Дифлайфер

Если кто заподозрит во мне нездоровый интерес к азарту, то должен сразу предупредить, что он-таки угадал. Я не просто азартен, а порочно, как, впрочем, все русские. Вот, говорят, китайцы с японцами тоже азартны (это точно), но у них какой-то азарт взахлеб, безудержный, как рвота. И у европейцев с американцами другой азарт – он у них бесшабашный, беспечный, словно грех обжорства. Это у них у всех от того, что их религия признает судьбу: рок, фатум, нечто неизбежное. Все эти кальвинисты, католики, синтоисты и буддисты верят в непреложность судьбы (мусульмане, кстати, тоже сплошные фаталисты) и потому для них азарт – кощунственная, но слабая попытка игры с судьбой, игры безалаберной и, в общем-то, радостной.

А мы в судьбу не верим. Мы верим в случай, который, при всей своей малости, способен передернуть судьбу, сломать ее, старую, и выстроить новую. Потому и азарт у нас другой, порой окровавленный и трагический. Тут сразу Достоевский вспоминается и сам и в "Игроке" и "Записках из Мертвого Дома", где проигрывали собственную статью и брали на себя чуть ли не казни. Там, в "игроке" русская манера азарта и английская – как на ладони. А "Игроки" Гоголя с гениальным комбинатором Утешительным? А до омерзения порочный игрок Некрасов-"выдь на Волгу, чей стон раздается"? А привычка и традиция уголовников играть на кого-то, даже не входящего в круг игроков?

У нас и само понятие случая не такое, как у остальных. Для них случай – статистически заметное отклонение от нормы, а у нас – неожиданность, авось, нечто мелкое и мельчайшее, но способное перевернуть судьбу и жизнь напрочь. Есть, несомненно есть в русском случае что-то от лукавого! Какая-то кривизна и непрямолинейность, делающая его незаметным и малоуловимым. И вся-то наша жизнь – одни лишь случаи да риски. А что такое риск? -- всего лишь противоположность любого случая. Мы рискуем, играя, проиграть, но мы также рискуем и не выиграть, не играя. Риск делает каждый случай, за счет того, что видим нам (но только нам!) и противоположен ему, событием. Рисковая жизнь всегда событийно полна и тем самодостаточна. Здесь некогда скучать. Мы всегда лавируем между случившимся и неслучившимся, как Одиссей меж Сциллой и Харибдой. Но только нормальные люди не чувствуют этого, а игрок – он гоняется за рисками и ловит их во всем и ловит кайф от этой охоты и… да, вот, хотя бы мой случай.

Мы выехали в Лас Вегас ни свет ни заря, ни тебе кофе, ни тебе обещанного холодца, будто за нами собаки гнались, будто без нас начнут, или мы журнал пропустим, или после третьего не пускают. Мчались и гнали – вместо обычных десяти за восемь часов добрались.

Приятель мой, как сел за автомат, так и не вставал из-за него, пока не очистил полностью всю свою наличность, кредитки и заначки. Спустил как распоследняя русская княгиня, la babushka в Висбадене, около шестнадцати тысяч ровно к полуночи, а ведь играл по маленькой, на квотеры!

К своему абсолютному нулю он отнесся спокойно, попросил ему денег в долг не давать и пошел спать, утомленный тишиной своих финансов.

Я же весь первый вечер пробродил по залам в размышлениях и наблюдениях.

В основе всех игральных автоматов лежит беспроигрышная для их владельцев технология и одновременно кусочек сыра для игроков, вступающих в игру. В этом смысле, что Лас Вегас, что наперсточник на московской оптовке – принцип у них один: немного поддайся новичку вначале, а потом можешь потрошить его до бесконечности.

И, следовательно, чтобы обыграть этот принцип, надо быть все время новичком. Позиция новичка гарантирует минимальный проигрыш и даже минимальный выигрыш. Она, разумеется, не исключает совсем (но делает весьма сомнительным) крупный выигрыш. Меня вполне устраивают скромные выигрыши, если они регулярны и если я нахожусь в безопасности от крупных проигрышей.

В своих размышлениях я также понял, что для того, чтобы оставаться для автомата новичком, необходимо, чтобы мы стартовали с ним более или менее одновременно: в игру надо вступать, когда в него заправляют новую порцию монет и никогда не увлекаться длинными периодами. Тут нужен спринт, тут надо бежать не марафонские 42 километра, 420 стометровок: поставил, ухватил, заглотнул, отбежал. Тут надо быть шакалом. Гееной, а не львом, то и дело засыпающим над пожираемой тушей.

