Учиться никогда не поздно.
01-01-1999
Осенью 1982 года нашему московскому тресту «Союзгазспецстрой» на начальном этапе разворачивания работ понадобился хороший организатор, знающий местную специфику. Мой шеф Михаил Николаевич Андрейкив рекомендовал меня.
Так я стал работать на конечной тогда станции Тихая Северной железной дороги, где наш трест «Союгазспецстрой» развернул свою сварочную базу. Вместе с трестом «Куйбышевтрубопроводстрой» им было поручено сварить головной участок газопровода Уренгой-Помары-Ужгород длиной всего немногим более 100 километров.
Надо сказать, что эти тресты давно и уверенно варили в пять раз больше, но на большой земле. А тут Север. На всякий случай на этот 100-километровый участок выдвинули два треста. Задача была ответственная. Стройке было придано политическое значение: Кремль хотел показать Рейгану дулю.
Начальником Главка только что назначили моего давнишнего Надымского знакомого Мазура Ивана Ивановича, который в то время не имел никакого опыта строительства линейной части газопроводов. Весь его производственный опыт к тому времени ограничивался опытом площадочного локального строительства.
Но он был молод, активен и перспективен, а главное, хотел всему научиться, хотел все знать. Не только я настаиваю, что главное – хотеть.
Все восхищаются успехами профессора Хиггинса из пьесы Бернарда Шоу «Пигмаллион», который научил простую цветочницу разговаривать на правильном литературном английском языке.
Но забывают, что успех дела решил не профессор, а именно цветочница, которая заявила: «я хочу». Профессор просто квалифицированно помог.
Современные газеты тоже пестрят объявлениями, которые начинаются словами: «если вы хотите». В этом-то все дело! При наличии такого «я хочу» научить любого человека можно всему. Может рекламодателям полезнее стимулировать появление у потребителей этого «я хочу»?
И пьеса ему понравилась. Но он виду не подает и спрашивает, где автор? Ему докладывают, мол автор готов, завтра отправляем на Колыму. А сейчас он в Москве.
Михаил Афанасьевич Булгаков действительно еще проживал в Москве, в маленькой комнатке в большой коммунальной квартире, с одним телефоном на всех в конце коридора. Он давно уже не работал, никуда просто не брали. Жил бедно, обносился, был весь в долгах. Со дня на день ждал ареста и отправки на Соловки или куда еще.
С ним почти никто не только не дружит, но и не разговаривает даже. Он обречен. И вот в этой коммуналке поздно ночью раздается телефонный звонок. Местная визгливая активистка интересуется знать, кто спрашивает Булгакова в такое время. Ей отвечают, дескать, Сталин. Бедная женщина. Мишу позвали к телефону немедленно.
Состоялся следующий разговор.
Михаил Афанасьевич, а почему Вы ко мне никогда не заходите?
Я не знал, что можно. Можно?
А почему же нельзя? Разве у нас не самое демократическое государство?
И сейчас можно?
Всегда можно. Заходите, жду.
Трубку повесили.
Булгаков быстренько собрался и отправился в Кремль, куда его пропустили, даже не спросив документы. Его сопроводили, помогли снять старенькую шинель. И он предстал пред ясны очи.
Сталин похвалил пьесу. Отметил все ее сильные стороны и безусловную полезность, коснулся небольших шероховатостей. И начал распрашивать о житье-бытье. В конце беседы, когда Булгаков уже попрощался, опять возник диалог:
- А почему Вы так плохо, просто бедно одеты? И выглядите как бродяга?
- Я, знаете, сильно поиздержался. Не работаю уже давно.
- А что так?
- Так никто не берет на работу. Куда я только ни пробовал устроиться. Везде отказ.
- А где бы Вам хотелось работать?
- Я хотел бы заведовать литературно-художественной частью МХАТа – выпалил Булгаков.
Сталин в раздумии прошелся по кабинету и задал вопрос:
- А Вы об этом Вашем желании заявление подавали?
