Москвич в Кракове: картинки с натуры

28-11-1999

Gennadiy Kopylov

Польша, Краков, Ягеллонский университет, здание Коллегиум Новум, памятник Копернику под платаном, август 1999-го... Вот декорации 11-го Международного конгресса по логике, методологии и философии науки (LMPS99, oктябрь 1999). Пять сотен философов науки со всего света съехались по приглашению Международной ассоциации по истории и философии науки. Для методологов и философов науки такие конгрессы - все равно что Олимпийские игры для спортсменов.

***

      Работа Конгресса шла по четырем направлениям: логика, общая философия науки, философские проблемы отдельных наук и - этические, исторические, и социальные измерения философии науки. Всего же получилось семнадцать параллельных секций. Кроме того, состоялись три специальных тематических заседания: «Сто лет философии науки», «Когнитивная психология и философия науки» и «Этика и ответственность в науке». Около 60 человек были специально приглашены устроителями, и их выступления собирали больше всего слушателей. С лекцией о том, чего ждали и что можно ждать от науки, выступил Станислав Лем. Традиционно много участников было на секции философии физики- а вот логические секции, кажется, пустовали.

Приходилось строить себе траекторию: не менее получаса вечерами уходило на выбор самого интересного на завтра, благо и общая программа, и толстый том абстрактов-тезисов были под руками. Если после доклада не успеешь перекинуться парой слов с человеком, чье сообщение тебя заинтересовало, - все, пиши пропало: вы уже с ним пересечетесь только случайно. У него траектория своя.

***

      Пообедали и попили пива (в Польше пиво в пять раз дороже и в пять раз хуже, чем в соседней Чехии) со шведским профессором. Он рассказывает: «Нас во всей Швеции человек двадцать. А вот я был в Китае - там у них в обществе по философии науки почти сто тысяч человек! Правда, только половина обсуждает европейскую научную традицию, остальные - свою, китайскую.»

***

      Полгода назад, представляя свое сообщение на LMPS99, я направил его в «родную» секцию методологию науки. Знал бы, что эта секция соберет так безобразно много народу - ни за что бы этого не сделал. Были и другие варианты.

К сожалению, я привык именовать себя, согласно нашей традиции, методологом. Посмотрев же на темы и тезисы, собранные в нашей самой массовой секции, я долго плевался. Что за нелепое разнообразие! Я начал интересоваться у новых коллег во время кофейных перерывов: почему они послали свои доклады в Секцию Номер Семь?

Аспиранты и молодые преподаватели из западных стран рассуждали примерно так: «Ни в одну секцию мое сообщение впрямую не влезает - пущу-ка я ее по методологии». Их более маститые соотечественники за много лет исследований в какой-нибудь экзотической области убедили себя в том, что занимаются именно методологией (как бы странно это ни выглядело с моей, неправильной, точки зрения).

Третья категория участников секции - польские ученые. Они именуют себя методологами с социалистических времен: будучи философом, надо было работать в марксистско-ленинской традиции, а методология науки давала, как-никак, большую интеллектуальную свободу. К этому можно отнестись с пониманием, но это тоже внешнее обстоятельство, не прибавляющее проблематике определенности. Невозможно упрекнуть организаторов и в том, что польских участников был явный перебор - кто бы поступил иначе на их месте? - но создавать такое столпотворение в одной секции...

Единственное, что смог сделать оргкомитет - это более-менее объединить присланные доклады тематически. Один день работы секции был посвящен причинности, другой - обсуждению «реализма», третий - вопросам простоты теорий. Эксперимент, история науки, объяснение - словом, весь конгресс в миниатюре, и в то же время - нечто маргинальное. Не сливки, а обрат.

***

      Иоанн Павел Второй, Карол Войтыла, родился и учился в Кракове, и в городе - его культ. Его имя носит аэропорт, в книжных магазинах лежат его био- и фотографии, в самолетах журналы с разворотом: Иоанн Павел благословляет коллектив Польской Авиакомпании LOT. Мой доклад был в аудитории, соседней с той, где он слушал курс польской литературы в конце 30-х (в стену вмурована монументальная доска).

