КАКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ ХАМ ?

Письмо уважаемого мной Марка Рейтмана выявляет два типичных момента русского интеллигента. Впрочем, первый относится не только к русским, и не только к интеллигентам.

Этот первый момент: проблема понимания. Я давно заметил, что добиться адекватного понимания авторского текста невозможно. Более того, сам автор через некоторое время будет понимать свой текст не совсем так, как тогда, когда он его писал. В пределе - он его вообще не поймет. Не поймет, как он мог писать такую чудовищную чушь или ахинейную дичь, с которой он в данный момент в принципе на согласен. Яркий пример - Александр Зиновьев, который уже давно в изумлении от того, как он мог написать такой жуткий пасквиль на советскую Россию как его "Зияющие высоты" и говорит, что теперь никогда бы ничего подобного не писал, ибо не разделяет тех своих подрывных убеждений.

С непониманием надо смириться и довольствоваться тем, что тебя поймут на 80 - 50 - 30 процентов, вообще не поймут, поймут с точностью до наоборот. Но никогда не поймут на сто процентов.

Каковы ключевые фразы из любой полемики? А вот каковы: "Оппонент меня не правильно понял", "Уважаемый имярек приписывает мне то, чего я не писал", "Удивительно, до чего мой критик извратил мои мысли"...

По поводу понимания мы когда-то целые конференции собирали и проводили. Но и на них продолжалась все та же чехарда. На одной из них я не удержался и написал пародию, которую прочитал перед залом ученых мужей. Зал очень смеялся, но не уверен, что все понимали , в чем суть пародии. Приведу ее в приложении к этому ответу. Там же дам цитаты из своей прошлой статьи о Петре I и процитирую оценку Петра Ключевским.

Итак, почему же мы не понимаем друг друга? Да как раз потому, что для того, чтобы что-то понять, мы должны произвести эмпатию ( в духе Бергсона), как бы полностью вжиться в другого. Стать им. Сделать так, чтобы его потребности стали вашими, его чувства - вашими, его базовые ценности - вашими, и его знания - вашими. Сие - невозможно. Потому мы, слушая или читая текст ( на известном языке), как бы накладываем не текст своего рода координатную сетку из своих понятийных схем и сквозь них понимаем читаемое. И другого способа - нет. В той степени, в которой концептуальная сетка понимания совпадает с заложенной в текст, человек и понимает прочитанное. Вопрос обучения с этим связан не так жестко: там учащийся принимает как должное ряд новых для него положений. Просто - выучивает их. Но уж потом, став ученым - накладывает свою сетку на все читаемое.

Как раз поэтому лучше понимают друг друга люди, проживающие вместе. К примеру - члены одной общины или одного этноса. Или одной семьи. Это, конечно, статистически, в среднем.

Вторая черта, которую я усмотрел в статье Марка Рейтмана, более опасна, хотя относится не к нему лично, а так сказать, к явлению русской интеллигенции народу. Речь идет о почти патологическом стремлении российского интеллигента разоблачить национальный миф. Русская интеллигенция, по замечанию Бердяева (да и почти всех авторов "Вех") - это такая субстанция, которая все время кривит губы по поводу любого действия властей. Если речь идет о современности, то эта позиция, в какой-то мере, оправдана. Пусть себе указывает на болевые точки и диагностирует недуги. Но у нации должен быть некий нравственный фундамент. И его основой (почвой) является нечто вроде народной "позитивной мифологии", находящейся в прошлом. Ведь не случайно Шпенглер считал, что рост государства, его молодость и сила питается мифологией. Именно она является почвой всякого культурного творчества. Забвение корней и рационализация мифа приводит к вырождению живого тела народа в так называемую цивилизацию - механическое существование ранее наработанных культурных форм.

Конечно, сейчас не время не замечать, скажем, злодейств Сталина. Хотя бы потому, что еще живы те, кто от него пострадал лично. Тем более - живы дети и внуки погибших. Я надеюсь, что с течением времени ( сто-триста лет) Сталин перейдет в народную мифологию с прочной злодейской оценкой, станет олицетворением инфернального зла. Чем-то вроде Кощея. Или хотя бы станет рядом с Иваном Грозным в том виде, в каком тот предстает в западном сознании под точным названием Ivan the Terrible - Иван Ужасный, Жуткий, а не просто Грозный, ибо это слово не несет в себе однозначно негативной оценки. Скорее - наоборот.
История при помещении своего героя в пантеон мифа отсекает все бытовые подробности его земной жизни. Становится совершенно неважным, сколько он пил, и чем болел. И какие имел пристрастия. Работа истории чем-то родственна скульптору, который отделяет от куска мрамора все лишнее и являет взору застывший в вечности миг свершения. Это может быть как положительный культурный герой, так и, напротив, исчадие ада. Петр Великий у Пушкина - герой без сомнения, величественный и - уже мифологический. Да, таков его "Медный всадник", хотя он и не из мрамора.

Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь !
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы !
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию вздернул на дыбы?

