ПРОСТРЕЛ В ПОЯСНИЦУ И ВЫШЕ Рассказ застреленного у Белого дома

     Иногда мне кажется, что у меня отшибло память: какие-то фрагменты случившегося со мной словно выпали, мне возвращают их понемногу родные, друзья и коллеги. Говорят, это последствия наркоза на операционном столе. Конечно это неприятно, но, честно говоря, меня куда больше тревожит вопрос: почему российское общество так легко пережило октябрьские события? Под каким наркозом должна находиться страна, что бы через месяц после кровопролития избирательная кампания шла бы полным ходом так, как-будто бы ничего не случилось. Конечно, кто-то пытается вести независимые расследования, все громче звучат голоса тех, кто утверждает, что бойня у Останкина была сознательной провокацией президенской рати... Однако по настоящему о жертвах скорбят лишь близкие. Остальные смотрят на все это отстраненно: особенно чудовищным символом отчуждения стали толпы зевак, пришедшие к Дому Советов поглазеть на кровавое месиво. Куда идешь, Россия?
Память возвращает меня к этим событиям против моей воли... 3 октября в воскресенье, я не включал радио или телевизор, отдыхал, воспользовавшись выходным. Однако, около трех часов дня, когдая вышел на свою улицу Октябрьскую, я обнаружил, что наряд ГАИ перекрыл ее и проверяет документы у всех проезжающих в центр. Я знал, что предвидится большая демонстрация протеста оппозиции, но не подозревал, что дела примут такой оборот. Когда я возвращался, то услышал, подходя к дому крик жены с балкона: "Демонстранты пошли на штурм Останкина по призыву Руцкого!" Серьезность всего случившегося дошла до меня сразу, наскоро перекусив, я попрощался с супругой и побежал в здание Российского телевидения. На работе обстановка была тревожная: восьмичасовой выпуск "Вестей" был под вопросом, из Останкино звонил поминутно ведущий Шашков, сообщая об обстановке. Когда внизу раздались выстрелы и начался пожар, начальник "Вестей" Александр Нехорошев дал ребятам по телефону команду подняться в здание как можно выше и спасать себя. Восьмичасовой выпуск вестей с грехом пополам, в спешке, без единого видеосюжета выдали в эфир от нас, с 5-й улицы Ямского поля, пока Саша Шашков с коллегами пытался вырваться из горящего Останкина где, откуда "Вести" обычно выходят в эфир. Меня же с двумя коллегами направили на Шаболовку готовить резервную студию, на тот случай, если основное здание Российского телевидения тоже будет атаковано.
Однако, еще до нашего отъезда на Шаболовку, из Останкина, откуда "Вести" идут в эфир, вернулись ребята, пережившие тамошний кошмар. "Было страшно" - тихо сказал мне Шашков. И первая жуткая новость: выстрелом в лицо убит видеоинженер Красильников. Уже позже, через два месяца на допросе в прокуратуре я узнал, что он был убит спецназовцем отряда МВД "Витязь", все было налицо - протокол допроса, рисунок траектории полета пули... Защитнички были еще те, но в те минуты картина всего была смутная. Перед отъездом на Шаболовку, я заглянул к руководителю нашей комментаторской службы Лене Иоффе, мы пили в темноте чай, гадая о развитии событий. Иоффе склонялся к тому, что мятеж хорошо подготовлен. Мне же сразу воззвание Руцкого о необходимости взять Останкино показалось актом политического безрассудства и отчаяния.
