ТРУБА ЗОВЕТ

21-10-1999

Fatekh VergasovВ аспирантуру я пришел не с улицы. У меня были необходимые и достаточные производственные рекомендации. Тема исследований была интересна не только мне. Подтвердилось, что есть интерес к данной теме и в газовой отрасли.

Имелась у меня и интересная концепция решения вопросов по данной теме. Был производственный опыт, научные наработки по избранной теме: научные публикации, изобретения. Было желание учиться. Осталось узнать, есть ли у ВНИИГАЗа желание учить меня.

Я шел в Головной институт отрасли с богатой и поучительной историей, но к совсем незнакомый мне людям, которых я знал только по фамилиям, указанным в публикациях в специальной научной литературе. Я, условно говоря, возвращался в отрасль, в которой в 1970 году начинал работу на Севере.

При поступлении в аспирантуру существовало как бы полуофициальное требование, даже не требование, а обычай проводить собеседование с претендентом на место в аспирантуре. Разумеется, что это в первую очередь делалось в интересах самого поступающего, чтобы помочь ему в правильной профессиональной ориентации. Понятно?

Об этом обычае, думаю, вспомнили с радостью, когда сопоставили представленные мною рекомендации с моим бульдозерным настоящим. На собеседование пришли все заведующие лабораториями по избранной моей специальности и предполагаемой теме исследований. Вел собеседование заместитель директора института по науке Галиуллин Загитула Талипович.

После легкой разминки, как из рога изобилия посыпались вопросы,. Видимо членам своеобразной комиссии понравилось все: и мои ответы, и то, как я держался, профессиональная лексика, язык и моя манера разговора.

В конце Галлиулин заспешил на совещание и стал собираться. В воздухе повис немой вопрос. Галиулин бросил: нормально, беру к себе. Оформляйте.

2
     С момента начала бурного роста системы добычи и транспорта газа прошло более десяти лет. К тому времени эта система включала в себя Медвежье и Уренгойское месторождения и многониточную систему газопроводов диаметром 1420 мм, суммарной длиной более десяти тысяч километров, технологические трубопроводы самых разных диаметров несколько сотен тысяч километров. Но система все еще росла и приличными темпами.

Система работала в широком диапазоне давлений от нескольких атмосфер до 500 атмосфер. Все это работало в широчайшем диапазоне температур воздуха: от минус 65 по Цельсию зимой до плюс 45 по Цельсию летом.

Система сложно взаимодействовала с окружающей средой, природой. Система было в состоянии постоянной беременности авариями, которые в свою очередь легко перерастали в настоящие катастрофы. Это происходило потому, что в одном «коридоре» иногда лежало 10-12 ниток трубопроводов, плюс линии электропередач, плюс вдольтрассовые проезды, плюс водные и лесные массивы, плюс…

С этим нужно было привыкнуть жить, иначе работать просто нельзя. Иначе сам психологический стресс мог стать причиной неправильных действий персонала и вызвать аварию. Стресс снимали по-разному, кто как. Но в основном, традиционно, по-русски.

Прибавьте сюда квалификацию кадров, условия труда и быта. Писать еще? Скажу главное: аналогов такой системе нет – ни по размеру, ни по объему и новизне решаемых научно-технических задач, ни по сложности и постоянству взаимодействия технической системы с окружающей ее природной средой. Ни по цене аварий на этой системе.

Для того чтобы правильно оценить только размер системы, приведу еще один факт. С промышленным освоением Уренгойского газоконденсатного месторождения по понятным причинам спешили. Сейчас пишут, чтобы продлить агонию режима. Мы ничего и никому не продлевали. Мы просто жили и работали. Мы строили систему, а она строила нас.

Работалось нам азартно, я думаю, от самоощущения собственной силы, просто от молодости. От того, что стало получаться, появились первые жизненные успехи. Наверное так и должно самоутверждаться новое поколение в любой стране. В большом деле.

