Долина Смерти

Так как до смерти еще далеко, а до ее долины от нашего дома – порядочно, около полутысячи миль, мы решили переночевать у ее порога, в маленьком городке Бейкер (600 жителей), что лег в основание перпендикуляра скоростной Пятнадцатой дороги, связывающей Лос Анжелес с Лас Вегасом (вот вертепы – два сапога пара и оба на левую ногу!) и тихоходной 127-ой дороги. Две-три улицы, два-три мотеля, два-три ресторана, две-три автозаправки да огромный, самый большой в мире термометр высотой в 134 фута (134 градуса Фаренгейта или 56.7 градусов Цельсия – таков рекорд жары, зафиксированный в Долине Смерти) – вот и весь Бейкер, вот и все о нем.

Идет Страстная неделя. На время освобожденный от руля, читаю 26-ю главу Евангелия от Матфея, стих 51: "И вот, один из бывших с Иисусом, простерши руку, извлек меч свой и, ударив раба первосвященикова, отсек ему ухо." Интересно, зачем и почему этот с отсеченным ухом попал в Священную историю? Я так думаю, что это ведь случилось в еврейскую Пасху, в день опресноков, и пролитие крови было настолько невиданным и неслыханным явлением в Иерусалиме, что по этому рабу вели отсчет событий, что отрубленное ухо было событием более заметным, чем арест и последующая казнь Иисуса, можно сказать, это было вехой времени. Это означает, что, хотя евреи и воинственный народ, но на Пасху блюли миролюбие и некровопролитие с особым тщанием, а потому последующие наветы о том, что евреи свою мацу пекут на крови (да еще – на христианской крови!) – обыкновенные антисемитские враки.

И, по обыкновению течения мысли, вослед припомнился другой с отрезанным ухом – Ван Гог. И потому окрестные горы кажутся совсем импрессионистскими. Они, горы, да еще облака – в плывущей смене импрессий и будь это поближе к Парижу и Европе, импрессионизм настал бы раньше Ренессанса. В отличие от гор и облаков, серая пустыня и голубое небо неподвижны, как грунтованное полотно.

Горы не очень высоки, самая высокая – Телескоп (чуть более 11 тысяч футов), с поредевшей сединой снежной шапки. Впечатляет геодезическая выразительность складок и острых вершин, разнотравье горных пород. Из-за этой рельефности и абсолютной прозрачности атмосферы чувствуешь себя немного в Космосе. Хребты стоят кулисами друг другу, декорируя застывшее для нас, в масштабе нашего взгляда, геологическое действо.

Мезорельеф, проносящийся рядом с машиной, -- белый китайский город с причудливыми и прихотливыми пагодами и храмами. И не отпускает мысль: долина смерти есть Долина Смерти. А весь остальной мир – лишь агония.

Мы взлетаем на самую вершину. Это – Дантов Вид. Внизу – Долина Смерти, основное содержание которой – белые мертвые поля соли как прокаженная лепра, прямо против нас – хребет с блистающим Телескопом, уходящий на север, направо, и завершающийся отрогом Последний Шанс. Все шансы – последние. Потому что мы упустили первый из них и все-таки родились. Мы стремительно ухаем вниз, сильно экономя на бензине.

Дно Долины устлано остроугольными камнями – это наждак, увеличенный в тысячу раз. Смерть оказывается прекрасной, она вся заполнена мелкими и необычными деталями, издали нам неприметными и непривлекательными. Зато вблизи…Вот, например, такыры. Это вовсе не шестиугольники, как нас учили. Они очень напоминают карту Лос-Анжелеса – плавные глубокие прорези фривэев, более мелкие трещины – экспрессвэи, есть еще мельче – до тупичков и проулков пятого-шестого порядка.

Мы останавливаемся, как и все, у пустой смертельной точки Дурная Вода. Невдалеке от нас – самая низкая точка Америки – 86 метров ниже уровня моря (минус 282 фута). Идем по скользкому слою соли:

дорога скользкая, пустая, в никуда,
и белый саван соли под ногой,
и тень короткая, как память обо мне,
и шорохи чужих шагов окрест
Цепочки пестрых людей тянутся вглубь белого гулкого простора смерти и, чтоб не пропасть окончательно, люди что-то говорят друг другу, и в пустом воздухе повисают тихие голоса и звуки.

Мы мотаемся по боковым достопримечательностям.

Вот видовая площадка "Палитра Художника" – скалы в зеленых, пепельных, зловеще-розовых, ядовито-желтых пятнах, слоями, мазками, штрихами. Все это явно попахивает радиацией и геологической чертовщиной.

А это – Природный Мост. Дорога сюда с явным недовложением асфальта, таких тут много. Мы идем узким ущельем, миниатюрой ущелья Рамзая в Хибинах и рассеченного посохом Моисея пролома в скале в Святой Земле, там, где внутри – невероятный город Петра.
Пока наша вереница тянется по прохладному коридору, я пытаюсь создать типологию походок людей, идущих навстречу нам или вместе с нами.
Американская спортивная походка с размахивающими руками и слегка раскачивающимися бедрами, это – не ходьба, а упражнение в ней.
Баварская маршеобразная походка с посохом или без него, но как с посохом, такой походкой можно пройти Тюрингию, Шварцвальд, Альпы и две мировые войны. 
Походка Родомана1 – слегка раздвинутые в локтях, свободно висящие руки, плечи и спина сутулы, взгляд – вперед и вниз, потому что обращен в себя и собственные мысли. Точно также ходят хомлессовцы (бездомные), но они менее сутулы и с поднятой головой.
Шаркающая походка старого китайца: руки за спиной, в правом кулаке зажат левый мизинец, походка рассчитана на мерный шаг на протяжении нескольких тысяч ли.
Походка тинейджера – руки в карманах или на поясе, в голове – ветер и реп; используется для недолгих прогулок в двадцатилетие.
Топ-модельная походка. Следы обеих ног в одну ниточку, обливающий взгляд налево, испепеляющий – направо, оскал как плевок в душу, от бедра – за борт или в лузу, в природе и на природе не встречается. 
Следующая закулисная вылазка с шоссе в горы – Золотой Каньон.