- Нет.
- Так мож
ет в этом все и дело? – спросил мудрый отец народов.
На том и расстались. Надо ли продолжать? Рано утром прибежали из МХАТа и спрашивают, где же, мать твою, твое заявление? Мы тут, понимаешь ждем его уже несколько лет, а ты его упорно не несешь. На этой должности Булгаков проработал до самой своей смерти в 1940 году.
Так в свое время делали все русские цари. Когда решили строить первую железную дорогу, Царь так определил ее трассу. Он просто положил линейку и провел прямую линию между двумя столицами.
В одном месте карандаш задел палец императора, получилось некое закругление. Так и построили. С закруглением. Не посмели отступить от августейших предначертаний. Спустя два столетия, почти тоже произошло и при Сталине.
Архитекторы принесли Сталину проект одного из фасадов здания гостиницы «Москва». Как принято у архитекторов, на одном листе ватмана было 2 варианта изображения фасада. Варианты были разделены вертикальной осевой линией.
Сталин утвердил чертеж своей подписью поперек обоих вариантов. Только когда вернулись к себе в мастерскую, архитекторы крепко призадумались. Какой же все-таки вариант выбрал кормчий.
Переспрашивать не решились и построили оба варианта -половина здания по одному, половина - по второму. И сейчас это чудо архитектуры можно видеть со стороны Манежной площади.
Трест «Союзгазспецстрой» всегда, с самого своего создания, был придворным трестом. Его первым управляющими были сыновья нашего министра, ныне покойники. Потому о них я помолчу. В это время его управляющим был министерский «свой» да еще и «ученый». В Министерстве он до этого руководил Инспецией по качеству.
Этот паркетный фрукт решил блеснуть на ровном месте. Он добился выделения валюты и первым в министерстве приобрел, прямо с выставки, бельгийскую полевую испытательную лабораторию (ПИЛ) для контроля стыков путем просвечивания этих стыков лучами Рентгена.
Пиловцы доставили эту ПИЛ на станцию Тихую и начали работать, по-столичному. Дело в том, что по заработной плате цена контроля была не меньше цены самой сварки. Вот и решили по легкому срубить капусты, т.е. «заработать». Сварщики глядя на это, тоже решили не отставать.
Начали они со сварки «в присадку». Умельцы варили как бы двумя электродами сразу. Заполнение стыка ускорялось вдвое. Зарпалата легко вырастала и тоже вдвое.
Но качество всегда страдало. Такая халтура пролазила еще и из-за того, что отечественные ПИЛы почти никогда не могли обнаружить такой брак. Отечественная рентгеновская пленка только на бумаге обладала нужными для этого техническими показателями своего качества. Да брак попросту никто особенно и не искал. Мол, испытания потом покажут.
На это еще закрывали глаза на Большой земле, где к аварийному стыку ремонтники могли подойти практически круглый год. А на Севере с его бездорожьем всех этих народных умельцев давно либо перевоспитали, либо просто выгнали. Этот народный метод сварки был категорически запрещен, и за этим строго надзирали.
В конце октября я прибыл в Москву сдавать наряды. И зашел в Главк к Ивану Ивановичу. По старой дружбе рассказал ему обстановочку со сваркой и вообще с организацией работ. Он немедленно повызывал спецов.
Те заверили, что беспокоиться нечего. Я при спецах молчал, а когда они ушли, сказал, что это все чушь. Иван сказал, что я сгущаю краски. На том и расстались.
Через месяца полтора я снова в Москве и снова докладываю Ивану Ивановичу, что халтура не только не уменьшается. Но и приобрела новый размах. Теперь пиловцам надоело просвечивать каждый стык. Они просто поставили перед лабораторией 3-х трубную плеть с двумя стыками и давай их светить.
А потом и этого им показалось мало. Они просто стали размножать (контратипировать) рентгеновскую пленку с образцового стыка и прикладывать эти материалы к журналу качества сварки.
