Построение рынка в цифрах и фактах

01-01-1999

Alexander Levintov

Все предыдущие корреспонденции из Киева делались в жанре зарисовок очевидца, а потому воспринимались уважаемыми читателями, скорее всего, скептически: будя брехать-то.
На сей раз я решил повествовать шершавым языком статистики, хотя все мы помним американскую пословицу: "есть ложь, наглая ложь, статистика и постсоветская статистика".
Период президентства Леонида Кучмы – фаза дальнейшего демонтажа экономики: в 1995 году реальный ВВП упал по сравнению с предыдущим годом на 12.5%, в 1996 – на 10%, в 1998 – на 1.7%. Явно заметна тенденция замедления падения, но не более того. Обвинять в падении (или поздравлять с замедлением падения) президента страны – все равно, что обвинять (поздравлять) водителя трамвая в том, что он не едет по Парижу. Врядли экономическая ситуация может зависеть от работы одного государственного служащего и врядли он может быть ответственен за экономику, сознательно удаляемую от государственного патронажа.
За этот же период курс гривны упал с 1.65 за доллар до 3.5 (январь 1999 года), то есть в два раза. Конечно, это не российская инфляция с ее ужимками, гримасами и скачками, но еще и далеко не польская.
За этим внешним спокойствием кроются довольно тяжелые проблемы. Например, гибель колхозного способа ведения хозяйства: из примерно 13 тысяч хозяйств в прошлом году 11616 (92%) закончили его с убытками на общую сумму 4.3 млрд. гривен, при этом валовый объем производства снизился на 8.3% и составил всего 32.8 млрд. гривен.
Для Украины аграрный сектор – ключевой, постольку поскольку индустриализация и урбанизация здесь носит немного декоративный характер: люди делают вид, что работают на заводах, а живут в городах, по настоящему их жизнь и работа – на селе.
Ситуация с колхозами (кстати, вовсе не сегодняшняя, а вполне советская, многолетняя) имеет два капитальных основания:
1) Колхозы уже в течение почти полувека есть то, что разворовывается частным агросектором: корма, семена, удобрения, техника, рабочее время и так далее. Разгон колхозов реально будет означать крах частного сельского хозяйства с его налаженной и отработанной социально-производственной технологией воровства.
Цены на сельхозпродукцию и встречный поток техники, удобрений, горючего и всего прочего изначально, с 30-х годов несбалансированы и несправедливы. Если в советское время был запущен устойчивый механизм ценообразования (оптовые цены на сельхозпродукцию выше, чем розничные, что сразу ставит всю отрасль в позу дотационной), то теперь столь же устойчива практика поставки весной материалов, оборудования и топлива по рыночным ценам, а закупка сельхозпродукции осенью – по себестоимости. Шансов на получение прибыли у колхозов практически нет.
При всем при этом Аграрный комитет Рады инициирует мораторий на банкротство сельхозпредприятий. Таким образом, если не увековечивается, то тампонируется сложившаяся ситуация серого сельского хозяйства: колхозники делают вид, что работают и за это получают индульгенцию на воровство, "индустриалы" и "коммерсанты" делают вид, что торгуют с колхозами, по сути посасывая не колхозы, а государственный бюджет. "Ласковое теля двух маток сосет" – а здесь два довольно агрессивных и вороватых теленка сосут одну жалкую корову. Буренку зовут "колхоз".
Не менее драматична пенсионная ситуация. Представьте себе, в государственной статистической системе есть такая форма отчетности: "Численность пенсионеров, получающих пенсии меньше установленной черты бедности". Хорошо, что вы не знаете, что это за черта бедности, поэтому можете читать дальше. Итак, в целом по Украине этих несчастных более 5 миллионов из 14-ти и они составляют почти 40% всех пенсионеров. Самая благополучная точка – Киев (всего 100 тысяч или 20% от общего числа пенсионеров). А вот в Закарпатской области их практически 90% -- 250 тысяч человек! К этому остается добавить, что, за исключением Киева, во всех городах задолженность по пенсиям составляет 2-3 месяца. А для сельской местности нормой считается полгода. При обозначенных выше темпах инфляции это означает недополучение еще одной четверти и без того мизерной пенсии.