Я намеренно избегаю здесь слова «эйфория». Работающая под большим давлением газовая система охлаждала пыл достаточно. Взрыв газа подобен взрыву объемной бомбы. Бульдозер фирмы «Катерпиллар» весом более 60 тонн могло отбросить при взрыве метров на 500.

После предварительной только оценки запасов одного только, еще не до конца «оконтуреного», стало ясно, что запасы газа в мире! (не в СССР) просто утроились, как минимум. Завершение этого «оконтуривания» и государственная защита запасов (есть такая процедура) подтвердили предварительные экспертные оценки запасов.

Или вот еще один факт. За один! День на газовых стройках Тюмени осваивалось капиталовложений столько, сколько суммарно осваивалось на строительстве жигулевского автогиганта, КАМАЗа и БАМа, вместе взятых, год!

Руководители за постоянной лихорадкой буден не успевали осознать, переварить масштабы дела, которое они делали каждый день. Это становилось уже не просто и не как бы забавным бытовым фактом.

Такое отставание сознания, отсутствие необходимой глобализации взгляда на систему таило опасность принятия ошибочных управленческих решений со всеми вытекающими последствиями.

Накопилось много и текущих проблем и вопросов, которые ждали своих решений на уровне новых строительных норм и правил. Пора было «узаконить» имеющийся опыт строительства и эксплуатации системы.

Да! Система находилась под постоянным диспетчерским, технологическим и инструментальным контролем. Линейная часть патрулировалась вертолетами. Ремонтные работы на линейной части велись постоянно. В коридоре трубопроводов постоянно были строители – строилась очередная нитка.

Но аварии все же происходили и не только на линейной чисти. Так взорвалась установка по подготовке газа к транспорту (УКПГ-6) Медвежьего месторождения газа, мгновенно погибло более 50 человек. Накрыло жилой поселок. И все произошло из-за мелочи.

И нужно, и нельзя привыкать к опасности. Из правил хорошего тона: обнаружив запах газа, не подавайте виду. Это - главная заповедь-шутка в газовой промышленности.

Газ не пахнет. Это знают многие, но привыкают, забывают. Расплата за такую забывчивость следует без предупреждения и мгновенно. Работенка как и минеров.

Не хватало опыта управления системой такого размера и опасности. Темпы роста системы значительно опережали темпы роста сознания управленцев. Без научных методов, без дополнительного обучения управленческих кадров и в первую очередь высшего звена было не обойтись.

Почему именно высшего звена управления? Да потому, что свое право на ошибку реализуют все люди, не зависимо от занимаемой должности. А вот цена ошибки дворника и Министра, скажем осторожно, – разная.

Так тогда виделось решение проблемы. А проблема была в другом, в московском застое, в управлении прекратилась естественная смена поколений. Все просто смердело от этих победителей в прошлой войне. Страна задыхалась в этом смраде.

История многих народов содержит достоверные свидетельства наличия проблемы победителей. Эта проблема обозначена и описана не так ярко как проблема побежденных. Но все же. С победителями тоже было много мороки. Как это решалось?

Например первые победители олимпийских игр (олимпионики) имели право на бесплатную выпивку по предъявлении ими своей олимпийской медали. Ясно, что через пару лет они просто спивались и умирали. Царь Петр I тоже с умыслом награждал «царской чаркой».

Товарищ Сталин упек многих в Сибирь на войну с Японией. Но выпивошных льгот выдал все-таки, видимо, недостаточно. Или более закаленный народ ему попался?

Информации о состоянии системы ежеминутно поступало тоннами. Проблема была в интерпретации поступающей информации, которая также делалась, но фрагментарно, не комплексно, не глобально, приземленно как бы.

Мы были как мухи, ползающие по портрету Карла Маркса. Мы видели нос, а думали, что это горы. Мы наползали на глаз, но думали, что это озеро. А про его усы и бороду думали, что лес. Понятно? Чтобы увидеть всю картину, и правильно, нужно было изменить точку зрения.