Я заметил, что при
перезагрузке работники казино достают из недр машины небольшой бортовой журнальчик, по часам записывают в нем время заправки и затем запускают в нее определенную порцию монет. Время, контролируемое ими столь тщательно, -- источник их особых подозрений, стало быть. Я даже подсмотрел, какую именно порцию денег они закладывают, и это стало ключом ко всей моей технологии.

Я засунул в щель купюру, достоинство которой вдвое меньше стартовой суммы автомата. На эти деньги я играл, пока мой счет не вырос на четверть от моей стартовой суммы, после чего очистил свой счет, сгреб в пластиковую чашку свой выигрыш, вынул свою клубную карточку и сунул следующую купюру того же достоинства: игра началась как-бы снова. Когда выпал выигрыш в более чем сто монет, я остановился и опять опорожнил монетную кассу. Автомат не смог мне выдать полностью мой выигрыш – у него не хватило нескольких монет. Пришлось вызывать служащего, он перезарядил машину новой порцией монет, а я разменял свои на купюры, оставив на кресле свой свитер – мне нужен этот автомат-новичок. Сорок минут принесли мне около шести долларов. В тот вечер я успел сделать восемь циклов, ни разу не проиграв и получая от трех до девяти долларов на каждом круге. За шесть часов я заработал 49 долларов и сменил всего два автомата.

Пока мой приятель беспробудно дрых весь следующий день, я играл, отрабатывая свою технологию. Например, я понял, что играть надо не в простые комбинации из трех картинок, а там, где число линий десять или более и играть надо на все линии, но по минимальным ставкам, иначе автомат будет опорожняться слишком быстро, и меня скоро и заметят, а ведь мне не надо быть "случаем" в их понимании – я должен быть статистически незаметной величиной. Я также понял, что игра состоит вовсе не в состязании с конкретной машиной, а со всей системой казино – менеджерами, кассирами, секьюрити, служащими автоматов, менялами с тележками, девушками, разносящими напитки, администрацией отеля и администрацией казино, буфетами, ресторанами, туалетными работниками, певцами – здесь все устроено и взведено против меня, здесь идет тотальная слежка за такими как я, тут все направлено, чтоб я расслабился и потерял контроль. Чтобы существовать в этом технологическом ряду, я должен сохранять полное хладнокровие и спокойствие, не заступая за черту мании преследования и не снимая маски беспечного счастливчика с мелким фартом.

Тот, первый, длинный-длинный день принес мне за двенадцать часов игры сто сорок четыре доллара с копейками плюс на клубной карточке набежало на несколько бесплатных ужинов в шикарном буфете. Утром мы вернулись из Лас Вегаса – приятель в размышлениях и планах о том, как и где он наверстает потерянные столь лихо шестнадцать тысяч, я – строя совсем иные планы.

Для начала я уволился с постылой, расстался с прекрасной, но не своей, а арендованной квартирой, распродал по дешевке ненужное барахло (а нужное вполне уместилось в багажник моего старенького автомобиля), купил (всего за 29 тысяч! Да у нас такие цены давно уже никому не снятся!) студию в Лас Вегасе, на Тропикане, всего в миле от Стрипа и вышел на новую для себя работу.

Да я начал всего с 12 долларов в час, хотя до этого имел 17. Мой рабочий день длится, с перерывами, 10-12 часов. Но зато – никаких налогов, бесплатное и более чем изобильное питание в буфетах (кто не знает, что такое лас-вегасские буфеты, тот, считай, вообще ничего не знает об обжорстве), бесплатная и более чем регулярная выпивка из рук слегка голых красоток, а главное – никакого начальства, никаких коллег по работе, никакого трудового коллектива с его склоками, никаких расписаний, никакой ответственности перед заказчиком или клиентом! Сиди, дави на кнопку и время от времени выгребай груду серебра из лотка. Несмотря на тщательное мытье, правая, загребная рука у меня заметно темнеет к вечеру в сравнении с левой держалкой выпивки. Лишь дома удается довести обе руки до одного цвета благодаря специальному очистителю.

Я стал дифлайфером.

Прошло уже восемь лет – в Лас Вегасе понастроили на мое счастье и к моему удовольствию огромные казино – Нью-Йорк, Беладжо, Венецианец, Париж, Звездная Пыль. Каждый год – по одному-два монстра, где очень легко затеряться и оставаться незаметным. Да, появились новые автоматы и новые технологии, но принцип завлечения новичка или вновь прибывшего и потом полной его очистки действует. За эти годы выросл
о и мое мастерство. Теперь я зарабатываю не менее шестнадцати долларов в час. Конечно, бывали и у меня за эти годы крупные выигрыши – по несколько тысяч долларов. На эти деньги я езжу в Европу или в Россию, или в Таиланд, или… – хотя бы раз в год я позволяю себе небольшие туры в разные концы света.