Украина занимает прочное последнее место в Европе по уровню социального обеспечения населения. Зато – по самолетостроению Украина на восьмом месте в мире, по ракетно-космической отрасли – третье, а еще удерживает ведущие позиции в судо- и танкостроении. И когда слышишь скороговорочный бред мадам Витренко, украинского Жириновского в юбке, о том, что надо наращивать и далее военно-промышленный комплекс Украины, что надо возрождать страну как ядерную державу, тянет придушить и ее, и радиоприемник, и телевизор.
Этот репортаж – последний репортаж с Украины. Сюда я вернусь лишь через полгода.
И, на правах заключительного слова, несколько рефлексивных рассуждений по поводу собственного самоопределения.
В постсоветском пространстве отсутствует политическая аристократия. Она отсутствует не только потому, что ее нет. а еще и по той простой причине, что она необходима. Необходима и избирателям и избираемым. Первые устали от непрофессиональных жуликов и дураков, которые ничего не хотят, кроме собственно власти, и ничего не умеют, кроме как пользоваться ею в собственных корыстных интересах. Вторые имеют средства, возможности и желание иметь власть, но не знают, зачем им все это нужно, кроме личных корыстных интересов, а соблюдение этих интересов уже неинтересно и хочется еще и в историческом процессе побывать и что-то там успеть.
Аристократия же, по понятию аристократии, то есть "власти лучших людей", отличается и от тех и от других пониманием и происходящего и своего места в происходящем.
Их мало беспокоит слышимость собственного голоса в общем хоре и вое, реализуемость собственных целей. Я бы даже сказал, что они достаточно наплевательски относятся к собственным, и тем более чужим целям.
Аристократом руководят ценности, важнейшей из которых является свобода – свобода слова и действия. Эту свободу они обретают вовсе не на баррикадах, на верхних полках саун и парламентов, а в клубном пространстве таких же раздолбаев. И, чтобы им не поручили и за чтобы им не заплатили, они будут делать и обсуждать только то, что желают сами, в темпе и тональности, присущей им, а не толпе или клиенту. В клубном пространстве, в клубах сигарного дыма, есть иерархия мысли и идеи, а вовсе не субординация, Собственно, только здесь и существует демократия в лучших ее проявлениях и формах: всяк имеет право на слово, но право на мнение необходимо завоевывать. В первом дошедшем до нас клубе, в "Пире" Платона была предоставлена свобода слова и тоста каждому и каждый запечатлен и впечатан в эту всемирно-историческую опохмеловку, но только мнение Сократа оказалось решающим и победительным.
Аристократы дорожат свободой: в этой свободе – их неуязвимость и независимость.
И коли так, то свое действие они осуществляют обычно через слово, не утруждая себя дрекольем, винтовками и ракетоносцами, а свое слово расценивают как действие. Аристократы действуют и понимают. что действуют, а не участвуют в чьем-то действии, и знают последствия своих действий, а потому решительны и скромны в своих действиях.
Так сложилось в постсоветском пространстве, что политики сразу оказались засранцами – либо потому, что весь их предыдущий партийный и псевдополитический опыт потерял всякое значение, либо у них вообще никакого политического опыта не оказалось ( и в этом смысле они совершенно адекватны своим избирателям).
И они потянулись к тем, кто назвал себя политологом, имиджмейкером, спичрайтером, политическим консультантом, кто смог профессионально или квазипрофессионально оформлять вхождение во власть и ряды властвующих.
Вчера эти ребята подготавливали "новое мышление" и, не заботясь социальными последствиями и разрушениями, но, зная о других, более серьезных и сложных результатах и последствиях, подготавливали и осуществляли реальную перестройку. Сегодня они формируют в новых странах политику как организационное пространство.
Не они ищут себе работу, но за ними бегают и упрашивают. Не они получают власть, но с ними ее получают желающие получить эту власть. В конце концов, осуществляется воля и реализуются онтологии не избирателей и избираемых, а тех, кто создает политические платформы, программы и системы для избирателей и избираемых.
Я -- член одной из таких клубных структур. А это значит, от меня требуется совсем немногое – обладать мужеством быть свободным и быть профессионалом. Я понял, что только аристократическая позиция приемлема для меня и только поэтому я теряю здесь, в Киеве, время и деньги, если говорить честно. Надеюсь, в конце концов нам удастся создать на одной шестой цивилизованное и культурное пространство разумной политики и власти.