О спланированном заговоре твердил и другой коллега по пути на Шаболовку. "Если это и заговор, то крайне скверно организованный" - подумал я, исходя из того, что мятежники не взяли даже Останкино. С Шаболовки я с коллегой Стасом Полонским отправился в Свято-Данилов монастырь. Мы хотели попросить кого-нибудь из иерархов церкви призвать соотечественников к примирению. Перепуганные водители отказывались выезжать в город. Подвез бесплатно, расчувствовавшись, веселый кавказец. Караул казаков сообщил нам, что "святейший уехал в загородную резиденцию" и вообще никого в монастыре нет, кроме монахов. Тут я вспомнил, что "Свобода" сообщила о танках, движущихся по Ленинскому проспекту на помощь президенту. Однако, на Ленинском было пустынно, отмахав с километр, мы не встретили даже милиционера, не говоря о танках. Какой-то таксист подбросил нас в Центр, на улицу Герцена. Пробираясь к Моссовету мы видели спецназовцев в камуфляже и жутких масках с короткоствольными "Калашниковыми", безмолвными привидениями затаились они в тени зданий. На улице Неждановой толпились демократическая молодежь, строила баррикады, волокла железки, слышались крики: "Они ТАСС взяли!". На самом деле ТАСС обстреляли, но не взяли, узнал я позже. Тут же мы повстречали Смоктуновского, которого стали спрашивать обо всем происходящем. Он был очень взволнован, шел к ребятам на баррикады. Интервью это вышло в эфир около 3 часов ночи.
У Моссовета бушевал демократический митинг: Попов громогласно призывал к запрету всех коммунистических и социалистических партий и объединений, кто-то возбуждал толпу заявлениями о расстрелах в мэрии. (впоследствии неподтвердившимися). Страшно было думать о том, что если какие-нибудь баркашовцы двинут сюда на грузовиках, хотя бы с десятком автоматов, сколько прольется крови людей, пришедших сюда по призыву Гайдара.
В толчее я потерял коллег и вернулся не на Шаболовку, а на 5-ую улицу Ямского поля, в контору "Вестей" - это было ближе. Там вход был наглухо задраен, после переговоров и предъявления документов, милиция пустила меня внутрь. Как я выяснил, в этот день нас охраняло милицейское подразделение численностью 150 человек, вооруженное автоматами, в касках и бронежилетах. На всех этажах была кромешная тьма, народ жался по стенам и шептался. Вскоре несколько раз прогремели выстрелы неподалеку. На пятом этаже некий бородач сказал, что милиция открыла огонь по машине, приближавшейся к нашему зданию с потушенными фарами, трое молодых людей находившихся в машине задержаны, один из них ранен. Когда я сказал, что не стоит властям уподобляться Макашову и выразил сомнение в правомерности действий милиции, бородач с гневом обрушился на меня "Такие вот допустили до власти большевиков в 17!" Я выругался вслух, про себя подумав; сколько их, вот таких, как он, и что, все из столбовых дворян? Сейчас тот инцидент вспоминают иначе: говорят, кто-то якобы обстрелял наше здание...
После трех ночи тревога несколько спала: стало ясно, что у мятежников нет серьезных сил. Шаболовка вещала вовсю, появлялось одно знакомое лицо за другим (уже Андрей Макаров требовал скорого и правого суда); от нас, с Ямского поля выходили в эфир экстренные выпуски "Вестей". Конечно, качество их оставляло желать лучшего, волновались ведущие, было мало видеоматериала, но по" фронтовым" условиям и это было неплохо. В коридоре я столкнулся с Александром Минкиным, из "Московского комсомольца". "Только что был у Черномырдина - полная растерянность! Я предложил ему раздать демократам, собравшимся на площади перед Моссоветом оружие! -блестя глазами возбужденно рассказывал Минкин. "И что Черномырдин?" - растерянно спросил я, шалея от напора Минкина. - "И с оружием потом - куда?" "Как куда? На штурм Белого дома! Черномырдин сказал, что надо подумать." - несколько разочарованно закончил Минкин. "Можно представить, что за мясорубка будет, если бросить необученную толпу под пули! Хорошо хоть у Черномырдина мозги на месте - не поддается авантюрным советам." - подумал я. После "собачьей вахты" - в 4 утра мучительно захотелось спать, убегая из дома я позабыл ключи от кабинета, приходилось сидеть в директорской, слоняться по коридорам. Иногда лишь из полусонного состояния выводили выстрелы доносившиеся откуда - то из ночной тишины. Вести в ночных экстренных выпусках без конца крутили кадры, снятые днем: Милиция, бегущая под напором демонстрантов на Смоленке, перестрелка у мэрии и милиция, капитулирующая под напором приднестровских бойцов и баркашовцев... Выглядело все это жутковато, особенно баркашовские боевики со свастикообразными символами на рукавах. Однако, что мятеж - лишь авантюра, я чувствовал кожей, несмотря на уверения коллег, что все продумано... Ничего себе -продумано: уже утро, в Москве ни войск (сколь-нибудь серьезных) ни милиции и тем не менее они не смогли захватить даже Останкино!
