ЗАТМЕНИЕ

Несколько дней назад информационные агентства сообщили об известном французском кутюрье, который на основании внимательного прочтения катренов Нострадамуса пришел к выводу, что в день солнечного затмения 11.08.99 космическая станция «Мир» упадет на Париж. По крайней мере, 12.08.99 от тех же информационных агентств никаких сообщений о бедствии в Париже не поступало.

Не думаю, что этот эпизод негативно скажется на репутации кутюрье или на доверии к наследию Нострадамуса. Наверное, интерес к тому, упадет ли действительно станция на Париж, отсутствовал изначально. Мне даже кажется, что те немногие, кто заблаговременно покинул город, сделали это не столько из-за преувеличенного доверия к предсказанию, сколько из злой надежды, что оно сбудется. Как-то не возник вопрос, насколько вообще можно доверять этому специалисту в таких не совсем смежных областях, как моделирование женской одежды и анализ средневековых текстов. Просто его предсказание катастрофы рассматривалось так же, как прогноз "зимой будут носить длинное и теплое".

Пример из статьи Кухлевского, опубликованной в альманахе "Лебедь". Походя, как о чем-то давным-давно известном со школьной скамьи, упоминаются результаты эпохальных по значению, но как-то прошедших незамеченными экспериментов вроде сохранения свойств раствора при сверхмалых концетрациях вещества или экспериментов по взвешиванию человеческой души с точностью до пары граммов. Вовсе не случайно я так и не дождался ответа на свой вопрос в ГБ («так это есть или его нет?») – сам вопрос не представляет интереса. Все равно, как если бы я прицепился с вопросом о размере обуви Воланда. И то и другое никак не влияет на смысл статьи и романа соответственно.

Мне кажется оба примера "затмения" говорят об одном и том же – утрате интереса к фактичности. Этот интерес, возникнув на излете средневековья, привел к бурному развитию науки и техники. Ведь те же основы экспериментальной методики вполне могли быть заложены на тысячу лет ранее, но для этого было необходимо остро поставить вопрос "так это есть?". Сейчас интерес к факту заметно спадает. Собственно, ничего страшного – жили же без этого интереса и ничего себе жили. Правда, тогда недостаток действительности восполняла религия с ее опорой на авторитет писания и предания: можно сомневаться в чем угодно, только не в вездесущем присутствии божества.

Современное «многобожие» предполагает наличие множества равноправных (виртуальных) индивидуальных божеств для каждого из миров. В этом множестве миров можно беззаботно плескаться, пока чувствуешь себя во всех одинаково комфортно. Но среди этого множества есть по крайней мере одна «выделенная система» - та, в которой мне больно. Позиция того, кто разглагольствует о чьей-то боли, и того, кто корчится от нее же, радикально различны. Это знает каждый, у кого хоть однажды болел зуб. В этом смысле, полагаю, многие постмодернисты недостаточно крепки в вере.

Кроме боли есть еще один фактор, определяющий «выделенную систему» во множестве миров. А для современных «монотеистов» он же и единственный. Это тот мир, в котором платят деньги. Вот где интерес на фактичности предельно сконцетрирован. Это не падение станции на чью-то (чужую) голову и не вес души. Это ДЕНЬГИ. Здесь никакая приблизительность неуместна. Но тогда возникает занятная картина «трех миров»:

Мир (или, если угодно, их множество) мифический – в нем все зыбко, все определяется моим в нем участием, ни о каких фактах нет и речи, в нем мне комфортно (выпивка, TV, секс, наркота как раз здесь).

Мир денежной наличности (намеренно избегаю выражения «реальный мир») – актуальный мир четко очерченных фактов, подавляющий своей безусловностью.

Мир боли – темный, страшный в своей потенциальности (травмы, болезни и, наконец, смерть как абсолютная боль), от которого я и откупаюсь (деньгами), и открещиваюсь, прячусь в мире мифическом.

Конечно, это всего лишь схема. Взять хотя бы «современных флагеллатов», увлеченных кто пирсингом (прокалывание тела в самых разных местах, в том числе таких малоподходящих, как язык или половые органы), кто перманентными косметическими операциями (пишут, что, несмотря на успехи анестезиологии, эти процедуры весьма болезненны). Здесь мир мифический не укрывается, а идет навстречу миру боли.

Но если удержать эту схему в сознании еще на несколько минут, то снова возвращаемся к сравнению с эпохой, предшествовавшей европейскому Возрождению. И борьбы за деньги и, особенно, боли тогда хватало с избытком. Но мир мифический представал в виде могучей религиозной системы, авторитет которой был незыблем. Он в какой-то мере смягчал нравы в мире денежной наличности и предлагал некий «язык» для постижения мира боли (особенно смерти).

Современность предлагает множество мифических миров: ОРТ(рус.), CNN, НТВ(рус.), MTV и множество других, включая и "клубы" в Internet. Апостолы прошедшей эпохи были учителями, поскольку олицетворяли незыблемость некоего опыта. Апостолы эпохи современной - звезды эстрады – уже не учителя (те еще в школе надоели), а friend'ы, подобные, например, boy-friend'ам (прошу прощения за англицизм, но слово "товарищ" здесь явно не к месту) – временные соучастники в мировом карнавале, которые по нашей просьбе убаюкивают нас же нехитрыми сентенциями.

Основных их две. Первая: о деньгах не надо заботиться (об этом еще И.Христос говорил) – их надо просто, легко и красиво брать (это уже без Христа, а где – ваша проблема). Вторая: боли и смерти не надо бояться, к нам они не придут, все ля-ля-ля! Любопытно, что чем короче виртуальная жизнь очередного кумира, тем больший интерес вызывают любые подробности из его жизни, и здесь за неверную трактовку вопроса о размере кумировой обуви можно запросто в репу получить.

И ведь это «ля-ля-ля» действительно помогает. Если модельер дамской одежды и в затмениях «сечет», то почему бы мне не разводить на кухне в банке вещество, пока его не останется там "полмолекулы"? Или, если доподлинно (а как же еще?) известно, что душа весит 2-3 грамма, то в загробном существовании станет легче - ведь там мы будем весить так мало.

И никакого затмения не было и нет!