Вообще же Конгресс проходил в несказанно древнем шест
исотлетнем Ягеллонском университете, где учились два великих мужа: Коперник и Войтыла. Десяток зданий («коллегий») в черте старого города, внутренние дворики в цветах- в Collegium Maius - музей и зал университетских торжеств. Во время конгресса все скамейки вокруг Коллегиум Новум с ее готическими коридорами заняты философами науки с белыми табличками на груди.

***

      Что ж, выходит, у методологии науки наступили не лучшие дни- мало кто может внятно объяснить, что она и зачем, и чем, собственно, отличается от философии науки.

На рубеже тех еще веков, сто лет назад, брезжила надежда, что методология сможет вооружить науку средствами и методами научного поиска, экспериментирования и теоретизирования, индукции и т.д. Этому не суждено было сбыться: ученые обходились без чужих подсказок, вырабатывая свои стандарты сами. Потом случилась «квантово-релятивистская революция», и методологи получили материю для обсуждений: как, зачем, почему наука развивается? Как это развитие трактовать: как научные революции? борьбу программ? успешную фальсификацию теорий с помощью решающих экспериментов? А может, эти новые теории уже столь безумны, что наука перестала быть собой? Как отличить развитие науки от ее саморазрушения (отсюда проблема демаркационных критериев)?..

Потом «наука познала грех», введя человечество в ядерную эру. Тогда же превратилась в производительную силу. Чуть позже на всю катушку начала использовать статистику и численные методы. А уже совсем недавно трудами культурологов и социологов превратилась из единственно подлинного базиса рациональности и прогресса в одну из социальных практик.

Соответственно, сдвигала свой смысл и методология: не получается задавать логические нормы повседневной научной работы - будем исследовать, как они меняются. Появлялись все новые темы и подходы: начали обсуждаться крупные научные подвижки, социальные институты, поддерживающие рост и задействование научного знания, субкультуры научных лабораторий...Самые окаянные стали утверждать, что задачей методологии науки является проектирование новых научных предметов и их комплексирование. Но никто ни с кем не спорит, чтобы не вступать на гибельное поле обсуждений по существу. Лучше пусть развивается сравнительная история методологии науки. И так далее.

Итак, темы и направления не пропадают, они наслаиваются друг на друга, и в результате на этом месте - каша. Что такое методология науки? - это не философия: ее предметом является не природа, а деятельность по ее познанию, она пользуется математической логикой и черпает материал в истории. Это не логика - она интересуется не рассуждениями, а их развитием в истории. Это не история, так как старается отыскать в том, что происходило, некую рациональность. Это - микст.

***

      Польша скреплена воедино своим отношением к Великим Согражданам. Это отношение вполне зримо - мемориальные таблички в цоколях костелов (и их микроаналоги - извещения о смерти), на храмовых скамейках, в стенах грандиозного замка-кремля Вавеля (перечислены все несколько тысяч человек, кто помог выкупить его у австрийцев). Заподлицо с мостовой на рыночной площади - плита: «Здесь такого-то числа 1794 года Костюшко принес клятву на верность польскому народу». В трех шагах, за заборчиком, столики, пиво, туристы...

Поляки ощущают социалистическое время как пропавшие годы, и потому интенсивно наверстывают все упущенное (вот чего и в помине нет в России!). Не зря добились четыре года назад проведения международного LMPS99 у себя, и не зря демонстрируют успехи своих немарксистских школ. Польша отплывает на Запад с максимально возможной скоростью. Социалистические годы для них пропали и в сохранении своей истории - они добирают все возможное и тут, восстанавливая ополовиненную историческую ткань. Новые мемориальные доски - на местах уличных боев (и терактов) бойцов Армии Крайовой в 1946-48 годах.