Несмотря на надежды многих, Ельцин на телеэкране так и не появился. Из официальных лиц бодро держался Лужков, выступивший в тот момент, когда исход схватки был далеко не ясен. Гайдар, с его лоснящимся лицом, был мне почему-то неприятен, его призыв закрыть демократию телами безоружных казался кощунственным, кроме того, мне показалось, что пытаясь бодриться, он трусит. Единственными, не разделившими ночной паники были Любимов и Политковский: они призвали москвичей оставаться дома и впоследствии дорого заплатили за свое вольнодумство. После завершения кровавой драмы их уволили из Останкина. Два месяца спустя после событий я встретил Марину Лиллевяли - нашего парламентского корреспондента. Она призналась мне, что скрыла факт, свидетелем которого была: первые выстрелы были произведены из мэрии по демонстрантам... То есть между коллегами разговор был, но в эфир это не пошло. Впоследствии ее наградили орденом за "Личное мужество". (Надо отдать ей должное - двое суток "внутренней войны" она провела в здании осажденного Дома Совета.)
К утру затишье стало невыносимым. Вновь, как когда - то в августе 91, было ясно, что где-то в неведомых нам бункерах, резиденциях голосуют генералы... Позиция войск имела решающее значение.
Общая атмосфера, объявление чрезвычайного положения под утро, сообщение, что Ельцин вернулся в Кремль говорили о том, что баланс сил неблагоприятен для депутатов. И все же Руцкой был героем и не зная реального расклада сил и настроение в армейских кругах можно было предполагать, что какая-то часть армии его поддержит. Однако танки, вступившие в столицу на рассвете, двинулись к Белому дому; мы только охали, диву давались, глядя об этом прямой репортаж CNN, наше телевидение ни о спутниках, ни о дополнительных камерах заранее не позаботилось. Поначалу все это казалось какой - то игрой, "большими маневрами"; однако когда мы увидели как танки "сажают" по Дому Советов в упор, прямой наводкой, стало ясно, что "последний парад наступает". Корреспонденты возвращались один за другим: оцепление милиции не пропускало никого к Белому дому.
Позвонив, в который уже раз Сюзан - жене, я пообещал, что если за пару часов не будет шанса поехать куда-либо на репортаж, то вернусь домой. Зам директора Юрий Решетников поручил мне отсматривать CNN где-то часиков в 10; долго это не продлилось, бой принял столь ожесточенный характер, что, по сведениям американцев, женщины запросились наружу и через 20-й подъезд предполагался их выход. Я ринулся к начальству с идеей взять интервью у этих женщин. Света Соколова, 22 -х летняя красавица, прошедшая через Таджикистан, закричала: "Не пускайте Сафронова! У него нет опыта работы в горячих точках!"
Однако мое ночное бдение было вознаграждено и с оператором Сергеем Черкасовым я выехал к Белому дому. Уже на Малой Грузинской вовсю грохотали выстрелы, водителя мы оставили на этой улице, пересекли Пресню и вышли к милицейскому оцеплению, которое блокировало подходы к Дому Советов, начиная прямо от Киноцентра. На противоположной стороне улицы собиралась, глазея на дымящийся Белый дом какая-то молодежь... Милицейский старшина с "калашниковым" посчитал нас идиотами, когда узнал, что мы хотим пройти к 20-му подъезду Белого Дома: "Вовсю палят снайперы в гражданских! Недавно поблизости убили мужика, шедшего за хлебом." Один, по его словам засел на крыше станции метро "Краснопресненская", другой где - в глубине квартала за Киноцентром. Пришлось двинутся к Площади 1905 года. Не доходя до площади, вместе со съемочной группой АПН нам удалось пройти в закрытую зону... Однако прежде мы увидели как поставлен лицом к стене внештатный корреспондент "Дня", пытавшийся выйти из зоны оцепления, как производится милицией фильтрация всех, движущихся из оцепленного района. И грохот, постоянный грохот выстрелов ,вскоре ставший привычным.