На это Иван Иванович мне говорит: не верю! Я ему на это: я вопросами веры не занимаюсь, п
о вопросам веры нужно к попам обращаться. Я знаю! Ну в общем поговорили.
Тут он чай приказал подать. Попили, помолчали. Ладно, говорит, приеду после Нового года, разберусь на месте. А пока помоги дяде Жене Подгорбунскому в организации работы нашего Штаба. Он теперь мой главный инженер. Договорились?
Выхожу я от него и думаю: вот компанию подобралась. Один площадочник, другой хоть и трассовик, но землерой и в сварке не разбирается. Подставили «свои ученые» пацанов. Мой Андрейкив только улыбнулся, когда я ему рассказал о просьбе Ивана, И отпустил В Новый Уренгой технику в металлолом отгружать и Штабу помочь.
А в Штабе к тому времени работа была уже практически налажена. Сделана связь, организована круглосуточная работа диспетчерской, чай для родного дяди Жени заварива ется непрерывно. Доклады в Главк идут исправно, а министерство пока до Нового года подробных докладов не требует.
Идея была такая. Вывозку поручить Минавтотрансу, силами его водителей, которые после выполнения задания на своих машинах уедут восвояси. Миннефтегазстрой был обязан принять и разместить водителей и обеспечить их горючим и работой.
Руководитель Минавтотранса Власов берет с собой два десятка начальников областных автотрансов и прилетает в Тюмень. Чтобы провести совещание по расстановке этих КАМАЗов вдоль тысячекилометровой трассы, что проходит по Тюменской области.
Номерные автопредприятия Минавтотранса входили тогда в мобилизационные списки и могли быть подняты по тревоге на любое задание: на аварию, на ликвидацию стихийного бедствия и т.п. Народ и дисциплина были в этой системе соответствующими. Они как любая приличная транспотрная отрасль жили по собственному Уставу.
Наши же Главки, узнав о таком дополнительном выделении автотранспорта завалили Власова просьбами о выделении кому 300, кому 200 (меньше не просили), а кому и пятисот КАМАЗов. Вот чтобы разобраться в Тюмень и прилетел Власов.
От нашего Главка лететь оказалось просто некому. Мазур должен быть на месте.
Нужно подписывать уйму бумаг к концу года. Замы его были на трассах, кто где. А тут еще ждут приезда В Новый Уренгой сразу после Нового года Первого заместителя министра Шмаля Геннадия Иосифовича. Надо готовиться. Новый год через неделю.
Вот дядя Женя меня и снарядил. Все равно, говорит, ты потом бурчать будешь до весны, если что не по твоему выйдет, балагурил он. Я вылетел поздно. Не было погоды И на это совещание зашел чуть ли не последним.
А тут все мои бывшие друзья и подопечные по первым ниткам. Это все теперь управляющие трестами, начальники и заместители начальников Главков. От званий с непривычки может и крыша поехать. Но мы народ привычный. Мы их всех давно знаем.
Совещание Власов повел по традиционному сценарию. Рассправшивал и больше слушал. Наши начальнички же напирали и обосновывали тоже вполне традиционно.
Пока Власов в столбик складывал все высказанные просьбы и пытался разделить эти несчастные КАМАЗы между этими горлохватами, какой-то шутник из наших подал ему записку с просьбой осведомиться о моей должности, когда я начну просьбы высказывать.
Власов человек без юмора. Записку прочитал и как только я встал, спрашивает: молодой человек, Вы кого здесь представляете. Я отвечаю. А в какой Вы должности, спрашивает. Говорю с раздражением – машинист бульдозера. Тут все уставились на меня. Не поняли, мол, юмора.
Я добавляю: может кому-то с классом-гегемоном не по пути? Опытный Власов улыбнулся и сказал: по пути. Валяй! И устало добавил: так сколько тебе КАМАЗов надо? Я говорю: мне КАМАЗы не нужны. Вечер становился интересным. Оживление в зале.
