, справедливом, просветленном Божией благодатью народ принял царя, ибо он был народом, к которому неприменимы евангельские слова нет пророка в отечестве своем
.
Но это идеалистическая сторона православного самодержавия, обращенная к небу. Земная же сторона, в которой разрешаются различнейшие вопросы практической политики: о земле, о правом суде, о народном представительстве, о государственном национализме насколько можно судить по историческим фактам и по тому, как эта сторона выражается в настоящее время, была направлена, подобно идее веча, главным образом, против засилья служилых людей, нахлебников, а теперь, когда служилый класс потерял свое исключительное для народа значение, и против интеллигенции.
Слово интеллигенция принято понимать как определение внеклассовой группы людей, играющей в жизни народной роль монетного двора, берущего из недр народной души чистое золото и превращающего его в золотую звонкую монету, в реальное богатство, в народную культуру. Нам, русским, следовало бы давно отказаться от такого определения интеллигенции потому, что наша интеллигенция не имеет непосредственной связи с народом и, следовательно, не может быть творцом народной культуры. Нам следует отказаться даже от самого слова интеллигент и переименовать представителя этого класса в разумника слово русское и по своим ироническим особенностям очень подходящее к духовным свойствам так называемого интеллигента .
Мудрость всегда отличали от разума , говорит Владимир Соловьев. Действительно, только мудрость, духовное понимание Божьего мира и правды его может творить культуру. Разум, механика акультурны. Диавол, который, по слову Христа, был искони человекоубийцей, т. е. лишающим человека чувства живой связи с Богом, есть именно разумник и искуситель человеческого разума. Интеллигенты суть дети Диавола, подобно ему исторгнутые из мира и пытающиеся вместе с ним через разум войти в мир, овладеть миром. Нельзя ответить на вопрос: Куда идет Смердяков? Смердяков, русский интеллигент, и Диавол абстрактны, и в этом их несчастье.
Мысль, что интеллигенты и их родоначальники служилый класс сыны Диавола, не моя личная, а народная, и сложилась очень давно. Две былины: киевская о том, почему перевелись богатыри на Руси, и новгородская о Ваське Буслаеве, подтверждают мое предположение. По киевской былине, богатыри представители служилого класса возгордились и стали вызывать на бой Нездешнюю Силу, но были наказаны за свою дерзость тем, что превращены в придорожные камни. Странная аналогия: душа современного интеллигента тоже каменная, неживая. Новгородская былина однородна с киевской. Отец Васьки, Буслай, жил в Новгороде до 90 лет и:


...жил, не перечился,
С мужиками новгородскими
Поперек словечка не говаривал.

Васька пошел другой дорогой: только то и делал, что всячески измывался над новгородцами, а кончил тем, что, посмеявшись над Силой Нездешней и над головой Адамовой, разбил свою собственную буйную голову о святой камень Алатырь.
Понятно, что одна религиозная рознь не могла укрепить столь сильно вражду народа к интеллигенции. Все-таки служилые люди да и многие интеллигенты в церковь ходили, Богу молились, словом, имели нечто общее с народным христианством все это должно было ослаблять, но не укреплять вражду. Есть другая причина вражды экономическая и правовая: у народа тысячу лет назад сложилось мнение о служилом человеке как об обманщике и грабителе, который в свою сторону гнет, что имело фактическую почву.
Служилый человек обманывает мужика, главным образом, тем, что ставит ненастоящего царя. И когда Иван Грозный начал борьбу со служилым людом, то народ царю не перечил. И когда новгородцы принимали власть московского царя, то они ни за что не хотели принять московских служилых людей, чуждых местному населению. Царь, принимая новгородцев под свою руку, согласился на их условия: А что есте били челом мне, великому князю, чтобы вывода из новгородской земли не было, да у бояр у новгородских в отчины, в их земли, нам, великим князем, не вступаться, и мы тем свою отчину жалуем, вывода бы не паслися, а в вотчины их не вступаемся. А суду быти в нашей вотчине, в Новгороде, по старине, как в земли суд стоит .
И в Смутное время, и в разиновщину, и в пугачевщину служилым людям сильно доставалось от мужиков. Разиновщина и пугачевщина были казацкими движениями. Но ведь казацкие ряды пополнялись беглыми, теми, кому не в меру люто приходилось от боярства и служилых людей.
Года шли, сменялись поколения, а ненависть народная вместе с уверенностью, что служилый человек себе на уме, передавалась из поколения в поколения. И теперь что бы ни начинал интеллигент, мужик ему не верит и говорит по-прежнему: барин-то свою линию ведет .
Если интеллигент идет к мужику со своей дружбой, то мужик обычно думает: Испугался, хочет обмануть, разлакомить меня на дружбе . Это верно исторической действительности, и предлагать после векового обмана дружбу не совсем этично.

