Диссиденты бывают разные
01-01-1999Мой северный путь начался 3 мая 1970 года на строительстве Пахромской компрессорной станции в Березовском районе Ханты-мансийского национального округа Тюменской области. Начал я плотником-бетонщиком, через 2 месяца меня сделали нормировщиком.
Я стал бывать и в Игриме, где было наше строительное управление (СМУ), и в Березово, где мы строили райком партии и райсовет. Единственное 5 этажное кирпичное здание в городе.
Примечательно, что строилось оно по титульному списку ЦК КПСС и финансировалось строительство также из этого источника. Партия и советы должны были сидеть в одном здании. Смешно? Кто-то хотел приучить правящую партию работать как выборному органу власти? Или наоборот – научить Советы работать по-коммунистически?
Возле райцентра Березово несколько лет до моего приезда был получен первый в Тюменской области настоящий промышленный газ. С незапамятных времен Березово известно еще и как место ссылки для всякого уголовного сброда. Но были и «политические». Например, там сидел и закончил свои дни блистательный некогда граф Меньшиков.
Помните картину Сурикова «Меньшиков Березове»? Где он со своими дочерьми изображен сидящим в огромном кресле, неком подобии царского трона? Его дом и кладбище, где он был похоронен стояли на берегу реки Сосьвы.
Берег давно размыло. И ничего не сохранилось, кроме смутных воспоминаний в головах местного люда. Когда их расспрашиваешь об этом, их лица светлеют, и становится ясно, что они гордятся тем, что здесь сидел сам Меньшиков.
Рассказы об известных «сидельцах» ЗК особенно любят, как некое собственное оправдание. А также как характеристику несправедливости по которой они туда угодили. Мы, мол сами понимаете, сидим тут просто ни за что.
Жестокая судьба, горький жребий, крупное невезение, а главное несправедливость самой системы, загнали нас сюда. Такой народ никогда не признает собственной вины. Никогда. Виноваты все, кто угодно, но только не «я». Они неисправимы. А кто исправим?
Еще с незапамятных времен Березово славилось своей селедкой, которая издавна поставлялась к царскому столу. Она называется сосьвинской по наименованию реки Сосьвы, притока Оби, на высоком берегу которой и стоит Березово.
Этой небольшой рыбки добывалось не более 10 тонн в год. Ради нее только и существовало Березово со своим рыбокомбинатом. Раз в году за ней приходил специальный рефрижераторный самолет из Москвы.
Эту маленькую рыбку с нежным мясом можно было есть прямо после вылова. Прямо из невода ее ссыпают в ведро и слегка солят крупной солью. Есть ее можно прямо сразу после этого.
Берешь трепещущую рыбку в руки и тянешь за анальный плавник. Внутренности рыбки вместе с ее головой и тонкой пленкой, покрывающей ее тело, отделяются легко. И можно закусывать. Я пробовал только один раз, когда меня допустили в бригаду рыбаков.
Рыбка очень нежная и очень жирная. Жир очень быстро окисляется на воздухе и селедочка начинает пахнуть. С душком. После того как она будет засолена, ее хранить можно в интервале от –2 до плюс 5 градусов по Цельсию.
Когда я подарил одному местному начальнику полукилограммовую банку этой сельди, он мне выдал ключи от новой квартиры. Вот, в какой цене была эта рыбка даже в месте ее добычи.
Сильное впечатление на меня произвели и некоторые жители Березово. Настоящий музей пиратских и разбойничий рож. Просто сказочно уродливые лица! То были потомки ссыльных, которых цари направляли люда в течение трехсот лет. Во и не верь потом Чезаре Ломброзо.
Еще одно сильное впечатление. На центральной улице, прямо напротив местного Совета, в липкой уличной грязи утопала, в буквальном смысле этого слова, лошадь, запряженная в телегу. Дело было после дождя. Из окон Совета за этим неодобрительно наблюдали.
До войны ссыльный царский офицер поднял местных на восстание под лозунгом: «Возьмем Березово – Москва сама сдастся!». На санную колону восставших послали самолетики. И забросали бедолаг гранатами. Разметали по тундре. С тех под ничего такого не случалось.
Когда газовики захотели обосноваться в Березове, им в этом отказали местные царьки. Хлопот, мол, с вами не оберешься. Строители ушли на 200 километров в сторону, в городок Игрим. И обустроились в нем.
