Слово в защиту России: Петр Яковлевич Чаадаев и мы, грешные

11-06-2000

E. Zeltser

Помните - наверняка, помните - поразившую всех статью какого-то типа по фамилии Робсон в одной канадской газете, где Россию сравнивали... Хм, да с чем только не сравнивали. Вспомнили? Так вот, мало кто заметил тогда, что г-н Робсон довольно ловко оперировал цитатами. Нет, конечно, он не давал ссылок на авторов, было бы несправедливо ожидать от автора подобной статьи уважения к авторскому праву, да и простой порядочности, но факт остается фактом. Одной из наиболее задевшей публику фраз была нижеследующая: Россия и известна только колоколом, что никогда не звонил, да пушкой, что никогда не стреляла. А ведь это тоже цитата. И не из кого-нибудь, а из Петра Яковлевича Чаадаева.

...

Историческая справка: ЧААДАЕВ Петр Яковлевич (27.5.1794 14.4.1856). Бывший адъютант генерала И.В. Васильчикова, философ и публицист. Родился в Москве. Отец — подполковник Яков Петрович Чаадаев (ум. 1807), мать — кж. Наталья Михайловна Щербатова, дочь историка М.М. Щербатова. Воспитывался в доме своего дяди кн. Д.М. Щербатова, в 1808—1812 учился в Московском университете. В службу вступил вместе с братом Михаилом подпрапорщиком в л.-гв. Семеновский полк — 12.5.1812, участник Отечественной войны 1812 (Бородино — за отличие произведен в прапорщики, Тарутино, Малоярославец) и заграничных походов (Люцен, Бауцен, Кульм — награжден орденом Анны 3 ст. и Кульмским крестом, Париж), переведен в Ахтырский гусарский полк, а затем в л.-гв. Гусарский полк — начало 1816. Полк стоял в Царском Селе, где Чаадаев познакомился, а вскоре и сдружился с А.С. Пушкиным, который посвятил ему три послания. Адъютант И.В. Васильчикова, выехал из Петербурга с донесением Александру I в Троппау о восстании Семеновского полка — 22.10.1820. Вышел в отставку — февраль 1821, в 1823—1826 в заграничном путешествии по Англии, Франции, Италии, Швейцарии и Германии.

После возвращения в Россию за ним установлен тайный надзор.

Масон, член ложи «Соединенных друзей», «Друзей Севера» (блюститель и делегат в «Астрее»), в 1826 носил знак 8 степени «Тайных белых братьев ложи Иоанна». Член Английского клуба.

...

У меня очень сложное отношение к Чаадаеву. В ранней юности я искренне хотел с ним в чем-нибудь согласиться, купил себе прекрасное букинистическое издание Апологии Сумасшедшего, старательно его прочитал - и сердце мое осталось глухим. Вообще это направление в русском инакомыслии Лев Толстой с некоторой неприязнью ассоциирует в Войне и Мире с Элен Безуховой (куда уж презрительнее?) и аббатом Морио (читай, Жозефом де Местром). И видит в нем в какой-то степени влияние французской роялистской эмиграции и карманной французской аристократии, что наводняла гостиные победителей. И все-таки и Толстой был не так прост в своем отношении к западно-католической волне, как может показаться из моих слов, и я сам не так уж неприязнен к ним.

Князь Гагарин, духовный водитель Чаадаева, и сам Чаадаев все-таки выпадают из ряда обычных модников, чье парижское воспитание сделало их иностранцами в России. По крайней мере, если б русское западническое инакомыслие всегда было подобно Чаадаеву в порядочности, беда была б невелика. Ведь Чаадаев, это вовсе не презрительное непонимание и неприятие России, основанное на невежестве и провинциальном самомнении иностранца (это как когда-то костромские мужики считали нужным презирать вологодских, а вологодские - костромских), это драма русского космополита, что хочет - и не может оторваться от Родины, в котором сложное умственное неприятие наталкивается на неизбывное духовное родство - оттого-то и сумасшествие.

