Москвич в Кракове: картинки с натуры
28-11-1999Польша, Краков, Ягеллонский университет, здание Коллегиум Новум, памятник Копернику под платаном, август 1999-го... Вот декорации 11-го Международного конгресса по логике, методологии и философии науки (LMPS99, oктябрь 1999). Пять сотен философов науки со всего света съехались по приглашению Международной ассоциации по истории и философии науки. Для методологов и философов науки такие конгрессы - все равно что Олимпийские игры для спортсменов.
Приходилось строить себе траекторию: не менее получаса вечерами уходило на выбор самого интересного на завтра, благо и общая программа, и толстый том абстрактов-тезисов были под руками. Если после доклада не успеешь перекинуться парой слов с человеком, чье сообщение тебя заинтересовало, - все, пиши пропало: вы уже с ним пересечетесь только случайно. У него траектория своя.
К сожалению, я привык именовать себя, согласно нашей традиции, методологом. Посмотрев же на темы и тезисы, собранные в нашей самой массовой секции, я долго плевался. Что за нелепое разнообразие! Я начал интересоваться у новых коллег во время кофейных перерывов: почему они послали свои доклады в Секцию Номер Семь?
Аспиранты и молодые преподаватели из западных стран рассуждали примерно так: «Ни в одну секцию мое сообщение впрямую не влезает - пущу-ка я ее по методологии». Их более маститые соотечественники за много лет исследований в какой-нибудь экзотической области убедили себя в том, что занимаются именно методологией (как бы странно это ни выглядело с моей, неправильной, точки зрения).
Третья категория участников секции - польские ученые. Они именуют себя методологами с социалистических времен: будучи философом, надо было работать в марксистско-ленинской традиции, а методология науки давала, как-никак, большую интеллектуальную свободу. К этому можно отнестись с пониманием, но это тоже внешнее обстоятельство, не прибавляющее проблематике определенности. Невозможно упрекнуть организаторов и в том, что польских участников был явный перебор - кто бы поступил иначе на их месте? - но создавать такое столпотворение в одной секции...
Единственное, что смог сделать оргкомитет - это более-менее объединить присланные доклады тематически. Один день работы секции был посвящен причинности, другой - обсуждению «реализма», третий - вопросам простоты теорий. Эксперимент, история науки, объяснение - словом, весь конгресс в миниатюре, и в то же время - нечто маргинальное. Не сливки, а обрат.
Вообще же Конгресс проходил в несказанно древнем шест
исотлетнем Ягеллонском университете, где учились два великих мужа: Коперник и Войтыла. Десяток зданий («коллегий») в черте старого города, внутренние дворики в цветах- в Collegium Maius - музей и зал университетских торжеств. Во время конгресса все скамейки вокруг Коллегиум Новум с ее готическими коридорами заняты философами науки с белыми табличками на груди.
На рубеже тех еще веков, сто лет назад, брезжила надежда, что методология сможет вооружить науку средствами и методами научного поиска, экспериментирования и теоретизирования, индукции и т.д. Этому не суждено было сбыться: ученые обходились без чужих подсказок, вырабатывая свои стандарты сами. Потом случилась «квантово-релятивистская революция», и методологи получили материю для обсуждений: как, зачем, почему наука развивается? Как это развитие трактовать: как научные революции? борьбу программ? успешную фальсификацию теорий с помощью решающих экспериментов? А может, эти новые теории уже столь безумны, что наука перестала быть собой? Как отличить развитие науки от ее саморазрушения (отсюда проблема демаркационных критериев)?..
Потом «наука познала грех», введя человечество в ядерную эру. Тогда же превратилась в производительную силу. Чуть позже на всю катушку начала использовать статистику и численные методы. А уже совсем недавно трудами культурологов и социологов превратилась из единственно подлинного базиса рациональности и прогресса в одну из социальных практик.
