Пушкин сквозь незаметные покровы дам
01-01-1999
Если спросить знатоков русской литературы, кто скрывается за черным бархатным платьем, обшитом венецианским гипюром и открывающим точеные полные плечи и грудь, они, без сомнения, сразу назовут Анну Каренину. Кто одет в шляпу с траурными перьями и синий плащ, шлейф которого забрызган звездами? Лирическая героиня Александра Блока, загадочная и инфернальная. Кому лиловый негр подает манто? Изломанной, накокаиненной даме Вертинского. Чистая и светлая или черная и грешная душа этих женщин заточена в наряды, описанные с тщательностью и любовью. Жеманная глупость и пошлость гоголевских дам также обретает свою оболочку: полосочки узенькие - узенькие, тон голубой и все глазки и лапки, под юбку сзади немножко ваты подкладывают, чтобы была совершенная бель-фам. И ни с кем их не спутаешь.
А как одевал своих героинь великий Пушкин? Утверждая ( пусть шутливо), что пишет для того, чтобы иметь успех у дам, окруженный их восхищенным поклонением, отдавая на их суд свои гениальные творения, думал ли он, как ревниво относятся они к костюму его героинь? Пушкин, который знал и понимал все ("умнее Пушкина я не знала никого", - писала "черноокая Росетти Александра Смирнова), понимал и это без сомнения. И что же? Задавшись этим вопросом, я перечитала все стихи и прозу Пушкина, излазила комментарии и переписку и поняла, что потерпела сокрушительное поражение. За редким исключением (о них позже) Пушкин своих героинь не одевал никак. Он их. . . раздевал.
Самое общее впечатление: если бы можно было пренебречь цензурой и моралью, его героини вообще ходили бы обнаженными. Жap ланит, харит бесценный дар, снег лица, небесные очи , нежный взор, страстная грудь, стан стройный, полувоздушный, воздушный, стан прелестный: легкий шаг - всего этого добра рассыпано по его стихам бессчетно. Бегут, "власы раскинув по плечам", обнаженные вакханки. Выходит "женщина нагая" и молча садится у брегов. У другой - румянится и тихо трепещет под желтым жемчугом белая грудь. Руслану в дороге встречается "младая дева", у которой и "грудь и плечи обнаженны". У хана Гирея - "прелестниц обнаженный рой". Полуодетая дама сердца принимает счастливого соперника. У скромницы Тани Лариной тоже сорочка "спустилась с ее прелестного плеча". Спрятавшись меж деревьев, поэт наблюдает, как "полубогиня грудь младую белую, как лебедь вздымала". Он пьет за граций, "обнаженных и стыдливых" и вообще просит : "Скинь мантилью, ангел милый, и явись, как яркий день, сквозь чугунные перила ножку дивную продень".
Ну, ножки, "чудо из чудес", - статья особая. Вот описание бала в "Евгении Онегине": "Люблю я бешеную младость, и тесноту, и блеск, и радость, и дам обдуманный наряд". И мы вправе ожидать далее описания этих обдуманных нарядов. Тщетно. Пушкин сразу переходит к делу: "Люблю их ножки, только вряд найдете вы в России целой три пары стройных женских ног".
И вот ведь какое везенье - все три пары поэту удалось лицезреть, о чем он и сообщает читателю не без гордости. И мелькающую в танце, и омываемую морской волной, и под длинной скатертью столов -везде находит. А его дон Гуан умудряется узреть узенькую пятку и под вдовьим черным покрывалом донны Анны. Но все-таки во что-то одеть их нужно, нельзя же в самом деле, чтобы весь этот рой прелестниц бегал нагишом. Тут на белый свет появляется либо летучее покрывало или мантилья, которую легко сбросить, либо черная шаль, на которую герой глядит как безумный. Либо - абстрактное белое платье. В белом платье дева сидит на скале. В белое креповое платьице одета на балу некая К., о которой сплетничает Саша в "Романе в письмах" ("Даже без гирлянды, а на голове и на шее -на полмиллиона бриллиантов"). Дубровский видит в саду мелькающее белое платье Маши, a мать Дубровского нарисована на портрете облокоченною на перила в белом утреннем платье с алой розой в волосах. Лиза, барышня-крестьянка, в момент разоблачения - тоже в белом утреннем платьице. И государыня, которую капитанская дочка Маша случайно встречает утром в саду, одета без затей - в белом платье, в ночном чепце и душегрейке.