Два рынка для Синдереллы


Против воли сопротивляющихся и вопреки чаяниям желающих в постсоветском пространстве формируется довольно уродливая рыночная экономика, фундаментальным основанием которой является атавизм недавнего прошлого – примат и доминанта производства.
Производитель и представляющее его на рынке предложение продавца довлеют над этим еще очень юным рынком, отличающимся, к тому же, рядом не имеющих исторических аналогов особенностей.
Так, здесь не сформировано принципиально необходимое понятие как частная собственность. То, что мы сегодня имеем здесь – вырванное, схваченное, еще горячее от пыла драки и дележа, дымящееся разборками и стрелками на разных этажах – от уличных групп до семейного политбюро президентов добро сомнительного свойства по многим характеристикам: это античеловеческие и неэкологичные технологии, неэкономичные процессы и продукты, ориентированные на натуральный обмен товары. Доставшиеся куски – невпроворот жадным пастям, где клыки уже отросли, а задние зубы только режутся. Безответственность и непонимание того, что можно, а чего нельзя делать с собственностью – потрясающе драматичны.
Диктатура хищнического предложения усугубляется его монополизированностью. Ограниченное число производителей чаще находятся в состоянии сговора, чем в конкурентной борьбе. Это легко объяснимо их бывшей (и ныне все еще действующей) отраслевой солидарностью. Все отрасли были построены ведомственным образом, руководящие кадры переходили с предприятия на предприятие, имелась система внутриведомственных льгот, укрывательств и квазикультуры. Это не может не сказываться до сих в построении межпроизводственных внутриведомственных отношений.
При этом спрос не только дисперсен (что характерно для спроса), но и абсолютно безволен и безобразен (с ударением на первое "о" и на "а"). Люди согласны покупать по предлагаемым грабительским ценам не только в силу их монополизированности, но и не имея возможности противопоставить им ничего вразумительного и членораздельного.
Таким противопоставлением цен спроса на цены предложения являются стандарты качества жизни и стоящий за ними образ жизни. В нормальной рыночной экономике производитель, не обеспечивающий ценовых ожиданий потребителя, разоряется с неизбежностью. В постсоветском пространстве производитель, даже душимый налогами на уровне 130% от объема производства (Украина), удерживается на плаву – спрос не противостоит ему и не грозит разорением за завышенные цены.
Все это касается рыночных отношений в экономической сфере. Но это – не единственная сфера существования рынка. Гораздо быстрей (за счет практически безостановочной практики) формируется политический рынок, имеющий много общего с экономическим и одновременно – прямо противоположный ему по некоторым основаниям.
Здесь мы наблюдаем диктат спроса, при этом персонально политический спрос – тайно и явно – представлен теми же людьми, что представляют экономическое предложение. И в этом смысле, несмотря на разношерстность политических партий и движений (выросших почти поголовно из недр КПСС), спрос монополизирован.
Предложение же голосов носит все тот же дисперсный, безвольный и безобразный характер и представлено все той жеугрюмой толпой вечно обманываемых. Избиратели дезорганизованы и дезориентированы до такой степени, что не уверены в индивидуальности собственного голоса, в его цене и значимости: "все равно обманут!"
И тем не менее.
Если экономический рынок движется в явный тупик, от дефолта к дефолту, то на политической арене весьма различимы позитивные изменения, прежде всего, в траекториях предложения.
Прошло и уже никогда не вернется время, когда толпе можно было интродуцировать без всяких сложностей любую импортную инновацию как нечто безусловно необходимое и безопасное: президентство, парламентские партии, демократические институции и реформы. Уже далеко не само собой разумеющееся – превращение парламента в митинг и ринг. Уже не пройдет ввод войск в Москву и бабаханье по любому политическому объекту.
Импортные образцы демократии с очевидностью оказались чужеродными, непрививаемыми и неперевариваемыми. И теперь мы переживаем это как отрыжку, икоту, позывы к неудержимой рвоте (именно так выглядит, например, наивно-звериный антисемитизм Макашова и ему подобных).
И толпа все более начинает напоминать публику – обсуждающую и рефлексирующую навязываемое ей демократическое …. Это обсуждение порой срывается на крик и рев, но – сессии уличного телевидения все чаще вырывают к микрофону и камере членораздельную речь новых героев, людей размышляющих сами по себе. Уже не в подушку и не в стакан на кухне уходит горький жар критики. Люди начинают публиковать свое мнение, а не пересказывать вчерашнюю программу ТВ. Переводные картинки западной демократии практически кончились, с первыми залпами по Косово, но это – не более, чем хроникальное совпадение.
И впереди, по логике событий, -- переход публики в состояние общества, способного проектировать и строить само себя, свое государство, свою страну, общества, где, помимо критики и рефлексии властей, есть еще и позитивные, конструктивные идеи.
В этих трансформациях от толпы к публике и от публики к обществу есть естественная составляющая неизбежного исторического развития, но ни один естественный процесс, если всмотреться попристальней, не проходит без усилий его носителей и подталкивателей, без прогрессоров, без искусственной, технической компоненты.
Речь идет о политмейкерах, многие из которых – выходцы и последователи Московского Методологического Кружка, обеспечившего перестройку, ныне вновь оседлавшего набегающую волну перемен, Повзрослевшие и заматеревшие, все также безжалостно циничные в своем мышлении, они возрождают игровую организацию социального управления. Они формируют новые формы работы с политическим предложением и политическим спросом, придавая политическому рынку ново-цивилизационные черты. В силках новой политической культуры оказываются и кандидаты и избиратели, осваивающие не только новые условия игры, но и зависимость между собой.
Политические аристократы со своими затеями делают главное: противостояние избирателей и лидеров сменяется соучастием в общем деле (а не общем митинге) общественного строительства.
Наша Золушка, из которой мы пытаемся сделать Синдереллу, все еще чумаза и не просыхает от слез и водки на запечном экономическом рынке, но у нее появляется шанс встретить своего принца на политическом балу.
По следам пребывания на Украине в марте могу сказать: от идеи независимости страна переходит к поиску своего пути. На перекрестке президентских выборов осенью нынешнего года Украина должна ответить себе, есть ли у нее свой путь, куда и зачем она собралась, какими будут ее страна и государство.

Киев, 29 марта 1999 года, 31 марта-1 апреля 1999 года, перелет Киев-Монтерей
E-mail elenalev@ix.netcom.com

Комментарии

Добавить изображение