Пришлось вспомнить как мы решали эти задачи 10 лет тому назад в Академии наук Украины под руководством Лялько Вадима Ивановича. Я в его лаборатории работал до того как сорвался на Север. Вадим Иванович был первым, кто меня по настоящему оценил.

Именно он незаметно так определил всю мою будущую жизнь как специалиста и человека. Молодому человеку без такой своевременной как бы сторонней оценки свою дорогу в жизни найти совсем не просто.

Именно в этой лаборатории обнаружили мои таланты, приняли в коллектив на равных, тактично и с любовью воспитывали, наставляли, возились со мной целых четыре года. Здесь научился самостоятельно учиться.

Здесь я понял почему Знание - сила. Узнал, что Незнание – тоже сила. Здесь закончилась моя юность. Здесь фактически я был подготовлен к Северу. А Вадим Иванович и сейчас руководит аэрокосмическим исследовательским центром в Киеве.

Было ясно - без аэрокосмических методов было не обойтись. Большое видится на расстоянии. Применение этих методов для диагностики технического состояния системы и стало одной из тем моей будущей диссертации. А пока требовалось провести несколько, так сказать, текущих диагностик.

3
     К осени 1983 года более рельефно обозначилась необходимость нового выбора. Мне жаль было расставаться с Мишей Андрейкивым, у которого я проработал 7 лет.

Но к такому решению я сам себя подталкивал все последние годы: я закончил институт, поступил в аспирантуру, сдал часть экзаменов в рамках кандидатского минимума, разработал подробный план будущей диссертации, т.е. двигался в направлении научной карьеры, где должностей выше должности завлаба просто не бывает. Все должности, что выше – это не наука, это нечто другое. Хотя и связанное с наукой.

В это время мне предложили работу заведующим лаборатории в Северной комплексной научно-исследовательской экспедиции (СКНИЭ) института «ТюменНИИгипрогаз, который входил в структуру Тюменгазпрома, которым руководил Виктор Степанович Черномырдин.

Самым соблазнительным для меня моментом в этом приглашении была свобода выбора акцента тематики: от экологических проблем до технических.

Лаборатория призвана была работать по проблеме взаимодействия газодобывающих и газотранспортных объектов с природными комплексами, представленными очень разнообразно.

Специфика такого взаимодействия определялась особенностями зоны вечномерзлых грунтов, а также новизной решаемых научно-технических задач и масштабами «вторжения» в природные комплексы.

При этом «минимизация» ущерба для природных комплексов была не простым и как бы общим пониманием «добра и зла», чем часто грешат «чистые экологи», а залогом обеспечения надежной и безопасной работы самих технических систем и обслуживающего эти системы персонала. Залогом личного выживания всех и каждого.

Вместо пустопорожней трескотни на страницах популярных изданий по экологической тематике, необходимо было просто внести нужные поправки в нормы проектирования и технологические регламенты по эксплуатации газовой системы.

Такие поправки должны были отразить предельнодопустимый уровень техногенных нагрузок на окружающую природную среду, а также ремонтные мероприятия по исправлению положения на участках с запредельными нарушениями.

В любом случае, проектировщики работают в соответствии нормативными требованиями и регламентирующими документами, а не по газетам непосредственно.

Такие поправки невозможно внести без соответствующих научных рекомендаций, которые в свою очередь не возможно сделать без проведения соответствующих научно-исследовательских работ (НИР).

Планированием таких именно НИР и их проведением я и занялся с самого начала. Не буду рассказывать о всей муторной процедуре планирования и согласования планов, а также увязки этих планов с источниками финансирования работ.

Это отдельная грустная песня. Дело в том, что газовики в то время перевели всю науку на хозрасчет. Это была ошибка и глупая дань моде. Из этого так ничего и не получилось, кроме бюрократизации управления наукой.

Сейчас в Газпроме все это делается гораздо проще и в конечном итоге честнее. Там поняли, что науке нужно просто платить. И повышать эффективность науки нужно не так прямолинейно. Наукой нужно и управлять по-другому.

