ВРЕМЯ СОБИРАНИЯ КАМНЕЙ

     Одно событие в Москве, происшедшее в Кремлевском Дворце съездов, натолкнуло на мысль о типажном сходстве между режиссером Никитой Михалковым и генерал-губернатором Александром Лебедем. 29 мая в Кремлевском Дворце съездов открылся 4-й съезд кинематографистов России. Забегая вперед, скажу, что на нем Никита Михалков, председатель союза с декабря прошлого года, получил, можно сказать, диктаторские полномочия. Получил от присутствующих 5 тысяч (!) человек. Правда, среди них было много гостей без права голоса, но атмосфера стояла приподнятая и почти что восторженная: "Ты царь, хозяин, делам с нами, что хочешь, потому что мы видим – спасение в тебе".

Глобальный характер события был обозначен чередой зачитанных приветствий – от президента Бориса Ельцина и мэра Москвы Юрия Лужкова, от главы американских продюсеров Джека Валенти, от религиозных идеологов страны – патриарха, главного муфтия и главного раввина.

После такого зачина на сцену выступил Никита Михалков. Его доклад был сжат, энергичен и темпераментен. Собравшаяся киношная братия жаждала крови: кто должен ответить за развал российского кино? Кто подбил на 5-м съезде кинематографистов (это не время пошло вспять, а нумерация съездов: отчитывалась от первого времен СССР, а потом пошла от демократической России, так что сначала был пятый съезд, а теперь прошел четвертый) в 1986 году объявить о новых веяниях в организации кинопроката и кинодела вообще? Где все эти Климовы-Смирновы-Соловьевы? А ведь именно тогда союз кинематографистов стал как бы идейной базой перестроечной манифестации. Скажем, идеологический разрушитель Нуйкин – это кто? Зам директора Института кино. А Алесь Адамович? Его шеф, директор. Потом – целая серия подрывных (чернуха и порнуха) лент, размывающих нравственные основы народа. На 5-м съезде Бондарчука заклеймили и вывели, и тогда же в правление не ввели Никиту Михалкова. И вот то, что тогда считалось доблестью и славой, ныне отрясли от ног своих. От ног отрясли, а руки плотоядно потирали: кого подвергнем остракизму?

Но Михалков на вопрос "Кого будем сажать?" сразу отрезал: "В ситуации тотального кризиса считаю себя не вправе выступать прокурором своих коллег". Конечно, развал начался с пятого съезда (1986), согласился он, зато подъем и расцвет начнутся с четвертого (1998).

Правда, Михалков несколько ранее обещал дать ход слухам о злоупотреблениях – после тщательной проверки всей деятельности Союза. Но на съезде он сказал, что все документы есть, и они доступны каждому члену СК. Он подчеркнул только, что главным открытием проверяющих была хозяйственная некомпетентность, юридическая безграмотность ведения дел. Вопрос, были ли злоупотребления вообще, остался без ответа.

От Михалкова исходила (по отзывам современников) некая почти что мистическая сила. Уверенность. Вера. Одним словом, на трибуне стоял харизматик весь в ауре. Осиянный несказанным светом. Почти как Распутин. Но это сравнение – от лукавого. Нет, не как Распутин. А как... ну кто? Саванарола? Тоже не то. Как Моисей! Вот это – то самое. Он выведет, он спасет.

Даже у них, киношников, людей амбициозных, спесивых и интриганских, фигура Михалкова, чем-то родственная генералу Лебедю, вызвала подобострастный восторг: бери, хозяин, вожжи в руки и – вперед. Ты наш вождь, слуга царю, отец солдатам.

Как крикнул из зала Василий Ливанов (он же – Шерлок Холмс): "Перед нами команда спасателей Министерства по чрезвычайным ситуациям, стало быть, ей нужно верить и подчиняться безоговорочно".