10

Нельзя смотреть на русское православие, как на нечто закосневшее, застывшее в буржуазном самодовольстве. Православие русского народа в том, что он ищет постоянно правую веру. Ищут веру и интеллигенты, но между исканиями народными и интеллигентскими лежит глубочайшая пропасть. Для народа Бог данность, и все искания свои он обращает вовнутрь, ищет путей к Богу, ищет, как жить по Божьей правде. Для интеллигента же, чтобы жить по правде, установить порядок, необходимо найти и утвердить самого Бога (пример Толстого). Это в лучшем случае, а в худшем в итоге получаются просто божки: Кант, Маркс, Гегель, народушко и проч. Народные искания, как известно, выражаются в сектантстве. Народ православный, т. е. верный господствующей церкви, с большим уважением относится к сектантству и всегда сам не прочь перейти в сектантство. Гонят же сектантов те же вековечные обманщики служилые люди.
В несомненной связи с сектантскими исканиями стоят народные искания настоящего царя . В народе всегда живет подозрение, что царь не настоящий, подменен господами для своих выгод, а отгого и неправда идет по Русской Земле.
Здесь уместно объяснить, что такое настоящий царь, и высказаться по некоторым вопросам практической политики. Настоящий царь есть такой, на котором, по воле Божией, почила благодать Духа Святого, утверждающая высшую справедливость царя. Не вдаваясь в излишние подробности, я скажу, что против такого утверждения можно спорить, можно доказывать логически его ошибочность, но кто верит в Божию благодать, а тем более испытал ее реальность, тот ни спорить, ни доказывать не будет. Народные искания Смутного времени, разиновщина, пугачевщина все это искания настоящего царя. И если возможна русская революция, то она должна быть во имя тех же исканий. Говорят, что в народе теперь идея царя уже не имеет прежнего обаяния, даже вовсе пала. Но говорящие не указывают, чем народ заменил эту идею. Если ничем, то значит, он сидит у моря и ждет погоды. Странное занятие.
Мы не видим в народе попыток заменить чем-нибудь идею царя, но попытки утвердить настоящего царя имеем налицо. Таковы христианство хлыстов и скопцов, Хлысты весьма сильная секта, пользующаяся в народе успехом еще и потому, что она предоставляет своим приверженцам возможность сослужения исключительная приманка для людей глубоко верующих. Не особенно давно нижегородский губернатор высказался о хлыстах, что если дать им свободу, то через месяц вся нижегородская губерния запляшет.
Хлыстовский Христос есть прообраз справедливого царя. Скопчество вышло из хлыстовства и вынесло оттуда идею христовства. Основатель скопческой секты, христос Кондратий Селиванов (он же царь Петр III) поучает (своего сына) Павла I, указывает ему, как подобает править царю:

А царь крепко осерчал,           Не стал слушать и ушел.
Забыл первой свой начал;       Наш Батюшка-Искупитель
Потом очень закричал             Своим сердцем воздохнул,
Затворил он крепко двери.       Правой рученькой махнул:
Не хочу быть в твоей вере.       Поди, земная клеветчина,
А за этот за смешок                 К вечеру твоя кончина,
Пошлю в каменный мешок .       Я изберу себе слугу,
Наш батюшка-Искупитель         Царя Бога на кругу,
Кротким гласом провестил:       А земную царску справу
О, я б Павлушку простил.         Отдам кроткому царю.
Воротись ко мне ты, Павел,       Я всем троном и дворцами
Я бы жизнь твою исправил .       Александра благословляю.
А царь гордо отвечал,                Будет верно управлять,
Божества не замечал,                 Властям воли не давать.

Царь должен ставиться народом. Вопрос о престолонаследии не важен, не нужен. Избрали же в Смутное время царем Михаила (а раньше Бориса и всех прочих), хотя Михаил не был наследником Рюриковичам.
Царь должен советоваться с вечем, с выборными земли, но ввиду того, что на вече могут возникнуть разногласия, право окончательного решения вопросов принадлежит царю или, вернее, через него самому Богу. Да и решать вопросы на вече должны не по большинству голосов, как это практикуется в парламентах, а п
о согласу , как решают на сельских сходах. Представители должны избираться тоже не по большинству голосов, а от мира. Taк, если Иван получил 9000 голосов, а Петр 8000 или меньше, то Петр идет на вече вместе с Иваном, иначе будет несправедливо поступлено по отношению к избравшим его полноправным мирянам. Подобный порядок избрания должен повести к сильной борьбе партий, но царь высшая инстанция, Божьей властью должен враждующих примирять во имя правды Христовой, которая едина. Конечно, церкви благодать ближе, и представитель церкви имеет как бы больше прав на такую роль правителя-миротворца. Но тогда остается неразрешенным вопрос национальный. Представитель церкви слишком привержен ей и будет несправедлив по отношению к иноверцам, будет слишком чужд для них, царь же как мирянин должен быть одинаково справедлив и к иноверцам. Потому-то имя Белого (справедливого) царя проникло и в Азию.