Березовские мудрецы потом страшно жалели о содеянном. По существу, 5 этажное здание райкома и райсовета стало тем единственным, что они фактически получили за освобождение собственных недр от газа.
Когда я прилетал в Березово, то обычно ночевал на раскладушке в одном из кабинетов местного уголовного розыска. Это было во всех смыслах хорошо. Гостиница в городе была всего одна на несколько номеров, забитых вечно пьяной публикой. На первом этаже размещался местный ресторан. Можете себе представить комфорт?
У нас на Пахроме, один молодой, влюбленный и выпивший механизатор решил попугать свою возлюбленную. Он отстегнул от ружья ремень и сказал, что пошел вешаться в баню.
Он действительно пришел в баню, приладил ремень к трубе отопления, стал на колени и одел себе совсем не тугую петлю на шею. И стал ждать. В бане тепло. Парня вероятно разморило, и он на мгновение заснул. Так и повесился.
Был большой переполох. Позвонили в угрозыск в Березово. И стали ждать. Но несколько дней была нелетная погода. И беднягу снимать нельзя. А баня нужна. И снимать надо – труп в банной атмосфере стал портиться.
Так вот, по инструкциям следователя, данным мне по связи, я сделал полную фотосъемку места происшествия. Когда следователь наконец прибыл и осмотрел все, ему мои фотоматериалы очень даже понравились. Так и задружили.
Рядом было 4-5 таких же брошенных домиков с огородиками, где выращивали огурцы, помидоры, картошку. И все росло. Эти-то домики и решили судьбу поселка Надым. Еще в Надыме планировалось построить компрессорную станцию.
Потом трассу и станцию перенесли в сторону на 50 километров. Но машина закрутилась. И город стали городить в этом бестолковом месте. Но тогда об этом не особенно горевали – газ все спишет!
То был как бы северный БАМ – железная дорога Лабытнанги – Салехард – Надым – Пангоды – Уренгой – Игарка и далее на Певек, а после на Берингов пролив и на Америку. Грандиозный план. Южная железная дорога, теперь всем знакомая как БАМ, тогда называлась 501 стройка.
Почему бы его не профинансировать? Любители пострадать настрадались бы вдоволь. И дело бы для россиян в знакомых местах было бы. Так сказать – по дорогам отцов и дедов. И железная дорога в Америку и обратно. Чем не национальная идея на ближайшие 25 лет? И срок вполне традиционный, и вполне узнаваемый. Не правда ли?
К 1953 году успели достроить до Игарки. Там до сих пор стоят паровозы и вагоны, которые ходили с Большой земли до Лабытнанг, далее по ледовой (намороженной) переправе через реку Обь до Салехарда, далее по таким же переправам и небольшим мостам до Игарки. От туда планировалось возить продукцию строившегося Норильского комбината. Строилось это все силами заключенных (ЗК) или, как их называли в народе, «забайкальских комсомольцев». На момент окончания строительства и амнистии в 1953 году только в Надыме их было более 250 тысяч человек.
Завозили ЗК по точкам вдоль будущей железной дороги преимущественно летом по рекам баржами по 200-1000 человек за раз. Старые капитаны сказывали, что к весне из этого количества их встречало в точке прошлогодней высадки от силы человек 30-40.
Остальные за зиму гибли. Современные пропагандисты целебности «голодания» не любят о подобных исторических примерах массового голодания вспоминать. Портят эти примеры «целебную теорию»?
Я на досуге прикинул объем земляных работ в призму железнодорожного полотна. И сопоставил эту цифру с численностью ЗК. Получилось, что под каждой шпалой лежит по бывших «врагов народа». От Лабытнанг до Игарки примерно 1,200 километров. Вот и посчитайте. Это легко. На каждый метр приходится 2 шпалы.
Но строили лихо. Сдавали не менее 100 километров дороги в год. Вся техника тогда была тачка, лопата, кайло. Двадцать лет спустя с мощной американской техникой газовики не могли сдавать больше 20 километров в год.
Сейчас принято считать, что все это были невинные жертвы сталинизма. Это не совсем соответствует истине. В основном сидело много всякой отъявленной сволочи. Бандитов, убийц, воров, насильников, предателей, мародеров, простых уголовников и т.п. Таких во всех государствах и всегда - сажали. Были, конечно и приличные люди. Например, в Лабытнангах сидел и занимался рисованием художник Дейнека Сан Саныч.