Научно, что ли. А не можешь, лучше не наседать с убогим и оскорбительным, по существу, хозрасчетом. Такое управление прокладывает дорогу «своим ученым». А уж эти мастаки обеспечат стабильный поток отказов и аварий в любой системе.

Прежде всего следовало сделать диагностику части газовой системы в пределах Тюменской области, в зоне хозяйственной деятельности Тюменгазпрома. Обнаружилось, что на уровне концепции, технической доктрины, глобального взгляда на газовую систему именно как на «систему» не было не только в Тюменгазпроме, но и Мингазпроме в целом.

Были довольно подробные, но отдельные, «конгломераты знаний» о системе, но должной генерализации, т.е. взгляда с высоты, достаточной для обзора всей системы в то время не было.

Интересно, что Миннефтегазстрою, строителям, «системный подход» более был характерен. Я сначала думал, что это во мне говорит «квасной» патриотизм» бывшего работника Миннефтегазстроя.

Но потом я убедился, что это следствие того, что наш министр Щербина Борис Евдокимович имел ко всему прочему и основательный опыт успешного политического руководства, который без обращения к определенной философии, без «любомудрия», без склонности решать проблемы и вопросы прежде всего с мировозренческих и идеологических позиций, необходимой склонности к обобщениям был бы невозможен. Строителям просто больше повезло с Министром.

Неясное ощущение потребности адаптировать себя к новым реалиям системы у производственников и управленцев высшего звена управления была. Вопрос, как говорится, висел в воздухе. Одним из элементов такой адаптации призваны были послужить создание обзорных карт, сделанных с использованием аэрокосмической съемки.

Решение не только созрело, но и перезрело в известной степени. Проектные институты Мингазпрома уже давно переключились на использование аэросмической съемки для целей ускорения проектирования. Лидерами в этом были донецкий Южниигипрогаз и ленинградский Гипроспецгаз.

Осталось начать использовать такие методы и имеющиеся материалы для другой цели, а именно технической диагностики. Методические основы такого применения предстояло разработать моей лаборатории.

Это так легко видится только сейчас. А тогда приходилось доказывать, убеждать, пробивать. А где без этого обходятся? Потому это процесс и называется – внедрение. Взаимопонимание было достигнуто.

Работа в такой постановке была профинансирована и началась рутинная работа: разбивка на задачи и этапы, подбор субисполнителей, увязка координационных планов с ними, контроль и надзор, методическое руководство и т.п. На все это ушел остаток 1983 года и первая половина 1984 года. А в это время

4
     В это время в самом разгаре был старый спор между нашими двумя министерствами, между строителями и газовиками. Стороны обвиняли друг друга в том, что произошло с установками комплексной подготовки газа к транспорту (УКПГ) на Медвежьем месторождении. Установки были построены более десяти лет тому назад.

За это время здания цехов многих УКПГ стали похожи на китайские пагоды по своему внешнему виду. Сами здания и их крыши особенно «повело». Таковы были последствия неравномерной осадки вечномерзлых грунтов. Вот и шел спор о том, кто в этом виноват. Виновнику предстояло ремонтировать эти установки.

Драка шла настоящая. Никто не хотел делать эти работы. И каждый старался спихнуть их другому. Это все были не плохие такие «дяди». Просто плановая экономика их так расставила и построила.

Сейчас в рыночной экономике они наверняка дерутся за то, чтобы такие ремонтный работы поручили именно им. Что с людьми делает система?!

Разбирали этот вопрос на самом верху, в ТЭКе, которым руководил бывший министр Миннефтегазстроя Щербина Борис Евдокимович. Но если кто расчитывал на его пристрастность, то глубоко заблуждался и плохо знал людей той закваски.

К тому времени какой-то начальствующий дурак уже заказал, провел и оплатил геодезическую съемку Медвежьего месторождения по второму классу. Не думаю, что такой дорогостоющей съемкой покрыта сколь-нибудь значительная часть Москвы. А тут такое заказать в тундре! Утешало, что это не смертельно, а только растрата денег.

