Волчье логово писателя

На окраине небольшого винного городишка Глен Эллен, расположенного в Сономском районе Калифорнийской области, в часе езды от Сан-Франциско, есть небольшая винарня, каких прорва в здешних местах. Пышные розы, магнолии, эвкалипты, дачная витиеватая безвкусица, выкрашенная цинковыми белилами, на въезде - тракторишка с прицепленным пассажирским вагоном для экскурсий по виноградникам.

Мы не спеша и чинно заправляемся в дегустационном зале местными винами, невыразительными, как и почти все калифорнийские. Внимание останавливает лишь мускат - немного приторный, не очень душистый, но все-таки отчетливо, что мускат. Я прихватываю бутылку этого вина по цене, как будто это и впрямь невесть что, но вполне подходящей, чтобы рассматривать это вино как приличный подарок в приличном доме.

В слегка приподнятом настроении мы отправляемся далее - на усадьбу Джека Лондона, расположенную на склоне Лунной Долины.

Вся экспозиция музея - три дома, разбросанных по огромному участку земли, в которых писатель никогда не жил.

Первый построен в 1919 году, спустя три года после смерти сорокалетнего писателя, его вдовой в память о муже. Двухэтажная каменная вилла хранит в себе личные вещи и документы Джека Лондона, недолгий и бурный жизненный путь неугомонного искателя приключений прочерчен с наглядной очевидностью. Есть даже коротенькая киносъемка, не говорящая почти ничего, кроме тоски в веселых глазах человека, обреченного на раннюю и неожиданную смерть. Есть здесь и коллекция изданий Джека Лондона на разных языках и в разных странах. Меж тоненьких и потрепанных дешевок Монбланом - увесистых тринадцать томов на русском, в переводе на бумажную массу, с учетом тиража - 90% всемирной библиотеки Джека Лондона, одного из подлинных детей Золотого Запада.

Для нас Джек Лондон стоит в одном ряду с мрачными романтиками революции - "Оводом" Войнич, Джузеппе Гарибальди, Николаем Островским, Александром Грином. Романтика личных страданий выработала в нас несколько поколений терпеливых мазохистов, предуготованных к лишениям несчастливой судьбы и мучительной жизни, расставание с которой почти ничего не стоит. "Мы жертвою пали в борьбе роковой" - вот подлинный гимн этой шеренги поколений самоубийц.

В километре от первого дома расположено Волчье Логово - мрачнейшее, почти жуткое сооружение, четырехэтажный призрак, воплощение жизненной мечты и тяжелейшего воображения Волка-По-Жизни. Джек сам спроектировал этого монстра и принимал деятельное участие в постройке. Дом (да дом ли это?) был закончен в 1913 году и сгорел за неделю до вселения. Теперь перед нами в мокром и мрачном распадке, в овраге, где и вправду любят селиться волчьи стаи, средь темных кругов угрюмых редвудов стоят руины из темно-коричневого неотесанного камня. Из дома не открывается никакого вида: он сам себе и из себя - вид. Зияющие пустотой внутренности очень похожи на лабиринты компьютерной игры, где - сплошные тайники, эсэсовцы и звероподобные существа, где истекающий кровью герой безнадежно, но неуклонно слоняется вдоль глухих стен и простенков, отстреливаясь и озираясь. Он гибнет, оживает вновь - и все бродит и бродит, ничего, собственно, не ища, кроме собственной и чужой крови и смерти.

Зачем писателю, нелюдиму, не отягощенному большой семьей, это огромное здание? Зачем здесь, в жаркой Калифорнии, встроенный в дом бассейн?

От какой пурги и стужи так много каминов? Из какой ненависти выросла эта махина с тяжелейшими подвалами и давящей крышей?

Откуда в этом не очень образованном человеке штейнерианская антропософская сумрачность?

Почему Волчье Логово так похоже на Гетеаум и архитектуру Восточной Пруссии до ее уничтожения советскими войсками?

Джек Лондон был социалистом - но не по любви к людям и людскому сообществу, а по ненависти к социальному устройству, по ненависти одинокого волка к собачьей стае. Он бешено работал - писатель, если он не советский писатель, вальяжно пропивающий свои талантишки в ЦДЛ и других Массолитах, обязан и вынужден бешено работать, такова особенность писательского каторжного труда.

И Джек Лондон работал, а вокруг расстилалась Лунная Долина и в рези полнолуния с волчьим воем разбегались пологие волны горных склонов, бессильной ненависти, ярости, и вослед растрепанным пепельным
облакам ночи убегала растревоженная совесть - беспощадная муза писателя, тревожный и свистящий в ночи кнут его мыслей, исходящих волчьим леденящим воем.

Дорога к третьему дому идет тем же мокрым оврагом. Дубы, акации, каштаны, ели - деревья, дающие мрачные тени, под их пологом - знакомые по нашей средней полосе травы, папоротники, огромные хвощи, растущие из триаса прямо к нам, в кайнозой.

Он родился в глухое время года - в середине января, он умер в другое глухое время - в конце ноября. Через четыре дня вдова, блюдя тишайшую церемонию, зарыла прах в землю и завалила могилу тяжелым плоским скальным обломком, теперь мшелым. Ни креста, ни надписи. И лишь поминальные свечи цветущих каштанов оплывают и осыпаются на место упокоения неистового Волка.

Лев Толстой в Ясной Поляне, Константин Паустовский в Тарусе, Марина Цветаева на Елабужском кладбище - вот и он лежит с вами, такой же неприкаянный и гордый в безвестности собственного последнего дома. Невдалеке - точно такая же могила двух детей первых поселенцев, Давида и Лилли. Символы исторической безнадежности революций и социальных протестов.

А потом была дорога домой, светлая и тихая, были прощания и пожелания новых встреч, была немного суетливая, но ведь человеческая же! - жизнь и твердое желание никогда больше не возвращаться сюда.