Ирреальность происходящего в чудный солнечный осенний день - убивала... Вот здоровяки в камуфляже крадутся между домами за магазином "Олимпиец": бойцы из спецкоманды МУРа ищут белодомовских снайперов, не находят и ускользают в противоположную от Белого Дома сторону... Мы же с каким-то отчаянным азартом начинаем наше движение в сторону Белого Дома. В районе Капрановской улицы открывается вид на башню Дома Советов, окутанную клубами густого дыма, иногда грохает так, что закладывает уши. Ошалело глянули. Некто нас остановил, потребовал подойти по одному и придирчиво проверив документы, отпустил, продолжая держать на мушке двоих мужчин у стены. Мы двинулись вокруг Дома пионеров, на углу я задержался испросил спецназовца полушепотом, кто эти двое, у стены? "У одного из них нашли удостоверение офицера" - процедил сквозь зубы он.
Мужчина у стены что-то проговорил и зашевелился. "На месте!" - заорал спецназовец, всаживая пулю в стену рядом. Мы поспешили оттуда к той стороне Дома пионеров, которая глядела на Дом Советов.
Приходилось пригибаться - периодически пули свистели рядом. Прежде, чем мы попали в Дом, другой спецназовец вновь положил нас на землю... Наконец они уходят, уводя пленных. По обрывкам фраз понятно, что здесь было что-то вроде наблюдательного пункта защитников БД: на полу - маты в пятнах крови, полный разгром, какие-то бинты, пакеты... Внезапно сквозь канонаду и грохот пальбы прорезался телефонный звонок, я подскочил и взял трубку: "Скажите, сегодня кружки в Доме пионеров работают?" -спрашивал голосок, принадлежавший девчонке лет одиннадцати. Пожалуй, этот детский голос посреди выстрелов в Доме пионеров после погрома - одно из самых страшных впечатлений того дня.
Появляется еще пара совсем молодых парней-корреспондентов. Мы осматриваем здание внутри. Какой- то паренек-доброволец с фотоаппаратом сказал что поблизости - два трупа. "Рустем, - говорит мой оператор, - у нас отснято уже на передачу, а не на минутный репортаж, пора уходить ! "Почему я не послушался тогда матерого зубра, 53-летнего Сергея Черкасова? Было, в частности, обидно, что американцы освещают события на весь мир, а мы показали так мало... Двинулись к скверику, укрываясь за каменной стеной, верх Белого Дома уже не только дымился, но горел и чернел. Время - 12.20, чей-то голос, усиленный мегафоном предлагает защитникам Белого Дома десять минут передышки для выхода с белым флагом. Однако стрельба не смолкает ни на минуту, притом стреляющих мы не видим. "Это здесь "- шепчет наш проводник. Мы затаились за стеной. Какой-то парень лет 25 угощает меня сигаретой, потом просто говорит: "Пойду защищать Конституцию в Белый Дом, надо им помочь. Жаль нет "Калашникова" с собой" - и, не докурив, пригибаясь, уходит перебежками в простреливаемое пространство в сторону Дома Советов. Где тот парень сегодня?
Наконец где-то в 12.35 мы решаемся выйти в скверик неподалеку от Дома пионеров. От Белого дома нас отделяют здания, но все же мы уже совсем рядом: от танковых выстрелов закладывает уши. На траве, тридцати метрах от нас - недвижное тело бойца в камуфляже. Я вижу как ниже, во дворе, за парапетом люди спешно волокут куда-то раненого и кричу: "Снимай , Сережа!" - он снимает, стоя ко мне спиной. Я гляжу на спецназовца, хочу подойти проверить, жив ли, но у меня не хватает мужества, я зову ребят. "Да он уже здесь три часа лежит и кровь запеклась", - говорит приведший нас парнишка. "Но вдруг он жив?" -думаю я. И вдруг что-то происходит - и я лежу на земле, с осознанием того, что мы уже ничего не снимаем и с чудовищной болью в левой лопатке. Сергей поворачивается ко мне, продолжая снимать. "Сережа, я ранен. "Не может быть, это наверное от звука..." - гражданским людям трудно в это поверить... "Я ранен или убит" - вновь сказал я, успев про себя подумать: я ведь не знаю - как умирают. Ребята относят меня за камень, задирают куртку, свитер, майку... "Скользящая, тебе повезло", - успокаивает Сергей. А на самом деле пробито легкое - пуля со смещенным центром разбила верхнюю и среднюю долю, два ребра... Мне повезло: ребята вынесли меня, погрузили на машину ГАИ, которая довезла до "Скорой", врачи же доставили меня в боткинскую клинику...