Возведение мостов по трассе руководил настоящий граф Аполлон Игнатьев, железнодорожный инженер, мостовик. Посажен был за работу на немцев на оккупированной территории и отступление с ними.
Дочери от него отказались на суде. После амнистии он отказался уезжать и до нашего приезда прожил на берегу реки Надым в своем домике практически один. Да не в одиночестве. С ним жило две зырянки (комячки по современному). Своеобразный небольшой гарем. Я такие, неловко прикрытые всякими неуклюжими словами, гаремчики частенько встречал на севере.
С графом я познакомился уже тогда, когда поумирали его сожительницы, и он жил один, бобылем. В маленьком домишке на берегу реки Надым. Удивительно, но в его лачуге я обнаружил пианино, мольберт с красками. Он рисовал пейзажи, которые хорошо раскупались местными жителями.
Ему в то время было далеко за 70. Здоровье у него было просто богатырское. Он с хозяйством справлялся самостоятельно: колол дрова, топил печь, носил воду, охотился, ловил рыбу, готовил себе пищу, обстирывал себя. Кроме этого он еще и работал на местную метеостанцию – наблюдал за уровнем воды в реке и вел журналы метеонаблюдений.
Одет он был бедно, но чисто. За собой следил. Держался с достоинством. А говорил он на каком-то как бы законсервированном русском языке начала века. Ходячий филологический музей. Так когда-то говорили дикторы Голоса Америки. Особенно пронзительно чувствовалось как много времени прошло с тех пор, как эти люди, ровесники века, научились разговаривать.
Но руки у него были настоящего рудокопа: большие мозолистые скрюченные пальцы с деформированными ногтями, на которых проступали следы частичных обморожений. Ладонь у него была размером с хорошую тарелку. Когда это все собиралось, получался кулачище размером с голову ребенка. Могучий старик. Верю, что он жив до сих пор.
Штаб выполнил свою задачу по пионерному выходу на освоение Медвежьего месторождения газа. Газ пошел в промышленные районы досрочно. Работу решено было продолжать по «классической» схеме управления.
Мингазпром разделили на Мингазпром и Миннефтегазстрой год назад, а сейчас начали создаваться местные тресты и Главки Миннефтегазстроя. Мингазпром тоже начал развивать здесь собственную производственную структуру с Главком (объединением) в Тюмени.
В Надым приехал мой непосредственный начальник по Штабу Васильев Михаил Александрович, который в это время уже стал парторгом Министерства в Москве. Михаил Александрович считал себя обязанным всех нас штабных трудоустроить.
Все оказались пристроенными, только меня, собаку окаянную, никто не хотел брать. Отговорки были типа: нет строительного высшего образования, не член КПСС. Михаил Александрович робко так предложил ехать в Москву. Я вежливо отказался. Я «завис», хоть домой в Киев уезжай.
Выручил случай. В новом тресте Севертрубопроводстрой главный диспетчер ударился в пьянку, запил, и управляющий этим трестом Игнатов срочно так меня нашел и пригласил на эту должность. Там я прособачился целых 2 года, нажил дополнительную кучу врагов разного ранга и калибра. Меня и сейчас спрашивают: а не собачиться было нельзя? Нельзя! Кому нужна собака, которая не кусается?
Если я входил в положение и как бы щадил своих подопечных, становился «пряником», меня начинало «кушать» начальство. За низкую требовательность, за содействие разгильдяям и лодырям, за.. все! А то и просто приговаривали: зачем нам такой главный диспетчер, которого никто не боится.
Если же я становился «кнутом» и начинал «закручивать гайки», то кому кроме начальства это могло понравиться. В общем я постоянно был между двух огней. Но жизнь заставляла больше быть «кнутом». Друзей это не прибавляло. Но «нас не надо жалеть, мы ведь тоже с тобой никого не жалели». Так и жили. Но дело делали.
Вот он и стал укреплять. Начал как водится с дисциплины. Но тут оказалось, что при строительстве трубопроводов впервые решаются совсем не тривиальные инженерные задачи. И при этом применение конницы весьма ограничено. Несмотря на это, я его поддерживал. Мне импонировало его горячее желание обучиться новому делу.
Но именно горячность его и подводила. И он порол просто много чуши и ерунды. Я же не молчал. Во-первых, таких начальников я уже повидал вдоволь. Во-вторых, со Штаба я привык к другому стилю работы.