Еще выручает сарафан. Во что три девы "красоты чудесной, в одежде легкой и прелестной" обряжают Людмилу, которую из постели Руслана умыкнул в свой роскошный восточный дворец Черномор? - в лазур
ный пышный сарафан . И набрасывают фату, прозрачную как туман. Еще перловый венец вокруг чела, жемчужный же пояс - и Людмила готова к встрече с Черномором. Что за сарафан? Зачем сарафан? Да все равно - ведь "девушке в семнадцать лет какая шапка не пристанет?". Другое дело - сарафан, в который обряжается Лиза Берестова, превращаясь из барышни в крестьянку. Тут находим кое-какие подробности: рубашка шилась из толстого полотна, а сарафан - из синей китайки, т.е. простой бумажной ткани родом из Китая . И даже про медные пуговки Пушкин не забыл. Ну и лапти, само собой.
А как одета пушкинская помещица в усадьбе? Всегда в ватный шлафрок /нем. - халат/ и чепец, как Ларина? Нет, конечно. Ведь даже в деревне дамы, следящие за модой, меняли наряды не менее трех раз. К завтраку выходили в дезабилье, к обеду переодевались, вечером одевалось вечернее платье. Пушкин прекрасно об этом знает. Когда поэт говорит о Тане: "с утра одета", он имеет в виду, что в ожидании Онегина она уже с утра в обеденном или вечернем платье, ибо в дезабилье дама считалась не одетой. Но в каком Таня была платье, можно только гадать.
В "Графе Нулине" кое-что проясняется. Проводив мужа на охоту, Наталья Павловна бежит встречать графа Нулина, накинув по дороге шаль и взбивая пышный локон. Недвусмысленные ухаживания графа хитрая Наталья Павловна переводит в план светской любезности. Болтают о том, о сем, коснулись слегка литературы, театра, спели модный куплет. Но вот то, что нас сейчас интересует: "Позвольте видеть ваш убор... Так: рюши, банты. . . , здесь узор... Все это в моде очень близко". Польщенная хозяйка говорит, что получает "Телеграф". "Московский телеграф" упоминается здесь не случайно. Специального журнала мод в России начала 19 века не было, но "модные картинки" публиковались во многих серьезных литературных журналах. Законодателем же мод считался французский журнал мод для дам, выпускавшийся гравером Ламесанжером.
"Телеграф" "Телеграфом", а живой свидетель лучше - Нулин только что из Парижа /или врет?/. "Как тальи носят?"- интересуется Наталья Павловна. "Очень низко, почти до ... вот до этих пор". Тальи тогда действительно носили очень низко и можно только догадываться, где остановилась шаловливая рука графа. На этом и заканчивается описание наряда Натальи Павловны, которую на ночь обряжает поэт в кофту и чепец. Ай да Пушкин ! Ай да молодец !
Сарафан с медными пуговицами и лапти - неподходящая одежда для великосветского бала. Тут - роскошь, блеск, "мельканье платьев и речей", "красавиц легкие уборы". А кто это "там в малиновом берете с послом испанским говорит?" Да что за берет такой? Чего это Пушкин вырядил свою любимицу Татьяну, теперь уже княгиню, в берет, да еще малиновый? У нас берет ассоциируется как-то с комсомолкой-активисткой 20-х годов или с морской пехотой. Не ошибся ли поэт? Нет, не ошибся. Описанный им бал происходил в 1824 году. Кончалась эпоха ампира и на смену ей приходил причудливый стиль -Бидермейер. В женскую моду, в частности, вошли береты (итальянские "баретто", популярные в эпоху Возрождения) и тюрбаны а ля тюрк, адаптированные к новой реальности. Береты делались из бархата, атласа или других благородных тканей. Обычно кусок ткани стягивался по размеру головы, пришивались поля, и богато украшались цветами, жемчугом, стразами. Локоны alawinon ("мочи нет, хочется мне увидеть тебя причесанную alawinon, ты должна быть чудо как мила", - писал Пушкин жене) укладывались вокруг лица, остальная часть головы покрывалась беретом . Такой головной убор стал нормой для замужней женщины. А если учесть, что в это время уже стали использовать искусственные красители и модными были насыщенные экзотические цвета, яркие и чистые алые, малиновые, зеленые, то понятно, почему берет у Татьяны был малиновый.