Довольно странно было бы сегодня заниматься разоблачениями князя Владимира Святого. Раскопать летописи, и рассказывать, какой он был женолюб (даже после принятия христианства имел четырех жен), винопийца (и поощритель пьянства : "Веселие на Руси питие есть"), интриган; как для борьбы с князьями-соперниками призывал на помощь половцев, как обманывал. Известно не много, но придумать можно к этому вдосталь. И тогда станет непостижимым: с чего этого проходимца причислили к лику святых? А с того, что он крестил Русь. И этого оказалось достаточным для истории. А все остальное - мишура, существующая, конечно, в узких исторических исследованиях, но исторгнутая из народного мифотворчества.
Еще хуже выглядело бы разоблачение, скажем, Ильи Муромца. Что это за былинный герой, который сидел сиднем тридцать дет и три года? Да и не сидел, как видно, а лежал. Стало быть - мертвецки пил. Жены не было. Небось - гомосек. Жил с Алешей Поповичем. Охальничал и безобразничал. Охотился на селян с помощью соловья-разбойника. Бандит, одним словом, вроде батьки-Махно, только большой.
Бесконечное перелицовывание истории, когда всякий пришедший к власти начинает поносить своего предшественника, а каждый новый режим клеймить и разоблачать прошлый (и прошлые вообще) не оставляет России истории. Тем более - мифологии. Это разнузданное варварство, которое сначала взрывает храмы, а потом их восстанавливает с гаражами, конференц-залами и буфетами внутри, оставляет на месте национальной культуры разруху и смрад. Потом - устраивает торжественные похороны убиенного самими же царя-батюшки со всем семейством, да и то еще сказать - царя ли? Патриарх не участвует, ибо сомневается (хорошо еще, что не в самом факте расстрела), президент тоже, ближайшая родня императора - не верит, что это его прах. Как шутят в России - могила неизвестного императора.
Уж не был ли часом Хам, глумящийся над наготой отца своего Ноя, русским интеллигентом?
Пропустил прошлый раз один "станс", сейчас самое время вспомнить:

В турнирный день один вассал
Почти весь замок обошел,
Нигде клозета не нашел
И в книгу жалоб написал.

Не был ли и этот вассал тоже русским интеллигентом?

Петр Первый - император, который умер почти триста лет назад (273) есть один из столпов нынешней и, дай Бог, будущей России. Он давно перестал быть земной фигурой. Он - божественный герой, вроде Прометея, давший россиянам огонь знания. Эту сторону мне и хотелось подчеркнуть в своей статье.
Между прочим, именно ужасание содеянным в течение всех последних десяти лет в российском кино и привело сейчас к вручению "браздов правления" в руки Никиты Михалкова. Такое количество чернухи и порнухи не производит ни одна страна мира. А если и производит, то не афиширует так нахально на главных каналах телевидения. Американское телевидение по сравнению с российским - совершенно стерильно. Есть, конечно, закрытые платные каналы вроде Playboy (и то далеко не во всех штатах разрешены), но и они - образец нравственности, ибо там нет ничего, кроме красивой эротики (отнюдь не порнуха !).
А российская кино-телевизионная эротика вся укладывается в стишок покойного Олега Григорьева:

Девушка красивая в кустах лежит нагой,
Другой бы изнасиловал, а я лишь пнул ногой.
На открытой линии русского радио в Америке чуть ли не каждый день бывшие русские интеллигенты-вассалы разоблачают уже не русских деятелей, а американских. Все отцы-основатели, начиная с Вашингтона, Мэдисона, Адамса, Джефферсона, - оказывается, развратники и рабовладельцы. И , вдобавок, антисемиты.
Нет, братцы, так страна никогда не вылезет из помойки.

Приложение. 

ДИСКУССИЯ
ДОКЛАДЧИК: Я бы хотел сказать очень мало - о многом и ничего - обо всем. Но то, о чем я хотел сказать, здесь говорить не время и не место. Поэтому я больше ничего не скажу. Спасибо за внимание.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Спасибо. Есть вопросы?

ПЕРВЫЙ УЧАСТНИК: Вы утверждали, что всем говорить о многом - не время. Я хотел бы выяснить, не означает ли это, что есть нечто, известное немногим?

ОТВЕТ: Многие знают очень мало, а немногим неизвестно даже это.

ВТОРОЙ УЧАСТНИК: Правильно ли я понял, что двойное отрицание у Вас "не время и не место" означает утверждение, что как раз наоборот, имеется возможность сказать все об очень многом?

ОТВЕТ: Отрицание утверждения эквивалентно утверждению отрицания, об этом нечего говорить много.

ТРЕТИЙ УЧАСТНИК: Я согласен со всем тем интересным, что сказал докладчик, но мне непонятно, почему он, говоря обо всем, о многом ничего не сказал.

ОТВЕТ: Я ничего не говорил о многом, и то малое, что мне удалось сказать, не имеет ничего общего с вашим вопросом.

ЧЕТВЕРТЫЙ УЧАСТНИК: Что вы можете сказать о категории "ничего", которая является, видимо, ключевой для вашей концепции?

ОТВЕТ: Ничего.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Я бы просил присутствующих ограничить вопросы существом вопроса. Пожалуйста, последний вопрос.