Приведу самые важные (идеологически) места из выступления Михалкова: 

"Кинематограф предал своего зрителя. Бросил его на произвол судьбы. Отказался от его любви. Именно тогда, когда он мог помочь людям пережить тяжелые времена, ощутить себя частью целого, вселить надежду. Отечественный кинематограф сегодня безвоздушен, беспочвенен и беспричинен. Он не рожден ни болью, ни любовью, ни состраданием художника. В огромной своей массе это безответственные эксперименты за казенный счет. Через такое кино мы рискуем получить через 10-20 лет чужой народ. Работать, властвовать, управлять будут люди без родины.
Да,- сказал Михалков,- то, что в последние годы выдавалось за достижения, есть на самом деле кинематограф, оторванный от жизни и общества, убогий и ущербный, непрофессиональный и неумелый. Он не имеет перспектив в прокате, он ведет к гибели наше кино и к распаду наше общество. Сломать эту тенденцию – дело, если хотите, национальной безопасности. Зрителю нужен герой, нужна кинематографическая мифология, нужна надежда. В Америке кино стало фольклором. Через кино она сумела создать свой собственный образ, сама в него поверила, ему последовала и заставила весь мир воспринимать себя такой, какой она себя видит".

Закончил Никита Сергеевич так: "Я бы хотел, чтобы у вас хватило мудрости дать нам силу, чтобы вам помочь". Но еще он сказал так: "Служить отечеству – не значит служить режиму".

И для того, чтобы показать, каков режим, продемонстрировал монтаж кадров из последних российских фильмов киностудии "имени Горького опыта", наполненных садистскими убийствами, извращенным сексом "по-русски" и прочим распадом в духе заката и разложения Римской империи.
Аудитория, привычная ко всему, от такой концентрации пакости ахнула. Директора студии Ливнева, что-то пытавшегося говорить о свободе творчества, согнали с трибуны. Затошнило. Многие потрусили прямо в туалет, минуя буфет, что для кинобратии совершенно нетипично и даже дико.
А вдогонку неслась цитата из Шукшина: ""Ты счастлив, когда ты смел и прав". Сейчас, продолжал Михалков, он счастлив и не просит доверия у коллег. По словам Михалкова, доверие как здоровье: или оно есть, или его нет.
Просить доверия было не нужно – оно было полным. "В присутствии Михалкова, – сказал один среднестатистический мэтр, – мы все чувствуем себя сильнее". Съезд дал Михалкову полную свободу действий и сам отказался от всякой возможности приостановить или ограничить его полномочия.
Итак, если 5-й съезд в 1986 году олицетворял перестройку (которая тогда еще и не началась, а, наоборот, закручивали гайки; напомню, что летом того года был принят драконовский закон о борьбе с нетрудовыми доходами, посадивший сотни тысяч владельцев парников и мелких торговцев), то нынешний съезд точно так же символизирует пришествие на Русь сильной руки.
Я начал с того, что происшедшее в Москве наталкивает на мысль о сходстве Михалкова и Лебедя. Та же харизма, та же вера в себя. Та же решительность комдива Котова, который вполне мог бы быть дедом генерала Лебедя. У генерала Лебедя сформировался имидж человека властного, решительного, даже грубого. Некоего летящего лома, против которого нет приема (этот образ был создан на телевидении по заказу Конгресса русских общин фирмой «Видео Интернэйшнл»). Более того – человека, который не остановится перед применением насилия. Западные журналисты (писал Игорь Олейник) задают вечный и чрезвычайно важный для них вопрос об отношении генерала к демократии. Ранее ответ Александра Ивановича был всегда предельно краток: «Я не демократ». Иностранцы тут же шалели и пугались такой откровенности обладателя густого командирского баса и начинали делиться со своими читателями соответствующими опасениями за будущее. Нет чтобы Александру Ивановичу молвить на четыре слова больше: «Я не демократ в российском понимании этого слова».
На самом деле Лебедь – хорошо обучающийся политик. Он интуитивно чувствует, что сейчас нужно России. А нужна ей твердая рука, которая наведет порядок. Постоянное вранье российских "демократов", рассказывающих о начавшемся подъеме экономики на фоне войны на рельсах и финансового кризиса ставит точку на их экспериментах. Но он понимает, что нужно Западу, и потому его последняя поездка в США (весной этого года) и выступление перед сенаторами оставила их удовлетворенными.
У Лебедя есть довольно сильная команда экономистов, которая подготовила программу выхода страны из хозяйственной ямы, и есть группа идеологов, которая готовит аналогичную программу выхода из бесконечного вранья (теория Лебедя "здравого смысла").
Приведу одно почти что фрейдистское соображение, почему Россия выбирает генерала. Любовь народа к генералу объясняется тем, что большинство населения так или иначе связано с армией – службой в ней, участием в оборонной промышленности, тем, что страна имеет милитаризованное сознание: ведь весь ХХ век у России прошел в войнах.
Но помимо фрейдизма и мистического выбора Россией своего жениха имеется одно вполне научное соображение. Речь идет о теореме Эрроу (любопытно, что о ней почти не говорят в российской прессе). Между тем такая теорема не только есть, но и ее социологическое применение совершенно корректно. Упоминание теоремы, однако, несколько снижает мистический накал выбора и притупляет загадочность русской души.
Итак, Кеннет Эрроу (Arrow) получил Нобелевскую премию за работы по общей теории равновесия и экономической неопределенности (1972). Интересующая нас теорема звучит так: в случае уменьшения какого-то ресурса (например, энергии) в саморегулирующейся системе в ней выделяется некий центр по ее распределению, а элементы системы (кластеры) выстраиваются как бы в очередь на получение энергии. И чем меньше ресурса, тем строже и "единоличнее" центр. При снижении энергии ниже минимального порога система рассыпается на хаотические части.
Не напоминает ли нам это чего-то? Как же-с. Здесь и рационирование с карточной системой, и тоталитаризм, возникающий как реакция на хронический дефицит, и даже гражданская война.
Россия сейчас находится в преддверии установления некоего центра по раздаче. Что делает центр в ответ на забастовки? Он срочно изымает в одном месте и направляет в другое. Подпитывает ту свою подсистему, распад которой может дать эффект домино. На социологическом уровне теорема срабатывает как ожидание "сильной руки", которая наведет порядок и изымет излишки, перераспределит "по справедливости".
Ситуация в России далеко не исчерпывается, конечно, экономической математикой. В стране очень сильны патерналистские ожидания. Есть отец, царь, вождь, он знает как. Нет, не случайно самодержавие считалось стержнем уваровской триады "самодержавие – православие – народность". На идее монархии строилась вся российская иерархия. Царь-батюшка был больше, чем правитель. Он олицетворял надклассовую и надсословную справедливость, был нравственной системой отсчета. Большевик товарищ Сталин это прекрасно понимал и по праву занял место патриарха ("отец народов"). Он ставил себя рядом и с Иваном Грозным, и с Петром Великим. Только все-таки повыше их. И в беседах с Фейхтвангером прямо говорил, что такой уж народ русские – они любят своего вождя беззаветно и преданно. Приписывают ему все успехи и достижения. Это, может быть, немного наивно, но очень искренне и правдиво.
Нынешняя генеральская мифология – это российская мифология государственности. России нужен не свадебный генерал, а боевой и настоящий. Труба зовет.