Помню, я лежал на траве на улице Заморенова, ребята суетились вокруг меня пытаясь найти машину, наконец тормознули машину ГАИ, сопровождавшую автобус со спецназом. После непродолжительных уговоров гаишник согласился доставить меня к улице 1905 года и меня запихнули в "жигуленок" на заднее сиденье. Досталось дверью по голове, но мне уже было почти все равно. В машине "скорой помощи" я спросил врача: "Это серьезно?" "Молчи. Все огнестрельные ранения -серьезные" - и через несколько секунд коллеге -"Давления нет. Пульс не прощупывается". Тут я понял- дело плохо и мне стало страшно от мысли, что я могу умереть, не доехав до больницы. "Сделайте, что нибудь, мне только 33 года, я не хочу умирать" - бормотал я. Когда меня заносили в Боткинскую, я немного успокоился. Врач лишь спросил , что со мной и скомандовал : "В операционную!". На операционном столе страх смерти вновь овладел мною... Хирург Николай Янюшин и его ассистенты спасли мою жизнь. Однако все еще только начиналось, впереди бессонные ночи моей супруги Сюзан, ее усилия по эвакуации меня в Данию... Условия в Боткинской клинике она охарактеризовала, как "диккенсовские". Сразу после операции ей дали список, включавший плазму, альбумин и антибиотики, сказав: "Это нужно вашему мужу, для того, чтобы жить". С помощью коллег она добыла все, обошлось это в 400 долларов.
Наверное, если бы у меня не было жены американки, я бы умер прямо тогда, ибо вместо антибиотиков четвертого поколения я бы получал пенициллин. Под давлением заведующего реанимацией, заявившего жене на следующее утро, что я в порядке (я очнулся и был в сознании), а им нужно реанимационное место, Сюзан эвакуировала меня в "Кремлевскую" клинику на Мичуринском проспекте. Борьба за мою жизнь продолжалась в России неделю. Ночью, после перевозки в "Кремлевку," я потерял сознание и сутки не приходил в себя, находясь в состоянии, близком к клинической смерти. Потом пришел в себя, но все было как в тумане, дышал едва - едва. Пять дней пронеслись как один, лучше все не становилось...
Супруга и матушка приняли решение о моей эвакуации за кордон. Международный пресс-центр собрал львиную долю денег на спецсамолет. Но все равно, лечение в Хельсинки грозило разорить вконец не только нас, но и родителей супруги: один день обходился бы в полторы тысячи долларов... Нашелся молодой бизнесмен из Дании Бо Поульсен, предложивший помощь в день накануне эвакуации. Он позвонил домой Сюзан, сказав, что его друг хирург Симс Симпсон из университетской больницы в городке Оденсе уже обо всем договорился и меня будут лечить бесплатно. Бо хотел помочь, потрясенный гибелью у Останкино своего друга, американского юриста Терри Данкина. Моей супруге не пришлось долго думать, ибо следом ей позвонил посол Дании в России Хенрик Айверсен, предложив утром зайти за визой. Мучительным был момент , когда пограничники на 45 минут задержали спецмащину американского медицинского центра, которая привезла меня во Внуково. Помню, как замерзал, пока пограничники куда-то исчезли с документами. Что можно столько времени проверять, когда человек лежит под кислородом, утыканый разными трубками? Может боялись, что выпустят защитника Дома Советов? Врач и сестра финны заверили мою супругу, что я выдержу перелет, а случае отказа легких, они способны прооперировать меня в воздухе. Посадка в Оденсе прошла благополучно, хотя Сюзан рыдала, а вокруг сновали репортеры. Коллеги и помереть не дадут спокойно, мелькнуло в моем сознании. Моим спасителем, поставившим меня на ноги за 10 дней, стал хирург Курт Андерсен. После выписки мы жили в гостинице и ходили по чудному городку - родине сказочника Андерсена. Чудная страна Дания и ее люди, на каждом шагу помогавшие нам - все это заслуживает отдельного рассказа.