Прошлое не убирается, а переинтерпретируется. На бульваре с годов этак 60-х стоит памятный камень с надписью: «Памяти рабочих, погибших во время столкновения демонстрантов с полицией в 1932 году». А перед ним - свежий крест, на котором по этому же поводу надпись: «Жертвам коммунистической провокации».

***

      Тематически весь конгресс был тем же микстом, только помасштабнее. Представьте себе ситуацию, когда на одно мероприятие съехали

сь химики и алхимики одновременно, причем доклады они делают вперемежку! Не знаю, что происходило у чистых логиков, но у философов с методологами выделяется группа из 20-30 исследователей из США и Великобритании, которые год за годом обсуждают свои излюбленные логико-позитивистские темы, обозначая теории T, а эксперимент E : рост знания, подтверждение и опровержение теорий и т.п. Это - их круг, их мир; они полемизируют друг с другом, читают друг друга, полагая, что философия науки - вот она. Слушают их охотно, однако большинство участников занимаются не такими традиционными темами, понимая, между прочим, что войти в этот элитарный круг совсем непросто.

Да и непонятно, надо ли. Существует явная корреляция между принадлежностью ученого к «золотому миллиарду» и его верой в позитивный характер науки: конструктивистские и культурологические взгляды на науку культивируется в Индии, на Тайване, в России, - в странах с резкими общественными изменениями.

Но поразительнее всего другое впечатление: Великие Сограждане LMPS напрочь забыты! Карнап, Лакатос, Поппер, Фейерабенд законодателями мод не упоминаются; по-видимому, глубина их анализа непомерна для современного уровня «центровой» философии науки. Вспоминают только Куна с его революциями и парадигмами - эта вполне примитивная кумулятивная концепция еще как-то переваривается. Похоже, что за четверть века буря, поднятая титанами, улеглась. Неприятные для позитивизма вопросы, связанные с взаимной непереводимостью теорий, с их несоизмеримостью, исторической и культурной обусловленностью сегодня, скорее, замазываются. Например, смысл модной темы о росте экспериментального знания в том, что несмотря на теоретические разногласия, экспериментальное знание им не подвержено; оно поэтому является позитивным. Словом, радикализм не в чести.

А отсюда общее впечатление, что философия и методология науки топчутся на месте, раз за разом обсуждая одни и те же зады, да еще все площе и мельче. Предложенный учеными предыдущего поколения понятийный инструментарий, введенные ими различения - не употребляются. Даже системные категории полностью позабыты.

В Москве на самых обычных философских семинарах, как мне кажется, методологию науки обсуждают глубже и интереснее. А на Конгрессе сообщения приглашенных лекторов иногда напоминали популярные лекции для школьников.

***

      Дух университета, обступающая тебя история, и - католическая атмосфера. Без нее портрет Старого Кракова более чем не завершен. Мэрия стоит на площади Всех Святых (при социализме - площадь «Весны Народов»), а одна из конечных остановок трамвая называется просто «Спаситель». Первый маленький храм Св. Войцеха на рыночной площади - и громады романских и барочных костелов. Храм на глубине в две сотни метров в соляной шахте в Величке: алтари, барельефы, - все из соли, то полупрозрачной, то почти черной. На глазах у потока туристов высекают новую статую - конечно же, Иоанна Павла Второго!

Но покоряет не это, а профессионализм церкви, которая пользуется для расширения своего влияния теми приемами, которые наработаны в рекламной сфере. Это конечно, не агрессивный сетевой маркетинг новых американских сект, но и не безнадежная старомодность нашего возрождающегося православия. Плакаты, книги, открытки замечательны по дизайну и ненавязчивы по смыслу дела. Маленький мальчик стоит по колено в воде, закат. Текст: «Каждый прожитый день оставляет в нас свой след». Но есть и просто агитки: «Не можешь служить Богу и маммоне» - мама, папа и двое детей задыхаются в объятиях змея, свернутого из долларов, марок и злотых.

Интересно, есть ли у польской церкви телевизионная реклама?