11

Народная, органическая культура есть нечто крепнущее, растущее внутрь, постепенно заполняющее данную форму содержанием. Приведенная форма должна испугать интеллигента, он назовет ее рабским подчинением Року. Пусть так, но Идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности . И вот, если мы вернемся вновь к православному самодержавию и увидим, что, несмотря на стремление народа к нему в течение столетий, даже приблизительного достижения идеи не оказалось, мы ужаснемся, но ужас наш не будет долог, лишь поймем, что если идея и не осуществлена, то потому, что народ думал о ней не во времени, а вместе с Богом в вечности. От ужаса нашего не останется и следа.
Кажущаяся застылость культуры отпугивает от нее интеллигента. Все равно как испугали Достоевского слова карамазовского черта о том, что все это, быть может, уже было и опять будет . А вот пифагорейцев такая мысль приводила, очевидно, в восторг, и, наверное, они немало гордились тем, что она принадлежит им. Однако и Достоевский успокоился на оборотной стороне этой мысли, т. е. он успокоился на вере в народ, а народ своими из году в год повторяющимися праздниками с их обрядами и обычаями, всем укладом жизни столь реально символизировал это было, есть и будет .
Интеллигент привык думать о культуре так: например, понаставить в Якутской области телеграфных столбов, послать туда врача, акушерку, фельдшера, и Якутская область сделается культурной. А мне думается, что вот написал архангельский помор книгу на бересте (могущих заинтересоваться этой берестяной книгой отсылаю к книге Максимова Год на Севере ), не зная о существовании бумаги или не имея ее под рукой, и из Архангельской губернии уже тянет культурным духом, а не то что от поставленных там телеграфных столбов.
Интеллигент кичится своими образованностью и культурностью пред мужиком. У нас такая величина, как Достоевский , говорит интеллигент. Но что для интеллигента Достоевский? Даже не учитель. А будь этот подвижник у мужика, мужик причислил бы его к лику святых. Если Достоевский велик для интеллигента как художник, то ведь худшая часть интеллигенции прямо пренебрегает откровением художественного слова, а лучшая находится под гипнозом тютчевского афоризма: Мысль изреченная есть ложь . Народ знает иное изречение о слове: В начале было Слово, и Слово было к Богу, и Бог был Слово.

12

Теперь мы уже можем ответить на вопрос: чем больна Россия, а выживет ли она ответит время. Для России необходимо установить форму правления, ей родную, выросшую из ее культурной идеи. Но России одинаково чужды и официальное правительство, и тот класс, что стремится захватить государственную власть в свои руки. Оттого и мучится Россия. Возможно ли примирение народа с интеллигенцией? Вряд ли. Слишком долго шли они в разные стороны и уже не видят друг друга.
Народ не хочет поступиться своим. Достоевский говорил о нем, что он хочет, чтобы любили не его самого, а то, что принадлежит ему. В психологии Достоевский редко ошибался, не ошибся и здесь. В народной песне поется:

Тут летела пава через сини моря,
Уронила пава с крыла перышко.
Ей не жалко крыла жалко перышка,
Мне не жаль мать-отца жалко молодца.

Поэтическая параллель проведена здесь весьма тонко. Если хотите отнять кусок, то берите уж лучше целиком, и целого без куска не надобно. Кусок выдерните из дома, все равно весь дом станет разваливаться. Если интеллигент желает идти на сближение с народом, то, памятуя заповедь Спасителя блажен, кто душу свою положит за други своя , он должен отречься от самого себя, погубить свою душу. Чем нам быть? спрашивает интеллигент.
Будьте святыми и вы получите над народом духовную власть святых. Спасение и для себя, и для народа ищите в церкви Христовой, в этике и в эстетике христианства.

УСЛОВИЯ ПОДПИСКИ

Для университетов и организаций за год - 4 книги - $60Индивидуальная подписка за год - 4 книги - $40(пересылка в США $7.00, за границу - $14.00)Цена отдельного номера - $12.50(пересылка в США $1.70, за границу - $3.00)

Редакция располагает номерами прошлых лет. Цена - от 5 до 10 долларов.Плата от заграничных подписчиков принимается только в международных чеках.

Заказы посылать по адресу:

THE NEW REVIEW (ISSN 0029 5337), Inc.,611 Broadway, # 842, New York,N. Y. 10012.

Тел. и факс. ред. (212) 353-1478E-mail: nrewiw@village.ios.com

Комментарии

Добавить изображение