Казалось бы все позади, но неспокойно на душе. Никогда не забыть мне выстрелы танков в центре Москвы, мертвого бойца на траве, зевак, глазеющих на пожарище... Можно ли решить судьбу реформ кровью? Неужели Ельцину не дали покоя лавры Пиночета? Узнаем мы это, полагаю довольно скоро, по взаимодействию парламента и президента. Избрали Вольфовича, теперь не стихает шум о фашизме. А ларчик - то открывался просто: старый парламент достаточно адекватно отражал настроения в обществе, устранение одних оппозиционеров привело к усилению других... Стоило ли проливать кровь? И как еще аукнутся нам в будущем кровавые роды очередного парламента? Печальная закономерность прослеживается во всех попытках реформирования России по либеральным образцам: почему-то все заканчивается кровью, роспусками, разгонами... На ум приходят различные Думы периода самодержавия, печальной памяти Учредительное собрание. Ненадолго и российский парламент пережил Верховный Совет СССР, который распустили на революционной волне августа 91-ого. И вот - октябрьская трагедия... Однажды я уже упоминал о безответственности политиков и с той и с другой стороны. Это было сказано в полубессознательном состоянии, наутро после операции в Боткинской клинике (я признателен врачам, спасшим мою жизнь, однако понять, как можно допустить съемочную группу в реанимационное отделение - мой разум отказывается.) Я и сейчас не отказываюсь от своих слов, хотя кто-то из президентского окружения хотел лишить меня ордена "За личное мужество" к которому представили меня коллеги.
Наш директор Александр Нехорошев рассказал мне, когда я вернулся после лечения из-за границы, что - наградной отдел засомневался стоит ли давать мне награду и потребовал копию больничного интервью со мной записать на пленку и послать им. Однако, вместо этого "Вести" выслали кассету с сюжетом, где меня несут окровавленного... На этом все и закончилось. Награду вручил глава Российского телевидения Олег Попцов. Но душа болит: что готовит нам завтрашний день? Вот уже и первые дни работы нового парламента вселяют некоторое беспокойство. Увы, настали времена, когда не "уйти в себя", как во времена Брежнева. Волей - неволей сегодня все так или иначе вовлечены в политику. Даже те, кто стоял вокруг, глядя на штурм парламента. Очень не хочется повторения чего-то подобного... Или Россия может развиваться только рывками, каждый раз "разрушая до основания" все, что было создано ранее? Хочется верить, что общество ивзлечет уроки из октябрьских событий и никогда более дыхание гражданской войны не опалит Россию.

Необходимое послесловие.

С тех пор прошло уже несколько лет- заметки эти были написаны в январе 1994 года, вскоре после моего выздоровления. Читателю судить, насколько верными оказались некоторые из моих догадок и предположений.
Историческая дистанция позволяет сегодня нам делать выводы чуть спокойнее. Жертвенная октябрьская кровь, прежде всего защитников Белого Дома оказалось, на мой взгляд, пролита не зря. Погибшие защитники Белого Дома как бы своими телами защитили оплеванную и поруганную советскую эпоху, спасли ее честь и достоинство. «На миру и смерть красна»- говорит русская пословица. И в этом смысле – они погибли героями. Сомнительно, что нынешняя эпоха будет способна пробудить в людях сколь-нибудь беззаветное самопожертвование…( Вообще, по части целеполагающей и смыслообразующей последнее десятилетие оказалось на удивление бесплодным…)
После пролитой крови конфронтация между оппозицией и властью, или точнее говоря, между двумя частями расколотого общества приняла более цивилизованные формы и от уличных схваток и баррикад, вооруженного противостояния переместилась в стены нового парламента и на страницы печати.