Розанов: "Сила - вот одна красота в мире.... Сила – она покоряет, перед ней падают, ей, наконец, молятся".

Бердяев: "У русского народа есть государственный дар покорности, смирения личности перед коллективом. Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится, чувствует себя женщиной перед колоссом государственности, его покоряет сила... Германец чувствует, что его не спасет Германия, он сам должен спасти Германию. Русский же думает, что не он спасет Россию, а Россия его спасет. Русский никогда не чувствует себя организатором. Он привык быть организуемым". 

Можно было бы цитировать еще и еще; Но мысль – ясна. Странно, конечно, усматривать в ядреном сибирском мужике слабую бабу, ожидающую сильного жениха. Не гомосек все-таки. Скорее тот мужик, о котором Губерман сказал: "В лесу раздавался топор дровосека - мужик отгонял топором гомосека". Но таково видение русского народа русскими же выдающимися философами. Поверим им.
Генерал, отец солдатам, да и не слуга царю, а, может быть, сам царь, говорит зычное генеральское слово тяжелым басом профундо, отдающим, с оттяжкой, по-воландовски, вниз. Он обещает успех. У Лебедя харизма не меньше, чем у Михалкова. И он примерно так же и то же говорит.
Атмосфера на 4-м съезде кинематографистов больше, чем частный эпизод. Это модельное (в масштабе 1:25000) воспроизведение будущей всероссийской ситуации - точно также, как 5-й съезд 1986 года предвосхищал перестройку. Вокруг Лебедя ореол и аура. Она сияет и озаряет. Глаз завороженно смотрит в слепящую точку. Вождь-отец ведет, он дарует надежду на спасение- возрождение. Он вселяет веру в правоту своего дела. Вот тебе и преображение на горе Елеонской.
Что, неужто настает в России время собирания камней? Успеть бы до ныне очень вероятной ядерной катастрофы - исламская бомба уже тикает.