Я нашел бедолагу, нелегала, который моет туалеты за семь долларов в час на мой SSN: я честно оплачиваю ему приходящие на мое имя чеки и еще приплачиваю по два доллара в час от себя. Мне неохота связываться с налоговой администрацией и потому с нетерпением жду своего выхода на пенсию – сразу отпадут эти выплаты двух долларов за то, что кто-то за меня работает.

В месяц у меня набегает около пяти тысяч, а расходы… ну, какие у меня могут быть расходы, если я на всем готовом? От силы полтысячи в месяц. Правда, первое время я много тратился на проституток, но очень недолго: они, как бы это сказать?, все – как яблоки в универсаме: калиброванные и ни одной червоточинки. Ни пятнышка. Ни зазубринки. Спать с ними – нечто среднее между скотоложеством и онанизмом. С ними ничего не подцепишь, но ничего и не почувствуешь. Мне милей провинциальные потаскушки и даже порядочные женщины, если порядочность несильно обременяет их.

Я мотаюсь по Лас Вегасу и Неваде, движимый приглашениями разных отелей с казино на бесплатное проживание – где две, где три ночи. Иногда, в основном, по уикэндам и праздникам, приходится ночевать в собственной студии – у меня давно уже накопилось деньжат на приличный дом на берегу океана, но мне пока не хочется обременять свою жизнь крупной недвижимостью. То, что для всех остальных развлечение, – для меня довольно спокойная работа, профессионально отточенная, даже филигранная. Конечно, и у меня как и у всех остальных в крови приливает адреналин при подходе стрелки к крупному кушу или роковому провалу, но я смотрю на это как на спецмолоко, выдаваемое на опасной работе: за годы дифлайфа я даже слегка помолодел.

Порой меня тянет в толпу, в утреннюю давку отношений, как других тянет к морю, в горы или в лес. Тогда я лечу в Чикаго, Токио или в Москву, окунаюсь в метро, толкаюсь, матерюсь, жру залпом газеты и спортивные новости, чтобы после этой суеты, освеженным, вновь засесть за унылые подмигивающие лампочками страсти игральных автоматов.

По ночам мне снятся не березки и мамы далекого детства, а то, как я сам вращаюсь в автоматах и раздаю гремящие серебром выигрыши, я снюсь себе комбинациями разных символов и игрушечным рудокопом, напавшим на игрушечную жилу настоящего золота.

Теперь, когда я стал дифлайфером и оказался слегка на изнаночной стороне жизни, я стал понимать, что сама жизнь устроена удобно и для пользователей и для устроителей, но нелепо. Не кино отражает жизнь, а жизнь подражает кино, а еще она, жизнь, подражает телевизору, газетам, рекламе и всякому вранью про звезд. Существует особая сфера производства мыслей, гримас, жестов, желаний, образов, которые используются людьми в придуманных же для них ситуаций личной и общественной жизни: "Ты еще не был на Гавайях? Это такой фан, такой диснейленд тропиков! Непременно побывай!", "Ты еще не женился? Это такой фан, такой диснейленд секса и счастья! Непременно женись!", "Ты еще не учился в Стэнфорде? Это такой фан, такой Диснейленд знаний! Непременно поступай в Стэнфорд!", "Ты еще не развелся? Это такой фан, такой Диснейленд страстей и человеческой подлости! Непременно разведись!", "Ты еще не был в Диснейленде?…", "Ты еще не умер?…",,,

Вам только кажется, что вы живете и что вы живете своей жизнью и что вы живете нормальной жизнью. Все, что с вами происходит – лишь калька коммерческих установок: вы рождаетесь, чтобы пачкать памперсы и умираете для нужд похоронного бюро, а в перерыве между этими двумя действиями вас на каждом шагу ставят в позу потребителя и требуют "Еще!": ну, хоть еще один глоток будвайзера, еще один гамбургер, еще один автомобиль, еще одну прокладку тампекса. И вы размазываете идиотское удовольствие по губам точно также, как это делает симпатичное, полное неподдельного счастья телевизионное или придорожное изображение.

А я – дифлайфер, и, если для вас наши груды золота и вагонетки, вишенки, элвисы, свинки, семерки и все прочее – виртуальный фан, то и для меня ваши зеленые холмы Калифорнии, первые робкие клейкие листочки, семейное счастье, утренний дождь и ночная пурга – литературная реальность, на которую и ставить-то бесполезно.