По сравнению с дооктябрьским периодом заметно ослабла антикоммунистическая кампания, это позволило Компартии Российской федерации создать Народно-патриотический союз и пытаться легально бороться за президентское кресло. Несмотря на полемику и противостояние, властные структуры и оппозиция ведут постоянные политические консультации и это позволяет надеяться, что в будущем дело в любом случае не дойдет до кровавых схваток на московских улицах.
Надо отдать должное и Ельцину: несмотря на всю ненависть к политическим оппонентам, он не пошел на установление окрытой авторитарной диктатуры в духе Пиночета или Чон Ду Хвана. Хотя соблазн такой для части ельцинского окружения, бесспорно, существовал. Эту позицию защищал один из членов президентского Совета, известный «либеральный» политолог. Накануне выхода из Лефортова лидеров оппозиции , он с горечью говорил мне в частном разговоре о желании Ельцина сохранить демократическое лицо перед Западом, искренне сожалея, что чрезвычайное положение не послужило поводом к окончательному запрету компартии, и расправе как над октябрьскими узниками, так и над членами бывшего ГКЧП. ( Имелись ввиду суровые сроки тюремного заключения, или, даже, смертная казнь). «Амнистия не приведет к примирению, ибо передел собственности и власти в нашей стране еще не завершен.», помнится заключил он.
Осталось после октябрьской трагедии и множество вопросов.
Где же снайперы оппозиции ? Ни один не был пойман, свидетельства многих указывают на провокацию спецслужб, дабы побудить «Альфу» штурмовать Белый Дом, был убит альфовец Г.Сергеев. До сих пор нет утвердившийся точки зрения о количестве жертв. Сторонники Ельцина говорят о 149 погибших, социалисты Бузгалин и Колганов, проводившие свое расследование – о 600-700 убитых, главным образом, защитников Белого Дома. Газета «Завтра» считает, что погибших было от полутора до двух тысяч и часто приводит свидетельства очевидцев бессудных расстрелов после подавления сопротивления Белого Дома. Я хорошо знаю лишь то, что первую половину 1994 года сохранялось значительное напряжение. И любая попытка докопаться до правды отслеживалась.
Как-то в канун полугода со дня октябрьских событий, я снимал для «Вестей» заседание Комитета помощи жертвам политических репрессий, который возглавлял покойный ныне Бирюлин. После выхода репортажа в эфир о подготовке мероприятий «Памяти жертв октября», ко мне обратился зам. директора «Вестей» с просьбой дать ему исходные кассеты( т.е. те, где весь черновой отснятый материал), сказав, что ею интересуются сотрудники контрразведки.( Я отдал вторую, более безобидную кассету.)
Вместе с тем, октябрьские события высветили и слабость , прежде всего идейную, оппозиционных сил России. Думаю, что защитники Дома Советов не могли победить. И не только потому, что у них не было лидера равнозначного Ельцину калибра. И не только из за нехватки вооружения. С точки зрения тактики они пытались совместить две взаимоисключающие вещи, как недавно самокритично заметил Александр Проханов- с одной стороны- защита конституционного парламента, а с другой – одновременно, попытка вооруженного восстания. Если уж- восстание, то надо вспомнить Ильича: « с восстанием играть нельзя, раз начав, надо идти до конца», «перевес решающих сил в решающем месте в решающий час» т.д. Ничего подобного этому не наблюдалось. Были лишь хвастливые заявления Ильи Константинова корреспондентам; «у нас есть все, даже бронетранспортеры…» Не было той степени мобилизации масс, которая характерна для революционных эпох. Провинция, в массе своей, осталась безучастным наблюдателем схватки, четко отделив «нас»( народ) - от них ( власти, борющейся за передел властного пирога).
А уж если речь шла о мирной защите Конституции, то тут было избежать таких провокационных выходок, как нападение на штаб СНГ группы Терехова и удержать массы от похода на Останкино, куда заранее были переброшены подразделения «Витязя», вооруженные до зубов…(CNN вещало об этом в ту минуту, когда первые грузовики с повстанцами только тронулись с места.)
