Политические и поэтические аспектыпротивостояния сетевой и бумажной литературили Долго ли бегать от скифских плеток?

22-10-2000

      У Геродота (IV, 2-4) имеется поучительный рассказ о том, как скифы, вернувшись в свою страну из мидийского похода, "встретили там сильное вражеское войско. Ведь жены скифов вследствие долгого отсутствия мужей вступили в связь с рабами". Истории угодно повториться в современной русской литературе, и вряд ли могли найтись более благоприятные обстоятельства и более подходящее место для этого повторения. Скифы же мы и, как это ни пошло, азиаты, несмотря на преимущественно эллинские имена.

Итак, о литературе. Оговорюсь сразу, что смысл практически всех понятий, с которыми приходится иметь дело в изящной словесности, да и не только в ней, расплывчат, а то и умышленно извращен. Это обстоятельство является частой причиной разнообразных недоразумений. Но все же воздержусь от софистики, полагаясь на чуткость читателей, хотя, избегая новых определений, мне придется именовать "литературой" и "поэзией" субстанции и явления, на мой взгляд, к литературе и поэзии никакого отношения не имеющие.

Ни для кого не секрет, что в советские времена жизнь обласканных режимом литераторов являла собой синекуру. Михаил Булгаков все об этом сказал, прибавить здесь нечего. Твердыня, а точнее, мягкая подушка соц. реализма выглядела столь же прочной, сколь и соответствующая власть. Но времена переменились, и теперь прежним баловням Фортуны и коммунизма от туповатой дремы приходится отвлекаться на реанимацию агонизирующих официозных структур.

Усилия рыцарей серпасто–молоткастого пера иной раз оказываются чрезмерными: совдепские литературные культы и идеалы оказались живучее, чем представлялось даже самим их адептам. Но, отправившись на рать во имя благополучия своих вотчин, они не предотвратили бесчинств в этих самих вотчинах. Жены—музы, взятые некогда силой и обманом, смиренные и бесплодные, во время походов творцов–мужей за прежним благополучием спутались непонятно с кем (партеногенное происхождение, поскольку, не в ладах с историческим материализмом) и произвели на редкость здоровое и бесцеремонное потомство.

Как же справились с проблемой скифские предки? После нескольких стычек с воинственной молодежью, завершившихся победами последней, один из стариков сказал (да простится мне длинная цитата): "Что это мы делаем, скифские воины? Мы боремся с нашими собственными рабами! ... Нужно оставить копья и луки, пусть каждый со своим кнутом пойдет на них. Ведь пока они видели нас вооруженными, они считали себя равными нам, т.е. свободнорожденными. Если же они увидят нас с кнутом вместо оружия, то поймут, что они наши рабы, и, признав это, уже не дерзнут противиться". Воины последовали совету мудреца, и пристыженная молодежь покорилась.

Всколыхнувшись от стресса, вызванного крахом режима, архетипическая память безошибочно подсказала тактику как старым скифам–беллетристам, так и тем из молодых, кто сделал свой выбор в пользу замшелых литературных структур. (Эти последние иной раз гораздо более агрессивны, чем пожилые атеросклеротики–воители, не только в силу преимуществ возраста, но и потому еще, что обречены на сомнения в правильности своего выбора. Продажным персонам нередко отказывает интуиция, и они продаются не тому, кому следовало бы продаться, даже исходя из их шкалы ценностей.) Не решаясь развязать честный бой, плетками–статейками загоняют так называемые профессионалы внебрачных отпрысков блудливых муз в рабский сарай графомании и дилетантизма.

И те, как ни странно, идут. Кто рыдает, кто матерится, кто пытается доказывать, что он законное дитя, а не порождение похотливого раба, кто сомнамбулически не противится обстоятельствам, но идут если не все, то достаточно многие. Идут, ввязываясь в дешевые дискуссии в гостевых книгах статей, в которых их же смешали с грязью. И дискутируют при этом преимущественно сами с собой, ибо никто из гонителей не собирается спорить и, тем более, соглашаться.