ПЯТЫЙ УЧАСТНИК: У меня такой вопрос: задавал ли докладчик себе вопрос о том, что много вопросов так и осталось вопросами?

ОТВЕТ: Ваш вопрос порождает много новых вопросов.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Спасибо всем за плодотворную дискуссию.

Привожу ряд цитат из собственной статьи о Петре Первом, в которых совершенно определенно говорится и о неоднозначности его фигуры, и об отрицательном (наряду с положительным) эффекте реформ, и о том, что реформы удались далеко не полностью. Надежды на понимание не много, но есть неистребимое желание попытаться.

"Знаменитые реформы Петра Великого, без всякого сомнения, продвигали Россию к Европе по общецивилизационному направлению. Другое дело, что реформы эти шли исключительно сверху, сам Петр и подобранное им окружение были мозгом и мотором реформ. Так сказать, народная инициатива "снизу" почти не пробивалась. В этом трагизм фигуры царя-реформатора и объяснение, почему же многие реформы Петра ушли после его смерти в песок, зато бюрократический аппарат, созданный для проведения реформ, напротив, остался и разросся....

Во всех его реформах можно наблюдать некую амбивалентность. Тот же Сенат, в отличие от своего шведского образца, не имел законодательных функций; регулярная армия строилась не на наемных войсках, получающих за это плату, а на пожизненной рекрутчине, набираемой из крепостных. Организация фабрик и заводов - это отлично, но рабочими там стали прикрепленные к заводам крестьяне, то есть, наряду с крепостными крестьянами появились еще и крепостные рабочие. Или, допустим, его идея показать народу, что главное - это не внешнее благочестие, а что истинная религиозность заключается в честной службе отечеству. Петр организует для этой цели "Сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор" во главе с "князь-папой", бывшим своим учителем Никитой Зотовым, и 12 "кардиналами", отъявленными пропойцами и обжорами. Этот "всепьянейший собор" устраивал глумливые шествия по улицам, выезжая на свиньях и козлах, в вывороченных полушубках. Пародировали церковные обряды, " князь-папа" крестил чубуком, вместо "Веруешь ли?" спрашивал "Пьешь ли?", пили, рыгали, сквернословили, говоря современным языком, всячески оскорбляли чувства верующих. Именно поэтому в народе, особенно у старообрядцев, укрепилось мнение, что Петр не кто иной как Антихрист.

Или, скажем, возьмем такой институт, как фискалы. В то время это слово обозначало финансового чиновника (фининспектора), который должен был ревизовать учреждения и писать об этом отчеты. Слово это стало, тем не менее, означать с течением времени "доносчик". Что же касается их роли по пресечению лихоимств и взяточничества, то они и стали первыми взяточниками. Над ними приходилось ставить еще контролеров, но и они... В результате Петр приказал казнить самого старшего из них - оберфискала Нестерова, но и это мало изменило обстановку... Был один важный пробел в петровских реформах: царь почему-то считал, что главное - это перенять у Запада передовые технические приемы, научить им русских, изучить науки, а дальше все пойдет как по маслу. Он совершенно не видел связи между, например, нравственностью и наукой, между законами и социальным устройством и техническим могуществом. Потому-то и пили и дебоширили "по европам" - однажды за пьяный разор в Амстердаме казна выплатила 5 тысяч рублей - огромную сумму. Или, скажем, во главе Синода он ставил генералов и офицеров, а батюшкам приказано было сообщать по начальству тайну исповеди. А ведь это не прибавило авторитета церкви и не улучшило народной нравственности. По словам министра иностранных дел Остермана, Петр говаривал: "Нам нужна Европа на несколько десятков лет, а потом мы повернемся к ней задом".

Вот так выглядит Петр, если из моей статьи взять только оценку его негативных действий.

И еще дам ссылку на Ключевского, которого я не только не игнорировал, что следует из текста Рейтмана (если я его правильно понял), но оценке которого я в большой мере следовал в своей статье. Вот что писал Ключевский в IY томе своего "Курса русской истории" (М. 1989) на стр. 203.

"В заключение попытаемся установить наше отношение к реформе Петра. Противоречия, в какие он поставил свое дело, ошибки и колебания, подчас сменявшиеся малообдуманной решимостью, слабость гражданского чувства, бесчеловечные жестокости, от которых он не умел воздержаться, и рядом с этим беззаветная любовь к отечеству, непоколебимая преданность своему делу, широкий и светлый взгляд на свои задачи, смелые планы, задуманные с творческой чуткостью и проведенные с беспримерной энергией, наконец, успехи, достигнутые неимоверными жертвами народа и великими усилиями преобразователя,- столь разнородные черты трудно укладываются в цельный образ. Преобладание света или тени во впечатлении изучающего вызывало одностороннюю хвалу или одностороннее порицание... Вера в чудодейственную силу образования, которой проникнут был Петр, его благоговейный культ науки насильственно зажег в рабьих умах искру просвещения, постепенно разгоравшуюся в осмысленное стремление к правде, т. е. к свободе..."