Анна Ахматова предположила, что "малиновый берет" был навеян головным убором красавицы Каролины Собаньской, польки, вдовы по разводу, в которую Пушкин был страстно влюблен. Собаньская носила бархатную пунцовую току со страусиными перьями, которая необыкновенно шла ее высокому росту, пышным плечам и огненным глазам.
Но что было надето на Татьяне еще, кроме берета, мы не знаем. И вот здесь, описывая бал, Пушкин решил сделать отступление от правил и описать наряд одной гостьи - Нины. Ее прототипом стала, видимо, Аграфена Закревская, жена министра внутренних дел А.А.Закревского, моло
дая красавица, известная своими скандальными связями. Набросок соответствующей строфы выглядел так:
остановилась у дверей
И взгляд рассеянный обводит
Кругом внимательных гостей.
В волненьи перси - плечи блещут
Горит в алмазах голова
Вкруг стана вьются и трепещат
Прозрачной сетью кружева.
И шелк .. - узорной паутиной
Сквозит на розовых ногах.
Мода на бриллианты распространилась с особой силой с конца 1810 года, хотя носили и раньше. Самые роскошные и ценные были у императрицы Елиэаветы. Они были в форме древесной ветви и располагались вокруг головы короной . Закревская носила голубой тюрбан, заколотый крупными бриллиантами. С точки зрения Татьяны, бриллианты на голове - конечно vulgar. Но стихи эти в окончательную редакцию "Евгения Онегина" не попали. Так что можно считать, что отступление и не состоялось. Действительное исключение (и оно очень симптоматично) Пушкин сделал для двух старух . Одна, старая графиня из "Пиковое дамы", следуя привычкам молодости и моде семидесятых годов, долго и старательно обряжается в чепец, украшенный розами, напудренный парик и желтое платье, шитое серебром. А вторая - алчная бабка из сказки "О рыбаке и рыбке". Став столбовой дворянкою, оделась очень грамотно. На ней - дорогая соболья душегрейка, парчовая на маковке кичка (старинный русский головной убор, представляющий собой шапочку с твердой передней частью в форме рогов или лопатки, шея в жемчугах, на руках - золотые перстни, на ногах - красные сапожки.
Кстати, в рукописи этой дивной сказки был еще один эпизод: старуха захотела стать "римской папой". Пушкин ее для этого дела засадил на самый верх Вавилонской башни и приодел: "На старухе сорочинская шапка, на шапке венец латынский, на венце тонкая спица, на спице Строфилус птица". Зачем римский папа напялил сорочинскую шапку, то-есть ту же кичку, украшенную сорокой - вышитым жемчугами чехлом, можно только гадать. Видимо Пушкин просто веселился. Но этот эпизод тоже в окончательный вариант не попал.
Собственно, это почти все. Других экскурсий в женский гардероб Александр Сергеевич не совершал. Анна Ахматова заявляет: у Пушкина описаний женских туалетов вовсе нет. Категорично, но близко к истине.