Мне даже никакие другие машины не нужны. У меня есть грузовая работа, и я могу предъявить груз к перевозке. Или может действие вашего Устава приостановлено? Транспортники начали переглядываться. Такой разговор им нравился все больше.
Хочу только Вам посоветовать взять с собой бензовозы. Горючки у нас навалом, а возить будет нечем. Будете стоять. Власов серьезно, все записал и отдал своим нужные команды. Потом он сообщил, что завтра проведем совещан
ие в Новом Уренгое. Вылетаем после обеда. Наши шутники поутихли.
Поздно ночью звоню в Новый Уренгой в Штаб. Докладываю и прошу поставить прямо на перон теплый вертолет МИ-8. Чтобы засветло и перед совещанием показать Власову груз на станции Тихая.
Мы прилетели в Новый Уренгой в сумерки. Я пригласил Власова на 30 минут в вертолет, и мы полетели на Тихую. Вертолетчики пошли вдоль трассы железной дороги.
По обе стороны насыпи лежали «камешки», железобетонные пригрузы, которыми пригружали газопровод для стабилизации. Чтобы он не всплывал при обводнениях.
«Камешков» весом около 3 тонн каждый оказалось многие десятки тысяч. Власов спросил: а это что вдоль железной дороги? Насыпь укрепляете? Я отвечаю: Это – я Вам груз для перевозки предъявляю. Это - « камешки». Власову почему-то стало жарко.
Через час началось совещание с теми участниками, что и в Тюмени. Плюс дядя Женя. Плюс несколько местных уренгойских руководителей.
Власов в самом начале обратился к своим, указывая на меня. Вот смотрите. Это наш самый опасный заказчик. Поэтому предписываю начальнику Тюменского Глававтотранса не отходить от него ни на минуту до самого конца строительства.
Тот спрашивает. Мне с ним в одну кровать спать ложиться? Ложись у его кровати, был ответ. И не шути. Потом распорядился все КАМАЗы направить в Новый Уренгой. Что и было сделано.
Я его дожидаюсь в зале. Трубопроводчиков вообще забыли пригласить. Из Москвы министр Борис Евдокимович Щербина просит связистов провести перекличку по всей трассе с Севера до Западной госграницы в Ужгороде и дать список присутствующих. И после этого, говорит будем слушать доклад о головном участке газопровода.
Я быстро пишу коротенький рапорт с «закладкой» для Шмаля и даю ему. Он зачитывает с моей бумажки: трест «Союзгазспецстрой» развернул сварку несколько месяцев назад и сварил уже 20 километров трубопровода. Правда, есть недостатки. Обнаружено 1280 бракованных стыков. Но, мол, ничего страшного - они их сейчас ремонтируют.
Тут министр его перебивает и не дает тому закончить доклад. Запишите говорит Решение коллегии: завтра к Вам прибывает начальник Главка Мазур Иван Иванович, который на месте разберется со своими подразделениями.
А мы начинаем слушать следующий доклад. После селектора министр спросил у Шмаля: ты что докладываешь? 1280 стыков и составляют все твои 20 километров сварки. Сказал бы проще – все брак.
После обеда из Москвы прилетает Мазур. Встречает его руководство нашего треста в полном составе. Я стою в сторонке. Мазур отправляет всех на нулевую точку газопровода. Я же лечу на сотый километр в «Куйбышевтрубопроводстрой» и с ними на машинах вдоль трассы поеду к вам на ноль. Готовьте большое совещание.
Потом забирает меня в вертолет, и мы летим на Пангоды. А утром этого же дня местное КГБ, не дожидаясь указаний сверху, арестовало всех пиловцев и опечатало лабораторию на станции Тихая.
Возбудили уголовное дело. Всю сваренную к тому времени трубу забраковали и запретили вывозить на трассу. Органы всегда в курсе, но сажают по своему плану.