В Штабе не стиль, а сами взаимоотношения были по-настоящему демократичными. Не было запретных тем. Чинодральство просто презиралось. Жили дружно. Все было обсуждаемо.
Все можно было критиковать. Такая творческая атмосфера бережно поддерживалась руководством Штаба всегда. Даже в самые горячие моменты и тяжелейшие периоды.
Наши руководители показывали нам секреты (такие есть в каждой профессии) управленческого труда. Обучали практике управления. Незаметно воспитывали ответственность, требовательность к себе и другие необходимые морально-волевые качества. Без чего управление людьми не только малопродуктивно и малоэффективно, но и просто безнравственно.
Нас поссорили. И Черников стал меня увольнять. Делать он стал это запальчиво, под горячую руку и не последовательно. Я стал сопротивляться. Он просто не знал , с кем он имеет дело. Я и не таких «резвых» товарищей да целыми табунами легко в работу впрягал и к присяге приводил. Специально обучен был.
В это время меня командируют в Киев для организации доставки запчастей. Там я и узнал в случайном разговоре, что надо мною сгущаются тучи и готовится мое увольнение как руководителя, по Списку № 1.
В КЗОТе со сталинских времен существовало 2 списка. Список № 2 для рабочего класса. По этому списку уволить практически было невозможно даже прогульщика и горького пьяницу. Суды почти всегда восстанавливали работягу на работе как неправильно уволенного. Так КЗОТ защищал класс-гегемон.
Список № 1 был создан специально для руководителей. Для расправы с ними. В список входили все должности, которые начинались со слов старший и главный. Старший лаборант, старший инженер, главный механик, главный электрик и т.п. Заканчивался список простыми дикторами радио и телевидения. Крепка Советская Власть!
Трудовые споры с этой категорией трудящихся суды к рассмотрению не принимали. Такие споры разрешались вышестоящим начальством. Решение которого были окончательными и не подлежащими пересмотру. Начальники, понятное дело, предварительно сговаривались и решали судьбу своей жертвы без особых для себя хлопот. И все по Закону.
Тираж этого многотомного (несколько десятков томов)издания был с грифом «Для Служебного Пользования [ДСП]» и не превышал 100 экземпляров на всю страну, на СССР. А если и превышал, то не намного. Понятное дело, что многие документы так никогда и не публиковалось. На этом стояло советское крепостное право.
Там я разыскал Список № 1. Сам список к тому времени уже тайной не был и был напечатан почти в каждом справочнике по труду. Но там была собственноручная приписка Сталина, которую он сделал при подписании этого Списка: «Список окончательный и расширенному толкованию не подлежит». При опубликованиях эту сталинскую приписку «стыдливо» прятали. А она была вполне действующая. Ее никто никогда не отменял.
Зачем Сталин это сделал, история умалчивает. Но эта надпись там была. Мне сделали несколько копий с этого Списка и этой надписи. Множительная техника тогда тоже была практически недоступна. Так что, сами оцените эту товарищескую услугу.
Дело в том, что в то время, когда создавался этот документ. Никаких диспетчеров просто в природе не было. Это означало, что меня нужно увольнять по Списку № 2. А это совсем другое дело, понимаешь.
Я привез этот список в трест, где уже был подписан приказ о моем увольнении. Я показал список нашему профсоюзному лидеру и предупредил, что не только восстановлюсь на работе через суд, но и взыщу за вынужденный прогул не с государственного треста, а с Черникова лично. Государство не должно отвечать за глупости своих руководителей.
Профсоюзный лидер побежал к шефу. Тот чуть из галифе не выскочил. Орал и проклинал всех на свете. Но моя угроза подействовала. И приказ был отменен. Но мой шеф не угомонился. И издал новый приказ, где были отмечено 10 упущений в исполнении его старых приказов. Мне предписывалось дать письменные объяснения по каждому случаю.
Такого дурака и ломать стало не интересно. Я написал объяснительные. Был издан новый приказ, в котором мне был объявлен выговор. Так он готовил почву для моего увольнения. Я опротестовал это приказ и профсоюз меня поддержал и не согласовал наложение выговора.
После этого я купил общую тетрадь, разграфил ее должным образом, пронумеровал все страницы. Потом прошил ее специальным образом и закрепил нити прошивки печатью Отдела кадров треста. Кадровики просто не знали, для чего я это делаю.