Но в чем дело, почему? Чем объясняется эта непонятная скудость в описании нарядов обожаемых дам? "Я б описал его наряд", - хохочет Пушкин в "Евгении Онегине",- "описывать мое же дело: но панталоны, фрак, жилет - всех этих слов на русском нет". Представить себе, что у Пушкина и впрямь не нашлось глаголов, наречий и прочей "мелкой сволочи" для зарисовки женских туалетов, просто немыслимо. Этому предположению противоречит, во-первых, тщательность в описании гардероба его героев-мужчин. Достаточно вспомнить гардероб Евгения Онегина или стихотворца Чарского, героя "Египетских ночей". Или - в прозе - Петруши Гринева. Во-вторых, не раз обращалось внимание и на тщательность в описании быта. Вспомним, как старательно, зорко описывает он кабинет Онегина или возок Лариных. Три кибитки, кастрюльки, стулья, сундуки, варенье в банках, тюфяки, перины, клетки с петухами, тазы - для всего нашлось у него в романе место, и на все с избытком хватило рифм.
Не повезло только молодым дамам. Закономерность такая: чем старше пушкинская героиня, то-есть чем меньше интереса представляет она для любви и страсти, тем подробнее и тщательнее одевает ее поэт. И чем она моложе, тем небрежнее обращается он с ее туалетом. Может быть, кто-то из читателей и остается в накладе от такой небрежности. Но первой жертвой стал сам Пушкин. Знал ли Пушкин, что без платья женщина - только плоть, тело, только субстанция, и лишь форма, то есть в значительной мере -одежда, делает ее индивидуальностью, подчеркивает особенности и характер? Без сомнения, знал. Да только. . .Черта ли ему в ее характере? "Вы уверяете, что я не знаю вашего характера , - пишет он Анне Керн. - А какое мне до него дело?- очень он мне нужен - разве у хорошеньких женщин должен быть характер? Главное - это глаза, зубы, ручки и ножки- (я прибавил бы еще - сердце)". Ссылаясь на аббата Гальяни, Пушкин говорит в письме к жене: "женщина есть животное по природе своей слабое и болезненное. А их помощь и работа состоит в
том, чтобы работать ножками на балах и помогать мужьям "мотать". Это "мотать", кстати, - святая правда: женясь, Пушкин думал тратить втрое против прежнего, а вышло - вдесятеро. И по этой причине тоже женские тряпки его не восхищали, а раздражали. Рассказывая брату о подготовке свадьбы своей свояченицы, Пушкин пишет : "Шитье приданого сильно занимает и забавляет мою жену и ее сестру, но приводит меня в бешенство. Ибо мой дом имеет вид модной лавки и бельевой мастерской".
Ни разу в письмах своим многочисленным возлюбленным не напишет он: Вы были в прелестном платье или что-то в этом роде. Вспоминая первую интимную встречу с Керн, он ерничает: "У вас был такой девственный вид. Не правда ли, на вас было что-то вроде крестика". Анетте Вульф он советует носить короткие платья, но потому лишь, что у нее "прехорошенькие ножки". Описывая бал, которым интересуется Натали, он обещает ей: "О туалетах справлюсь и дам тебе знать". Да и позабыл тут же.
Конечно, небрежение женским нарядом - только одна из улик и не самая главная в сложном и небезупречном отношении Пушкина к женщинам. Я склонна согласиться с известным литературоведом Леонидом Гроссманом, что любви как проникновения в мир другого человека, как глубоко сочувственного овладения этим миром Пушкин не знал. А знал лишь страсть и бешеную, черную ревность. В его донжуанском списке (он пишет другу, что Гончарова его сто тринадцатая любовь) были и пустые кокетки, и холодные развратницы, и "дуры несносные", как аттестовал он тригорских барышень. Но были и умницы с золотым сердцем, как Елизавета Хитрово, самоотверженно ему преданные . Этих он осыпал едкими насмешками и, похоже, они его раздражали больше, чем первые. "Я больше всего на свете боюсь порядочных женщин и возвышенных чувств", - признается он Хитрово. Роковое признание. И, в конце концов, голая красота, как сказала Марина Цветаева, без коррективов ума и души, сразила его. "Прехорошенькие ножки" еще долго топтали эту землю.
А Поэта не стало.
Loading...