Соответственно, сдвигала свой смысл и методология: не получается задавать логические нормы повседневной научной работы - будем исследовать, как они меняются. Появлялись все новые темы и подходы: начали обсуждаться крупные научные подвижки, социальные институты, поддерживающие рост и задействование научного знания, субкультуры научных лабораторий...Самые окаянные стали утверждать, что задачей методологии науки является проектирование новых научных предметов и их комплексирование. Но никто ни с кем не спорит, чтобы не вступать на гибельное поле обсуждений по существу. Лучше пусть развивается сравнительная история методологии науки. И так далее.
Итак, темы и направления не пропадают, они наслаиваются друг на друга, и в результате на этом месте - каша. Что такое методология науки? - это не философия: ее предметом является не природа, а деятельность по ее познанию, она пользуется математической логикой и черпает материал в истории. Это не логика - она интересуется не рассуждениями, а их развитием в истории. Это не история, так как старается отыскать в том, что происходило, некую рациональность. Это - микст.
Поляки ощущают социалистическое время как пропавшие годы, и потому интенсивно наверстывают все упущенное (вот чего и в помине нет в России!). Не зря добились четыре года назад проведения международного LMPS99 у себя, и не зря демонстрируют успехи своих немарксистских школ. Польша отплывает на Запад с максимально возможной скоростью. Социалистические годы для них пропали и в сохранении своей истории - они добирают все возможное и тут, восстанавливая ополовиненную историческую ткань. Новые мемориальные доски - на местах уличных боев (и терактов) бойцов Армии Крайовой в 1946-48 годах.
Прошлое не убирается, а переинтерпретируется. На бульваре с годов этак 60-х стоит памятный камень с надписью: «Памяти рабочих, погибших во время столкновения демонстрантов с полицией в 1932 году». А перед ним - свежий крест, на котором по этому же поводу надпись: «Жертвам коммунистической провокации».
сь химики и алхимики одновременно, причем доклады они делают вперемежку! Не знаю, что происходило у чистых логиков, но у философов с методологами выделяется группа из 20-30 исследователей из США и Великобритании, которые год за годом обсуждают свои излюбленные логико-позитивистские темы, обозначая теории T, а эксперимент E : рост знания, подтверждение и опровержение теорий и т.п. Это - их круг, их мир; они полемизируют друг с другом, читают друг друга, полагая, что философия науки - вот она. Слушают их охотно, однако большинство участников занимаются не такими традиционными темами, понимая, между прочим, что войти в этот элитарный круг совсем непросто.
Да и непонятно, надо ли. Существует явная корреляция между принадлежностью ученого к «золотому миллиарду» и его верой в позитивный характер науки: конструктивистские и культурологические взгляды на науку культивируется в Индии, на Тайване, в России, - в странах с резкими общественными изменениями.
Но поразительнее всего другое впечатление: Великие Сограждане LMPS напрочь забыты! Карнап, Лакатос, Поппер, Фейерабенд законодателями мод не упоминаются; по-видимому, глубина их анализа непомерна для современного уровня «центровой» философии науки. Вспоминают только Куна с его революциями и парадигмами - эта вполне примитивная кумулятивная концепция еще как-то переваривается. Похоже, что за четверть века буря, поднятая титанами, улеглась. Неприятные для позитивизма вопросы, связанные с взаимной непереводимостью теорий, с их несоизмеримостью, исторической и культурной обусловленностью сегодня, скорее, замазываются. Например, смысл модной темы о росте экспериментального знания в том, что несмотря на теоретические разногласия, экспериментальное знание им не подвержено; оно поэтому является позитивным. Словом, радикализм не в чести.
А отсюда общее впечатление, что философия и методология науки топчутся на месте, раз за разом обсуждая одни и те же зады, да еще все площе и мельче. Предложенный учеными предыдущего поколения понятийный инструментарий, введенные ими различения - не употребляются. Даже системные категории полностью позабыты.