В вертолете Мазур мне говорит: закажи мне обратный билет в Москву. Я ему говорю, Аэрофлот таких билетов не продает. Не понял? Ты отсюда, говорю, раньше 9 мая, Дня Победы, не вылетишь. Да пошел ты! Я пожал плечами. Куда из вертолета пойдешь?
В Пангодах никаких совещаний Мазур проводить не собирался. Трестом руководил один из старейших и заслуженнейших людей отрасли Михельсон Виктор Зельманович. Этот управляющий за свою жизнь много таких Мазуров и Вергасовых воспитал. Так, что мы больше к нему прислушивались, и с настоящим почтением.
Накрыли стол. Только сели обедать, зовут Ивана в аппаратную. Министр на проводе. После разговора приходит просто взбешенный. Вы что сговорились? Я понял, что он летит в Москву не раньше дня Победы. Дообедали молча.
Видит Бог, сказал Мазур, не хотел я тут командовать, но теперь на плачьте. Давай, говорит, мать твою перемать, рассказывай, в чем тут закавыка. Разложили чертежи. Показываю. Ваши, говорю, 100 километров по трудоемкости в 10 раз тяжелее, чем остальные 900 километров, что южнее. Всучили тебе Ваня, значит, кусок работы.
На что от резонно замечает – все равно кто-то это должен делать. Конечно подвели меня. Если б знать, я б сюда не два треста поставил, а десять. Мои службы не просчитались. Так просчитаться просто невозможно. Не доложили. Отмолчались. Ну ладно.
Всю эту банду бракоделов во главе с паркетными начальниками разгонять надо. Нечего от них ждать. Работать сейчас нужно прямо с бригадирами. Настрой у них нужный имеется, и они Вам все сделают, играючи. Люди на месте и рвутся в бой. Командуй!
Сваренные плети ремонтировать – только время терять. Варить надо новую. Советовать легко. Но тут понаехало спецов из Москвы. Начали спорить и доказывать.
Дело пошло, однако, только тогда, когда все-таки отодвинули бельгийскую лабораторию. Не до экспериментов сейчас. Наши стандарты и браковочные таблицы сделаны под наши отечественные условия: материалы, пленку, квалификацию и добросовестность пиловцев.
Все это я говорил в присутствии нашего Куйбышевского хозяина. Которого до этого я знал только по ведомственному журналу «Строительство трубопроводов». Мы виделись с ним в первый раз и разговаривали всего около часа. Мазур стал посматривать на деда, тот одобрительно кивал головой. Только сказал: «На мой участок мне помошников не надо, сам справлюсь».
Через несколько часов Мазур начал совещание на нулевом километре. Я вел протокол. Моих руководителей Мазур свои приказом перевел в транспортные рабочие сроком до конца строительства.
Если возражаете, могу присовокупить к сидящим в кутузке пиловцам. Никто не возражал. Проглотили. Далее было издано несколько полевых приказов. В разных точках европейской части страны стали грузиться специальные маршрутные эшелоны с техникой и людьми. Такие эшелоны по «зеленой улице» могут пересечь страну за считанные дни.
На следующий день я в Штабе встретил Мазура. Он меня с подколом спрашивает: ну, теперь доволен? Вот теперь, говорю, за стройку я спокоен. Ну ладно, говорит, готовь дырку для ордена. Не надо мне ордена. Да и в штабы я уже всякие наигрался. Найди себе помоложе.
А хочешь меня наградить, отпусти меня в Москву. Мне надо подготовиться для поступления в аспирантуру. Какую? К газовикам в их головной институт. Почему к ним? А я сам писать диссертацию собираюсь, у меня «нужников» нет. В нашей отрасли мои заклятые друзья мне либо защититься не дадут, либо сплетни о том, что я несамостоятельно написал работу, распускать будут. А если серьезно, то мне газовая тематика интересна.
А то строим, строим. А как дальше живет наша газопроводная система? Так что у меня как бы родительский интерес. Уговорил я его. В аспирантуру я поступил как машинист бульдозера. Вот дела. Такого еще не было.
Loading...