При помощи такой съемки пытались доказать ни мало ни много, что причиной осадки вечномерзлого грунта является изъятие газа из газовой залежи. Это не глупость, а дремучее невежество. Но таков был образовательный уровень, извините за слово «был», первых руководителей главных производственных структур Мингазпрома.

Газовики произвели контрольное выдергивание металлических свай, на которых в свое время смонтировали здания цехов установок. Выдергивания показали, что сваи почти всегда не были погружены на проектную глубину.

Вместо 8-10 метров сваи были забиты на 40-60 процентов от этой величины. Казалось, строители проиграли окончательно. Но те сопротивлялись, правда очень вяло, и что-то там такое произносили, больше для порядка. Нужно их было только «дожать».

Сваи на месторождении забивал с самого начала сваебойный участок УМ-2, которым руководил непотопляемый Николай Щербаков. Почему непотопляемый? Да снимали его с работы десятки раз, а он все работал. Снимать легко, работать кому?

Я подробно и глубоко разбирался с этими свайными работами. Виновники были все: и проектанты, которые выбрали конструкцию свай, и Коля, который их так забивал, и контролеры, которые не смогли своевременно обнаружить брак, и обстановка общей спешки при отсутствии знаний и опыта работы на вечной мерзлоте.

Но все же главный и определяющий вклад в аварийное состояние внес Надымгазпром и его Медвежье газопромысловое управление (ГПУ).

По моему предложению на аварийных цехах УКПГ была создана вполне простая наблюдательная сеть, которая позволяла не только обнаруживать осадки зданий и определять их величину. Работу финансировал Надымгазпром.

К лету был собран обширный материал по данной проблеме по всему месторождению, а не только по аварийным цехам. Причина была найдена. Но Надымгазпрому мои выводы не очень нравились. Совсем не нравились. Меня перестали пускать на промысла.

Как заказчик они настаивали на поиске других причин, объясняющих аварийное положение на промыслах. Но в принципиальных вопросах со мной не договорится. Характер у меня веселый, выдержанный до противного. Это нужно было просто знать. Со мной такое не проходит вообще, а методом силового давления и подавно. Не повезло им со мной.

В чем же было дело? Когда я применил метод глобализации и осмотрел не только аварийные установки, но все без исключения установки Медвежьего месторождения, обнаружилась интересная закономерность. Все советские установки были в относительно хорошем состоянии, а все импортные (французике) установки повело вкривь и вкось.

На советских установках газ сушили жидким метанолом по непрерывному циклу. А французике установки сушили газ на твердом сорбенте (селикогель) циклично, т.е. колонну с селикогелем периодически отключали и прокаливали горячим газом для регенерации свойств селикогеля.

Так делают с шариками селикогеля все экономные домашние хозяйки, которые его извлекают для этого из фильтра над газовой кухонной плитой.

После определенно числа таких прокаливаний селикогель подлежал замене. Французская фирма-поставщик оборудования указала в свое документации, что в любом случае селикогель должен быть заменен через 12 месяцев работы.

Надымгапром заказал в Одессе специальную научно-исследовательскую работу по селикогелю. Почему в Одессе? Руководитель Надымгазпрома любил этот всемирно известный центр газовой культуры.

Не слышали? Как же! Там был техникум газификации, который готовил газовиков по ремонту бытовой газовой аппаратуры. Выпускники этого техникума ходили по квартирам и инструктировали домохозяек как чистить газовые плиты. И вообще.

А потом в Одессе, как известно, могут все и даже больше. В сжатые сроки было подготовлено вполне «научное» заключение, которое услужливо разрешало менять селикогель не через 12 месяцев, а через 18.

Но его все равно меняли только через 24-30 месяцев. В материалах моей диагностики соответствующие справки от АСУ Надымгазпрома имелись.

Французы для перегрузки селикогеля поставили специальные пневматические перегружатели, нечто похожее на обыкновенный пылесос. Естественно, что это оборудование не работало. Почему?

Да потому, что к тому времени шарики селикогеля просто спекались между собой. А такие спекшиеся массы перегружатели не брали. И бесполезные перегружатели просто повыбрасывали. Справка об этом также имелась.