И все же нельзя забывать, что – отвлекаясь от Чаадаева и русских «западников» первой трети 19 века - во многом нынешнее собственно «западное» неприятие России, как видите, цитирующее Чаадаева, основывается на европейском провинциализме, узости мышления и малограмотности. Человек малограмотный не может не быть шовинистом. И именно европейская образованность русских сделала их космополитами, подчас беззащитными перед лицом европейского шовинизма: готовые принять в равной степени русскую и европейскую культуру, почти одинаково комфортные в лоне любой из них, русские интеллигенты-аристократы были порой нравственно беззащитны перед лицом узколобого европейского шовинизма. Да и нам, грешным, кому из нас не случалось растеряться, услышав стандартную западную галиматью, произносимую с
тем искренне-провинциальным, непререкаемым чувством превосходства, что так характерно для современного британца или француза? Даже мне, человеку, которому за отповедью в карман лезть не приходится, случалось опешить перед беспросветной, недосягаемой, обезоруживающей, полуидиотической "простотой" собеседника. К сожалению, общий уровень образования на "западе" таков, что даже самый терпеливый русский "просветитель" потеряется перед незаполненной бездной европейского ума. Как сказал один (правда, американский) бизнесмен, проживший несколько лет в Москве: "а что эти русские так гордятся древностью своей так называемой культуры? У них литература-то появилась только в 19 веке!" Должно пройти не менее двухсот лет, чтобы даже самый доброжелательный собеседник смог объяснить этому господину, что его глубина его невежества была бы способна вызвать отчаяние даже у гувернера, проведшего всю жизнь в воспитании трудных детей.

В чем причина этого анти-космополитизма, этой нравственной дикости, этой нетерпимости, этого шовинизма? Она довольно проста, правда ее "внешние", усугубляющие обстоятельства многообразны. Если мне случалось говорить и писать об эпохе Просвещения как об эпохе абстрактной морали и материалистического обскурантизма, то ведь нельзя забывать, что основоположники современной европейской цивилизации, Вольтер, Монтескье или Гиббон считали историю греко-византийской цивилизации "историей варварства и религии" (подразумевая, что религия и была наиболее отвратительной частью и свидетельством этого варварства)! И ведь, повторю еще раз, именно Просвещение есть основа современной цивилизации, что мы называем "западноевропейской". Но было бы ошибкой считать, что западноевропейское незнание, неприятие и непонимание греко-славянской цивилизации (в плане взаимоотношения культур) есть плод исключительно эпохи Просвещения. Интересно отметить, что в историческом смысле материалистический обскурантизм этой эпохи базируется вовсе не на просвещенном неприятии византийской цивилизации, а на иезуитском образовании этих господ. Именно иезуиты, в течение веков, пытались вычеркнуть память о былом превосходстве византийской цивилизации, о ее культурном господстве, о второстепенном положении Рима и Римской церкви в христианском мире, словно коммунисты, переписывая, уничтожая и насилуя историю. Только в двадцатом веке, к слову говоря, французская интеллигенция стала догадываться (только догадываться!) в каком потоке лжи она жила и формировалась. Даже сегодня - например - во французских начальных школах детям серьезно объясняют, что французы - потомки высоких голубоглазых блондинов, древних галлов... что это? нацистская Германия еще не вывела свои войска из Парижа?

режим Виши еще на месте? Ничего подобного! Просто эта ахинея прекрасно служила одному национализму во время оккупации, и прекрасно служит теперь другому, ибо ныне французу ни за что не хочется признавать свои германские корни, вот и все... И зачем писать, что настоящее имя короля было Hlutowigh, если Луи Благочестивый - намного приятнее для местечкового сознания?

Причем тут историческая правда, когда речь идет о государственном деле создания агрессивного, "жизнеспособного", экспансионистского национального самосознания?

Это не значит, что я хочу описать греко-славянский мир как извечный, немеркнущий светоч культуры и святости, вовсе нет.