Потом я пошел к шефу и оставил ему эту тетрадь. При этом я его предупредил, что отныне все его команды будут приняты мною к исполнению только в том случае, если будут записаны в эту тетрадь им лично. Так требует КЗОТ. КЗОТ еще требует нормальной продолжительности рабочего дня, сказал я. На него было просто жалко смотреть.
После этого разговора я начал демонстративно приезжать на работу к 9 утра, а не к 7. И уходить с работы со всеми, т.е. ровно в 6 вечера, а не в 8 или 10. Но работу я закрутил! Был создан здоровый накал и атмосфера взаимной поддержки. Работали азартно.
В тот год мои автотранспортники не только вывезли на трассу все грузы на полтора месяца раньше сроков. Но и спустились вдоль газопровода на Юг более, чем на 500 километров и помогли соседним трестам выполнить выброску грузов на трассу Игрим – Вуктыл – Ухта, по горным дорогам северного Урала.
Такого в Надыме раньше никогда не было. Обычно грузы на трассу возил не только трест, но и весь город. Такое без меня этот трест не смог повторить. Никогда!.
Через 2 дня я был в кабинете у Черникова. Тот держался вполне дружелюбно и искренне. Сказал, что он уже подобрал мне замену, это расстарался мой предшественник, которого сняли за пьянку. Что я перерос свою должность. Что мне надо согласиться стать главным технологом треста. Читай - войти в Список № 1. Но я не поверил сладкоустому шефу. Старая татарская пословица говорит о таких случаях примерно следующее: старый враг, которого ты пощадил, хуже двух вновь приобретенных. В орде дело знали. Но и я к тому времени устал от этого конфликта. И поэтому согласился. Да и работать хотелось.
После моего согласия мне немедленно всучили (дали) специальное задание сдать в эксплуатацию «газопровод века». Так называли газопровод, диаметром 200 миллиметров, который строили для местных жителей городка Тарко-Сале по плану газификации, и который не могли (не хотели) сдать в эксплуатацию уже несколько лет. Подарочек был с сюрпризом.
Чтобы заставить строителей и газовиков сдать газопровод, этот объект местные партийные боссы, наученные многолетним ожиданием, сумели поставить на контроль не только в Обкоме партии, но и в ЦК КПСС. Это означало только, что «башку потерять» здесь можно было очень даже легко.
Я правда – не член КПСС. Но за это мало помогало. От этих людей так просто не открутишься. Но я за это никогда не прятался. Считал ниже профессионального достоинства. Предстояло убедиться, что строить объекты – это одно удовольствие, а сдавать объекты в эксплуатацию – это совсем другое удовольствие.
Да и интересно. Когда еще так повезет? Это был настоящий объект, хоть и малый. Длиной всего около 16 километров. Сварен был из буровой толстостенной трубы. С большим и ненужным запасом прочности. Но другой трубы там не было.
Была обустроенная газовая скважина с давлением в почти 300 атмосфер на выходе. Был мини-цех редуцирования (снижения) давления газа до 60 атмосфер, был цех подготовки газа к транспорту.
Линейная часть также имела полный набор инженерных решений. Тут были и подземные участки, был дюкер под рекой Тарко-Сале длиной пол километра, была затопляемая пойма реки, были болотистые участки, были и воздушные переходы через ручьи и овраги. В конце газопровода был газораспределительный пункт (ГРП), в котором давление снижалось до 3-5 атмосфер. Далее газ низкого давления подавался на городскую котельную.
И был конец северного лета. Через месяц ледостав. Объект был вроде бы готов, но везде были недоделки, требовалось испытать газопровод и запустить его в работу.
Местные начальнички вопреки свои обещаниям помогать в работе не слишком то спешили. К 11 часам они уже были в своей бане, где и проводили свой «малый совнарком». Обычное провинциальное спившееся болото. Решил я им поддать жару.
Для этого, как учили, нужно было «сжечь мосты». Я на несколько дней улетел в Надым. Надо было привезти сборную команду специалистов, проверенных в деле. А главное, уехать из города, где контролировался, я подозревал, каждый мой телефонный звонок.
Из Надыма я позвонил в Салехард в Нефтеснаб и Иртышское речное пароходство. Рассказал им обстановку и переадресовал два нефтеналивных танкера, которые уже были в пути на Тарко-Сале, а также два других, которые находились под наливом. Город оставался на зиму без котельного горючего. А это без малого пять тысяч тонн солярки.