Настоящие заметки не есть обзор сетевой литературы (таких обзоров имеется предостаточно), не есть обзор бумажной литературы (таких, по понятным причинам, еще больше), и, тем более, не есть сравнительный анализ обеих. Кроме того, рискуя подвергнуться обвинениям в беспочвенности и бездоказательности своих тезисов, я не намереваюсь полемизировать ни с кем из авторов уже опубликованных статей подобного рода, и даже не намереваюсь называть их имена, хотя бы потому

, что поток таких статей вряд ли скоро иссякнет, и имен этих становится все больше. Пока появляются подобные статьи, вопрос о том, противостоит ли сетевая литература бумажной, звучит риторически.

Противостояние сетевой и бумажной литератур, мне представляется, имеет не эстетический, не гуманистический, не философский и даже не экономический, а политический характер. Это классовая борьба в самом кондовом марксоленинском исполнении.

Нередко слышится мнение, что бумажные литераторы старой закалки не хотят уступать позиций. Но им нечего уступать. У них ничего нет. У них нет таланта, и сами они знают об этом лучше, чем кто бы то ни было. У них нет вдохновения, опусы их вымученны и пишутся через силу. И, наконец, чаще всего у них нет также и денег, каковое обстоятельство их чрезвычайно беспокоит. Речь идет, таким образом, об элементарном выживании, и политическая борьба мало–помалу вырождается в биологическую в столь грубом смысле, какой не снился даже Марксу с Лениным!

Главное обвинение–плетка, предъявляемое старыми литераторами новым — непрофессионализм последних. Определений профессионализма развелось как помойных котов в слаборазвитых странах, но все они обладают по меньшей мере одним общим свойством, полагая необходимым условием профессионализма освященность старыми культами. Если следовать этой логике, профессионалами за всю историю — что там русской? — мировой литературы были только члены союза сов. писателей. Бедный Вергилий! Ему отказано не только в Рае, но и в звании поэта!

Сейчас много говорится о литературном экуменизме. Старые структуры немало загладили вину перед культурой как широкой публикацией прежде недоступных текстов, так и обновлениями составов редакционных коллегий. Сближение и даже воссоединение сетевой и бумажной литератур можно только приветствовать, но — сближение на равных, подобное уже происшедшему воссоединению двух русских культур: постсоветской и эмигрантской.

Напомним, (пост)советские функционеры от литературы не готовы к открытому бою, они отступают при малейшей опасности и уважают тех, кто их игнорирует. Они спокойно проглотили даже такую пилюлю: "Оглядываясь назад, я могу сказать, что мы начинали на пустом месте — точней, на пугающем своей опустошенностью, и что скорей интуитивно, чем сознательно, мы стремились именно к воссозданию эффекта непрерывности культуры, к восстановлению ее форм и тропов, к наполнению ее не многих уцелевших и часто совершенно скомпрометированных форм нашим собственным, новым или казавшимся нам таковым, современным содержанием". Читатели уже узнали цитируемый текст. Да, это фрагмент Нобелевской лекции И. Бродского, в котором речь идет о ровесниках поэта, молодость которых пришлась на начало 60–х годов, когда российская литература существовала в единственном лице — грустном лице Ахматовой. Ничего больше не было. Никто из посредственных поэтов не мог заполнить лакуну. Ничего не было с точки зрения Ахматовой, ничего не было с точки зрения Бродского, зато с точки зрения функционеров союза так называемых писателей культура цвела пунцовой махровой гвоздикой.

Практически все сколько–нибудь заметные явления культуры, появившиеся начиная с 60–х годов, возникали в стороне от соответствующих советских структур и, рано или поздно, последние с ними начинали заигрывать. Инициатива контактов нередко исходит от гонителя.

Особенно странно, когда трепет перед так называемой профессиональной литературой и рыдания о невозможности напечататься в каком–нибудь "Кровавом октябре" или "Дружбе передравшихся народов" обуревают добротных, зрелых писателей, каких сейчас немало в сети. То и дело задают они друг другу слегка косноязычный, но чрезвычайно нетривиальный вопрос: "Каков ваш основной род занятий?".