В Москве на самых обычных философских семинарах, как мне кажется, методологию науки обсуждают глубже и интереснее. А на Конгрессе сообщения приглашенных лекторов иногда напоминали популярные лекции для школьников.
Но покоряет не это, а профессионализм церкви, которая пользуется для расширения своего влияния теми приемами, которые наработаны в рекламной сфере. Это конечно, не агрессивный сетевой маркетинг новых американских сект, но и не безнадежная старомодность нашего возрождающегося православия. Плакаты, книги, открытки замечательны по дизайну и ненавязчивы по смыслу дела. Маленький мальчик стоит по колено в воде, закат. Текст: «Каждый прожитый день оставляет в нас свой след». Но есть и просто агитки: «Не можешь служить Богу и маммоне» - мама, папа и двое детей задыхаются в объятиях змея, свернутого из долларов, марок и злотых.
Интересно, есть ли у польской церкви телевизионная реклама?
Славное прошлое, кажется, уже почти позабыто (известно, что глубина цитирования в современной науке - не более 6-7 лет; удивляться нечему). А что до сегодня-завтра - то что-то мне сомнительно, что показавшая себя на Конгрессе философия науки способна ответить на вызов времени...
Во всем мире наука теряет кредит и общественного, и исторического доверия. Политические философы на потребу заказчикам творят из ничего теории общественных явлений, в согласии с которыми начинают жить миллионы людей. Десятки сект с помощью новейших приемов промоушена реализуют придуманные ими представления о сущем. Сама наука все больше оказывается «внутри» инженерии, организационного проектирования, маркетинговой политики.
А пятьсот логиков и методологов со славным прошлым обсуждают гарантированный рост экспериментального знания и грандиозную модную дилемму «реализм - релятивизм»! (Реалисты - это те, кто уверен, что в реальности есть именно то, что о ней сказала наука, а релятивисты - все остальные). Судя по всему, англоязычные философы науки из Международной Ассоциации противопоставляются постмодернистам (которым, между прочим, есть что сказать о развитии науки и о ее месте в обществе!) буквально во всем, в том числе и по пункту «примитив - изощренность».
Куда делись дискуссии 70-х с обсуждением различных вариантов решений проблемы о соотношении научных понятий с «реальностью» (конструктивизм, конвенционализм, инструментализм)? Даже очень умеренная попытка Ван Фраассена утвердить относительную независимость онтологий от эмпирики вызывает массовые возражения. Интересно было бы спросить у реалиста, какой электрон существует: волновой или корпускулярный...
«Центровая» англоязычная философия науки проникается духом подлинного фундаментализма.
Молодой ксендз был великолепен. Он говорил звучно и убедительно: «Он - есть. Главное - обратиться к Нему. Он ждет каждого, к Нему можно обратиться всегда, в любую секунду. Он - не для избранных, Он нужен всем. Он любит всех. Обратитесь к Нему, и вы будете твердо знать о Его присутствии рядом с вами...»
Голос еще одного реалиста мягко, но неколебимо разносился под высоченными готическими сводами.
А как бы можно было бы организовать Конгресс! Например, кроме секций - объявить ряд диспутов, разработать их процедуру, подобрать кандидатуры участников, они бы предварительно обменялись тезисами... За девять месяцев работы Оргкомитета можно было бы родить и не такое. Или уж совсем просто: в последний день провести круглый стол по результатам прошедшего Конгресса и дать высказаться на нем всем желающим. Ситуация была бы тогда обнародована, и было бы от чего отталкиваться через четыре года в Испании.
Я уже не говорю о более продуктивных и сложных формах организации работ и дискуссий, например, игровых.
Но, с другой стороны... «Конференция прошла успешно...». Было прочитано четыре сотни докладов и задано около тысячи вопросов. Университетские кулуары гудели от сотен приватных бесед. И вообще, все было замечательно: Краков, август, Вавель, Лем...