***

      В приветственном слове председатель Оргкомитета LMPS99 Ян Воленский писал: «Наш Конгресс происходит на переломе тысячелетия. Давайте же обратим наше внимание не только на славное прошлое логики науки, но и на те проблемы, которые ставит перед нами наше сегодня и наше завтра».

Славное прошлое, кажется, уже почти позабыто (известно, что глубина цитирования в современной науке - не более 6-7 лет; удивляться нечему). А что до сегодня-завтра - то что-то мне сомнительно, что показавшая себя на Конгрессе философия науки способна ответить на вызов времени...

Во всем мире наука теряет кредит и общественного, и исторического доверия. Политические философы на потребу заказчикам творят из ничего теории общественных явлений, в согласии с которыми начинают жить миллионы людей. Десятки сект с помощью новейших приемов промоушена реализуют придуманные ими представления о сущем. Сама наука все больше оказывается «внутри» инженерии, организационного проектирования, маркетинговой политики.

А пятьсот логиков и методологов со славным прошлым обсуждают гарантированный рост экспериментального знания и грандиозную модную дилемму «реализм - релятивизм»! (Реалисты - это те, кто уверен, что в реальности есть именно то, что о ней сказала наука, а релятивисты - все остальные). Судя по всему, англоязычные философы науки из Международной Ассоциации противопоставляются постмодернистам (которым, между прочим, есть что сказать о развитии науки и о ее месте в обществе!) буквально во всем, в том числе и по пункту «примитив - изощренность».

Куда делись дискуссии 70-х с обсуждением различных вариантов решений проблемы о соотношении научных понятий с «реальностью» (конструктивизм, конвенционализм, инструментализм)? Даже очень умеренная попытка Ван Фраассена утвердить относительную независимость онтологий от эмпирики вызывает массовые возражения. Интересно было бы спросить у реалиста, какой электрон существует: волновой или корпускулярный...

«Центровая» англоязычная философия науки проникается духом подлинного фундаментализма.

***

      Выслушавши доклад о том, что все правильные теории взаимно-переводимы, а непереводимые - неправильны, я отправился прогуляться и посмотреть алтарь Мариацкого костела. Но там шла проповедь, храм был полон; алтарь от настоящих господ пятнадцатого века работы Вита Ствоша сиял вдали.

Молодой ксендз был великолепен. Он говорил звучно и убедительно: «Он - есть. Главное - обратиться к Нему. Он ждет каждого, к Нему можно обратиться всегда, в любую секунду. Он - не для избранных, Он нужен всем. Он любит всех. Обратитесь к Нему, и вы будете твердо знать о Его присутствии рядом с вами...»

Голос еще одного реалиста мягко, но неколебимо разносился под высоченными готическими сводами.

***

      Ну хорошо, пусть основным вопросом философии науки признана эта дилемма. Но почему бы ее не обсудить более эффективно, чем это было возможно при той организации Конгресса. Где дискуссии? Где круглые столы? Специализированные сессии были организованы так же, как и все остальное. Доклад плюс два-три вопроса дают возможность прояснить только, что такой-то человек занимается тем-то. В этих условиях снижение уровня и многолетнее повторение тематики выглядит вполне закономерно.

А как бы можно было бы организовать Конгресс! Например, кроме секций - объявить ряд диспутов, разработать их процедуру, подобрать кандидатуры участников, они бы предварительно обменялись тезисами... За девять месяцев работы Оргкомитета можно было бы родить и не такое. Или уж совсем просто: в последний день провести круглый стол по результатам прошедшего Конгресса и дать высказаться на нем всем желающим. Ситуация была бы тогда обнародована, и было бы от чего отталкиваться через четыре года в Испании.

Я уже не говорю о более продуктивных и сложных формах организации работ и дискуссий, например, игровых.

Но, с другой стороны... «Конференция прошла успешно...». Было прочитано четыре сотни докладов и задано около тысячи вопросов. Университетские кулуары гудели от сотен приватных бесед. И вообще, все было замечательно: Краков, август, Вавель, Лем...

Комментарии

Добавить изображение