Лидеры сопротивления Ельцину , вроде Александра Руцкого, который то призывал людей встать на защиту Дома Советов, то демонстрировал корреспондентам смазанный , ни разу не выстреливший Калашников, заставляют вспомнить ленинские слова :«Нам истерические порывы не нужны. Нам нужна мерная поступь железных батальонов пролетариата»… Масштаб лидеров явно не соответствовал готовности защитников советской власти отдать за нее жизнь. Зюганов увел свои кадры от лобового столкновения с режимом и его трудно осуждать за это. За прошедшие годы «послеоктябрьский режим» укрепился и создал свои структуры управления. В сегодняшней его, еще не окончательно завершенной конструкции, отчетливо проглядывают черты олигархического авторитарного капитализма латиноамериканского типа.
Экспорт сырья, долги, коррупция, маргинализация значительных слоев населения, создание социальной страты компрадоров, растущий полицейский аппарат, подкуп прессы в прямом и опосредованном виде, убийства журналистов и властные схватки в стиле тонтон-макутов Франсуа Дювалье…Всё это мы уже видели в Латинской Америке 70-х и 60-х. Ничего хорошего России это не сулит.
Танковые выстрелы по Белому Дому оглушили людей. Аполитичность еще более возросла с тех пор. Безразличие, страх, отсутствие сколь-нибудь высоких мотиваций в поведении – всё это характерно для настроения значительных слоев населения России. За исключением, конечно, меньшинства, пользующегося плодами реформ и передела казенной собственности.
Октябрьская «победа» создала в правящих кругах иллюзию, будто все вопросы текущей политики можно разрешить силой.
И Ельцин ввергнул страну в чеченскую войну. Казалось бы, настал момент для того , чтобы оппозиция перехватила инициативу…..Но нет консервативно-охранительные инстинкты взяли верх. Возглавили антивоенные протесты либералы. А устами левых руководителей, будто заговорили Победоносцев и Аракчеев. «Держава, территориальная целостность»… А ведь можно было подойти к этому иначе : « За нашу и вашу свободу!»- как это всегда провозглашали левые в России. Нет объединительной идеи- вот и бегут кто куда народы бывшего Союза и России... Тут никакие танки не помогут.
Несмотря на бурную деятельность оппозиционно настроенной Думы, исполнительная власть продолжает реформы либерального толка с твердой, жестокой последовательностью. Остался последний бастион советской системы - запрет на свободную куплю - продажу земли, пока это блокируется непокорной Думой. Ельцин добился того, чего хотел, разгоняя Верховный Совет- безвластия представительных органов власти. Но курс его поддержан россиянами, пусть даже они и корчатся ныне от страданий. Говорят, народ обманули, запугали коммунистической угрозой на выборах 1996 года. Но обмануть можно лишь того, кто «сам обманываться рад».
Когда большинство населения вторично всё же проголосовало за «царя Бориса», то говорить о народе, как о пассивном страдальце уже не приходится. Россияне, русские сегодня в первую очередь сами ответственны за свой социальный выбор.
В этом контексте очевидно, что «черный октябрь» стал последним, хотя и героическим, но арьергардным боем уходящей в прошлое советской эпохи.
Сегодня, уже при новом строе и режиме подросло поколение тех, кому нет дела до былого величия СССР и до бесплатной медицины и образования. Русские «яппи» не страшатся трудностей постсоветского капитализма. И им все равно, что когда-то «докторская» стоила 2.20. если надо, то «продав» свое знание компьютеров или иностранного языка, он заработают на «салями» и французский коньяк.
И если оппозиция вновь захочет штурмовать вершины власти, то ей следовало бы уяснить, что революция, особенно в наше время,- это наука, а не уличная потасовка. И здесь перед вчерашними номенклатурщиками , «горланами-главарями» и всеми лидерами оппозиции встает в полный рост задача овладения новыми социальными технологиями для пробуждения симпатий молодежи , без чего невозможно рассчитывать на завоевание власти.
И , конечно, должна быть сформулирована достойная альтернатива нынешнему курсу. Она не может и не должна заключаться лишь в защите советского периода отечественной истории. Должна быть сформулирована привлекательная концепция «нового социализма». Можно назвать это иначе, не социализмом, но общество , в которое левая оппозиция пытается звать россиян просто обязано быть обществом нового качества. Пожалуй, это долг памяти по отношению к погибшим в октябре 1993-го.