Вопрос этот глубок и заключает в себе гораздо больше смыслов, чем склонны вкладывать в него спрашивающие. Вульгарное содержание его состоит в том, каким образом коллега по перу или, если угодно, клавиатуре, добывает средства к существованию. Ничего плохого в подобном дружеском интересе, разумеется, нет. Но, облеченный в столь универсальную форму, этот бытовой вопрос неожиданно оказывается опасным, ибо, именуя основным родом занятий тот, который приносит средства к существованию, сетевые писатели в глубине души признают себя дилетантами и любителями.

Попадая на сайт милой молоденькой поэтессы, читаешь: "по профессии — домохозяйка". Приятнее было бы, в самом деле, прочесть хотя бы такую наивность: "муж обеспечивает меня, поэтому я могу позволить себе заниматься только литературой."

Блуждая по личным страницам вполне уважаемого лит. содружества, чувствуешь себя как в НИИ тяжелой промышленности. Остается непонятным, какое, собственно, отношение владельцы страниц имеют к литературе. Только очень немногие решаются сказать: "Я поэт, я пишу стихи".

С этой точки зрения, занятия литературой — не более, чем хобби, приятное вечернее отдохновение от "настоящих" забот дня, и Бродский был–таки тунеядцем, Рильке — профессиональным вымогателем, а его пен–френд Цветаева не годилась даже в посудомойки.

Вот мы и подходим к теме детства. А вопрос о роде занятий, между тем, поставлен совершенно корректно. Уж кто–кто, а лучшие из сетевых писателей умеют слышать и умеют записать услышанное, почти не исказив его. Но и эти, лучшие, подпадают под огульное обвинение в принадлежности к детской, графоманской литературе.

Многие из сетевых литераторов и в самом деле пребывают еще в нежном возрасте (да не вывалятся затычки из ушей официозов!). Но детство их проявляется совсем не в том, на что им пеняют: не в низком качестве текстов.

Моральное детство кое–кого из сетераторов состоит в том, что они не решаются избавиться от прежних идеалов. Нынешние молодые авторы, физическое, скажем так, детство которых пришлось на 70–е — 80–е годы, не могут не вспоминать с нежностью озаренные счастьем лица родителей, извлекающих из почтового ящика очередной номер "Литературки" или "Иностранки". Папы и мамы большинства сетевых литераторов были классическими советскими интеллигентами, отношение которых к советской родине определялось словами старого еврея из анекдота: "немножко люблю, немножко боюсь, немножко хочу другую". Многие из уважаемых пап и мам состояли к тому же в компартии, оставаясь, быть может, вполне достойными людьми. Но они принимали режим и принимали то, что навязывалось им под видом культуры. Их воззрения впитали вместе с манной кашей и кислыми щами их отпрыски.

То не была культура. То была псевдокультура. Пока молодые литераторы не укрепятся в этом убеждении, им не избавиться от клейма графомании.

Продукт, производимый функционерами коммунистических и посткоммунистических литературных структур не есть литература. Это есть псевдолитература, окололитература. Окололитературные круги отличались косностью во все времена. При коммунизме же они стали гораздо более воинственными и беспринципными, ибо, приходится повторить это опять, принадлежность к ним обеспечивала пожизненную синекуру.

Мне представляется, молодым писателям, a в особенности — поэтам, уже в начале литературной деятельности нужно решить для себя вопрос: готовы ли они считать литературу своим главным занятием, делом жизни. Мы вступаем на зыбкую почву. Однажды выбрав этот путь, с него безнаказанно свернуть невозможно, но это уже другая тема.

Итак, господа большей частью программисты, если ответ "нет" — обвинения в дилетантизме заслуженны. Если же ответ "да", то не жалко ли расточать драгоценное время на полемику во вражьих гостевых или, хуже того, на отчаянные попытки проникнуть в прогнившие насквозь структуры?

Русская литература переживает нелегкий, но плодотворный и деятельный период. Впервые за долгие годы в ней обозначился подъем. Быть может, бронзовым веком назовут наше время грядущие историки культуры, но хотелось бы, чтобы — новым золотым.

Для молодых писателей (да удержатся затычки в ушах гонителей и на этот раз!) травля в некотором роде полезна, ибо отсеивает неверных. Наши скифские предки были вполне правы: кто боится плетки, тот заслужил ее.

Комментарии

Добавить изображение