(Россия также пережила тяжкие переломы, скажем (чтоб очень далеко не ходить), на рубеже 17-18 веков). Но к этому я еще вернусь. Пока же я хочу сказать два слова о разнице в мировосприятии, с которым я, как и Кутузовы и Лопухины в конце 18 - начале 19 века, постоянно сталкиваюсь, сравнивая два эти мира. Начинается это различие с представления о свободе. В западной Европе доминирующим представлением о свободе является представление о "свободе тела" (libert? de corps). Под этой свободой понимаются основные права человека: свобода как таковая, свобода слова, свобода передвижения и т.д. Это на первый взгляд невзрачное понятие является краеугольным камнем современной западноевропейской цивилизации, и базируется на двух столпах: философии Гуманизма и понятии о демократии.

Философия гуманизма есть абсолютизация человеческого начала (и, тем самым, абсолютизация сугубо человеческих ценностей).

Демократия же есть система, позволяющая наилучшую доступную институциональную реализацию интересов, лежащих в основе этих ценностей. Сразу хочу сказать, что н

икакая пропаганда не может утвердить эти ценности в сознании, скажем, религиозного человека: у него уже есть Абсолют и никакими силами нельзя его заставить заместить Вышний Абсолют абсолютом земным и поместить человека на место Бога. Кроме того, демократия в представлении человека духовно развитого не есть синоним свободы, но есть лишь символ внешнего "освобождения", "свободы тела", а вовсе не свободы, состояния внутреннего.

Россия знала разные системы правления: теократию (средневековый Новгород), боярскую (думскую) демократию, некоторые формы вечевого и коммунального самоуправления, различные формы единодержавия... И ни одна из этих систем, в сущности, не способствовала и не помешала духовной свободе человека. И порой периоды особого взлета духовной свободы совпадали с периодами явного ограничения "свободы тела". Но в данном контексте особенно важно отметить отсутствие понятия духовной свободы в системе современной западноевропейской мысли. Ибо оно неслучайно! Система "гуманистическая", демократическая в равной форме абсолютизирует положительные и отрицательные качества человека. Система же, абсолютизирующая эгоизм, и ставящая государство на службу эгоизму, безусловно, не может быть привлекательной для нравственного зрелого человека, какие бы пирамиды и небоскребы такая цивилизация не создавала. Таким образом, на уровне индивидуума разница между греко-православной мыслью и современной западноевропейской мыслью заключается отчасти в том, что одна абсолютизирует духовную свободу и релятивизирует свободу тела, а другая, напротив, абсолютизирует свободу тела и релятивизирует свободу духовную. Различны, в сущности, и цели этих цивилизаций... Но это уже другая история.

Я понимаю, что невольно оказываюсь в оппозиции к Чаадаеву, но оппозиция не есть неприятие, слепое отрицание, напротив - это свободное, критическое, осмысленное отношение к тому, что он считал важным и серьезным. Некоторые причины его восхищения западным миром можно понять - чего стоит одна энергия, с которой тот осуществлял свою экспансию! Ведь в середине 19 века "западный мир" владел тремя четвертями мира! Половина Африки, большая часть Индии и Китая, Австралия... Едва ли одна четвертая часть мира еще умудрялась оставаться свободной! Напротив, русская православная церковь была резкой противницей конкурентной прозелитической и миссионерской деятельности. И ее также можно понять; не в этом дело, как бы говорила она. Христианство есть высшее выражение индивидуализма, ибо нравственный прогресс индивидуален, а вовсе не коллективен, как казалось социальным христианам-католикам. Да, социальные институты западной Европы могут вызвать восхищение русского "западника" первой половины прошлого века. Да, действительно, наша Срединная Империя, говоря словами Чаадаева, "углубившись в самое себя, уйдя в тишину, скрывшись в пустыне, предоставила общественной власти распоряжение всеми благами земли". И не столько ей, сколько, собственно, "западу". Но нельзя забывать, что, как говорится, всю землю приобретешь, но душу свою потеряешь... Тут, конечно, так и тянет сбиться на разговоры о Ниле Сорском или Сергии Радонежском, Иосифе Волоцком или Феодосии Печерском, но это уведет меня в сторону - и надолго. Хоть это и было бы по делу. Но не в данном контексте, ибо Чаадаев уже жил в другой России, России Гольштейн-Готторпов, России, где последний взрыв древней мысли, духовного наследия Иосифа Волоцкого, ушел вместе со старообрядцами. Наследие же Нила Сорского возрождалось в тишине, вдали от столиц, в которых ему не было места... России некуда деться, ей придется принять часть правил, устанавливаемых современным, социальным, коллективным миром. Но пафос коллективного, социального мира, лирику банковской стойки и поэзию лавки близко к сердцу Россия не сумеет принять никогда.