Когда я через неделю прибыл в Тарко-Сале, там еще продолжали ждать эти танкеры. Только через пару дней местном руководству стали известны мои действия, изменить уже ничего было нельзя. Время ушло. Надвигалась зима. Состоялся крупный разговор в местном райкоме партии с участием местного руководства. Визжали «банщики» отменно.
Я предупредил, что если они не начнут нормально работать с нами, мы немедленно улетаем в Надым. И замерзайте. Начальнички быстро струхнули. Просто их давно никто на выдержку не брал, и их воспитанием никто не занимался. Распустились.
Началось деловое обсуждение ситуации. Мы обо всем договорились и началась нормальная, а потом и дружная работа. Расставались друзьями. Думаю, помнят меня до сих пор. Я их тоже вспоминаю иногда. Объект был оперативно подготовлен к испытаниям, которые прошли успешно, даже слишком. Когда начали сбрасывать давление, выпустили газ на «свечу» и подожгли его с дистанции из ракетницы. Раздался сильный хлопок, загорелся газовый факел.
А в это время на посадку заходил пассажирский самолет. Летчик от неожиданности взмыл вверх. Пассажиры со страху наложили в штаны. На взрыв прибежали почти все жители поселка. Состоялся стихийный митинг. Была всеобщая радость и воодушевление.
На следующий день мы заварили последний стык, подписали акт ввода газопровода в эксплуатацию, который я сдал в трест приунывшему управляющему. Вскоре из Тюмени пришла благодарность тресту за сдачу этого газопровода. Мне даже премию не дали. Не очень то и хотелось. Все остается людям. Тогда это даже и не обидело. Устали.
Пока я в Тарко-Сале прохлаждался, мой преемник на должности главного диспетчера поехал отдыхать в Сочи и на второй день после приезда бросил курить и начал бегать трусцой. В этот же день его нашли мертвым по кустом. Он был младше меня лет на пять. Жалко. Черников предложил вернуться на старую должность. Но я отказался. Я действительно ее перерос, эту должность.
Случай выручил опять. К нам в трест заскочил на минутку начальник участка московского землеройного управления легендарная личность на трассе Андрейкин Михаил Николаевич. В коридоре мы перебросились несколькими фразами. Миша мгновенно понял все и пригласил к себе. Так я стал машинистом бульдозера. Но об этом отдельно.
В 1983 году мне исполнилось уже 37 лет. Позади 7 лет добровольного отхода от собственного карьеростроительства. Это решение когда-то в 1976 году пришло как бы случайно. Я шел с вечеринки было пол четвертого утра. Белые ночи! Тут на заборе я увидел приказ министра обороны о призыве на действительную воинскую службу. И тут меня осенило! Я понял: пока предыдущие не отслужат, меня не призовут.
Вот и все объяснения моих карьерных неудач. Все просто – служат старшие по возрасту. Почти все стало на места. Остался вопрос: а мне, что делать? Пьянствовать, как все мое поколение делало от тоски, не тянуло. Решил попридержать коней. Не биться же лбом об стену, в самом деле. Я отошел в сторону. Нехай служат! Придет и мое время.
В течение этих 7 лет я занимался исключительно собственными делами. Работу я выбрал не пыльную, стал работать машинистом бульдозера. Это позволяло разобраться со своими запущенными личными делами и давало возможность учиться.
Я стал часто бывать в Москве по разным поводам: то наряды закрывать, то на курсах бульдозеристов учиться, то запчасти отбирать и отправлять самолетами на трассу. Главное - это позволяло бывать в моем институте, встречаться с сокурсниками, ходить на консультации и установочные лекции. Дела учебные стали быстро продвигаться.
Как только я отошел от дел, перестал быть сильным соперником и агрессивно угрожать карьерам других, меня зауважали. С опаской так, но зауважали. Но новых друзья как-то не появились.
За эти годы я проделал огромную работу: получил диплом инженера-экономиста по строительству, сделал несколько изобретений и получил за них Серебряную медаль ВДНХ, развелся и вновь женился, родил дочь Екатерину, поступил в аспирантуру ВНИИГАЗа (Головной институт Мингазпрома).
Еще, благодаря ходатайству академика Б.Патона, мне дали участок земли под строительство собственного дома в Боярке Киевской области, начал строительство этого дома, написал несколько научных статей. Все это еще нужно было организовывать, на это требовалось много времени и условия. Такие условия мне создал мой новый начальник Андерейкив Михаил Николаевич, земля ему пухом.
Loading...