Так как же перегружали? А просто. Главный инженер Надымгазпрома Фатихов Василий Абударович с группой местных «ученых» подал на эту тему рацпредложение: размывать водой. Где брать воду? Глупый вопрос. А в водяной системе отопления установок. Где ж еще? Там она теплая, всего плюс 60 градусов.

А сколько такой воды надо на размыв одной колонны? Читай само рацпредложение! Там написано от 250 до 350 тонн. А куда ее сливать? Опять глупый вопрос. Прикажете специальную канализацию строить? Сливать под себя, в подполье. Логично! Так и прописали и утвердил сам Фатихов. Правда удобно? И еще и премию за рацуху получили.

Любые рацпредложения положено согласовывать с авторами проекта, а главный! инженер Производственного объединения! про это просто забыл. Не знал, не знал и забыл.

Такие вот гомо-специалисты есть везде. Разве бы взрывы на нефтяных скважинах Кувейта привели бы к катастрофе такого масштаба? Если бы там не было своих забывчивых? Да экономных «ученых»?

Если бы в кувейтские скважины были поставлены пакера (клапаны-отсекатели), то при поверхностном взрыве скважина бы заперлась бы сама автоматически, а пожар бы сам собою погас за несколько минут и все.

Советские промыслы уцелеют и после ядерного взрыва. Там все стоит. А рационализатарам таким как в Кувейте давно буйные головы и шаловливые руки пообрывали.

5
     И я занялся другим спором, который многие годы шел между Надымгазпромом и Тюментрансгазом. Первые добывали газ, вторые перекачивали его в центральные районы страны. Дело было в том, что транспортники при сдаче газа своим смежникам на Урале недосчитывались большого количества газа.

Добытчики учитывали газ на своих замерных узлах, которые были на каждой установке, и передавали газ транспортникам. Те часть газа сжигали в собственных газовых турбинах, которые приводили в действие перекачивающие компрессоры. Часть газа терялась в утечках через всевозможные свищи в трубопроводах.

Для себя всех газовиков я давно поделил на тихо (добытчики) и буйно (транспортники) помешанных. Я еще раз убедился, что эта моя классификация верна, когда увидел как они ведет этот спор, какие аргументы используют.

Черномырдинский Тюменьгазпром спор между собственными объединениями волновал очень мало. В конце концов он отчитывался за газ, сданный на уральском замерном узле. А внутри собственной структуры славой сочтемся, считали в Тюмени. Но работу профинансировали.

Обследование заняло всего пару недель. Был собран соответствующий материал и выдано заключение, что искажение объемов добытого газа идет с промыслов. Для доказательства этого пару дней пришлось потратить на соответствующие расчеты. Я доказал, что добытчики объегоривают транспортников на 4 миллиарда кубов газа в год.

Если принять во внимание, что Тюмень давала 1 миллиард газа в сутки, то это мало, всего 4\365 от годовой добычи. А если вспомнить, что 1 миллиард газа это 1 миллион тонн нефти в топливном эквиваленте. Это совсем неплохо и вполне достойно.

Добытчики не согласились и построили общий замерный узел и получили фактически тоже самое. Зачем деньги извели?

После такого пролога наше сотрудничество с Тюментрансгазом пошло как по маслу. И я приступил в диагностике многониточной системы газопроводов. Прежде всего в ее головной, северной части. Работа была закончена за пару месяцев. Результаты диагностики были внедрены просто немедленно. Я даже успел использовать отпуск и съездил на море.

Когда я пришел из отпуска. Стало ясно, что Надымгазпромовцы мне моих диагностик не простили, хотя «ученого» Фатихова изгнали. Но Щербина Б.Е. заставил ремонтом собственных установок заниматься самих авторов всех этих «ученых» художеств, т.е. газодобытчиков. Мне мягко так дали задуматься о поиске новой работы и места. Собственно, и я не видел, что здесь делать дальше.

Комментарии

Добавить изображение