Чаадаев прекрасно пишет о том, что его восхищает на "западе", и прекрасно объясняет почему. Но не пишет одного... Зачем?

Поэтому когда Чаадаев говорит: давайте услышим эту "музыку сфер", что движет "западом", давайте воспламенимся социальным прогрессом, давайте заболеем экономической экспансией (хммм... и ограбим кого-нибудь?), давайте увлечемся какой-нибудь земной идеей словно горней, чем-нибудь рациональным, полезным, практическим, посвятим себя этому!.. - мне нечего ему ответить, потому что я с ужасом обнаруживаю, что больше не говорю на его языке. Может быть всякому, кто любит Россию, следует увлечься другой идеей - давайте спасем и восстановим тот мир, что нам дорог, давайте согласимся на усилие, которое от нас требуется, чтобы не дать ему погибнуть, давайте воспламенимся идеей, что наш мир, наша уникальная древняя и великая Срединная Империя стоит того, чтобы не дать ее разрушить безмозглой социальной идее, как наши деды не дали ее разрушить немецкому варвару! И именно эта идея, на мой взгляд, могла бы нас объединить вовсе не в печали по прошлой России, сколько в создании будущей. Но если мы не будем помнить, что мы хотим защитить, что мы хотим восстановить, что мы хотим построить, во имя чего мы согласны совершить это усилие, сможем ли мы его совершить? Чаадаев прав в том, что Россия очень быстро воспринимает и перенимает, и я думаю, что очень быстро, невероятно быстро Россия выстроит у себя те государственные институты, что помогают расти экономике и государству. Уже сейчас, по существу, началось объединение либералов, вытеснение ЛДПР, от КПРФ убийственно откалывается социалистический блок... Очень скоро Россия создаст себе и двухпартийную систему, и свободную экономику. И мы все еще увидим этот всплеск российской энергии. Но именно потому мне очень нравится то, что сейчас все чаще русские заграницей говорят и пишут о необходимости взаимопомощи, о необходимости взаимной защиты... хоть немного, в меру сил, хоть чуть-чуть. Потому что именно в минуту большой опасности русский человек вдруг оказывается готов без ложного пафоса назвать Родину - матерью, а соседа - братом.

В общем, моя мысль донельзя проста: я не верю, что идея социального прогресса способна нас вновь объединить, а мечта, как это обычно и было в российской истории, может. И хотя мечта эта лежит в будущем, но образ ее, может быть, - в прошлом. И это наше счастье - чем лучше мы будем знать нашу историю (а перед бездной российской духовной истории захватывает дух) - тем больше будет наше желание, чтоб она реализовалась. А для этого надо перестать обращать внимание на западного дурака-чернителя русской истории - ему уже ответил Пушкин стихотворением "Клеветникам России", а повторного ответа он если и заслуживает, то только одного: что позволено Чаадаеву, не позволено робсону... - тем более, что лучше Пушкина все равно не скажешь. Наша цивилизация всегда была не менее, а может быть, и более духовна и гуманна, а оттого нам сам Бог не просто велел, но и дал все основания любить друг друга.

Но что до Чаадаева, да, я не могу его читать с чувством вражды, потому что он остается порядочен и небезразличен, и его драма, это - конфликт между трудным умственным неприятием и глубинным духовным родством: кто б не сошел с ума, пытаясь запретить себе быть русским, тем самым только бесконечно и бесцельно обостряя в себе все глубинно и неизбывно русское?

Комментарии

Добавить изображение